Семья

— Тсу-кун, ты же знаешь, что папа любит тебя и желает тебе только добра, — говорила мама. Она привезла мне тёплую одежду и заодно пыталась уговорить меня согласиться-таки занять место в мафии. А я-то уже подумал, что от меня отстанут с этим вопросом. — Эта должность сделает тебя богатым и важным человеком, ты ни в чём не будешь нуждаться. — Ага, если меня не убьют члены той же Вонголы, — усмехнулся я. Отец серьёзно думает, что взрослые мужики согласятся подчиняться трусливому ребёнку? Я не тот человек, которого люди будут уважать и за которым захотят следовать. — И всё же подумай об этом, — вздохнула мама. Она выглядела уставшей; глаза припухли, а голос слегка охрип — наверно, опять ругалась с отцом. — Папа попросил передать тебе это. Небольшая чёрная шкатулка с золотым гербом; она выглядела довольно дорогой и старой. Мама улыбнулась и поднялась с места, собираясь домой. Она уже скрылась за дверью, а я продолжал сидеть за столом. Из тела будто выкачали все силы, а руки с ногами стали ужасно тяжёлыми. Я не мог заставить себя прикоснуться к этой шкатулке. Она давила на меня, пугала и манила одновременно. *** После утренней встречи я не мог собрать мысли в кучу. Ребята вытащили меня на улицу, чтобы поиграть в футбол с другими парнями. Было холодно, но от бега мы все запарились и покидали ветровки в кучу. На какое-то время стыд за мои косяки вытеснил мысли об утреннем разговоре, шкатулке и мафии. — Не переживай ты так, Савада, было весело, — смеялся Рёхей, хлопая меня по спине. От каждого его хлопка у меня горела кожа, наверняка, вся спина теперь в синяках будет. В ответ я только нервно посмеивался. Мы вернулись в здание и в столовой взяли себе по кружке чая. Все о чём-то болтали. Это так странно… Каждый оказался здесь по своим причинам — попытка самоубийства, депрессия, нервный срыв и другие душевные травмы — и проходит курс лечения, но по ним нельзя сказать наверняка кто что пережил. У этого парня синяки под глазами и сильное недоедание — возможно, он здесь из-за депрессии. А тот сидит в кофте с длинными рукавами, но под ними видны бинты — пытался вскрыть себе вены. Рёхей шумит и смеётся; сложно представить, что месяц назад его сестру убили, и что он винит себя в этом. Меня избивали дома и издевались в школе, но раны на теле давно зажили, и я почти не вздрагиваю, когда кто-то неожиданно касается меня. Наверно, каждый забывал о своих проблемах хотя бы ненадолго в такие моменты, как сейчас. Хотя мне не стоит судить обо всех по себе… Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Это был Гокудера-кун. Он сидел напротив и не сводил с меня глаз. Я улыбнулся ему, но это, кажется, только разозлило его. Он поднялся со своего места и, схватив меня за руку, пошёл в коридор. На лестничной площадке меня припечатали к стене. — Долго ты ещё будешь притворяться, что всё нормально? — раздражёно спросил Гокудера. — Т-ты о чём? — я заметил в его взгляде беспокойство. Он ударил кулаком в стену, и я рефлекторно сжался. — Ты весь день сам не свой, — сказал парень. — К тебе опять приходили родители и что-то сказали? — Н-нет… Гокудера скривился будто от удара. Он наклонился ко мне так низко, что его волосы щекотали мне щёки, и упёрся своим лбом в мой. — Мне больно смотреть на то, как ты пытаешься скрыть свою боль, — тихо сказал Гокудера-кун, зажмурив глаза. — Другие могут не замечать этого, но я вижу, когда ты скрываешь что-то за улыбкой. Он был первым, кто говорил мне подобные слова… Я всегда думал, что мои маски достаточно хороши, чтобы скрываться за ними, но это оказалось не так. Для этого парня я — открытая книга? Я так долго учился скрывать от других свои чувства, а он вот так просто смог увидеть их?! Я знаю, что мне не всегда удавалось полностью подавлять их, но сегодня я был уверен, что моя маска прочна. Сегодня Савада Тсунаёши веселился месте со всеми и был обычным неуклюжим парнем, полным нулём в спорте. — Зачем тебе это? — наконец спросил я. Предательский голос дрогнул в последний момент.  — Сам не знаю, — Гокудера как-то грустно улыбнулся. — Мне просто… нравится, когда ты улыбаешься от всего сердца. Прошу, не плачь… Но я не плачу… Он провёл большим пальцем по моей щеке, только тогда я заметил, что глаза полны слёз. Когда я начал плакать? Дрожащими руками я размазывал солёные дорожки по своим щекам, приказывая себе остановиться. Ты не хочешь плакать, Тсуна! Остановись и возьми себя в руки! — П-прости, — запинаясь, прошептал я. — Ты ничего мне не рассказываешь, — Гокудера притянул меня к себе. — П-прости… — Хватит уже извиняться. Его тёплое дыхание щекотало ухо, вызывая стаю мурашек. Я чувствовал, как внутри одна за другой в дребезги разбивались мои маски. Мои толстые керамические маски, которые я с таким трудом создавал, бились об пол, а их куски разлетались по площадке и скакали вниз по лестнице, становясь всё меньше и меньше. От них оставались только мелкие осколки и пыль. Я упустил момент, когда мои руки обняли Гокудеру за талию, а тело дрожало и жалось к нему. Он уничтожил мою броню и теперь, когда моя беззащитная душа находилась у него в руках, был готов стать новым доспехом. Нет, не так… Скорее опорой. Вдыхая запах пороха и сигарет, я прятал лицо на его груди. Стук его сердца успокаивал, как и та мелодия, что он включал мне на своём телефоне. Я чувствовал, как лицо заливает краска от его лёгкого поцелуя в макушку, но мне так понравилось. И я осознал, что Гокудера-кун стал очень важным человеком для меня. — Могу ли я довериться тебе? — Да, — он ни секунды не колебался. На сердце стало так тепло от его слов. Даже если это всё продлится не долго, даже если потом мне будет ужасно больно, сейчас, в этот самый момент, я хочу верить этим словам. Хочу верить хоть кому-то в этом мире. — Спасибо…