Машина Сновидений. Продолжение.

      — Ты уж прости, Курт, но это какой — то странный замут. Ни в какие ворота не лезет.       Прежние чувства тоски и досады напрочь растворились в безмолвии.       Ни одна лишняя мысль не тревожила незыблемый разум.       Мне всегда казалось, что побег от гнетущих размышлений мог бы спасти мученика от неминуемой погибели, но сейчас подобная перспектива пугала меня похлеще эмоционального беспорядка.       Будто раздели, выставили на мороз без единого клочка одежды…       Был ли я доволен? Едва ли, признаюсь честно.       А хуже была лишь мысль о том, что я начинал забывать чувство удовлетворения, неприязни и всего того, связывающего меня как одно живое, сомнительное естество.       — Ты привыкнешь. — Курт покачал головой, не видя в моем поведение ни единого намека для пущего волнения.       Для него это было новой игрой, о окончании которой знало лишь провидение.       Стало быть, я являлся подопытной крысой его маниакального величества.       Отнюдь, это воистину затруднило мое понимание о взаимной поддержке.       Где заветные слова «Брайан, мы справимся»? Неужели так сложно произнести данные, чтобы мое сердце не сжималось столь болезненно, в неведении выписывая кульбиты?       Ты холоден, а значит тебе абсолютно плевать на мои ничтожные потуги.       Я всегда это знал…       — Саллейман, — Это имя я отпечатал на небе, последним шумным ударом языка. Оно вводило меня в неописуемую ярость, которая зарождалась где — то в глубинах живота. Позже поднималась клокочущей субстанцией по заледеневшей трахее, исторгаясь фонтаном агрессии на подступе к горящим от злобы вискам.       Я хотел найти его чтобы порвать на куски. За все его прегрешения, за отсутствие лояльности к собратьям, за полнейшую безалаберность в подходе к ситуации Курта Кобейна.       Курт для него, был есть и будет, всего лишь пешка, которая улетела с игровой доски, в силу неминуемых обстоятельств.       Оборачиваясь назад, я вспоминал некоторую похожесть теперешнего момента на события, развернувшиеся в далеком прошлом. Тот самый день, когда Природа объявила меня Хранителем, уличив мое естество в наличии чистой энергии.       Я бы мог поблагодарить небеса за внезапно открывшиеся таланты, но на самом деле эти регалии отнимали у меня то, ради чего человек пришел на эту землю — спокойной жизни и познании мира вокруг себя.       Весь мой разум был сосредоточен лишь на хитрой, подковерной игре нареченного правителя, чей образ пребывал в постоянной смене локаций.       Саллейман никогда не показывался ни вампирам, ни путешественникам, ни тем же Хранителям. Видимо понимая, что те до теперешнего момента день ото дня вынашивают в себе мысли по его немедленному уничтожению.       Я никогда не замечал за собой ярого желания нанести кому — то вред, но сейчас поступился бы сотней правил, дабы привлечь на войну с этим человеком как можно больше повстанцев.       — Ты очень зол. — Курт не спускал с меня глаз, покуда я переживал вышесказанное, меняя выражения лица с невероятной скоростью. — Но почему?       — Ты рехнулся? — Я непонимающе повернулся к мужчине. — Я обязан убить его. Спасибо, что лишил меня ненужных чувств, развязав руки и предоставив полную свободу действий.       Курт убрал надоедливые волосы с лица, приседая на подоконник и разглядывая местность за пределами окна. Его лицо стало, пожалуй, слишком мудрым для 27 — ми летнего человека.       Либо осень столь мастерски старила его глаза, либо истинная сущность человека медленно выплывала за пределы привычной невозмутимой оболочки данного.       Так или иначе, он подыскивал нужные слова, чтобы донести до меня истинный смысл нашего путешествия.       — Брайан, Саллейман сделал тебя тем, кем ты являешься на данный момент. Представь, ты умер бы в далеком прошлом, если бы Хранитель не подоспел бы с подмогой.       — Курт. — Я мрачно улыбнулся. — Ты ведь не знаешь всей истории, да? Природа настояла на моем обращении. Саллейману было плевать на мою дальнейшую судьбу. Не будь сердобольной матери, тот перешагнул бы через меня. Природа не стала стирать мою память, сделав так, чтобы я вспомнил давнишние события спустя многие годы. Читай, она была второй моей матерью.       — И, что с того? — Хрипло осведомился мой собеседник, — Убьёшь его, лишь потому что он засомневался в твоих способностях?       — О, вовсе нет, Кобейн. Мне плевать на этот факт, но не плевать на всех тех людей, которых ежедневно подвергают мучениям. Тебе ли не знать, что гильдия его собратьев выкачивает силы из жителей земного шара?       — Ты никогда не задумывался о другой стороне медали? Что, если Хранитель отнимает лишнюю энергию? Если бы все было столь плачевно, то планета давно бы заглохла от его махинаций.       — А зачем ему убивать всех сразу? Кто же тогда будет донором? — Неужели Курт не видит очевидных фактов?       Нынешняя история стара как мир.       К большому сожалению, Хранитель быль настолько фамильярен, что не удосужился разработать новый план по забору силы у населения. Почему же не прибегнуть к старой, проверенной схеме, вместо того, чтобы развивать новую, с непродуманным планом и большим количеством проплешин в ее структуризации?..       — С эмоциями ты мне нравился гораздо больше, — Подытожил Курт, снимаясь с места и покидая комнату. — Пошли отсюда. Нет времени на пустые диалоги. Пусть же двигателем станет твоя невероятная агрессия.       — Ты сейчас пытаешься прервать разговор, потому что тебе неприятно слышать правду? — Я догнал Курта, развернув его лицом к себе.       — Нет, Брайан. У меня нет причин на доказательства собственной.       — И какая же у тебя правда? Нет, серьезно. Я готов тебя выслушать. — В моем голосе слышался сильный напор, в силу которого Курт решился на искреннее заявление.       — Дело в том, что природа, и я сейчас не о Матери, дала тебе невероятную силу. Она сделала тебя куполом. Не убийцей, не мстителем, а тем, кто будет прикрывать своим телом миллионы человек. Однако ты готов разменять этот дар на одну неуправляемую бомбу, которая уничтожит десятки тысяч неповинных. Отвратительно!!!       — Мы друг друга не понимаем. Я был доволен куполом. Это вы вечно твердили: «Брайан, открой себя. Яви свои возможности, раскачай потенциал до состояния абсолютного оружия.       — Не оружия, а потенциальной защиты. Не путай понятия. — Мужчина погрозил пальцем, поворачивая ключ в замке.       — Значит, всё в порядке? — Я с непониманием притулился к стене, наблюдая за его действиями.       — Всё что ты делаешь — прекрасно. На данный момент я прошу тебя унять свою агрессию. Мы сняли купол, чтобы разыскать Саллеймана. Не убить его, а расспросить детали его плана. Если почуешь, что он угрожает нам, начинай действовать в полную силу. Шарахни без предупреждения, дабы застать его врасплох.       — Вот и отлично.       Замок зычно щелкнул.       Дверь распахнулась.       — И как это понимать? — Неравнодушно осведомился я, делая шаг вперед и выходя за пределы квартиры.       — Темнота. — Курт взял меня за руку. — Держись ближе ко мне. Вполне возможно, что Хранители решили припугнуть нас.       — Забавная у них логика. — Процедил я, крепко сжав челюсть. — Поздравляю, они сумели заставить меня бояться.       Ладонь Курта чуть дрогнула. Он пытался что — то разглядеть, но глаза не сумели привыкнуть к непроглядной тьме.       — О чем ты думал, когда выходил из дома?       — Я хотел попасть в логово Хранителя.       — Знай, что твоя сила на данный момент способна осуществить любую мысль, которая возникнет в твоей голове. Вместе с тем, ты лишен эмоций, способный убить любого без малейшего сожаления. Понял меня?       — Даже тебя? — Я нахмурился. — Чувствуя сильную напряженность в голосе своего спутника. — Извини, я постараюсь быть очень сдержанным.       — Спасибо, — Натянуто откликнулся оппонент. — Включи свет. Я не могу.       Я подумал о яркой вспышке света, пытаясь представить любой источник, способный осветить 40 квадратных метров фойе.       Пространство тотчас озарилось, открывая нашим глазами престранное зрелище.       — И как это понимать? — Нервно поинтересовался я, созерцая 4 — ый уровень лимбо.       — Если ты удивлен, мой гипноз работает не в полную силу. Это не может не радовать, старина. — Курт огляделся по сторонам, явно что — то выискивая. — Если мы здесь по велению твоего разума, то Хранитель должен быть где — то неподалеку.       Я обошел пространство, огибая стеклянные сооружения.       За оными мирно притаился двигатель, который тяжело вздохнул при моем появлении.       Знаете, такой звук, будто грустный человек под восемьдесят килограмм присел на кресло, после тяжелого, рабочего дня.       Меня немножко развеселило это зрелище.       Интересно, Милана знала, как выглядит её сердце на четвёртом уровне лимботического пространства?.. Она вообще знала, что её могут убить?       Чем дальше я шел, тем холоднее становилось.       Лишенный эмоций и чувствительности, я не ощущал особой разницы между этим местом и квартирой, из который мы только что появились.       Курт немного замешкался, узрев черную выбоину в поверхности земли.       Если бы не характерная растительность, я бы принял это место за испещренную кратерами почву гигантского астероида.       И самое идиотское, начинал подозревать, что космос — это ни что иное как восьмидесятый уровень лимботического пространства.       Почему нет — то?.. Почему у фантазии должен быть какой — то придел, исключающий недозволенное?       Хотя, как не назови это безвоздушное пространство, смысл от того вряд ли поменяется… Как и у многих вещей, которые происходят вокруг нас.       — Я думаю, нам стоит спуститься чуть ниже. — Курт пролез меж камней, привлекая мое внимание.       Я сбавил шаг, возвращаясь к мужчине и приценяясь к небольшому входу в неизвестность.       — Предлагаешь влезть туда без страховки?       — Почему нет? Я люблю неприятности. — Ухмыльнулся блондин, безбожно пачкая свой трикотажный свитер о наросты на скалах. — В снах нет логики, знаешь ли. Однако я знаю, что оные никогда не причиняют вреда их обладателю. По пробуждению нас будут ждать теплые кровати, мой дорогой друг.       — Постараюсь от всей души внять твоим обнадеживающим словам. — Я оптимистично поднял большие пальцы вверх, протискиваясь вслед за музыкантом. — Фу, отвратительная вонь.       — Будто кто — то сдох. — Курт качнул головой.       — Пусть я и лишен эмоций, но любовь к тебе живет в моем сердце. — С величайшим удовольствием изрек я. — Я предпочитаю сделать это место немного шире, чтобы мы не разбили голову о потолок.       Помещение тут же раздвинулось. В воздухе замерцала пыль.       — Хранитель там, я чувствую его. — Уверенно шепнул я, обгоняя Курта и прокладывая дорогу в томительную глушь. — И почему властители выбирают для себя столь непритязательные места?       — С какой стороны посмотреть. Быть может, с точки зрения Саллеймана, это место похоже на дворец, но его защита сильнее нашего зрения, которое в общем — то несложно обмануть.       — Явись мне в первозданном своем виде. — Пробормотал я, тщательно рассматривая мрачную залу.       Пред нами обозначилась Африканская комната. Моей улыбке не было равных.       — Помнишь ее да?       — В последний раз она была в Голландии. Я отлично помню этот день. Стало быть комната все время путешествует по свету, при любой возможности быть найденной!       — Меня радует этот факт. Ибо я знаю расположение её коридоров. Если пройти чуть далее, то можно выйти в хранилище. Там обитает Саллейман, в этом я доподлинно уверен.       Я прибавил шагу, наказав Курту поторапливаться.       Желание встретиться с прародителем забурлило во мне неистовым желанием.       Эмоции стали чуть ярче. Я понимал, что вскоре они развернутся во мне в полную силу.       Гипноз слабел непоминутно.       Будучи занятым своими мыслями, я потерял Курта из виду. Он пропал, мгновенно оставляя меня в гнетущей тишине.       — Не смешная шутка, друг, — Я резко остановился, пытаясь отыскать напарника. — Прекращай!       Зала Афириканской комнаты преобразилась. Тяжелые балдахины потрясывались в такт моему монотонно — стучащему сердцу.       Мутная поволока бельмом опустилась на мои глаза.       Остановившись, я снял напряжение, стараясь источать своим духом лишь непреодолимое желание увидеть цель своих неистовых поисков.       „Курт не даст себя в обиду“…       „Он найдет выход из любой ситуации!“…       „Но, не переоценяю ли я его возможности?“       — Он отличный ученик и прекрасный знаток своего дела. — Громогласный, но спокойный, голос отрезвил меня своим всполохом.       Я обернулся, увидев Саллеймана.       Черноволосый Хранитель стремительно шел ко мне. За его спиной вился черный плащ, который сметал человеческие кости к краю пещеры.       Его длинные волосы расслабленно скользили по безвоздушному пространству, оголяя ровный лоб, лишенный всяческих морщин.       Наконец он остановился подле меня, простодушно улыбаясь.       — Ничего не понимаю… — Я слегка попятился, от всей души желая чтобы рядом со мной возник Курт, который тотчас вселил бы в меня уверенность своими добродушными, чудаковатыми повадками.       Курта не было. Зато был Саллейман.       Отвратительная грусть обуяла мой разум.       — Где мой друг, куда ты его дел? — Хмуро поинтересовался я, замечая в облике мужчины что — то неосязаемо знакомое.       — Я поймал твоего гипнотизера. Я знаю зачем вы ко мне пришли.       — Какой ты догадливый, — Шумно протянул я, проводя пальцами по шее и рискуя задохнуться от недостатка кислорода. — Твои предположения?       — Брайан, которого я спас… Мальчик мой. — Хранитель хмыкнул. — Точнее — не я, а моя неразборчивая подружка. Знаешь, что меня бесит больше всего в людях? — Их острое желание ответить злом на добрые дела.       — Добрый ты наш. — Я саркастически покивал. — Спасибо за век мучений в реальности, повелитель.       — Вот как значит. То есть, тебе не хватало обычной жизни, и ты решил покуситься на запретный плод? Гуляешь себе по подлунному миру, оживляешь предателей клана, демонстрируешь свое притянутое за уши могущество, объединяешь против меня масонов, готовишься к войне, гуляешь с Куртом, в теле мертвого Андреаса Хадека… Ты великолепен, признаюсь честно, ибо имеешь наглость обвинять меня во всех смертных грехах разом.       — Саллейман, почему ты не прекратишь мою жизнь, если я перехожу тебе дорогу? — Я посмотрел на него из — под челки, откровенно недоумевая. — Пройдут года, но я не изменюсь. Если честно, я живу по сей день только из — за Курта. И я его очень люблю, старик.       — Ты невероятный остолоп. Считаешь, что этот человек был с тобой лишь из взаимной любви?! — Хранитель презрительно улыбнулся. — Он открывал в тебе потаенные и забытые возможности. Вся эта история сыграла мне на руку.       Я резко замер, теряясь в ощущениях.       „Да быть того не может“… Курт бы признался. Я часто спрашивал его о возможной измене, но тот всегда говорил обратное.       Пусть гипноз до сих пор владел мною, но воспоминания жили где — то внутри, под сердцем. Я ни за что бы не поверил Саллейману, пусть он приводил бы в пример самые концептуальные доводы.       — Почему же ты его похитил? Неужели он не может прямо сейчас сказать мне о своем предательстве? Дрейфит, переживает за мою психику?.. — Я был полностью убежден в непричастности Курта.       Я не мог позволить Саллейману измываться над добрым именем моего друга.       — Кстати, как ты понял, что Курт прячется в теле Джека?       Саллейман призадумался, убирая руки в карманы и отворачиваясь к промозглой стене помещения.       — Простецкая шутка. — Еле слышно ответил мужчина, — Если хочешь спрятать что — то ценное достаточно прибегнуть к нехитрой тактике — спрячь вещь на виду, никто не обратит на нее ни малейшего внимания.       — Да, пожалуй, это было слишком просто… — Я разулыбался. — Ну, а ты, кто ты такой? Почему я тебе не угодил? Чем позволил себе урвать твое драгоценное внимание?       — Я твой пращур. — Преспокойненько отозвался прародитель. — Ближайший родственник.       — Да, верно. Мне говорили, что древний род по обычаю имел половые связи со своими ближайшими родственниками. От того была прямая вероятность зачать потенциального Хранителя. — Я слегка кивнул, — Но, есть и другая версия моего рождения. Я — купол, пришедший из тьмы, чтобы обратить мир к свету. Я не подвязан в родстве с тобой, поскольку являюсь парадоксом двух вселенных.       — Какая глупость, — Саллейман сморщился. — Ничего не приходит из пустоты. Твоя версия напоминает дни моей молодости, когда люди поклонялись Перуну и Стрибогу. Все эти догмы возникают из — за нехватки практических знаний. Лишь наука сумела объяснить принцип нашего появления с должной честностью.       — Я слышу истинное противоречие, — Я злобно полыхнул, — Как ты можешь объяснить нашу силу, о профессор лимботического пространства?!       — Его нет. — Сурово отрапортовал последний, — Вся эта ерунда происходит в твоей башке. Уж не знаю как так получилось, но и у тебя, и у меня, и у Курта, одинаковые психические расстройства. Представь, что одно полушарие твоего мозга, отвечающего за прагматический процесс напрочь отключена, а полушарие гуманитарных навыков работает на полную катушку. Представь, что мозг это один единый двигатель, как та золотая штуковина за пределами моего укрытия. Представь, также, в системе произошел сбой, в связи с редуктивным геномом, который напрочь лишил тебя возможности мыслить вровень с себе подобными. Ты выбиваешься среди нормальных людей. Голос в твоей голове диктует — ты полубог, ты существо, которое наделено самой настоящей магией. В реале же ты просто пускаешь слюну в своей квартире, совершенно не реагирующий на любые вмешательства извне. Парень, ты болен. Я болен. Я понятия не имею, кто мы. — Саллейман тяжело вздохнул, щелкая пальцами. — Кстати, твой Курт никуда не пропадал. Он все время был с тобой. Оглянись.       Я резко повернулся, обнаружив Курта за своей спиной.       Тот побелел от напряженности.       — Ты же не веришь ему, Брайан? — Курт сдвинул брови, махая рукой перед моим лицом.       — Я не знаю кому верить. — Холодно ответил я, закрывая голову ладонями, словно в ожидании невидимого обуха, который должен размажжить мой череп до консистенции фарша с костями. — Дело даже не в этом. Если мы есть плод фантазии, то какой прок в войне, Хранитель?       — Война в твоей голове, в твоей душе, в твоем сердце. Кстати, души не существует, но я говорю так, чтобы тебе было хоть немного понятно.       — Я хочу убить тебя.       Моя рука непроизвольно дрогнула, устремляясь в сторону Саллеймана.       Курт отрицательно покачал головой, пригвождая меня к месту.       — Брайан, да он издевается. Уймись. Уж не хочешь ли ты, чтобы руки твои были запятнаны его кровью?       — Кровью того, кого не существует? — Я истошно рассмеялся, — Курт, да ты в моей голове… Вы все в моей голове.       — А может и в моей, — Хранитель задумчиво запустил пальцы в волосы. — Откуда нам знать? Хотя, я знаю один финт, дабы понять реальны ли мы, или являемся плодом чьего — то воображения.       — Например?       — Предлагаю тебе убить меня, Брайан. Если я умру, а ты не пропадешь, ответ напросится сам по себе.       — Это ничего не решит. В этом поступке нет логики. — Я скрестил руки.       — Брайан… — Курт ступал мягко, еле слышно. Его ладони легли на мои виски. выразительные глаза вернули меня к реальности. — Он уводит тебя с правильного пути. Попытайся сопротивляться. Никто не должен умереть, если живет в тебе хоть толика здравого смысла.       — Ты, верно, заодно с Повелителем, — Я жалостливо посмотрел на любимые губы, совершенно не видя план дальнейших действий.       Все чего я хотел, это любить его.       Вы же понимаете, не так ли?       Плевать мне было на все эти бессмысленные войны света и тьмы, как и плевать было на смерть самого злейшего врага.       Если моя жизнь прервалась бы прямо сейчас, я был бы рад, что однажды на моем пути встретился этот человек. Это олицетворение того, каким должен быть настоящий боевой товарищ.       Пусть он был иллюзией, поскольку в жизни не было и не будет более таких, ведь все всецело преданы своему эго.       Пусть он был реальностью, куда лучше, чем полное его отсутствие.       Я не знаю, что и думать. Мне кажется, я сошел с ума…       В злости, в бессилии, в бешеном желании, я кинулся на Саллеймана, чтобы запечатлеть на его лике гримасу смерти и спокойствия.       Время застыло. Ничего более не волновало меня, кроме долгожданного звука распарывающейся кожи под лезвием ножа.       Странно, но этот звук сулил прекращение моих мучений.       Лишь миллиметр оставался.       Я замер на животе опрокинутого мною недоброжелателя.       Сильное тело было припаяно к полу. Жилистые руки не пытались меня остановить, ибо Хранитель решил принять свою смерть как должное.       Курт мрачно переступил через раскинутые руки поверженного.       Он присел рядом со мной, пытаясь быть поблизости даже тогда, когда я желал совершить нечто страшное и невероятное.       Саллейман с величайшей грустью уязвленно смотрел на меня своими черными глазами.       Знаете, это зрелище было очень жалким.       Я даже не сумел получить сомнительного удовольствия от предстоящей борьбы.       Ее не было. Была лишь томительная тишина, готовая к звукам кровопролития.       — Брайан. Если хочешь мне что — то сказать за тот день, когда мы оставили тебя дома, просто выговорись. Или покончи со мной раз и навсегда.       — Дома? — По моему лбу скользнула капелька пота.       Я обратил взгляд на моего мучителя.       Я сидел на отце, который смотрел на меня, с вашего позволения, с дичайшим непониманием.       Мы находились в моей Брюссельской квартире, где натужно вскипал чайник, где летнее солнце ломилось сквозь зарешеченные ставни.       Не в той самой, где меня оставили помирать с голоду, а именно в той, откуда начались мои странные приключения в поисках причины моего неадекватного поведения.       Папа отвел нож от своего горла, вынимая рукоятку из моей дрожащей руки.       — Я пришел поговорить, — Тихо сказал мужчина, убирая волосы с лица и стирая платком капли крови, которые успели выступить из пореза.       Я оттолкнул от себя непрошеного гостя, резко поднимаясь и покидая комнату.       Мне нужно было оглядеться, понять, что все было на своих местах.       Полутемная кухня была обставлена в полюбившемся стиле.       Я вынул стакан из серванта, заливая его до краев чистейшей водой.       Отец тихонько вышел вслед за мной, поправляя ворот пальто и не сводя взгляд с моего осунувшегося лица.       — Ты всегда становишься таким добрым и порядочным, когда лезвие сверкает перед твоей противной рожей, — Крикнул я, шлепая стакан о столешницу и оборачиваясь к гостю. — Неужели всегда надо доводить меня до состояния аффекта? Словно бы выбешивать до кондиции, чтобы я не нашел правильного решения, расквасив свою голову о любую твердую поверхность. Ты ужасный человек.       — Я желаю тебе добра, Брайан.       — Пап, — Я сипло выдохнул, пытаясь сдержать слезы разочарования. — Я болен. У меня нервный срыв. Ночами меня мучит паралич. А ты только и делаешь, что приходишь с доброй физиономией после 14 — ти лет ада под твоим покровительством. Я не знаю, кем ты себя считаешь, но не сочти за оскорбление — выметайся нахер из моего дома.       — Я был не прав. — Мужчина пересек комнату, заключая меня в свои объятья.       Я вспомнил то самое тепло, которое так часто привык сочетать с руками Курта.       Неужели, выходит так, я придумал этого человека, как достаток близости, пытаясь восполнить лишения отвратительной юности?..       — Я не смогу найти нужных слов, и ты это знаешь.       — Я знаю, — Я кивнул, — Прошлое не поменяешь.       — Давай объявим перемирие. — Отец отнял меня от себя, пытаясь приладить мои свалявшиеся волосы в форму привычной прически. — Ты похож на девчонку, которая несколько месяцев не появлялась дома, — С ухмылкой сказал он, опуская взгляд. — Я видел твои концерты. Если столько всего на что мне приходится закрывать свои глаза…       — Я не обязан делать то, что тебе нравится. — Я нажал на последнее слово, не зная как поступить далее.       У меня совершенно не осталось сил на то, чтобы продолжать бессмысленную войну с самим собой и теми, кто никогда меня не понимал.       Единственное требование — желание тепла, и упразднение боли от его отсутствия.       — Не обязан. Я не мама, Брайан, и я не вынашивал тебя весь год. Я не видел тебя годами, приходя домой лишь вечером, чтобы удостовериться — в моей комнате жил незнакомый мальчик. Сначала ему было восемь, потом шестнадцать, а потом ты и вовсе ушел из дома. Я все думал, надо бы воспитывать тебя. Друзья, также, понукали меня. Говорили: „Смотри, мол, какой безолаберный выродок растет“. А я и возразить не смел, ибо не видел смысла отрицать очевидное. С годами ничего не менялось. Тебе почти тридцать лет, скоро сорок стукнет… Боже, как быстро летит время. Иногда мне кажется, я скоро умру, не успев сказать самого главного.       — Мне больно тебя видеть, — Немного спокойнее ответил я. — То перемирие после вашего приезда не сыграло ровно никакой роли. Я не мог перестать тебя ненавидеть. И самое страшное — любить, до мозга костей. Мечтать о тебе, как о единственном спутнике, который помог бы мне разобраться с собственной жизнью. Знаешь, я совсем не понимаю кто я теперь…       — Я старался не тревожить тебя своим присутствием.       — А толку? Машина под окнами — твоя. Это твоя квартира, куда ты смывался, чтобы побыть в тишине. Даже пес (я перевел взгляд на собаку) и тот — твой. Я не могу не думать о тебе, когда в моем доме столько напоминалок. Чем больше я бегу от тебя, тем чаще ты мне снишься. Чем больше ненавижу, тем сильнее люблю.       Отец перевел глаза на постер с Nirvana.       — Твой кумир? — Тускло поинтересовался он.       — Неплохая музыка, — Неуверенно сказал я, разглядывая плакат с Куртом Кобейном, Дейвом Гроулом и Новоселичем. — Я хотел разгадать тайну его смерти. Можешь счесть меня глупцом, Курт всегда был мне ближе тебя. Его музыка спасала меня в самые тяжелые дни. То время, которое я потратил на поиски причины его смерти, я бы мог проводить с тобой.       — Ты знаешь… — Отец прошел мимо меня, залезая в холодильник, — Я тоже когда — то играл на гитаре.       — Правда? — Я округлил глаза, стараясь не акцентировать свое внимание на злополучном плакате.       Мужчина снял пальто, оставаясь в свитере.       Он подошел к плите и принялся готовить завтрак.       Я решил передать ему правление в этой квартире, забираясь на стул с ногами и разглядывая его спину.       — Как дела на работе, как мама? — Тихо спросил я, переносясь сознанием в лимбо, где единственный мой друг с унынием смотрел сквозь брешь двух миров.       „Не сейчас, Курт, — Поспешно подумал я, переводя внимание на речь отца. ‚Мы поговорим с тобой позже, друг мой‘.       — Нашла себе кого — то. — Безразлично ответил папа, чуть ссутулив плечи. — Она никогда не отличалась особой постоянностью.       — А ты?       — Не хочу я никого искать. Надо — само найдется.       — Может, будем чаще видеться? — Поинтересовался я, когда мужчина отошел от плиты.       Я даже понять не мог, почему какой — то мертвый гранж — исполнитель мог являться моим героем заместо вот этого человека, благодаря которому я был рожден.       Почему так свято его ненавидел?       Почему не мог предопределить момент, когда его попусту не станет, и у меня не будет способа помириться с ним? От чего я бежал?..       Да будь я трижды вероломным мудаком, плохим певцом, с женственными волосами и любовью к мужским телам… Разве это могло затмить любовь моего отца? Сколь же сильно я себя ненавидел, чтобы заставить свои руки сжать этот злополучный нож?       Один момент, который отделял меня от убийства, мог бы стать причиной невероятных мучений.       — Тут написано ‚купол‘, — Отец полез за тарелками, наткнувшись на мой блокнот.       Я поспешно сорвался со стула, забирая находку.       — Что это такое?       — Если бы у тебя была возможность иметь сверх силу, то какую бы ты выбрал? — Живо поинтересовался я, стараясь сформировать объяснение в натруженной воспоминаниями голове.       Отец глубоко задумался.       — Не знаю, может, способность возвращать любимую маму обратно в семью? — Он хмыкнул.       — Пап!       — Ну, а ты? — Он деловито поставил передо мной завтрак, смахивая со свитера крошки.       — Кто — то сказал, что неплохо быть куполом. Знаешь, такая сила, которая не причиняет вред другим, но и блокирует чужую силу.       — Как предусмотрительно. — Он повел головой от возмущения. — Ешь давай!       Я замолчал, принимаясь за завтрак и наслаждаясь спокойствием, в компании этого, как оказалось, приятного и добродушного человека.       Следом, рядом со мной появился и Курт Кобейн, который тронул меня за плечо.       — Ты скоро? Тебя ждать, или ты навечно тут останешься?       — Завтра же, — Начал я, — Завтра же я сорву плакат со стены. Мне хорошо здесь. Наша встреча была лишь в воображении. Я не могу заставлять отца ждать, прости.       Курт настойчиво потеребил меня за рукав.       — Твой отец мертв в этой реальности, чувак, — Грустно сказал блондин, глядя на черноволосого мужчину, точь в точь похожего на меня самого. — Не пытайся убежать от истины.       — Он всегда в моем сердце. — Холодно произнес я, вспоминая Саллеймана и все то, что произошло в лимбо. — Хочешь сказать, мне надо возвращаться и закончить мнимые попытки убить Саллеймана?       — Твой отец и есть Саллейман. Вы и там и здесь. Да, Хранитель? — Курт улыбнулся моему отцу.       — Да, Курт. Я пытался намекнуть, но из этого вряд ли бы что — то вышло. Брайан не стал бы меня слушать. — Саллейман развел руками.       — Почему ты не умер, как все остальные? Почему ты стал Хранителем? — Удивленно спросил я, доходя своим тощим умишком до сложившейся ситуации.       — Полнейшая случайность, Брайан. Может теперь ты поймешь, почему я не препятствовал тебе с воскрешением музыканта. Я привык к твоим выкрутасам. Кстати… — Саллейман отвлекся, почесывая Леона за ухом. — Почему он все еще жив? Собаки столько не живут…       — Я слишком хорошо о нем заботился. С тех пор как ты умер, это единственная память о тебе, от которой не исходило столько неприятного разочарования. — Я тоже принялся гладить старичка, сладко вздыхая.       Пел важно поднял голову, степенно довольствуясь нашим вниманием.       Курт лишь улыбался.       — И что мы будем делать дальше со всем этим? — Кротко спросил я, подходя к шкафу и забирая любимые шмотки, которые не успел перевезти, в связи с поспешным переездом в Россию.       — А ты как думаешь?       — Совершенно без понятия.       — Если ни я зло, о котором ты без устали твердил, то скажи мне каково оно на самом деле? — Спросил отец, нахмуривая брови.       — Невиданное. Ты хочешь найти ‚его‘?       — Почему нет?       — Почему бы и да. — Сказал Курт, оборачиваясь к своему плакату. — Следи за тем, Курдт, чтобы эта квартира была в целости и сохранности до нашего прихода.       Плакат ничего не ответил, но музыканту было крайне наплевать.       Он повел головой в сторону выхода, предлагая нам вернуться в мир лимбо.       Странная компания, состоящая из худого парня, величавого повелителя и веселого блондина, вышла вон из квартиры.       Я лишь коротко остановился в дверях, чтобы выключить свет и позвать собаку вслед за собой.