Пятая полоса

Those Who Sleep Beneath – Was That Cannon Fire?

Бокуто, разговаривающий по телефону, без слов нажимает на завершение вызова, не обращая внимания на продолжавшего с ним диалог, судя по голосу, мужчину, и кладет смартфон экраном вниз. Медленно выходит из-за стола и плюхается на кресло, приглашая брюнета сесть на диван, что стоял напротив. Ноги решили поглумиться над Акааши, стали ватными и неуправляемыми. Обычно брюнет бы поступил именно так, как подсказывало тело - не переступай опасную грань. Но за сегодняшний день он потерял спокойствие, равновесие, внутренний голос и ощущение полной защищенности от облика не совсем нормального. Осталось только снова разучиться рисовать. Вот только это уже пройденный этап и Кейджи не боится. Парень садится на диван, забирая под себя озябшие ступни. Хоть и неуютно, но выбирает место напротив, а не пытается забиться в угол, как делал раньше. Янтарные глаза прожигают его вниманием, на секунду Акааши кажется, что единственным вариантом своей смерти теперь будет только смерть от ожогов, несовместимых с жизнью. Но пока его сжигают изнутри. - Хей, Акааши! Ты чего такой серьезный? Хочешь чайку? – парень выдохнул и прямо посмотрел в глаза доктору. Где? Где та насмешка? Почему доктор сначала взвинчивает его до предела, зовет к себе на разговор, а потом начинает с таких пустых фраз? Доктор смотрит ему прямо в глаза и нагло изучает. Совершенно не скрывая своего интереса, рассматривает лицо, а потом через глазницы проникает внутрь и смотрит как там. А Куроо боялся смотреть прямо, всегда смотрел на пальцы. - Хочу, - врет Акааши. Ему нужна хотя бы пара минут, чтобы снова собраться с мыслями и правильно построить предложения. Быть понятным для доктора в его же интересах, а быть правильно понятым – за гранью реальности. Но Кейджи впервые хочет сделать невозможное. - У меня есть очень вкусный белый чай на травах, как раз для таких взвинченных пациентов, - Бокуто рассмеялся. К взвинченным и хоть немного агрессивным он приходил сам, не пуская в свой кабинет. Даже к докторам он ходил сам, а свою дверь держал закрытой. Это место было своеобразной нерушимой крепостью, куда заходили только уборщицы по ночам. - Которым вы поите всех, кому не лень, чтобы они хоть немного меньше выглядели психами? – Кейджи опустил взгляд и невольно наткнулся на рисунок обивки. Диван в теплых оттенках охры с множеством маленьких такс. Рисунок совершенно не подходил под образ доктора, сразу видно, что кабинет обживал не он. Однако желание потратить время на рассмотрение собак в разных позах оказалось сильнее его. Спящая, грызущая кость, играющая с какой-то бабочкой такса. Их так много и все такие разные, что брюнет едва не погрузился в свой мир и не пропустил слова доктора. - Обижаешь. Остальным достается зеленый чай с ромашкой. Для особо буйных черный с транквилизаторами, - на небольшом журнальном столике, что стоял между креслом и диваном, с тихим стуком оказались две чашки. Обе с логотипом чего-то, в чем Акааши не разбирался. Одна датировалась 16, а другая 15 годом. Предположив, что смесь желтого и синего – это подобие мяча, брюнет решил, что это подарки с матчей, где играл Бокуто. Вполне в его духе, но Кейджи не мог говорить уверенно, ведь в спорте он был совершенно не сведущ. - Какая разница, какой чай, если не разбираешь цвета? – парень честно пытается найти отличия в содержимом двух чашек, но не находит их. Видимо, чай у них одинаковый. Неужели доктор угощает его из собственных запасов? Или же это ответная благодарность на онигири? Ответная благодарность на ответную благодарность? Даже звучит глупо. - Действительно разницы нет, потому что надо пробовать! – доктор плюхается в не самое удобное на вид кресло. Долго пытается найти хоть как-нибудь удобную позу, ведь оно рассчитано на человека явно меньшей комплекции. Наплевав на правила приличия, Бокуто кладет щиколотку одной ноги на бедро другой, после чего та начинает едва заметно трястись, будто в такт какой-то песни в его голове. И, почему-то, Акааши становится спокойнее и уютнее, даже сидеть напротив не так страшно, - Многие любят пить чай с закрытыми глазами, чтобы оценить его не по внешнему виду, а по содержанию. - Вы действительно не понимаете? – Кейджи обреченно вздохнул. И с чего он взял, что открыться доктору будет хорошей идеей? Не умеет же он читать мысли. А внешне Акааши старается, как может, старается, никак не выдавать своего недуга, поэтому заметить по деталям невозможно. И разговорить его невозможно. Так что ничего удивительного нет. Брюнет немного обреченно смотрит на жидкость. Та кажется светло-коричневой с какими-то желтыми и светлыми разводами. В последнее время он стал видеть более светлые оттенки, что иногда пугало. Старый мир рушится, а нового на горизонте нет. - Не понимаю чего? – взгляд янтарных глаз за долю секунды прожег в его груди огромную дыру. Кажется, можно просунуть руку и ощутить на пальцах влагу от крови. Его веки не опускались и на секунду, будто тот забыл, что нужно моргать, а голова медленно склонилась на бок. В один момент Акааши успел сгореть и замерзнуть. - Чтобы понять, что у тебя большая беда с цветами, большого ума не нужно, - доктор просто изменил интонацию и даже не повысил голос, а внутри уже все рвет, - Твои краски скажут за тебя. Не в твоем характере портить дорогую акварель так, что практически невозможно отмыть. Дыхание перехватывает. Парень рад, что оставил кружку на столе, поэтому сейчас тщательно прячет сломанные дрожью пальцы в карманах кофты. - Единственное, чего я не понимаю, так это причину твоего молчания, - голос Бокуто становится каким-то горьким, словно весь этот ад переживал эти годы он сам, а не пациент. Кейджи будто делает первый вдох после пятиминутного погружения под воду. Без сил, парень откидывается на спинку дивана, запрокидывает голову вверх. Пересчитывание трещинок на потолке успокаивает, - Вовремя сходить к любому, даже самому зеленому психологу, и до такого бы не дошло. - У моих родителей не было времени на такие глупости, - рука нащупывает в кармане пачку сигарет. Больших трудов стоило одернуть себя от необходимой как воздух вредной привычки. Он слишком много курил сегодня, нужно как-то справляться самому, - к тому же, усилилось только перед поступлением в университет. Как лучший ученик мог оказаться психически нездоровым? Меня бы сразу не взяли, а родителям ничего, кроме моей учебы, и не нужно от меня. - Ну как, закончил вуз? – как только веки прикрыли глаза, атмосфера в кабинете резко изменилась. Может, сам Акааши так глубоко проникся взглядом и не мог вздохнуть лишний раз. Сейчас голос доктора, казалось, стал более мягким, хотя беззаботным и веселым Бокуто и не пахло. Он берет чашку и смотрит на брюнета все еще слишком пристально, но уже не хищно. - Нет. На третьем курсе стало слишком много графиков, презентаций и кучи всего, - причину его кристально чистых речей понять не мог и он сам. Все, даже Кенма, считали, что Акааши стало просто скучно, и он нашел более интересное для него увлечение. – Когда перестало хватать одних текстов и потребовался анализ на основе увиденного, стало слишком сложно. И я решил, что смысла в таких лекциях, как в посещение глухого человека театра оперы. - Самому не смешно? – Бокуто кладет руки на подлокотники, скрещивает пальцы между собой и кладет на них подбородок. Он больше не покачивается, не трясет ногой. Нет того доктора, которого он видел. Но почему-то не отталкивает, доверия меньше к нему не становится. Наоборот, сила, стержень и характер. В нем есть то, чего нет в самом Акааши, который привык плыть по течению. И ощущение, что доктор, который находится перед ним прямо сейчас, точно решит проблему и сохранит ее в тайне, росло с каждой секундой. Ощущение, что не все потеряно. - Не очень. Сказать честно, я не помню, что меня мотивировало принять именно это решение, - Акааши осторожно берет все еще трясущимися руками чашку и ставит к себе на колено, чтобы не расплескать. Хотя… если уж позориться, то по полной. – Помню только то, что было моим осознанным решением, и я не должен отступать. Но как-то не срослось. - Есть трудности, которые закаляют и делают сильнее, - доктор, казалось, все это время не дышал и превратился в слух. Бокуто будто чувствовал грань, которую даже сам Кейджи не мог уловить. Грань спокойствия и равновесия. Он держит эту нить, но может в любой момент натянуть, что показал в самом начале. Зря не послушал свои ноги, Акааши. Сам вошел в клетку со зверем. - А есть трудности, которые перерастают в глупости. Это понимаю я сейчас, но подросткам свойственно ошибаться, - медленно приближалось чувство, что он говорит по чьему-то сценарию. Ничего он не понимает и не может понимать, просто потому что Кейджи никогда не задумывался о подобном, не разговаривал об этом с голосом и не проводил пару ночей у окна, переваривая информацию. Ведь его мнение формировалось только после разбора всех деталей. Если бы отошел хоть на шаг от их компромисса, то Акааши как минимум сошел с ума от вечного галдежа и недовольства. Осознание, что он перестал себя контролировать и старательно выстраивать предложения, пришло лишь пару секунд назад. Все, что он говорил, было чем-то необдуманным, сырым и… живым? Он впервые за долгое время ведет диалог с кем-то. - И также свойственно исправлять свои ошибки, - Акааши поднял глаза и удивленно посмотрел на улыбку доктора. Тот, ничуть не смущаясь своих эмоций, абсолютно искренне улыбался, руша всю напряженность и отпуская нить. Однако Кейджи не чувствовал, что баланс нарушился, и вот-вот начнется истерика. Наоборот, стало как-то непривычно легко. Если до этого он считал свое тело легким, то сейчас будто и вовсе взлетит. – Знаешь, Акааши, подростки обычно максималисты. Ставят высокие цели и грызутся за них. Но при этом, зачастую, понимают, что они не правы, хотя бы потому, что слепы и глухи на пути к ней. Тогда и открывается характер: если он уверен в цели, то сам себе набьет шишек, но достигнет, а если нет, то найдет другую, ради которой будет готов вывернуться и изменить себя. Теперь внимательно слушать стал сам Кейджи, жадно принимая абсолютно другую точку зрения. Или же приоткрывая двери к новому миру. - Эта цель, она есть всегда. Просто иногда нужно время, чтобы понять, где искать эту цель. Ну, и не всегда осознать ее можно в любом возрасте, порой для этого нужно созреть. Знаешь, бывает так, что ты всю жизнь достигаешь каких-то мелких целей, а осознать то, что смог достичь, получается только к сорока годам, - доктор смотрел на него не отрывая взгляда, отчего у Акааши по спине бегут мурашки, - Тогда думаешь, что если бы я не помог в свое время пациенту, когда тот расстался со своим необычным парнем, то сейчас у меня не было хорошего друга. А потом задумываешься чуть глубже и понимаешь, что если бы не этот друг, я не узнал об его необычном парне, который не выходил из головы еще долгое время. Такой странный случай с точки зрения психологии, а если сопоставить все вместе, выходит, что именно эти события и заставили меня переквалифицироваться из психолога в психиатора и учиться помогать людям, – голова доктора вернулась на место, голос стал вновь приятного тембра, а сам Бокуто будто превратился во что-то теплое, кому хочется по секрету рассказать все-все. - Если вас послушать, то вы какой-то особенный- сразу выбрали правильный вуз и правильное направление, знали, как будет лучше даже через десять лет, и ни о чем не жалеете, - Акааши вздохнул и сделал первый глоток. Он даже не обидится, если в чай подмешали каких-нибудь успокоительных или что-то такое. Однако чай оказался вполне приятным на вкус, запах трав необычный, но мягкий. Приятное ощущение внутри даже после пары глотков. - Когда это я такое говорил? Я выбрал вуз со спортивной стипендией, который хотел оторвать меня с руками и ногами как хорошего игрока в волейбол. Тогда считал себя слишком глупым, думал, что поступить в медицинский мне совсем не по зубам. Через год понял, что я путаю хобби и работу. А работу спортсмена я совершенно не рассматривал. Вот так и получилось, что между тренировками начал готовиться к вступительным. Потом меня спалили родители спящим за столом, хотя у меня был очень строгий режим, долго отчитывали, но позже поддержали. Куча репетиторов, прочитанных книг и разбора терминов, но я смог. И вот тут уже действительно ни о чем не жалею, – Бокуто снова улыбнулся во все тридцать два зуба, после чего отпил чай сам. - Думаете, у меня так мало произошло в жизни, что я приходил всегда к одному решению? – Кейджи опустил взгляд на острые колени и вздохнул. - Я считаю, что я нашел свою цель, но никак не могу ее достичь. Вот и оступаюсь, набиваю шишки и думаю, как все исправить. - А тебе не кажется, что ты просто не по тому пути идешь, поэтому и не получается? – после шумного большого глотка последовал тихий стук чашки о стол, - Ведь, если бы это действительно было твоей целью, то ты точно не сидел бы тут. Вены не режут поперек. Режь вдоль. - То есть, я сам себе набивал шишки, чтобы так и не понять, что я все это время неправильно жил? Вы это хотите сказать? – голос Акааши пронизан какой-то горечью. Он действительно выглядел максимально глупо все это время. Посмотрев на себя со стороны сейчас, Кейджи видит показушность и мольбу о том, чтобы на него обратили внимание. А потом сам сбегает от любой помощи, что ему предлагают. Боже, как же глупо все выходит. - Я хочу сказать, что ты уже понял, что делал не так. Скорее всего скоро ты поймешь, в какой момент это произошло. Потом ты придумаешь, как это лучше и выгоднее исправить, ведь ты потерял столько времени зря. И только после этого и осознаешь, ради чего все это делал. - Может, еще и за меня все выводы сделаете? – тихо огрызнулся Акааши, хотя уже давно себе такого не позволял. Уж тем более при мало знакомых. Кенма и тот ловил в свою сторону такое только пару раз, после чего Кейджи сразу же извинялся и нагло сваливал плохое настроение на недосып. Сейчас же свалить было не на что. - Я уже сделал! Акааши Кейджи, 27 лет, проживающий по какому-то длинному адресу, который я не запомнил, от всего персонала второй городской больницы психиатрического отделения и от себя лично, просим прощения за ложно поставленный диагноз, - Бокуто даже склонил голову, как подобает при извинении, однако, так забавно сидя в кресле и извиняясь, доктор выглядел крайне нелепо, - Вы абсолютно здоровы, справка, подтверждающая ваше состояние, будет выписана хоть прямо сейчас. Однако, лично прошу заглядывать ко мне в кабинет при любом, даже самом легком недомогании, чтобы исключить повторения недоразумения и недопонимания. - Не смешно, - тихо бубнит Кейджи в чашку, после чего отпивает до половины. Действительно не смешно. Даже больно, будто бы рассмотрев, что находится чуть глубже, от него решили отмахнуться и пустить все на самотек. - Но я действительно не считаю нужным держать тебя в условиях, которые будут снижать результаты твоего восстановления. И я действительно прямо сейчас могу тебя выписать и отправить домой. Более того, у тебя не будет проблем с поиском работы или поступлением в вуз. Если нужно, то напишу справку и туда. К тому же, скоро все вернется в норму. Я уверен. - Выгоняете, значит? – Акааши спешно пытается допить чай. А жаль, вкус чая он и правда надолго запомнит. Насыщенный и яркий, как сам доктор, а послевкусие мягкое, едва ощущается на языке. После стольких годов, проведенных с кофе, вкус любого другого напитка открывается для Кейджи по-новому. - Скорее приглашаю, - доктор опустил ногу, чуть нагнулся и подпер щеку своей ладонью, - в наш мир, где все так, как ты уже отвык видеть. То ли Кейджи послышалось, то ли он сам захотел выделить другое слово и придать другое значение, но фраза показалась в какой-то мере интимной. Парень почувствовал, что его щеки налились алым. Он поспешно встал и, даже слишком смело, посмотрел Бокуто прямо в глаза. - Меня выпишут отсюда тогда, когда посчитает мой лечащий врач и принесет мне выписку. Руки после горячей чашки быстро остывают. Кейджи второпях кладет их в карман и внезапно нащупывает одну из причин прихода в кабинет. Он достает пачку и медленно, как когда-то из-под его носа убирали нож, кладет на стол уже помявшуюся пачку с ярко-синей полоской. - Спасибо большое за успокоительное. Но больше не используйте такие сильные лекарства, слишком много побочных действий. Попробуйте помягче, но эффективнее. Он даже позволил себе едва заметно улыбнуться, рассматривая легкое недоумение на лице доктора, после чего направился к выходу. Направо, по коридору в третье крыло, седьмая палата. В цветастых носках по вылизанному Акааши Кейджи выходил из старого, разбившегося на части за неприметной дверью, мира в новый, совершенно неизвестный ему.