Омо’Марго – Главные Ворота
3 часа спустя
Средь полей и лесов, обрамлённое реками, дышало великое дитя человеческое — Город. Несмотря на буйство природы, зловонный гнойник стоял на пустыре, где не росла трава и не водилось зверья. Источая миазмы, — болезней смрад, — он разлагал внутри себя души своих же отцов и матерей, пускал их кровь по узким улочкам и тихонько, еле слышно, стонал. Стенал. И проклинал. И в этой какофонии агонизирующего организма, я без труда слышал отдельные нотки, возгласы, даже ответы на них: Мольбы о пощаде? Разум человека глух к мольбам, если сердце его очерствело. Тихий свист умирающих от голода детей? Лёжа в грязи, со вздутыми животами, смотрели они на лица прохожих своими стеклянными глазами, и на лицах тех искали глаза, а в глазах — доброту. Но натыкались на взгляды. Безумный шёпот всеми брошенного старика? Никто не услышит его проклятий, никто не обратит внимание на его раскаяние и рвущуюся из самого нутра пустоту. Потому что прохожие понимают, что они, такие, каким в молодости был этот старик, а в старости они станут тем, в кого он сейчас превратился — бродячего мертвеца. И люди боятся, закрывают глаза и уши, в ужасе трясутся, лишь представив себя в одиночестве, на обочине жизни. На моих зубах скрежетала железная пыль от стальных прутьев, что сдерживали запертую в клетке Человечность. Не мог я, — пришелец из прогрессивного двадцать первого века, — мириться с этой дикостью, с настолько явным проявлением животного начала. А ведь я даже в сам город ещё не зашёл. Просто к воротам приблизился. А из них на меня дохнуло этим смрадом, окатило с ног до головы и едва не затянуло в трясину. Ни один, даже самый кровавый бой с мутантами, не оставлял настолько яркого привкуса тлена. К счастью, на всё тех же воротах, меня встретили прелестнейшие стражи порядка. Старшим был Датарум — могучий в плечах, высокий, а ручищи у него!.. В обхвате почти как мои ноги! Детина силушкой не обделённая, если коротко. Но, что удивительно, он оказался очень отрытым и добродушным мужиком. Бывший пахарь, которого, родители надоумили пойти в стражники. А он и рад стараться! И пошёл, и стал, и даже служба его не испортила, в гниду не превратила. Разве что, лицо пострадало: изрезанное шрамами, перекошенное, левая сторона как будто отекла и съехала вниз. Но он не комплексовал по этому поводу, а уж я на такие мелочи тем более внимания не обращал — сам-то не красавец. Ему в противовес шёл младшенький Кан — паренёк обычного телосложения и не такой изуродованный. Только нос кривой, — ломанный-переломанный, — потому что дурень сначала делает, а потом думает, сначала острит, а потом пытается непослушный язык вырвать. И право слово, я — свидетель его недостатков: К воротам подошёл спокойно, медленно, без резких движений, без пафосной маски или разукрашенной хитиновой брони, — создал обычные пластины, имитирующие простенький панцирь, — так этот чудик, чисто по-дружески, попытался во мне дырок наделать! На его счастье, вмешался Датарум и перехватил копьё, что уже нацелилось мне в голову. Даже извинился за своего нервного младшенького сослуживца, пообещав, что заставит того пройти муки Нумира. Я не понял, что это значит, но с умным видом покивал, а потом и сам разговорился, стараясь заглушить неприятное ощущение безнадёги, что исходило из города. — Так что, Тасос, запомни. — Пробасил Датарум, подводя итог своему рассказу. — Если надумаешь пойти в Рассор, то моли светлого Миросказителя о крепкой памяти или крепком брюхе! Я перевёл вопросительный взгляд на Кана. Тот ухмыльнулся в бородку и пояснил: — Рассорцы погань всякую жрут. Вкусно, спору нет, но воняет... ух! Поговаривают, там пришлые мужики даже на самых красивых баб не поглядывают, потому что так смердят, что выдержать вонь не по силам и крепкому мужу. — Во-во, а с непривычки-то, знаешь, как маяться с животом будешь? — Как? Датарум, очевидно, кроме своей деревни и этого городишки ничего не видел, так что и доподлинно знать о дальних краях он ничего не мог. Но мне захотелось проверить его фантазию, посмотреть, как он выкрутится и опишет эффект от странных яств. — Ну... вот на лицо моё посмотри. — Громила скривился. — Страшно? — Обоссаться можно. — Таким-то и ты станешь, когда наступит третья ночь к ряду, а ты всё будешь под кустом сидеть и сидеть... а знаешь, что самое страшное? — Что? — Там другой стряпни не найти! — Датарум забавно выпучил глаза. — И придётся снова её жрать! И снова сидеть! Сидеть и выть... ужас! — Жуть! «Знал бы ты, дружище, что мне довелось кушать последние несколько дней» — Хэх, ты только самим Рассорцам не говори, что от них воняет. — Да-да! Люди они хорошие, но если носом от них поворотишь — свирепеют! Иной бык позавидует их злобе! — Знаете, я лучше те земли вообще за версту обходить буду. Только... где они? Пожалуйста, попроще объясните, а то с моим [топографическим кретинизмом] сложно понять, где я, что я, кто я... — [Топогра... топа...] — Бедный Датарум! Его грубые голосовые связки физически не могли выдавить мягкие звуки и слепить из них греческие слова. А именно на греческом я им часто зубы заговаривал, сбивая с толку и утверждая, что в моих краях все так говорят. — Тьфу! Что за речи заумные? Ты точно бродяга, а не аристо какой? — Пкх-х-х! — Кан с трудом подавил смех. — А что? Ты на броню посмотри — невидаль! Не бронза, даже не железо!.. Так мы и прыгали с темы на тему. Иногда нас прерывали заходившие в город крестьяне, чьё местное название я уже успел позабыть. Датарум с ними здоровался и пропускал, утверждая, что всех по лицам помнит. С некоторыми так и вовсе дружбу водил, — отголоски прошлого, — а иных даже в разговор пытался втянуть, но всех отпугивала моя аура Голода. Одна беда — кроме уставших простолюдинов и на диво приятных собеседников, были и другие личности, куда менее добродушные. Самым мерзким я посчитал паренька, что в прошлый раз встречал меня и Каспара с Азазалем. Он всё так же сидел в тенёчке, под навесом, и что-то чиркал стилусом. Мерзким же он был из-за еле заметных взглядов, что кидал на нас. И часто звучал скрип стилуса, когда Датарум рассказывал о том или ином событии в городе. Складывалось ощущение, будто не только меня пасут, но и самих стражников. Иные стражи, к слову, тоже оставили неприятное впечатление. Точнее, всего один. Он заступил на свою смену, забравшись на деревянную башенку у ворот. Эта сволочь плюнула на нас. Ему повезло — промахнулся. И что-то мне подсказывало, что даже собственноручно карать этого идиота не понадобится, потому что ухмылочка Кана была о-о-очень красноречива. — А в самом Омо’Марго как живётся? Меня манит даль дорог, но тропинка завела в ваши края, и я хочу остановиться в этом городе. Подсобите? Не подумайте, я не нахлебник аль попрошайка какой, и помощь прошу не делом — советом. — Надолго к нам? — Как знать... — Ну да, ты же не Сказитель, чтобы видеть свои порывы. — Здоровяк согласно покивал своим же словам. — Остановись во дворе Бахлушки. У неё уютно, берёт немного, а если попросить, то за смех и покушать дать может. Она и в районе неплохом — на улице пряжников. Если не найдёшь, то местных спрашивай, подскажут. Ины то есть? — Кто? — Не кто, а что. — Кан вытащил из разгрузки потёртую монету. Она была совсем крохотной, гнутой какой-то, непохожей на то, что мне показывал местный трактирщик в прошлом посещении. — Без этой дряни путь только в никуда. «Желтоватый оттенок... монеты Муринаты? Вроде созвучно. Жаль, я уже не помню, какие точно у них названия и курс. Нужно будет с Ватиором поговорить» — Монеты — тлен. Рабочие руки прокормят лучше всяких драгоценных металлов. — Хо! Наш человек! С медвежьим возгласом Датарум хлопнул меня по плечу. А я даже не шелохнулся. На лице здоровяка мелькнуло удивление, — глаза распахнулись во всю ширь, — но он не стал заострять внимание на моей промашке, что-то одобрительно пробубнил про стойкость и убрал лапищу. — В крайнем случае, если работы не найдётся, то продам меч. Он мне ни к чему. — Чистая правда. Зубами и руками рвать врага сподручней. — Но работа-то ладно, как найдётся, так и сладится; вы мне лучше расскажите, как у вас в целом живётся. В моих краях небогаты, часто холод тело грызёт, но зато всё тихо-мирно. А вот у вас... без обид, но как к воротам подошёл — аж тошно стало. Странное такое ощущение, не могу его описать. Лик служивых стал смурым, как осеннее небо. Даже тваръ на башенке скривился, что не укрылось от моего взгляда. Да что уж там... даже паренёк под навесом как-то сгорбился и чиркать стилусом стал грубее. — Плохо у нас, Тасос, плохо. Даст Влекущий, будем жить как деды рассказывали. Но сейчас... сейчас плохо нам. — Не подвело-таки чутьё. А что конкретно не так? — Всё не так. — Продолжил Кан, потому что его старший собрат по званию совсем загрустил. — Мы же на отшибе живём, у самой границы, или, как её магики зовут — Фино Веллум. Часто проклятья людей одолевают, и если тело ломается, то ещё ладно, но, если разум... тогда беда. Потому что нарывы на коже или торчащую из брюха лишнюю руку всяк заметит, а вот беды с башкой неявны. Сегодня ты можешь пойти с другом выпить, завтра встретитесь, поговорите, и вроде всё хорошо, вроде всё тот же человек... но из глаз его на тебя смотрит незнакомец. И хер с ним, с болезнью, всегда так жили и нормально жили, но последние несколько Архонтов оказались теми ещё пи... — Кан! — Гаркнул здоровяк. Даже меня слегка проняло. — Опять за старое? Думай, что говоришь. Но, Тасос, мой несдержанный друг прав. Локсур и Разир... оба выходцы из простых людей. И мы уже в какой раз убедились, что негоже простакам брать власть в руки. Хотя Локсур стал Моно’Сертисом только благодаря магику. Не будь его, давно бы всё поменялось. — Чего ныть? Уже всё поменялось. — Правда?! — Я встрепенулся. — И как же? Самая важная и самая интересная для меня тема. Я подспудно надеялся, что мы как-нибудь на неё вывернем, и достойные представители местного люда поделятся впечатлениями о новых «владыках». То-есть, обо мне и моей компашке. — Мы толком и не знаем, что случилось. Из Обители слуги судачат, что пришли двое или трое аристо, вели себя, как и все, а потом бац! Прирезали самого Заклинателя! Вдумайся! Магика завалили! Локсура, его жёнушку и сына взяли в плен и объявили себя новыми хозяевами. Ну, кто-то один из этой троицы, я не знаю, кто конкретно. — Вот как... а когда это было? Стражники неуверенно переглянулись. — А Дхосс его знает. Слухи начали расползаться два покоя назад. — И с каждым днём всё хуже и хуже... — Да уж! Из раза в раз, Плетущий шлёт поганого Архонта. Каждый раз кажется, что хуже уже не будет, и тут бац-бац-бац! — Датарум не на шутку разошёлся. — Деды наши вступили в лужу с дерьмом, когда к ним Разир пришёл. Отцы наши в этой луже побултыхались, бодаясь с Локсуром, а мы вылезли, сделали шаг, поскользнулись и свалились в канаву, в которой нашли... как его там? — Цез’Ар вроде. — Во! Цезара! У-у-у! Лютый гад! «Что?!» — А почему такое отношение? Новый Моно’Сертис уже что-то натворил? — Именно! Либо он, либо его прихвостни вырезали Агнов! — Ноздри Кана затрепетали. Он с раздражением снял шлем и разметал свои русые кудри, после чего взгромоздил кусок металла обратно на голову. — Скоро Кзарин наступит, и выискивать больных заставят нас! Ещё одна напасть... и наверняка доплачивать не будут! — А что это за Агны такие? «Какого чёрта мои дурни уничтожили одну из местных структур?!» — Извини, забываем, что ты не местный. Если верить старожилам, то один из первых архонтов этого города основал гильдию убийц. Они были хорошие друзья теням и лесу, часто помогали страже и прочёсывали окрестности. С Дыханием, род их постепенно вырождался, иногда среди Агниев появлялись откровенные маньяки, но польза всё равно оставалась велика. Как-никак, они выискивали в городе больных. Конечно, иногда убивали и здоровых, но... ну а что поделать? Бывает. — Ипархон, очистите наши тела и помыслы. — Кан приложил ладонь к груди и прикрыл глаза. — Даруйте ясность и направьте клинок. — Подхватил Датарум. Выждав секунду, он вновь обратился ко мне: — Из-за этих ненастий, мы бы советовали тебе не заходить в город. По крайней мере, не останавливаться в нём надолго. — Почему? — Потому что, приятель, от тебя смердит кровью и страхом. Сам ты хороший малый, уж я-то знаю, что нет в тебе гнилья... «Серьёзно? Во мне? Да я полон яда и кислоты!» — ... но проблемы сами тебя найдут. — Так вы меня пропустите? Внезапно здоровяк широко распахнул голубые очи, слитным движением вытянул из перевязи короткий меч, — бронзовый, чем-то напоминающий гладиус, — и направил его острие в бедного меня. Немыслимо, но я и удивиться толком не успел... Я! Я не успел среагировать! Пожиратель, с нечеловеческой реакцией и скоростью! Всё, на что меня хватило, так это почувствовать тянущую боль в груди и услышать странный звон. Моргнул. Лицо Кана скривилось в гримасе злобы, он перехватил копьё и швырнул его почти в упор. «Всплеск Адреналина!» Наконец я смог полноценно понять то, что вижу. И увиденное вогнало в ступор: Бронзовый меч летел куда-то в далёкие края, а копьё превратилось в щепки и осыпалось рядом. «Не понял... а боль откуда? — Опустил голову. Из груди торчало лезвие из странного материала, в котором лучи света буквально растворялись. Меч напоминал материализованный дым. — Понятно» За спиной послышался до боли знакомый, каркающий смех. — Стоп! — Нарядный парень пулей вылетел из-под своего навеса и жестом остановил остальных стражников, которые, к слову, не торопились что-либо делать. Только Кан с Датарумом злобно сверкали глазами и играли желваками. Мои уголки губ поползли вверх. Не обращая внимания на панику, я спокойно развернулся и встретился лицом к лицу с Азазелем, что тоже радостно улыбался. Это было заметно даже сквозь закрывающую его чёрную ткань. — А ты всё никак не избавишься от вредных привычек. — Демон Пустыни превратился в тёмное марево и развеялся. — Так ты встречаешь своего господина? — В гробу видал... такого господина! — Азазель вновь обратил дым во плоть, но уже на приличном от меня расстоянии. Говорили мы на русском. — Свалил развлекаться... нас тут бросил... — И вы напортачили. — Эх-х-х... да. Мы напортачили. Но я не хочу... сам отдуваться... пошли к Каспару. Кивнув, я направился к воротам. Прошёл мимо знакомых стражников. Бедные Кан с Датарумом стояли подобно безжизненным статуям, наверняка представляя себе всякие-разные наказания, что ждут их за слишком длинный язык. В другой ситуации, я бы уделил бедолагам пару минут и успокоил. Но не в этот раз. Мало того, что время поджимало, так меня ещё встревожила покладистость Азазеля. Должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы он так легко признал ошибку или вину...