Молли

D' you breath the name of your saviour in your hour of need, n' taste the blame if the flavor should remind you of greed, Of implication, insinuation and ill will, till' you cannot lie still, In all this turmoil, before red cape and foil come closing in for a kill ♫ Poets of the Fall (Carnival of Rust)

Свет пробивался сквозь щель неплотно зашторенных тяжелых занавесок и золотистой линией тянулся через все помещение до самой двери. За окном начала работу бригада садовников. Вместе с прохладным ветром до палаты доносился гул газонокосилки и шелест метелок. Он почти не отвлекал, сплетался с приглушенными голосами за дверью и множеством мыслей, которые больше похожи на рой диких гудящих пчел, не дающих покоя голове. Кресты. Кресты. Кресты… Они, кажется, заполнили все её мысли. Стали сутью существования. Она рисовала их, не глядя на тетрадный листок. Рука сама выводила их на бумаге черной пастой, а затем перелистывала листок и продолжала своё занятие. Весь её мир был похож на один единственный могильный крест посреди выжженного пустыря, где единственным гостем был ветер, а его обитатели засохшие, почерневшие и потрескавшиеся деревья, ветви которых скрючились и пугали своим темным силуэтом. Мир сжался до размеров узла на уровне желудка, который болел и ныл. Солнце за окном вставало и садилось, но девочка не замечала этого, погрузившись глубоко в свои мысли. Если бы её спросили какой сейчас день или месяц, или даже год Молли бы пожала плечами, если вообще захотела ответить. Красивая белокурая медсестра каждый день приносила завтраки, обеды и ужины, но Молли редко притрагивалась к еде. Лишь один её вид вызывал тошноту и отвращение. Иногда Молли подолгу стояла у окна, смотря куда-то вдаль. На большой город, где по улицам, словно рой муравьев, ходят люди и разъезжают по шоссе множество машин разных марок, на высокие горы, которые каждое утро затягивало белым туманом... И понимала, что совершенно не чувствует себя живой… Сама себе она представлялась пустым сосудом, из которого выпили что-то дорогое, что-то важное, что помогало ей жить. Жить и дышать она продолжала, конечно, но это скорее уже оставалось на уровне рефлексов. У неё ничего не осталось внутри. Пустота и боль. И абсолютное безразличие к тому, что с ней будет дальше.  — Привет, — девочка сразу узнала голос её нового врача, но не оборачивалась и продолжала возить ручкой по листу. Все они одинаковые. Все хотят лишь одного. Им нет никакого дела до пациентов. Лишь бы денег побольше содрать. Никто не собирается ей помогать. Эрик поставил еще один стул рядом со столом, за которым сидела девочка. Мужчина сразу заметил, что делает Молли и то, как она это делает. Стеклянный взгляд светло-зеленых широко распахнутых глаз, пригвожден к белой стене напротив. Создавалось ощущение, что её тонкие руки выполняют команды: «рисовать» и «перелистывать страницу» на автомате, а сознание пациентки сейчас находится далеко отсюда. Со столь глубокой апатией и депрессией ему приходилось работать довольно редко, но тогда пациенты с большим трудом и неохотой, но шли на контакт. Ему потребовалось два с половиной месяца, чтобы помочь молодой женщине с разбитым сердцем снова почувствовать вкус жизни. Эта же ситуация в корне отличалась. В этом ребенке нет желания жить. Он не удивится, если рядом с больницей приземлится метеорит, а Молли даже не заметит. Еще его беспокоят бинты на шее девочки. Очень беспокоят. Они забирали почти всё внимание, заставляя любопытство и желание снять повязку, бороться внутри психотерапевта. Противный для слуха скрежет немного отрезвил. Паста в чёрной гелиевой ручке быстро закончилась и стержень разрывал тонкую бумагу, когда Молли повела рукой вниз. Кисть девочки замерла и она медленно опустила голову, смотря бесформенным взглядом на порванный лист. Болезненно бледная кожа, спутавшиеся темные волосы, исхудавшее детское тело, под глазами проступали темно-фиолетовые синяки… Всё это говорило само за себя. Душевная травма с каждым днем всё глубже пускает свои корни и чтобы вырвать ее - не обойтись малой кровью. Если у него получится хотя бы помочь девочке заговорить, то это уже можно будет назвать чудом. Молли откинула пустую ручку и та прокатившись по круглому столику — упала на пол. Она поджала тонкие бледные губы, смотря пустым взглядом на лист бумаги перед собой. Девочка ощущала на себе сочувствующий взгляд психотерапевта и это… раздражало. Она против сиделок, против медсестер с жалостью в глазах, которые видит перед собой больного и несчастного ребёнка. — Прошлый разговор у нас не получился, — Эрик попытался улыбнуться, глядя на ребёнка. — Попробуем ещё раз. Меня зовут Эрик, я твой лечащий врач и хочу помочь. Он обошел стол и присел на корточки возле девочки, но та смотрела куда-то вперед и в сторону. Леншерр медленно вдохнул и так же медленно выдохнул, максимально беззвучно, чтобы Молли ни в коем случае не подумала, что в ней разочарованы. — Хочешь прогуляться? Я могу познакомить тебя со своими коллегами. Эрик ободряющие улыбнулся, беря девочку за руку, готовый к тому, что она будет упираться и вырываться, но вопреки его ожиданиям, она соскользнула со стула и пошла следом. «Хорошо, теперь нужно действовать аккуратно», — подметил мужчина, ведя свою пациентку прямо по коридору, намереваясь вывести её во двор больницы. Чарльз шёл к своему кабинету, держа в руках серую картонную папку с документами. Мужчина заметил Эрика идущего в его сторону, а идущего с ним по правую сторону ребенка Ксавье узнал не сразу, лишь тогда, когда они подошли ближе. Всё отошло на второй план, когда он увидел безэмоциональное лицо девочки, Чарльз почувствовал, что внутри что-то рухнуло вниз и разбилось на множество острых осколков. — Привет, — получилось немного сдавленно, но он хотя бы смог натянуть улыбку и к счастью, это получилось довольно правдоподобно. — Это Чарльз, — Леншерр держал Молли за холодную маленькую ладонь, боясь, что та может отстать. — У него в кабинете полно всяких книг, а ещё он прячет в нижнем шкафчике печенье с шоколадной крошкой. — И не только, — Ксавье заметил, как дрогнули краешки бледных губ девочки. — Подождите минутку. Чарльз зашёл в кабинет, а вышел уже не с пустыми руками. Он протянул девочке шоколадный батончик в оранжевой обертке. Молли долго стояла непонимающе уставившись на протянутую сладость. Ей никогда ничего не давали, если она не заслужила. Это какой-то подвох? Шутка взрослых? — Возьми, — Чарльз улыбнулся. Эта улыбка была самой тёплой и доброй, которую когда-то видела девочка. Она медленно и неуверенно протянула ручку, готовая в любой момент отдернуть. Не может быть так всё просто. Этот мужчина совершенно её не знает, так почему он даёт ей этот шоколад? Может быть она отравлена? Но желание попробовать и ощутить незабываемый вкус сладкого оказалось сильнее. — Если захочешь ещё, то просто скажи. Чарльз не рискнул пока прикасаться к ребенку, боясь, что это может её испугать. Он и так позволил себе лишнего, угостив пациентку. Он не должен влезать в лечение, которые проводит Эрик, но в этот раз не смог удержаться. Сердце больно сжималось и разжималось только при одном взгляде на ребёнка. — Пойдем, — девочка не могла оторвать взгляд от небольшой шоколадки в своей руке. Она всё ещё ожидала подвоха, насмешки, да хоть что-нибудь. Не может быть всё так хорошо. Не могут люди быть такими добрыми. Нельзя так взять и дать шоколад. Она ведь не заслужила… Они вышли на улицу. Сперва Молли охватывает порыв прохладного осеннего ветра. В современном мире атмосфере нечем хвастаться, но для неё, для ребенка просидевшего в бетонной коробке, это дуновение кажется райским. Она делает глубокий вдох, наполняя легкие почти забытым ощущением, чувствует, как пригоршни ветра играют с её волосами, как невидимые пряди проходят между пальцев детских рук. Блаженство, равных которому она не знала, казалось, длился вечность. Воздух прохладен и чист. Освежающая ванна ощутимой пустоты, от нее пощипывает глаза и кожу. Солнце сегодня высоко, оно ослепительно отражается в маленьких дождевых лужицах. Одну бесконечную секунду она чувствует себя свободой.