Подле этой госпожи и пионы блекнут

Пожалуй, единственное избежание наказания за свои чувства - скинуться с собственной террасы прямиком на землю, разбиваясь на осколки, прямо как этот стакан в ее руке. Кесем никогда не испытывала подобного. Чего-то неразгаданного, таинственного, неправильного. Чего-то, что в ее душе, вроде как, и нежно, но так болезненно бьется об грудную клетку. Она сама себя не узнает, отрицает каждый факт, каждое предположение, каждый намек на то, что, быть может, влюбленна в Кеманкеша. Они никак не спасутся, если перейдут черту - лишь подтолкнут друг друга к пропасти и, держась за руки, вместе упадут. Они оба не свободны. Они оба горят от душевных терзаний, когда происходит что-то эдакое, когда хочется уткнуться в чьи-то плечи, когда хочется успокаивающих объятий человека, что за какое-то время стал дороже многого в этом дворце. Прошло столько времени, столько длится этот зловещий поход. Мурад бесконечно пишет письма, где рассказывает о достижениях османской армии, где рассказывает о постоянных подвигах Кеманкеша и Силахтара. Кесем грустно улыбается, гордясь ими. Ей хочется узнать, почему же женам покойных султанов нельзя снова становиться счастливыми? Почему нельзя нарушать правила? В глазах Кеманкеша она нашла спокойствие. Теплые волны пролива Босфора, которые никогда такими не бывают. Нашла близкого человека. Нашла того, кого готова спасать от всех напастей и не остановится ни перед чем. Руки сами сворачивают письмо, чтобы не перечитывать, чтобы не заострять внимание на знакомом имени, чтобы не тосковать по близким людям. Чтобы больше эта печаль, тягучей жидкостью, не закупоривала кровеносные сосуды, чтобы не било в голову давлением пульсация с бесконечными повторениями одной и той же фразы "Ты сгоришь за свои чувства". Она уже горит, бесконечно повторяет, как горит. Она была похоронена, она уже умирала на земле в этом аду, но Кеманкеш, что всегда находил ее в саду, любуясь ее любовью к цветам, бесконечно кружась рядом, всегда находя слова для того, чтобы успокоить ее, всегда целовал ее одним лишь только взглядом, спас ее, вернул к жизни. Наконец-то она почувствовала себя живой. Как когда-то давно, с Ахмедом. Но любил ли ее Ахмед сейчас? Вряд ли он бы смирился с ее жестокостью, властностью и сильной, подавляющей все, натурой. В отличие от Паши. Он принимал ее такой, какая она есть, всегда. Не спорил никогда, помогал во всех начинаниях, даже самых жестоких. Оставался с ней. И продолжал смотреть с восхищением. С таким, какое никто не выражал. Садится за стол, берет перо и чернильницу. Осталось за малым - просто написать письмо, просто поинтересоваться, как его здоровье, не ранен ли он и скоро ли он и ее сын вернутся. Начинает писать и почему-то запинается, всматривается в огонь и находит там себя. Это же она - такая сильная и опасная. Такая, на которую можно смотреть бесконечно и всё равно не рассмотришь все детали. Такая, которая не только обожжет, но и подожжет лишь за один неверный шаг. И свеча - Кеманкеш. Тот, что держит ее огонь, что поддерживает его и всегда находится рядом. Здравствуй, Кеманкеш. Не хочу делать вид, что не переживаю за тебя, ведь я думаю о том, как бы скорее увидеть тебя в добром здравии. Ты ведь много значишь для меня моей дочери. Я часто наблюдаю за ней - она тоскует. По тебе или нет, я не знаю, но она точно так же, как я переносит это чувство, спасается увлечениями. Она рисует, а я ухаживаю за розами. Если бы я могла передать тебе красоту и аромат этих роз! Этой весной они необыкновенно прекрасны. Возвращайся, Кеманкеш. И сжигает. Смотрит за тем, как бумагу поглощает огонь. Как каждый миллиметр хотя бы малого проявления ее чувств хватают языки небольшого пламени. И это так похоже на нее - она также сжигает свои эмоции, никому не показывая того, что происходит на самом деле по вечерам в покоях Валиде Султан.

***

Уже тошнит от запаха ванили и цветов, которыми она сама пахнет. Которыми пахнет каждое ее платье. Каждая ее вещь. Это ведь он сказал, что такой аромат исходит от нее, он назвал его манящим. Он всегда рядом, всегда спасает от напастей и от тихой грусти, когда она вновь и вновь выслушивает сплетни, доносившиеся из гарема. Это он ее обнимает, поглаживая волосы, собранные в аккуратную прическу, это он ее как бы невзначай берет за руку, это он ее так всегда хочет поцеловать, и это она уворачивается от поцелуев. Абаза Мехмед Паша оставил ее одну, совсем одну во дворце, лишив поддержки. Ей бы хотелось приходить к Валиде, делиться переживаниями, но она сама будто была изранена душевно. Конечно, Элмас понимала, прекрасно понимала, в чем дело, но ее не обижало это, напротив - она чувствовала, что она не одна такая, тоскующая по человеку, который всегда пытается быть рядом. Что она не одна такая "неправильная". Она рисует, всегда рисует, рисует подарок Мехмеда Паши, его глаза, дворцовый сад, место, где они всегда видятся. Она крутит в руке брошь - небольшую, маленькую, аккуратную. Такую красивую, украшенную камнями, так прекрасно оформленную - точно работа лучшего ювелира Стамбула. Брошь в виде птички, маленькой, такой свободной и красивой, будто в полете. "Мне бы хотелось, чтобы Вы были также свободны, как эта птица и тогда я бы украл Вас от всех проблем и слез, которые всегда Вас преследуют в этом дворце," — сказал он, вручив в нежные руки султанши свой подарок и ушел. Ей бы тоже хотелось. Развестись наконец с Кеманкешем, забыть о прошлом, что всегда давит на грудь, надеть самое простое платье, которое у нее только есть и побежать на берег моря, бегать по бьющимся волнам, рассыпающимся в красивую белоснежную пену и смеяться, танцевать под солнцем, всегда улыбаться и оставаться такой несерьезной, такой веселой. Жить заново, иначе. С человеком, с которым все будет по-настоящему. Не которого придется вынуждать любить, а который будет любить ее. Также, как и она. Все, чего ей хотелось - простую семью, на которую не будут тыкать пальцем, о которой будут шептаться. Доченьку - смешную, капризную и добрую, сына - мужественного, сильного и честного. А сейчас она лишь сидит перед холстом, рисует эту параллельную реальность и будто живет в ней. Живет и ждет. Все время ждет письма от Абазы Мехмеда Паши, крепко сжимая в руке эту птичку. А Валиде все видит. Все понимает. Все чувствует. Лишь кладет руку на плечо дочери, что означает "всё будет хорошо, моя славная малышка".