Нагиса Шиота – доброта. Карма Акабане – ум. Каяно Каеде – искренность. Рио Накамура – жизнерадостность. Рёма Терасака – отвага. Итона Хорибе – трудолюбие. Кирара Хазама – таинственность. Окуда Манами – скромность. Амина Тарума – сила.
И другие, заставившие осьминога понять, что жизнь не серая, а будущее не однообразное. Коро теперь знает, что значит дорожить кем-то, заботиться о ком-то и желать с кем-то встретиться. Он признателен своим ученикам и делает всё, чтобы их отблагодарить. — Хм, сегодня у меня по расписанию история, японский, две математики, литература и обществознание. Надо закупиться вкусняшками на перемены! Мгновение и на пороге нет и намёка на то, что раньше здесь кто-то стоял.***
Приблизительно знакомый запах ударяет в нос, рецепторы реагируют внезапно и между бровями образуется пара складок, говорящих о некотором дискомфорте. Яркий утренний свет солнца обжигает веки, из уголков глаз скапливается солёная влага, что вскоре стекает медленно на подушку, впитываясь в неё. До ушей доносится писк приборов и иногда топот каблуков за дверью, в коридоре, что в очередной раз даёт понять о местонахождении, и мысль об осознании данного факта не шибко радует. Снова он в больнице. Карма не хочет открывать глаза. И не только потому, что у него с данным зданием не лучшие воспоминания, а конкретно потому, что не хочет видеть этих стен, людей в халатах и других больных. Когда парень оказывается в таком месте, сразу становится тоскливо. Хотя, может быть, он на себя просто накручивает и на самом деле у него всё хорошо? Никогда не было скандалов с родителями, никогда не было плохого поведения, никогда не было врагов, никогда не было обид. Никогда не было счастья. И никогда не было сожаления. Карма не любит больницы. Потом что ощущает в ней свою беспомощность, вспоминая все грешки – некоторые и до сих пор попадаются на пути в виде новых граблей, на которые Акабане с радостью наступает. И всё было бы хорошо, если бы не было так отвратительно. Для Кармы всё как раз-таки ужасно, ведь он в корень запутался в собственно придуманных формулах. Он перестал видеть ту тонкую грань, которая разделяет настоящую жизнь от его вымышленной, которую желает видеть. Он не видит барьер, ограничивающий его сущности и теперь всё вообще смешалось, ведь защиты-то нет. Вроде бы, если подумать, во всех конфликтах виноваты обе стороны, только вот парень никак не может понять, в чём он виноват. С родителями никогда не было здоровых отношений, поэтому он и не помнит того переломного момента в детстве; друзей у него также никогда не было, не считая Нагисы, ведь все убегали и боялись: сначала, потому что питали страх перед родителям мальчика, а потом, потому что тряслись от взгляда янтарных глаз Акабане, ведь теперь уже он никого к себе не подпускает, думая, что так будет лучше, что так нужно, так безопаснее. А сейчас. Сейчас, кажется, он сам нарывается на неприятности. «Хах, вот тебе и ни в чём неповинное создание.» – думает парень, открыв глаза и чуть улыбаясь. А чего он тогда улыбается? Что заставило выгравировать такую эмоцию на лице? А Карма и сам не в курсе, ему просто захотелось. Повернув голову в сторону слегка приоткрытого окна, Акабане вдруг увидел на тумбе рядом с койкой две вазы с цветами, рядом с одной записка. — От Асано Гакушу, – вслух произнёс Карма, чувствуя, как меняется выражение его лица. В памяти вчерашний день пролистывается кадрами цветными. Разговор «Е» класса с президентом студ.совета, победа и... Распахнутая настежь душа Гакушу. Все его причины. Тот переломный момент. Акабане обидно, грустно, очень неприятно, ужасно и просто отвратительно. Сейчас ему кажется, что в той записке всё гнусное и едкое, что можно сказать такому же человеку, ведь парень понимает, что он испортился, а это его персональное наказание. Он вчера разрешил вылить на себя ведро грязи, потому как чувствовал вину. Если бы не отказался лететь вместе со всеми отдыхать, ничего бы не случилось. Если бы не послушался собственных капризов, ничего бы не произошло. Всё бы было хорошо. Не было бы невинной и неожиданной смерти человека. Не было бы угрызения совести. Неожиданно постучались и половину туловища через открытую дверь вынула медсестра. Карме очень сильно не понравился её взгляд. Как будто она его испугалась. Обычно так смотрят на серьёзно больных. — Акабане Карма, к вам посититель, – доложила девушка, дожидаясь ответа. — Хорошо. Пускай входит. И лучше бы он этого не говорил, так как увидел именно того человека, видеть которого как раз-таки не хочет. Всей своей сущностью не хочет видеть Гакушу. Но он его всё же не ненавидит, понимая , что президент такая же жертва обстоятельств и, может быть, ему досталось от жизни даже больше. Он и представить себе не состоянии, через что пришлось пройти Асано-младшему, чтобы заполучить доверие к своему отцу и помочь ему вновь пробиться к свету, ведь уже и так понятно, что репутация семьи Асано тогда сильно запятналась. И Карма до сих пор прибывает в состоянии шока от того, как долго им удаётся все это держать не смотря на постоянные конкуренции и нападки со стороны других. — Привет, – неуверенно и предельно осторожно начинает президент, закрыв за собой дверь и придвигаясь к койке. На плечах висит больничный халат, под которым всё та же школьная форма, в руках пакет с фруктами, которые парень ставит аккуратно на тумбу, сверля ту тяжёлым взглядом. — Да, привет, – Карма постепенно ощущает усиливающиеся негативно-положительные эмоции рядом с Асано-младшим. С одной стороны он не хочет продолжать разговор, ожидая упрёков и укора с его стороны, а с другой – есть надежда… что Гакушу пришёл просто так, без злого умысла. Карма говорит чуть тихо, из-за чего тембр голоса слегка хрипловатый. Президент молчит, не зная как продолжить, с чего начать. Он несколько раз репетировал это, приближаясь сначала к больнице, потом к улице, а потом и к палате, покрутил в голове очень много раз и был уверен, что с лёгкостью справиться с заданием, даже нет, долгом, но сейчас уже не может. Акабане молчит, хочет отвернуться, лишь бы не смотреть в глаза президента, лишь бы не ощущать этих тупых и больно колючих чувств, но ничего из этого сделать не может. Отвернуться не дают приборы и капельница, не смотреть глаза – совесть и желание успокоить. Впервые за столько лет он захотел успокоить чью-то истерзанную душу. — Прости, – прозвучало внезапно и Карма посмотрел ошарашено на президента, пытаясь увидеть в глазах ложь и наигранность, но тот продолжал рассматривать тумбу, при этом сохраненяя нечитаемое выражение лица. У Акабане дежавю. Последний раз, когда внутри было подобное чувство, когда Асано-младший пришёл к нему, чтобы выполнить условие сделки или что там было – парень уже толком не помнит. Но вот в тот раз Гакушу притворялся. А посититель, кажется, завис, в то время как в голове идёт активное пересмысление происходящего. Мозг пытается заставить тело что-то делать и в конечном итоге у него получается. — Прости за вчерашнее. Я наговорил того, чего не следовало. Не мог себя контролировать, – честно признаётся, говоря то, что никогда бы раньше не сказал и даже не подумал бы. И что теперь ответить? Сказать: «ничего страшного. С кем не бывает» или «ничего страшного. Прощаю», а может просто прогнозировать, хотя вариант с «послать куда подальше со своими извинениями и забыть» тоже хорош, правда, к сожалению, Акабане так не сможет и уже больше не забудет при любом желании. — Всё хорошо. Я тебя понимаю. Можешь на счёт этого не переживать, – Карма всё-таки отвернул голову в сторону противоположную от Гакушу и вдруг почувствовал на себе испытующий взгляд аметистовых глаз. С души в момент спал тяжёлый камень у обоих. Они одновременно улыбнулись. Атмосфера точно сразу поменялась. — Можешь, конечно, ещё попросить прощения и за то, что я здесь оказался, ага да, – как бы невзначай сказал больной, вдруг нацепив на губы ехидную усмешку, отчего президент обречённо покачал головой, молча говоря: «он не исправим.» — Не дождёшься, – ответил, не скрывая, впервые, дружелюбной улыбки. — Я пойду. Нужно успеть последним урокам. – И, сказав это, парень вышел. Акабане неожиданно завис. Гакушу мог вполне прийти после занятий, чтобы навестить его, но он решил во время большой перемены. Значит, бедного совесть замучила? Больной шире улыбнулся. «Вот это да.» Карма и подумать не мог, что в Асно-младшем хранятся и такие качества. Всё же кандидатуру соперника по учёбе и злейшего врага следует пересмотреть. Внезапно за дверью послушались два голоса: мужской, видимо, главврача и женский – медсестры. Парень прислушался. — Перевести в отдалённую палату? Но зачем? – удивлённо восклицала медсестра. — Ему осталось не долго. После такой аварии... Сейчас пока всё нормально, но есть вероятность, что мозг не выдержит и случится кровоизлияние, – спокойно говорил мужчина. И ведь это происходило возле двери в палату Кармы, сердце которого начало бешено колотиться, а видя, как двигается ручка, еще и ноги с руками похолодели. — Парень долго не протянет. – Заключить он, чуть приоткрывая дверь. — Всё, у меня осмотр. Иди работай. Мужчина зашёл в палату, закрыв за собой дверь, и повернулся, замечая, что пациент спит. — Дольше, чем положено. Акабане почувствовал на лбу тёплую сухую ладонь, а после какие-то чёрки в тетради. Как только врач ушёл, Карма тут же открыл глаза, думая, паниковать ему сейчас или смириться. По крайней мере, он надеется, что персонал говорил не о нём, но предчувствие нехорошее всё равно.***
Быстрые перелёты – как раз то, что нужно. Можно попасть в любую точку мира за считанные минуты, может, чуть дольше. Коро-сенсею хватило 30 с чем-то минут, чтобы добраться с Токио до Канады ради их популярного блюда – «филе-брошетт»*. Любит осьминог экспериментировать и узнавать что-нибудь новое. Как случилось и такое, что он, притворяясь человеком, хотел подцепить какую-нибудь барышню, но после того, как у Коро отвалился накладной нос, что-то явно пошло не так, точнее, он знал, что пошло, вернее, упало, только вот было немного досадно. Не смотря на замечательные планы на сегодняшний день, его всё равно умудрились испортить. Судьба решила освежить память снова. По возвращению в Токио, Коро внезапно остановился около недостроенного здания. Вроде бы закончить строительство ещё в планах государства. Если бы осьминогу моно было издать хоть какую-нибудь эмоцию, помимо удивления, он обязательно издал, а так... — Что ты здесь забыл? – спросил сразу учитель, подходя к бывшему ученику, пока тот щурил кошачьи глаза и неизвестно по каким таким смешным причинам улыбался. Мужчина, погрузив руки в карманы длинного шоколадного пальто, прикусив язык, повернулся и направился к краю постройки, смотря на огромный и прекрасный город, в котором всегда оживлённо. У него было много мест, где можно встретиться, много вариантов начала разговора, но всё равно именно здесь и так. Осьминог с любопытством внутри следил за тем и ждал, когда ответят на вопрос, но мужчина всё терпеливо молчал, будто игнорируя, но вот, опустил голову и прикрыл глаза, делая глубокие вдох и выдох. — Учитель или теперь ты – Коро-сенсей, какого это, преподавать в школе? – начал после недолгих минут. С чего эта бессмысленная игра? — Отлично, – коротко отвечает осьминог. — Получается держать дисциплину? – и снова эта бессмыслица. В чём подвох? — Относительно, – порой, немногословность – это хорошо. — Значит, имеются бунтарщики. Что ж, это и очевидно. Ты никогда не умел полностью наладить отношения с учениками, хотя, видимо, на предыдущий неудачный опыт опираешься, – в словах скользнуло что-то шипящее и холодное. — Повторю: что ты здесь забыл? – напомнил Коро, внимательно наблюдая за уже давно чужой спиной, ожидая нападения или чего-нибудь другого похожего, но ничего не случается. Хотя у учителя есть предположение, что парень просто хочет затянуть разговор, чтобы попробовать на том что-то своё новое, к примеру, бомбу со счётчиком. — Хочу забрать её и увезти подальше, из этого гнилого места. — Кого? – никак не сообразит осьминог, но вдруг застывает в прямом смысле, разглядывая: уверенное лицом неподалеку, глаза, смотрящие в даль и ищущие надежду, видимо, когда-нибудь найдущие. Только один человек напоминал Коро своего ученика. Это был день, когда учитель с «Е» классом отправились в поход в лес. Дети разожгли костёр, тогда ещё пошёл сильный дождь, ученики в дождевиках веселились, бесились и чувствовали себя как никогда хорошо. Коро тогда, когда все уже разошлись по палаткам, вышел на улицу, чтобы воздухом свежим подышать, и увидел её. Ученицу, также, с надеждой, смотрящую в небо, на Луну и улыбающуюся. В ярком свете сиреневые волосы выглядели очень красиво, цвет из приобрёл немного успокаивающий оттенок, а глаза отражали полуразрушенный спутник и они спокойны. — Твоя дочь, – вслух, но для себя, утверждает учитель. — Как она? — Ей сейчас очень трудно, но она справляется, – говорит правду, ведь не видит никакого смысла кидаться ложью. Осьминогу действительно жалко Амину. Он очень хочет ей помочь, но проблема в том, что не знает, чем помочь с чем помочь бороться, ученица же ничего не говорит и, кажется, это для неё больная тема – разговоры о себе. Учитель видит, что девушке проще замкнуться в себе, чем поделиться с кем-то о наболевшем. Именно такой она была в самом начале. Холодная, недоступная, отстранённая, внутренне пугливая. Но люди меняются незаметно для себя или же для других. Тарума, как обычный человек, поддалась потокам времени, но руки не опустила. Или опустила. — Ясно. Тогда скажи всем, чтобы попрощались в ней как следует. Скоро мы покидаем страну. — А она об этом знает? — Она сама сказала, что хочет уехать. Думаю, больше вопросов возникнуть не должно. – Мужчина повернулся к осьминогу лицом. — До встречи, Коро-сенсей. – Расставив руки в стороны, он падает вниз. Учитель не верит. Он изучил Амино так хорошо, насколько смог, замеченную слабость тщательно анализировал и в итоге получил образ. Девушка бы не стала бросать тех, кому она очень дорога, кто видит в ней настоящую и живую, а не подобие робота, пытающегося скрыть свои чувства за занавесом отрешённости. К сожалению, Коро знает лучше свою нынешнюю ученицу, чем бывшего ученика. Приблизившись к краю, он взглянул вниз, заметив отдаляющийся силуэт в шоколадном пальто и руками в карманах, а потом...Взрыв.