Наш личный Королевский наставник

       После интервью с четвертым принцем, Хайне очень вымотался: наследник был неугомонный. Но Хайне сразу понял, настоящий принц Леонард — ранимый и чувствительный, он жаждет любви и внимания, хочет быть единственным. Свои чувства, как Виттгенштайн, например, он не может спрятать спокойствием и уверенностью. Леон спрятал свои истинные мысли и чувства, свою искреннюю улыбку за маской лицемерия, за высокой самооценкой, за его отцом, который являлся королём. Леонард был ещё ребенком, считающим себя взрослым, но даже братья достаточно холодно относятся к нему, отчего тот сильно страдает и мучается. Хайне даже на мгновение проявил жалость, что было очень редко, к четвертому принцу, но вспомнив отношение к себе, перешёл на нет, он не винил его, он винил прежних наставниках за то, что они не уделяли должного внимания, не смотря на их должность. Аловолосый отчетливо понимал принца, ведь он сам жил без всякого внимания к себе, а также он ещё присматривал за другими детьми-сиротами, как он.        Леонард в это время сидел в своей комнате. Он был в сильном смятении. В нём смешались ранее забытые чувства. Они бурлили в душе маленького человека, не находя выхода этим стремящимся эмоциям и чувствам. Он отчетливо вспомнил, как восхищался Бруно, как любил отца, как о нём заботились, как было радостно, но вскоре его стал обучать строгий учитель, с насильственным нравом. И принца передернуло, по телу армией пробежали мурашки. В сердце заболело, но тут же всплыл образ человека, которым принц начал бредить, это был его новый учитель — Хайне. И вправду, ученик стал бредить учителем, как же это смешно и постыдно выглядит, Леон не понимал, они не знакомы даже и дня, а образ этого коротышки даже не задумывался выйти из головы. Принц не мог никак забыть изящные движения рук, то как они были уверены, в смысле не как эмоция, они были также уверены как и их владелец. Не мог забыть осанку, ровную как стену, гордую. Осанка была как руки, уверенная и совершенная. Можно было заметить, сколько всего пережила эта спина, но не под каким грузом и печалями не сломилась, осталась гордой и изящной. Сколько шрамов она хранила? Сколько боли вынесла? Всё это было скрыто. Леонард не мог забыть лица. Ровного, молодого. Как и спина, оно многое пережило, но осталось красивым. Если вблизи присмотреться, что и сделал принц, то под лицом, левее подбородка, находился маленький шрам. Даже принц определил, что он был нанесён давно и сильно, возможно даже не человеком. И снова тайна. Когда-нибудь Хайне может и расскажет всё. Но не сейчас. Все части этого человека гармонировали между собой. Всё было настолько идеально, что его можно было бы посчитать куклой, но не простой куклой, а куклой, поношенной временем. Внешне Виттгенштайн выглядел как мальчик, да ещё и с очками, но на самом деле так не то, что бы сказать, и подумать так невозможно. Хайне раскрыл настоящего Леонарда, раскрыл его чувства, заставил сердце пропустить первый удар. Леон, почему-то был уверен, что этих ударов в сердце будет немало. И все они будут очень приятны и желанны принцу. И он вновь почувствовал, что Хайне — садист, а он — его мазохист, который полностью отдается, доверяет садисту. — Это нужно прекращать! Я же сам предложил выгнать этого коротышку, — но его коротышка не было оскорблением, а скорее всего восхищением. — а сам сижу и восхищаюсь им. Так уж не пойдет. Нужно что-то делать, этот профессор не так уж и глуп, он сразу всё поймёт, и, возможно, будет презирать и избегать меня, что мне не очень-то и нужно… — с этими утверждениями самому себе принц слегка воодушевился и немного пришёл в себя, вновь скрывая чувства.

***

       Бруно сидел в своей комнате-кабинете и не мог сосредоточиться, да, просто банально не мог, что было не свойственно умному и спокойному третьему принцу. Его комната не совпадала с комнатами обычных парней, даже с другими принцами, другими королями, другими знатными людьми. Его комната в большей части была библиотекой, книги были для третьего принца чем-то особенным, чем-то необычным, чарующим. Книги — это все для Бруно. Обычно чересчур расчетливый Бруно совсем потерялся во времени. Часы неумолимо шли вперёд, не щадя никого, только избранные могли остановиться во времени, когда чувствуешь любовь. Он много читал и знал об этом слове, но до конца не понимал, как же это — любить кого-то? Как же это — когда любят тебя? Он гнался за старшим братом. Его признали, им восхищались. Но он не чувствовал любовь. Сейчас принц не мог сосредоточиться и решил прогуляться, взглянув на наручные часы, он ещё раз проклял всех и вся, скоро должен прийти этот коротышка.       В это время Виттгенштайн дошёл до своих покоев, посмотрев на текущее время, он поправил очки и начал поспешно собираться на следующее интервью. Хайне сразу понял, с третьим принцем ему будет нелегко. Взяв тест и собравшись с мыслями, аловолосый перевёл дыхание и вышел на следующее поле боя. Бруно в комнате также готовился к этому нелегкому бою, кто же знает, как поведёт себя профессор и чего он стоит, его же пригласил отец, значит всё не просто так.        Их сердца бились в унисон, они не чувствовали волнение друг друга, но их мысли были схожи. Один стоял у двери, другой ждал за. Один вопрос и нет ему ответа, но. может они чувствуют друг друга…

***

       Вот они сидят напротив друг друга, вот первое слово, непонятно за кем было оно, неважно. Дальше дышать становиться немного легче. Пару колких слов, зачем? И дышать, дышать… Никакой реакции, и вновь сердце не бьётся. Было сложно говорить, но они спокойно вели беседу, у обоих захватывало дыхание. Внутри что-то трепетало. Они прятались за масками спокойствия и безразличия, зачем? Младший из них проходит тест, составленный его профессором. Да, он сразу понял, профессор это тот, кто ему нужен. Это тот, кто заставит его что-нибудь чувствовать. Он вряди ли ошибался, ведь профессор с первых минут показался ему взрослым и уверенным. Хайне чувствовал любовь к Леонарду, его хотелось любить, защищать и не опускать. Он был как брат, это относится к обоим, их чувства бились в унисон. Леон почувствовал это, и был в недоумении, ведь он нуждался в любви, и тут ему свалился этот человек, который может его любить и заботиться.        К Бруно же любовь была другая, более серьёзная. Они оба были идеалистами. Они были так похожи, но такие разные и глубокие. Витгенштайн знал, что Бруно поймёт его, что он может довереться этому человеку. Он может без опаски, что его не поймут, говорить все, что думает. Чувства Бруно были аналогичны, он уже в какой-то степени доверял профессору.        И вновь сердца в унисон. Вновь необузданное желание, необузданная страсть. Они не понимали, что происходит, просто идёт проверка профессора. Зачем его проверять? Он и так лучший, оба не понимали этого, но начатое уже не изменить. Пару тестов, и восхищение. Восхищение с двух сторон, один был поражен составленными замысловатыми тестами, да ещё и на разных языках, второго поражало умение держаться и мыслить рационально. Этот профессор даже ошибку нашёл. Какой же он умный… У обоих была эта мысль, и младший сдался. Бруно проявил симпатию к профессору, он был поражен, как и недавно Леонард. Он не понимал, в нем смешивались чувства, но он держался стойко. И сорвался. Он не знал как проявить свою симпатию, и поэтому он стал называть Хайне наставником. Как же классно это звучало. Наставник… Прямо дух перехватывало, причём у обоих. Так же Бруно понимал, что, возможно, его братья тоже проявляют симпатию к «малышу», что очень злило. В это время " малыш " чувствовал себя тяжело. Ему нравился и Леон и Бруно, ему нравилось отстранение Кая и нескрытая легкомысленность Лихта. Виттгенштайн был, как ребёнок в мире игрушек, ему нравилась и та и другая и третья и четвёртая. Он хотел насладиться сладостями игрушек. — Принц Бруно, с Вашего позволения, я должен отклониться, меня ожидают ещё кое-какие дела. Прошу меня простить — мини поклон со стороны аловолосого. "Нет, я тебя не отпускаю! Ты только мой! Ты теперь принадлежишь мне! И только мне!" — хотел бы сказать третий принц, но вместо этого он поблагодарил наставника и отпустил его, с болью в душе. Обоих ударило безумие, но нужно держаться, и они сдержались, выдержали и отпустили.

***

       После боя, оба очень устали и были вымотаны морально. Они были грозными соперниками. Оба умны и идеалистичны.        Как только Хайне вышел за дверь, он залился краской, как его волосы. Они гармонировали, волосы, глаза и щеки, от этого профессор ещё больше залился красной краской. Он спокойно шел, а сердце чуть не выскакивало из груди, он продолжил заливаться краской, а она и не хотела уходить, будто издеваясь над ним. — Что за наказание? — подумал Виттгенштайн, плетясь в свою комнату. Его также одолевало смятение, хоть бы никого не встретить — вновь мысли про себя. И Хайне дошёл без происшествий. Прошли пару горничных, но они были так увлечены разговором, что не заметили такую личность, как Хайне. Аловолосый сразу улёгся на кровать и закрыл глаза, чувства обострились, но он уже был вымотан. Ему предстояли ещё два интервью.

***

       Бруно восседал в своём кресле. Глаза его были прикрыты и слегка потными. Дыхание ровное, но чувствовалась сбивчивость, но это не беспокоило хозяина. Волосы растрепано лежали на лице, кресле, но это тоже не беспокоило хозяина волос. Сейчас Бруно напоминал куклу, слегка потрепанную, но очень даже привлекательную. Его тело грациозно располагалось на кресле, а кресло в свою очередь, было сделано специально для этого тела. Крепкие ноги сейчас отдыхали, штаны на них гармонировали с цветом кресла. тело было расслабленным, но чувствовалось смятение. Руки… Руки его были прекрасны, длинные, но в меру, худые пальцы. Широкие плечи, не слишком, но была видна уверенность. Спина, она была ровной, но она была загружена учебой, книгами. Но что же беспокоило его внутри, в душе? Это тщательно скрыто за маской спокойствия, и нам этого не узнать. Но он восседал в своём кресле. И это было красиво…