Tempus edax rerum

Наверное, все знают эту детскую игру «Саймон говорит…». Правила просты: ведущий говорит: «Саймон поднял левую ногу» - и все игроки поднимают левую ногу. Ведущий сказал: «Саймон дотронулся указательным пальцем левой руки до кончика носа» - и все выполняют пожелание неведомого Саймона. Сколько себя помню, я только и делаю, что играю в это. Саймон говорит: присоединяйся ко мне, служи мне, будь верен мне. И я присоединяюсь, служу, я верен. Саймону не важно, насколько тяжело мне это даётся, ему важно лишь то, что я это делаю. Саймон говорит: расскажи мне. И я рассказываю, захлёбываясь слезами и раскаянием, рассказываю с ненужными подробностями, рассказываю ему всё. Саймон говорит: пошёл прочь. И я ухожу, трусливо поджав хвост. Я хотел бы остаться, но Саймон недоволен моими сомнениями, он считает, что я не имею на них права. Саймон говорит: я вернулся, приди и помоги мне. Я прихожу, я помогаю. Опасно, но ведь Саймон ждёт. Саймон говорит: убей его. И я убиваю. Мальчишка ни в чём не виноват, но Саймон сказал, и я повинуюсь. Мне жаль, но это ничего не меняет. Саймон говорит: отдай мне свою руку. И я отдаю, бормоча «Плоть слуги, отданная добровольно». Больно, как же больно, но ведь Саймон приказал. Саймон говорит: следи за зельеваром. И я слежу, хотя тот изо всех сил пытается помешать мне сунуть нос в его дела. Я терплю его обидные слова и поведение и шпионю, чтобы доложить Саймону. Саймон говорит: посмотри, что происходит в подвале. И я смотрю. Саймон не говорил мне убивать мальчишку. И я не стал. Я ненавижу убийство и кровь на своих руках. Однако, Саймон сказал давным-давно: будь верен мне. Я нарушил правила. Я выбыл из игры. Моя собственная серебряная рука задушила меня. Саймон говорил: не проявляй жалости. Я ослушался, я вспомнил, как мальчишка спас меня от смерти. Такое ведь не забывают. «Саймон говорит» - детская игра. Я играл в неё всю жизнь. Наверное, я просто не смог повзрослеть.