Машина Сновидений. Продолжение.

      — «Я не уверен, что мы установили с ним контакт». — Я оглянулся на Курта. Тот озлобленно посмотрел на затылок Йена.       — «Думаешь, он не способен читать наши мысли?» — Взбешенно спросил блондин.       — «Всегда надеюсь на самое лучшее» — Я вдруг крикнул, — «Эй, Йен».       Либо тот нас слышал, но хитроумно притворялся, либо мысли его всецело занимала предстоящая встреча с братом.       Так или иначе, я, вновь, повернулся к Курту, прибегая к куполу.       — «Он слишком глуп для ходока».       — «Он получил то, что хотел», — Откликнулся Курт, одновременно со мной, прячась под купол и спокойно вздыхая.       -«Разве?» — Возразил я, — Идёт себе, не зная куда.       — «Ты бы тоже пошёл, если бы тебе сказали, что я нахожусь за ближайшим поворотом. Не стоит забывать о собственном позорном прошлом».       — «Я не был столь опрометчивым». — Я гордо вскинул голову, возвращаясь на второй уровень и идя вровень с Йеном. — И вовсе оно не позорное.       Хоть на мне и были сапоги с высокими голенищами, но теплее от этого факта не становилось. Из — за некоторых перебоев с работой лимбо, мы перестали сверяться с его погодными условиями.       Однако, зимой, под стать реальности, здесь царила морозная свежесть, с хрустящим снегом под ногами.       — Разве лимбо и валгалла — не одно и то же? — Вопросил Йен, призывая меня к ответу.       — Не совсем, — Слабо откликнулся я, нагоняя парня. — Лимбо — это параллельный мир, пристанище обычных мертвых, а валгалла — обиталище воинских душ. Впрочем, я не уверен, что валгалла существует.       — Кто их разберет, — Посетовал Курт. — До недавнего времени ты отрицал бы первое с пеной у рта.       — И это правда. — Я тяжело вздохнул, — Долго нам ещё, Курт?       — Теоретически, мы уже на месте, но я ничего не вижу, — Пробормотал мужчина. — Думаешь, из — за разлома, это место могло бы сдвинуться на пару миль?       — Откуда мне знать?       — Господи, да на кой-черт я вообще с вами пошел? — Йен недоумевал от собственной глупости. — С самого начала было понятно, вы — низшие представители своего рода.       — А вот это сейчас обидно было…       — Я что — то вижу. — Я положил ладонь на плечо Курта, обратив его внимание на неясные своды ворот.       Они были затканы паутиной.       Столь заброшенного места я, отродясь, не видел.       Мы двигались еле слышной поступью, стараясь не нарушить самозабвенную тишь данного места.       Створки ворот чуть поскрипывали на ветру, скрывая от нас илистую почву и несколько гектаров пустующих земель.       «Сколько участков пропадает» — Ядовито подумал я, представив на своём месте какого-нибудь риэлтора, жадного до не застроенной площади. — «Сплошное раздолье».       Дело в том, что даже для лимбо, пожалуй, это место было через чур тихим.       Пересекая ворота, и восходя на землю мертвых, я почувствовал едва заметное тепло у щиколоток. Может моего человеческого зрения было слишком мало для видения заблудших душ? Может у меня отсутствовал нужный орган, чтобы почувствовать приближение бесплотного нечто, сумевшего согреть нас своим невидимым присутствием?       Догадки сыпались с чрезвычайно молниеносной скоростью. Я не успевал отсеивать до боли безумные и хвататься за приближенные к прозаичной истине.       Курт, напротив, соображал быстрее обычного, пересекая поле и довольно махая нам рукой.       — Скажите, только честно, кого вы ожидали увидеть в этом месте? Бога, ангелов, свидетелей иегова, дьяволят или разделанных грешников в кипящих котлах?       — Наличие даже одного человека сумело бы развеять напряжение. — Неуверенно откликнулся я, продолжая искать ангелов.       Уж больно Библия впилась в мозг, чтобы разучиться не видеть то, что втискивалось в голову годами и десятилетиями…       — Брайан, я находился здесь не менее двадцати трех лет, чтобы привыкнуть к своему бесплотному телу и возвеличить душу до невероятных высот. — Курт покачал головой, насмехаясь надо мной. — Увы, смирись с правдой.       — Что ты имеешь в виду? — Я отвлекся от темы, пытаясь решить спор с внутренними демонами.       — Думаю, негоже судить о месте, не поняв его истинной сути. — Устало откликнулся спутник.       — Значит, те, что знают об этом месте, могут называть себя «просветленными»?       — А может и сошедшими с ума.       — Скажите, как можно сойти с ума, если геном к тому не располагает? — Йен почесал голову. — Как можно перестать воспринимать реальность, переключившись мозгами на что — то более не приземленное? Стало быть, этот термин очень расплывчат, в понимании его людьми.       — Без малейшего понятия. В народе бытует мнение, люди сходят с ума, когда начинают слышать голоса и вести себя неадекватно в соотношении с нормами поведения.       — Так или иначе, мы поголовно сошли с ума. Я понятия не имею, почему природа наделила нас подобными способностями. — Я махнул рукой.       — Это не способности, Брайан. Мы все сейчас в твоём сне. — Крут мрачно посмотрел на меня. — Ну как ты этого не можешь понять?       — Погоди, а лимбо… Я его сам придумал, или оно здесь было? Значит, если я умру, вы погибнете вместе со мной?       — Не что иное, как истинная правда. Смею заметить, твой купол лишь церебральные оковы сознания. Это не магия, это нечто другое.       — Мне как — то не спокойно от данного факта. Я ведь могу быть частью воображения этого черноволосого недотёпы. — Йен фыркнул. — Я помню свое детство, приют, помню, как рос и варился в адовом дерьме. Считаешь, мои воспоминания вызваны искусственным образом?       — Можно и так сказать, — Еле сдерживаясь, бросил я.       Ну скажите мне, как я могу говорить о том, о чем не имею совершенно никакого понятия?       Честно говоря, у меня даже времени свободного нет, чтобы изучить это место, в силу постоянной смены локаций.       Раз, и ты уже готов мчаться в объятья новой битвы, рискуя собственной жизнью.       Как бы это эгоистично не звучало, но лично для себя я не видел в этом особого прока.       Личная выгода, хоть и не стоявшая на первом месте, отчетливо выделялась в ряде причин поступиться сном и проникнуть в тягостное болото параллельной реальности.       Мы продолжили исследовать данное место.       От Йена, который постоянно потешался надо мной и Куртом, было гораздо больше проблем, чем пользы.       Парень неустанно спрашивал про наше отношение друг другу, в связи с чем я был рад послать его на три веселых буквы, ибо мне было далеко не до шуток.       — Брайан, тебе нравится, когда тобой командуют? — Йен хитро прищурился.       Я же задумался, на краткий миг, пытаясь понять, чем был вызван подобный вопрос.       — Вздор какой — то, — Я отрицательно покачал головой. — С чего ты это взял?       — Да я понять не могу, почему ты вечно прячешься за спину Курта Кобейна? Ты постоянно спрашиваешь у него совет, вместо того, чтобы принять собственное решение.       — Видишь ли, дорогой мой, докучливый палец в жопе… — Невнятно отозвался я. — Курту известен этот мир гораздо больше, чем мне. Заметь, я не вручаю ему инициативу. Его самого хрен заткнешь.       Курт почесал подбородок.       — Я не очень разговорчивый, — Невдумчиво парировал блондин, — Но данные обстоятельства предпочитают скорейшее решение, ибо нечего нам здесь торчать. Местечко не из лучших.       Я снова задумался.       Плод больной фантазии… Так ли это?       Всё, что происходило вокруг, навряд ли можно было причислить к разыгравшемуся воображению.       И, пожалуй, гарантий на то, что это было реальностью — тоже.       Вот к такой смежной середине приходили мои мысли, покуда я пытался отыскать на лоне серого поля единый призрак души.       — Вы обманули меня. — Йен сжал свои крупные губы до посинения, обратив на нас взгляд полный злости и тоски.       — Слушай, давай без вот этих обвинений. — Курт остановил того движением ладони. — Будем рассуждать логически. Если тут ничего нет, можно предположить, что твой удар по лимбо пагубно сказался на его внутренней атмосфере. И поэтому Минос решил перебросить узников в другое место.       -… Или мы недостаточно сильны, чтобы узреть его тайных обитателей и, вполне возможно, у нас отсутствует нужный орган для восприятия здешних жителей. — Я развел руками.       — Да, и это тоже. — Курт тяжело вздохнул. — Нам пора убираться отсюда, ибо я считаю наше путешествие безуспешным.       — А как же Стэфф? — Йен загородил дорогу, чтобы донести до нас важность своих поисков.       — Для начала, расскажи мне его историю.       — Мы жили в приюте. — Парень тяжело вздохнул, отыскивая глазами место, куда бы мог присесть, чтобы унять дрожь в ногах. — Всё происходило по известной схеме: тесные блоки, отвратительная пища, учебное заведение после шести лет, после четырнадцати нас должны были отдать в государственный пансионат, где мы смогли бы получить квалификацию, а позже приступить к работе, получив собственное жилье. Эта тихая рутина была столь однообразна, что я и предположить не мог, будто в один прекрасный момент всё в корне изменится.       — И что же случилось потом?       — Тени. — Тихо ответил Йен. — Они повадились приходить после полуночи. Брату нездоровилось, хотя ранее он был весьма крепким юношей, с хорошим иммунитетом и полным телосложением. Буквально, за небольшое количество времени, энергия стремительно покидала его организм, а вместо прежде живого и улыбчивого юноши предо мной лежала развалина, еле дышащая и снедаемая червями. Самое паскудное, это то, что ни один врач не смог помочь Стэффу, ведь данное заболевание было не изученным.       Чувствуя отягчающий груз ответственности, возлежащий на моих плечах, я решил поймать тех, кто посмел сделать подобное с моим близким человеком.       В конце концов, я прекратил попытки помочь брату, пустившись на поиски ночных гостей.       Я подстерегал их каждую божью минуту, чтобы суметь учинить расправу, но те самые прекратили появляться в нашей комнате.       Последние часы Стэффа сопровождались предсмертными криками и мольбой оставить его в покое. После чего, он отвернулся к стене, засыпая вечным сном.       Я был готов покончить с собой, ибо моя жизнь без брата навряд ли могла назваться реальной. Моя призрачность сделала меня зависимым от его вещей. Я не расставался с его телефоном, спал на его кровати, делал за него уроки. Приходил после школы и просил в столовой две порции еды, чтобы съесть одну и поставить на вторую половину стола — другую.       Частенько ко мне приходил психиатр. Однажды, я едва его не избил, когда заметил, что врач берет личный дневник брата в свои мерзкие, любопытные пальцы.       Тому не понравились мои действия. И, тем же вечером, врач наказал избавиться от меня, подсунув ложные бумаги нашему руководителю.       Считая мое психическое состояние настоящей угрозой для остальных детей, директор распорядился отвезти меня в больницу, где начались ужасные дни, в грязной комнате с белыми кроватями…       Иен замолчал, утирая рот рукавом.       — Дерьмово, не правда ли?       — Считаешь, в смерти твоего брата виноваты вампиры? — Я сдвинул брови. — С чего ты вообще так решил?       — Брат явился ко мне однажды. — Холодно произнес Йен, — Он рассказал мне правду об этом инциденте.       Я хмыкнул. Крайне реалистичная история.       Никому ведь нет дела до того, что происходит с другими людьми, ведь нет ничего выше собственно уязвленности…       — Дай мне телефон, Йен, — Потребовал Курт, резким жестом требуя вещь.       — Я не дам тебе его, — Йен ощетинился, — Это единственное средство для связи с ним.       — Я отберу. — Курт надменно посмотрел на собеседника и покачал головой. — Лучше не сопротивляйся.       — Чтоб вас черти унесли… — Парень фыркнул, доставая из кармана старенький, кнопочный телефон.       Давненько я таковых не видел. Те были похожи на большой, бесполезный кирпич, но отвечающие удивительной, слаженной работой.       Курт, молча, порылся в журнале вызовов, отыскивая номер Стэффана. После чего, обернулся ко мне. — Возьми свой.       Я достал из сумки мобильный, набирая озвученный номер и прислоняя телефон к уху.       Послышались короткие гудки.       — Йен, вот скажи мне, как он мог тебе звонить, если его телефон все это время находился у тебя?       Парень пожал плечами.       На том конце откликнулся спокойный, серьезный, но чуть уставший, голос:       — Вам кого?       — Здравствуйте, меня зовут Брайан Молко, — Начал я, лихорадочно соображая. Увы, моих мозгов хватило лишь на то, чтобы спросить, мол, с кем имею честь говорить.       — Питер Уайлд. — Откликнулся голос. — Детский дом номер 11.       Я сузил глаза, совершенно ничего не понимая, но вовремя сориентировался, протянув трубку Йену. — Поговори с ним. Тебе знаком этот голос?       Парень напряженно забрал телефон.       — Это Стэффан! — Радостно воскликнул Йен, чуть не уронив трубку на землю. — Боже, как я рад тебя слышать!!!       — Всё чудесатей и чудесатей. — Негромко промолвил я, переглянувшись с Куртом. — Я уверен, что это не его брат. Питер Уайлд — так зовут ответчика.       — Йен. Минуточку. Тебе знаком человек по имени Питер Уайлд?       — Конечно. — Черноволосый отключил телефон и протянул его мне. — Так звали того самого психиатра, — Более яростно прибавил парень, сжимая кулаки.       — Странное дело, сейчас этот человек представился именно так. И сказанное им даже отдаленно не было похоже на «Стэффан».       — Нет, это он. — Упрямо возразил собеседник, — Я в этом уверен.       — Курт, пойдем, перетрем? — Возмущенно пробурчал я, хватая мужчину за шкирку и оттаскивая на десяток метров от довольного Йена. — Я нехрена не понимаю.       — Некоторым удобнее принимать реальность в вымышленном варианте. Я думаю, Йен столь сильно хочет услышать голос родного брата, что действительно улавливает тот из динамика. Но… Как ему объяснить?       — Предлагаю проникнуть на территорию приюта, чтобы лично убедиться в существовании Питера Уайлда. А потом и проверить Йена в палате. Сдается мне, там не столь чисто, как может показаться на первый взгляд.       — Если тебе совсем нечего делать… — Протянул Курт, тяжело вздыхая и поворачиваясь к Йену. — Нам нужно переместиться в больницу. Туда, где лежит твое реальное тело.       — Мое реальное тело здесь. — Йен покачал головой. — Станешь спорить?       — Почему бы не проверить? Если верить законам этого мира, сейчас ты спишь, а твое астральное тело путешествует по параллельному миру.       — Стало быть, и твое тоже? — С недоумением откликнулся бунтарь.       — Мое тело дважды горело. — С глубочайшим неудовольствием заявил Курт. — Поэтому я в теле чужого человека. Тоже, кстати, мертвого…       — Я запутался. — Йен фыркнул. — Можно и в палату. Почему нет?       — Я не знаю, как мне это удается, но, чувствую, сейчас мы попадем в самое жерло какого — нибудь вулкана.       — Все в порядке. Я буду с тобой. — Курт улыбнулся, доставая часы. — Реальное время пять вечера. Остановка: Нью — Йорк сити. Держимся крепче, иначе, в полете, может оторваться голова. Это я так, предупредил…       Мы схватились за жалкую цепочку, вид который не то что не внушал доверия, а даже заставлял немного усомниться в прочности данного приспособления.       — Когда — нибудь я спрошу у тебя про эту золотую хреновину, — Проворчал я, когда мы начали стремительно срываться с места и набирать ход.       — Вообще — то я её на помойке нашел, — Преспокойненько отрапортовал Курт Кобейн. — И никакая она не золотая.       — Какая мерзость. Какой в ней прок тогда? — Я несказанно удивился.       — Прок не в вещи, не в ее весе и стоимости, а в том, сколькими усилиями ты пытаешься сделать ее важной для самого себя. Я поверил в то, что не представляет из себя ни малейшей ценности, и она отплатила мне верой и правдой. Такие дела.       — Забавно. — Я щелкнул зубами, понимая: в этот раз моему сарказму нечему поживиться в этом океане самодеятельности.       Дальнейшее перемещение сопровождалось моим гневным посапыванием, в надежде не задохнуться от недостатка кислорода.       Города и их агломерации пролетали в бесцветном вихре.       В конечном счете я начал свыкаться с удушьем; Оно начало приносить своеобразное удовлетворение.       Вихрь выплюнул нас в пространство, состоящее из белых стен и мрачного, длинного коридора.       Йену немного поплохело. И я не был уверен что это происходит именно из — за перемещения. Если вспомнить, в первый раз он чувствовал себя просто великолепно.       Так или иначе, у нас не было времени разбираться в его самочувствие.       — Ты помнишь номер своей палаты? — Спросил я, отдавая Курту цепь, но пытаясь не вспоминать ее историю. — Йен?       — 212. Она уже близко. — Пробормотал парень, прибавляя шаг. — Здесь.       Парень толкнул дверь, запуская нас внутрь.       В помещении никого не было. Заправленные кровати зияли застеленными простынями и взбитыми подушками.       — Ты уверен? — Обходя палату, по часовой стрелке, я пытался найти хоть единственный признак лежавшего здесь человека, но тут было столь чисто, что прямо — таки не придраться.       — Да, — Йен повысил голос, срываясь с места и подбегая к шкафу. — Где мои вещи? Вещи Стэффа, мои учебники? — Он принялся переворачивать стеллажи, пытаясь успокоиться.       — По всей видимости, тебя могли переложить, покуда ты отсутствовал сознанием. — Курт поделился очаровательным предположением. Право, не знаю, насколько оно было верным.       — Может они направили меня в процедурную? — Йен напрягся. — Дерьмово, если это так.       — Хорошо, веди. — Я кивнул, уступая ему дорогу. — Почему дерьмово?       — Там творятся страшные вещи, Брайан. — С пустотой в голосе ответил парень. — Разве ты не знал?       — Первый раз сталкиваюсь, ибо в Брюссельской больнице за мной был крайне — шикарный уход. Плюс ко всему, ко мне закрепили прекрасную аспирантку, с длинными, стройными ножками…       Мы шли по коридору, стараясь говорить тихо, чтобы не привлечь к себе излишнего внимания.       Пациенты вели себя чрезвычайно тихо, сдобренные препаратами седативного свойства. Бодрые врачи праздновали выходной, за стеклом ординаторской, мимо которой нам пришлось двигаться чуть ли не ползком. — Вовсе не хотелось, чтобы нас заметил кто — то из выше представленных.       Добравшись до конца коридора, мы притаились у двери в процедурную, откуда послышались еле слышные стоны.       Через приоткрытую дверь была видна широкая спина врача, который мастерски управлялся с фиксаторами, пытаясь устроить больного в сидячем, обездвиженном положении.       На глаза юноши была надета черная маска, но даже с расстояния полуметра я узнал в пациенте самого Йена, который притаился за Куртом.       — Дела… — Рассеянно прохрипел я, нащупывая в кармане пистолет. — Что делать?       — Дождемся окончания процедур и проследим за Питером Уайлдом. — Откликнулся Йен. — Это он, тот самый выродок.       Знаете, что — то мне подсказывало, Питер не собирался расставаться с пациентом.       Он надел на Йена железный обруч, стискивая края оного железными щипцами и проворачивая их с невероятной озлобленностью.       Покончив со странным «венцом», хирург подкатил к креслу столик с приборами, аккуратно беря в руки молоточек. Знаете, такими обычно бьют по коленям на приеме у терапевта, но этот был меньше по размеру, на йоту тоньше, и выглядел весьма устрашающе.       Мое сердце болезненно сжалось, на глазах выступили слезы ярости.       Врач, а если по правде — палач, приноровился к тонкому зубилу, похожему на серебристый электрод.       Задумчиво нависнув над больным, Питер покусал губы.       — Можно раздробить череп, — Комментировал он, качаясь в раздумьях.       С его широкого, желтого лба струились капли пота, которые хаотично западали за воротник синей формы.       В начале коридора послышались торопливые шаги. Курт вздрогнул, махая нам рукой.       — Пошлите в лимбо. Другого выхода у нас нет. Следить будем из — за ширмы реального времени.       Я быстро кивнул, примеряя золотую цепь и шагая в серый туман.       Медсестра пронеслась мимо нас, врываясь в процедурную.       — Питер! — Воскликнула она, переминаясь с ноги на ногу. — Да оставь ты его в покое! Сегодня день рождения у Бивера. Бросай щипцы и пошли праздновать.       — У меня операция, — Глухо откликнулся хирург, не поворачиваясь к девушке. — Выйди вон.       — Ты зачастил с опытами. Гос служащие вот — вот нагрянут с проверкой. Надеюсь, у тебя есть разрешение на лейкотомию?       — У этого мальчишки нет родственников, которые могли бы дать разрешение на лоботомию. А сам он попусту не в состоянии мыслить здраво, чтобы понять всю важность данной операции. — С неким холодом, но здравомыслием, откликнулся Питер Уайльд. — Он докучает нам. Всем давно понятно, что у него последняя стадия шизофрении. Я избавляю его от боли. Сейчас я являюсь его Господом Богом, который бездействует, глядя на его муки.       — Префронтальная лоботомия — старый век, Питер. Ею ты ничего не исправишь, кроме лишения этого парня человеческих чувств. Он ни чем не будет отличаться от улитки, ты ведь это знаешь…       — Фриман не довел свой опыт до конца. — Питер продезинфицировал приборы, кидая их в спиртовой раствор. — За него он получил Нобелевскую премию, которую у него хотели отнять, ибо люди, по сей день, не верят в действенность данной операции. Я решил в корне усовершенствовать ее.       Девушка содрогнулась, глядя на штыри в руках у Питера.       Решив оставить его в покое, несчастная мрачно удалилась, оставив дверь открытой.       — Ненормальный придурок, — Шикнула она, стуча каблуками по паркету.       Мы прошли в комнату, огибая кресло и становясь за ним подобно трем стражам.       Представьте себе двух худых парней ростом под метр семьдесят, с запуганными лицами, но страшными глазами. Посреди них будет стоять не менее тощий мальчик, который захочет запрыгнуть в реальное тело, но что — то пойдет не так…       Ужасное зрелище.       Штырь сверкнул в руках Питера.       Он взял в руки молоточек, хладнокровно приближаясь к больному, чтобы запечатлеть на его челе выражение тугодума, с напрочь отключенными эмоциями.       Неужели та потасовка могла вылиться в первородную ненависть?       Да нет же, этот ненормальный хирург был живым воплощением злачного желания…       В этом я был точно уверен.       Бережное прикосновение к родничку глаза, сосредоточенные пальцы сжимают сталь, чтобы нанести смертельный удар.       Курт, молча, вскидывает кулак, чтобы обрушить его на лицо Питера Уайльда.       Я, так ничего и не поняв, вылавливаю из кармана пистолет, бросаясь на хирурга в перманентном остервенении. И только Йен стоит напротив сидящего, заглядывая в лицо своему брату — близнецу.       — Стэффан, — Шепчет он, содрогаясь от рыданий и гладя больного по щекам.       — Чего? — Курт забывает про Питера и смотрит на Йена в полнейшем непонимании. — Ты опять за свое?       — Нет, это ты — идиот. — Парень оборачивается к мужчине. — Стэффан — мой брат — близнец. Питер выкрал его для опытов, якобы уверив всех в том, что мой брат умер. Именно поэтому мы с ним и поругались. Нет ничего хуже, когда похититель разглядывает дневник своей жертвы. Это отвратительно, Уайльд…       — Кто вы такие? — Заорал хирург, валяясь на полу и прижимая ладони к голове. — Откуда вы появились?       — У вас, видимо, галлюцинации, профессор. — Йен кротко улыбнулся, высвобождая брата из фиксаторов. — Как не хорошо.       Стэфф выплюнул изо рта кляп, обнимая парня и кривясь от боли.       — Добьем его? — Полюбопытствовал я у Кобейна.       — Им займется Харон. Не пачкай руки… Жнецы будут недовольны нашим самоуправством.       — Фриман не допустил бы подобного, яростно вскричал хирург, потрясая рукой.       В той до сих пор был зажат штифт, который неясно сверкал под хирургической лампой.       Мы с Куртом переглянулись.       — Йен, когда ты понял, что твой брат жив? — Полюбопытствовал я, помогая Стэффану подняться.       Тот ухватил мою шею слабыми руками, но твердо встал на поверхности, едва его ноги коснулись паркета.       — Только что, если честно. — Парень вздохнул. — Я знал, что в астрале я весь, целиком. Потому и был удивлен, когда увидел своего брата в плену у Питера.       — Ох, конечно, не благодари, — Не без сарказма, воскликнул я, разводя руки в разные стороны.       — Сейчас не время, Брйан, — Серьезно откликнулся парень, открывая врата лимбо. — Приготовьтесь впустить Харона, а я отнесу Стэффана в более безопасное место.       Уайльд смотрел на нас, как на душевно больных.       Я не знаю, чем его задел наш вид, но мужчина сжал в руках штифт, поднося его к своему лицу.       Он переводил взгляд то на нас, то на братьев — близнецов, совершенно ничего не понимая.       — Однажды я сказал сам себе: «если я стану таким, как они, то буду вынужден покончить с собой». — Пробормотал врач, опуская глаза в пол.       — Прости, но ты стал, как мы, годами ранее. Скажу большее — ты стал гораздо хуже, чем мы. Ибо мы спасаем людей, кем бы они не были: психами, лжецами, ведьмами. Но тебе ведь какое до этого дело, да? — Брезгливо спросил я, пиная мужчину носком сапога. — Решил поиграть в Бога и Природу? Отнять жизнь, заменить основные рефлексы в угоду своему желанию? Великий человек, что сказать…       — Ты не поймешь, черноволосый, — Жалобно просипел Питер. — Я убивал ради медицины. Я не хотел убивать, но так выходило. Я верил, что смогу найти действенный способ по борьбе с шизофренией. Но шли года, и я безуспешно пачкал сверла в крови, чтобы понять одну вещь: если ты не можешь их вылечить, то доставь им хотя бы умиротворение и полное спокойствие.       — Может я сейчас скажу довольно глупую вещь, но я тебя понимаю. С определенного ракурса твои поступки не выглядят чем — то ужасным. Однако, не мне судить, ибо Харон будет с минуты на минуту. — Я отвернулся от врача.       — Харон не решит моих проблем. Он всего лишь перевозчик душ. Да и вряд ли кто — то станет разбираться с самым большим грешником.       — Слушай, грешник… А может — ну его, этого Харона? Станешь одним из нас. — Курт посветлел от внезапной идеи.       — Если вы обитатели другого мира, то какие — то через чур странные. — Откликнулся хирург, наконец — то опуская прибор и глядя на нас снизу вверх. — Отчего вы так доверяете человеку, которого видите впервые?       — Питер, — Курт тяжело вздохнул и подал ему руку. — Я вижу — ты хороший, но слегка потерялся во всей этой медицине. Ты никогда не задавал себе вопрос «а может, ну её к, чертям собачьим»?       — Я не смыслю себя без лечения. Но, попробовать стоит, — Ответил мужчина, поднимаясь и уходя в сторону, чтобы снять халат.       — Обычно, в фильмах, злодеев наказывают, но я поступаю иначе, — Пробормотал я, отходя к окну и закуривая.       Снизу царила непроглядная, зимняя ночь, в которой, изредка, проносились быстрые автомобили.       Пожалуй, снег падал слишком спокойно, от того я и наслаждался его странной, но положительной энергией.       Природа посбавила обороты, чтобы воцариться на земле белым, добродушным покрывалом… ***       Мы проводили Питера до машины, посоветовав связаться с нами, как только «просушит» свои мозги.       Йен и Стэффан отправились в путешествие по мирам, пережившие страшные события ушедшей ночи, но обретшие вновь семью. Пусть она, конечно, и не была такой как все, но нежности в оной было по более, чем в некоторых — полноценных.       Мы же, я и Курт, пренебрегли действием маховика, предпочитая прогуляться по заснеженным улочкам Нью — Йорка.       Уставшие от лимбо и подковерных игр, мы бодро вышагивали по, редкому в этих краях, снегу, безмятежно любуясь превосходными видами зимней природы.       Саллеймана мы уведомили о прекрасной работе, зарекаясь не пропадать.       Но и торопиться, к слову, мы не собирались. Ибо в компании папы было хоть и весело, но таковая напрочь отрицала взаимодействие между мной и Куртом. Вы же понимаете, на что я намекаю?       Мы сняли номер в четырех звездочном отеле Sheraton Tribeca New York Hotel и, превозмогая усталость, ввалились в уютную студию, где расположились прямо в спальне, обсуждая план дальнейших наших действий.       Покуда Курт копался в баре, я стянул с себя, промокшую от пота, кожаную куртку и уселся на кровать, придвинув к себе низенький столик. После этих действий, на столешнице появились ноутбук, сумка, исписанный ежедневник и черная, гелиевая ручка.       Забыв про беды, я наткнулся на интересный канал, при просмотре которого начал впадать в дрему.       Однако, Курт, появившийся в дверях, с задорной улыбкой на небритом лице, громко бахнул дном бутылки о стол, заставляя меня бодро встрепенуться и потереть покрасневшие глаза.       — Мог бы и погромче, чтобы я окончательно оглох, — Шумно процедил я, почесывая нос, — Знаешь, я счастлив.       — Счастливым твое лицо вряд ли назовешь, — Возразил мужчина, усаживаясь в кресло и вытягивая ноги.       Я покопался в карманах брюк, избавляясь от пистолета и портсигара. Уложив их рядом с ноутбуком, я потянулся к шотландскому, смиренно вздыхая:       — Мое лицо давно не отражает истинных чувств. Знаешь, если обратиться к психосоматике, то можно озвучить неприятную истину человеческого лица. Чем больше тот сдерживает свои эмоции, тем сильнее атрофируются лицевые нервы. Причем, нельзя управлять какой — то отдельной эмоцией, потому заместо одной можно лишиться и всех прочих. Вот такая история…       — Кто же тебя заставляет так издеваться над собой? — Курт, с непониманием, схватил мандарин, начиная его очищать и что — то напевать под нос.       — Сложно сказать. — Я задумался. — Причина в излишней скрытности. Сам посуди, каково было играть комедию перед отцом.       — Его можно понять. Он никогда не думал о том, что его сын вырастет геем. — Мужчина хмыкнул.       — Да не гей я, между прочим. — Нервно откликнулся я, запивая усталость. — Я и с девушками встречаюсь. Просто… они меня все предавали.       — У меня вообще дочка есть. Прекрасное алиби. — Курт удовлетворительно покачал головой, потом и вовсе — махнул рукой. — Все это — одна сплошная мишура с фантиками. Делай всё, что хочешь. Тебе никто не запрещает.       — И то верно, — Я согласился.       Потом вспомнил о Природе.       — Как думаешь, чего она молчит?       — Хрен ее знает. Сам видишь — снежком балуется. И я этому очень рад, ведь гораздо лучше такой расклад, чем жопа в перце.       — А Милана? — Я вздрогнул, наблюдая за лицом Курта. — С ней всё будет хорошо?       — Ты будто помешан на ней. — Тот опустил голову, копаясь в волосах. — Если ей предначертано умереть в этой войне, то ее смерть не уничтожишь даже ты, о великий и могущественный.       — Ненавижу твой сарказм.       — Я, кстати, не смеялся. — Курт оторвал половину мандарина и протянул ее мне. — Это правда.       — Смерть. — Я спустился с кровати и сел на ковер, задумчиво поедая фрукт, — Интересно, какая она из себя?       — Её нет. — Спокойно ответил Курт. — Люди умирают за грехи. А там и классификация богов спорит, кого прибрать к рукам. Мол, грешник — вали — ка ты в лимбо.       — А рай? — Простодушно осведомился я.       — В том — то и дело, что его нет. Когда люди умирают — там они все едины. И знаешь почему? Потому что нас не предупреждали, что есть хорошо, а что — плохо. Нас кинули на произвол судьбы. Да и взросление наше особо не опекалось. И в кого должен вырасти человек? В икону праведности? Да хер там был.       — Тоже верно… Полагаешь, война не нужна?       — Если есть возможность решить всё миром, то и хвастаться надо за таковую. К чему бессмысленное кровопролитие?       — Но как же решить всё миром? — Я не стал вздыхать, или даже париться по поводу своего вопроса. Ибо мне вдруг показалось, что он оспорит любое мое заявление… Курт, который смотрит на меня голубыми, щенячьими глазами.       — Показаться людям. — Простецки заявил собеседник.       — Ты сдурел? — Я даже мандарин выронил. — А я считал тебя нормальным.       — Вовсе нет. Нет, я ненормальный и нет, это не так плохо, как может показаться сперва. Вот ответь мне на вопрос, почему ты боишься реакции людей?       — Я почему — то вспомнил Саллемских ведьм, Лотарингию и Оркестр смерти. Вот как после такого им доверять?       — Ну, во — первых, ведьм они сжигали не настоящих, а прошлое давно кануло в лету. Любой типичный представитель лимбо один раз махнет рукой и полгорода будет гореть адским пламенем. Я про то, что люди не причинят нам вреда, ибо мы сильнее, но справедливее.       — Можно мне отдать бразды правления тебе? Быть пассивным котенком в объятьях змеи? Курт, я на полном серьезе. Вот зачем мне позориться, если рядом есть настоящий предводитель обоих миров?       — Нет, котенок. Всё слишком сложно. Могут настать времена, когда я перейду дорогу некоторым нашим соседям, отчего мне придется вновь прятаться. И именно поэтому, знания, которые я передаю тебе, очень пригодятся в дальнейшем. — Курт посмотрел на меня тяжелым взглядом.       — И я этого точно не допущу. — Пробормотал я, вскарабкиваясь на кровать и вытягиваясь в полный рост. — Давай спать…       — Как скажешь. — Курт поболтал остатки виски на дне стакана, после чего отставил его в сторону и упал рядом со мной.       Мы понаблюдали за потолком.       Настолько уставшие, что не смогли погасить свет, мы провалились в сон, прижимаясь к друг другу так, словно кого — то из нас собирались украсть…