Подле этой госпожи и пионы блекнут

Глаза султанши раскрылись внезапно в совершенно другой обстановке, чем, казалось бы, была только что. Она лежала на постели прямо перед лекарями, кружащимися вокруг нее и у нее был такой дискомфорт в животе, что хотелось снова уснуть. Как только взгляд остановился на Валиде, Элмас вдруг успокоилась и поняла - всё в порядке, ведь близкий человек рядом. Вот только некоторая обеспокоенность в глазах Кесем Султан не давала покоя. Да и почему она здесь? Что случилось? Девушка не понимала, перелистывала в голове догадки, переживала за собственное здоровье и, больше всего, за здоровье ребенка. И хоть надежда нашептывает на ухо, что всё в порядке и это просто обморок - норма для переволновавшихся беременных, она всё равно чувствует, что это не просто так. Лекарка вдруг подошла к Валиде Султан и что-то прошептала, от чего у женщины кровь застыла в жилах. — Элмас.. — женщина вмиг схватила руку дочери. — Девочка моя. Ее теплые пальцы блуждали по волосам Элмас, заправляя кудри за волосы. Она точно не сможет подобрать нужных слов, да и никакие слова не помогут - мать, потерявшая ребенка не сможет смириться с этим и не будет ничего слышать кроме стука своего сердца. Такого мучительного стука, бесконечного и громкого. Кесем не по наслышке знала об этом, к сожалению, и никогда не забудет это ужасное чувство. Она провела ладонью по щеке дочери, вытирая выступившую слезу, скатывающуюся по ее щеке. — Ты потеряла ребенка, — прошептал слегка грубый, но матерински нежный голос Валиде. Всегда гордый и равнодушный Кеманкеш Паша застыл в дверях в покои, будто не в силах двинуться с места. Брови поднялись, глаза расширились. Он не понимал, не верил, что его супруга не родит ему ребенка, которого они так ждали. Он ждал. Мечтал увидеть в своих руках мальчишку, такого же буйного и вольного, как он, и такого же капризного и гордого, как Элмас. Он представлял его, думал о том, как много денег будет вкладывать в него и как будет благодарен жене за ребенка. А если дочь, великолепная султанша, так похожая на мать и чем-то на него - воинственной душой и чутким сердцем. Сам не заметил, как оказался у кровати девушки. Хотелось рухнуть на колени прямо здесь, просить прощения за свое поведение, уверять в том, что еще есть надежда, что обязательно появится еще ребенок. — Это всё из-за тебя, Кеманкеш! — она не переставала кричать это, вырываться из рук в надежде яростно схватить его за горло и убить. — Я не хочу тебя больше видеть! Это всё ты! Ты убил нашего ребенка! Ты! Это казалось полным абсурдом - он не мог этого сделать. Но то, что чувствовала она, не сможет понять никто. И только Кесем понимающе взглядывала на нее, а после на Кеманкеша, слегка толкая его рукой к другому концу комнаты, чтобы он мог отойти на безопасное расстояние. Не хотелось говорить в такой момент, только смотреть друг другу в глаза. Султанша вдруг заметила, что смотреть в глаза Паши необыкновенно остро - такая боль у него была внутри, что просачивалась сквозь омут темных глаз и обволакивала своими шипами ее плечи и вонзалась в них. Ей хотелось спасти Элмас, хотелось спасти Кеманкеша от родительской боли - такая потеря не заглаживается ничем, даже если у них появится ребенок, они всё равно будут вспоминать о первенце, коему так и не удалось повидать этот свет, взглянуть в мамины глаза и поцеловать ее в щеку, небрежно хватаясь маленькой ручкой за ее красивые волосы или серьги. Кесем лишь положила теплую руку на его предплечье, крепко и нежно сжимая его. Этот жест, будто означающий "ты справишься", вдруг показался Паше таким успокаивающим и он, неожиданно для себя, накрыл своей ладонью руку султанши. Неожиданно еще и для Хаджи Аги, что с удивлением наблюдал за всем происходящим. Хотелось ему сказать, что им повезло - Элмас Султан выпила снадобье для сна и, успокоившись, уснула, иначе, увидев еще и это, точно бы в гневе придушила Кеманкеша. От темпераментной госпожи можно ожидать чего угодно. — Султанша, — тихим голосом произнес Кеманкеш, вмиг отдернув свою руку. — Я прошу прощения за бестактность. Больше такого не повторится. — Ничего, Кеманкеш, — понимающе кивает Кесем. — Оставайся в покоях Элмас. Когда она проснется, она будет нуждаться в тебе.

***

Фарья сжималась, как избитый котенок, стоя перед разгневанным повелителем. Девушка, которая покорила его своей честностью и гордостью, вдруг так низко пала в его глазах, что бьет Мурада в самое сердце, выбивая остатки чувств. Всё, что осталось в этом образе от прежней Фарьи - ее глаза. И они обманывают, за ними не скрывается ничего, кроме злости и подлости. Она даже уже не скрывает, что хотела отравить Валиде Султан и что это по ее вине Элмас Султан потеряла ребенка. Ее оправдание - защита. И Мураду хочется ей верить. Хочется, но не получается. Крепкая рука вдруг вмиг одарила лицо девушки пощечиной, от чего хасеки упала на пол, обронив корону. Как символично это выглядело - без доли иронии. Она посягнула на честь династии и корона, доказывающая какую-никакую власть в этом дворце не имела теперь никакой ценности, не сумев даже удержаться на ее голове, падая прямо на пол покоев повелителя. Девушка подняла карие глаза, наполненные страхом. Не знает, что с ней будет дальше, не слышит. Боится. За себя, за своих детей, за то, что с ней будет. Кажется себе глупой, но не настолько, чтобы не выкрутиться из этой ситуации. — Прости меня, Мурад, — хватается руками за подол его одеяния, стоя на коленях. — Я виновата, я так виновата перед тобой. Прошу, только не убивай наших детей. — Я не убью их, Фарья. Наши дети будут в полной безопасности. А ты проведешь в кафесе столько времени, сколько нужно там провести предателю нашей династии. Тебе стоит поблагодарить меня за то, что я так сжалился над тобой.