***
Юнги открывает глаза, и первые пару секунд не видит перед собой ничего, кроме темноты. Когда очертания комнаты наконец проясняются, Мин оглядывается, осознавая, что находится в месте, напоминающем подвал. — Хосок, где ты? — Я не знаю, где я, не знаю, но тут очень холодно. Это похоже на подвал, но… в то же время это не похоже на подвал. В комнате жутко холодно, Юнги чувствуют, как пальцы рук и ног уже окоченели. Он пытается согреть их и ощущает, что его руки крепко смотаны скотчем у него за спиной. Он все еще почти ничего не видит, да и вообще, в этой комнате чертовски плохое освещение. Но это все же не комната подвала. Юнги видит в другом конце этой комнаты очертания чего-то похожего на стол, рядом стул и что-то высокое, вероятно, шкаф. — Я не знаю, как описать это, хен, но тут холодно, как в подвале, но слишком чисто и как-то… живо. Будто здесь часто бывают. Очень-очень часто. Может, даже живут. Скотч больно затирает недавние порезы на запястьях, одно из которых явно вывихнуто, или, может быть, даже сломано. Юнги буквально чувствует, как каждая клеточка его тела содрогается от боли. Болит все, абсолютно все. Мин чувствует на своем теле множество ран и синяков. Запястье ноет, щека ужасно саднит, бровь рассечена, на губах запеклась кровь. Юнги помнит, как его били. Он вернулся домой в надежде застать там Намджуна и выпить с ним, как обычно, но когда открыл дверь, понял, что дома его нет. Он хорошо помнит насмешливое «ну здравствуй, Мин Юнги» над своим ухом и сильный удар чем-то металлическим по затылку. Дальше все смутно, но Юнги четко помнит, наверное, сотни ударов, приходящихся по голове, ребрам, животу, по всему телу фактически. Юнги захлебывается кровью, задыхается и никак не может себя защитить. Людей, избивающих его, шестеро. Еще один просто стоит в стороне, удовлетворенно наблюдая за происходящим. Последнее, что видит Юнги перед тем, как теряет сознание — ехидная ухмылка на его тонких губах. Дальше — темнота. Мин пытается привстать и падает на пол снова, ударяясь ушибленным плечом об пол. На нем точно живого места не осталось. Он обессилен и ему больно. Его много раз били, в конце концов, он бандит и ему свойственно попадать в передряги, но такого, как сейчас, он никогда не испытывал. Голова ужасно раскалывается, а пол, на котором все это время Юнги лежал в луже собственной крови, очень холодный. От холода Юнги постоянно дрожит, и от этого еще больней. Уж лучше бы его убили, наверное. Юнги снова пытается встать, но со связанными руками и в темноте это сделать не так то просто. Мин снова падает, на этот раз лицом о бетонный пол, и снова разбивает нос в кровь. Горячие капли одна за другой очерчивают контур его верхней губы, затекая в уголки губ и оставляя на языке неприятный привкус. Юнги воет от боли, закусывая губу, чтобы не закричать еще громче, и снова пытается встать. Голова кружится, он падает снова. И снова лицом об пол. Ему хочется закричать, но он заведомо знает, что его никто не услышит. И не только потому, что стены здесь толстые и бетонные, а еще и потому, что сил кричать у него попросту нет. Он кое-как подползает к стене, опираясь на нее, и пытается не думать о том, как ему холодно и больно. Совсем обессиленный, Юнги будто проваливается в дрему, но буквально спустя пару минут его возвращает в реальность громкий скрип двери и яркая вспышка. Кто-то включил здесь свет, и Юнги, глаза которого привыкли к темноте, на пару секунд теряется и едва не падает снова, теряя равновесие. В поле зрения Юнги попадает высокий человек в темно-синей куртке, склоняющийся над ним. — Доброе утро, Мин Юнги, — смеется он, — как спалось? — Ты еще что за хер? Юнги жалеет об этих словах уже через секунду, когда получает неслабый такой удар в висок. — Будь повежливее, — говорит незнакомец, — вообще-то, ты у меня в гостях. — Да иди ты… — огрызается Юнги, но вовремя замолкает. — Тише, тише, Шуга, — Мин вздрагивает, услышав свое ненавистное бандитское прозвище, — мы же не хотим, чтобы кто-то пострадал, верно?***
Впервые Чиминни познает предательство, когда ему едва исполняется пять. — Куда мы едем? — пухлые губки улыбаются, малыш ожидает приятного сюрприза, но мама молчит. Они едут в машине, по дороге, доныне ему неизвестной, долгой и мучительно скучной. Мальчик засыпает, убаюканный медленной размеренной тряской, а просыпается абсолютно в неизвестном ему месте. Там много незнакомых людей, детей, а комната, где он открывает глаза, напоминает палату в детской больнице. Чиминни долго ходит по зданию, пытаясь найти маму или хоть кого-нибудь знакомого, но так никого и не находит. Крохотное сердечко колотится с бешеной скоростью, пушистые реснички влажнеют, и мальчик невольно всхлипывает. — Тетенька, — он останавливает проходящую мимо женщину, и, едва сдерживая слезы, спрашивает, — а где моя мама? — А здесь ее нет, — отвечает мальчик, стоящий позади Чимина, с виду похожий на семилетнего хулигана. Мальчик тянет руку для рукопожатия. — Это интернат. Здесь нет родителей. Я Минхек, приятно познакомиться. Черт подери, Чимин на двести процентов уверен, что это он. Черты лица у него все такие же хулиганские, а волосы по-прежнему до жути непослушные. Чимин потрясен. Вот его увидеть сейчас он точно не ожидал. — М… Минхек? — Чимин все же решает убедиться в своих догадках, мало ли что. Однако лицо человека напротив, расплывшееся в еще более счастливой улыбке, исчерпало ответ на этот вопрос. — Ооо, Чиминни, ты узнал меня! — Минхек закрывает лицо ладонями в смущении. Чимин роняет полку на пол и застывает, слабо приобнимая Минхека в ответ, когда тот набрасывается на него с объятьями. — Я уж думал, ты забыл меня, — отстраняясь, говорит он. — Нет, хен, я помню тебя, — отвечает Чимин, пытаясь выдавить из себя улыбку. Да, он помнит Минхека. А еще он помнит, как Минхек предал его много лет назад.***
Юнги трясет, но теперь уже непонятно, отчего. То ли от холода, то ли от отвращения к этому человеку, то ли это уже судороги от болевого шока, если такое бывает, конечно. Мин не особо в этом разбирается. — Кто ты? — слабо хрипит Юнги, понимая то, как он жалок сейчас и ненавидя себя за это. Человек в темно-синей куртке заливается смехом, похожим на скрип половицы. Юнги снова передергивает. — Я? — смеется он, приподнимая лицо Мина за подбородок. — Я твой ночной кошмар, Мин Юнги. — Так странно, — слабо усмехается Юнги в ответ, — обычно я так говорю. Человек в темно-синей куртке хмыкает, отпуская подбородок Юнги и отряхиваясь. — Вот только мне не снятся сны, — добавляет Юнги спустя секунду. — Ни хорошие, ни плохие. А кошмаров и в помине не было. Херовый ход. — Не умничай, Шуга, — спокойно отвечает незнакомец. — Мы оба знаем, что ты боишься меня. — Я никого не боюсь, — заявляет Юнги, на что незнакомец снова смеется. — Да что ты говоришь, Юнги! А если я скажу, что все твои псы в моих клетках? Как тебе такое? — Что? Незнакомец закатывыет глаза до полной белизны белков, нервно подрагивая ресницами и тяжело вздыхая. — Твоя шпана у меня, Мин. Все они, — он поочередно загибает пальцы и издевательски уточняет: — Все шестеро. Мин замолкает, чувствуя, как все внутри обрывается. Он не уберег их. Он не смог. — Зачем ты это сделал?! — кричит Юнги что есть силы. — Я главарь этой банды, я должен отдуваться за всех. Решай это все со мной, но они тут не при чем! — О нет, Шуга, у меня есть о чем поговорить с каждым из вас, — говорит незнакомец, прикуривая. — Зачем мы здесь? Чего ты добиваешься? — говорит Юнги, запинаясь от боли. Незнакомец замолкает, задумываясь. Он выпускает дым через нос и снова улыбается. — Я ненавижу тебя, Мин Юнги, — говорит вдруг он, — тебя и всю твою шпану. Во всем Сеуле нет более мерзкой банды, чем вы. Вы как мошкара: снуете вечно туда-сюда, мешаетесь, лезете, куда не просят, надоедаете. Это мешает мне работать, так мешает, если бы ты знал, — он усмехается, — невозможно, просто невозможно работать в такой обстановке. К тому же, это просто смешно: самому опасному и влиятельному бандиту Сеула мешает кучка каких-то новичков и он ничего не может с ними поделать. Ты, Юнги, ты и твои отбросы… Вы раздражаете меня. А знаешь, что я делаю с теми, кто раздражает меня? Ну же, догадайся. — Да пошел ты нахуй, — гордо и красиво отвечает Юнги. — Ох, не стоило, Юнги, — незнакомец качает головой. — Ты совсем не думаешь ни о ком, кроме себя. А ведь здесь еще и Чиминни. — Тварь, только тронь его, — рявкает Юнги, порываясь вперед, но снова падает. — О, нет. Чимин… Чимин — это другое, — туманно отвечает незнакомец. — Твоих псов я убью прямо сейчас, они мне не нужны, но Чимин… У нас с ним своя история, и пока что она не закончится. Я еще… не наигрался, — смеется он. — Но если будешь плохо себя вести, то я могу передумать и закончить игру с ним раньше. А вообще… Давай и с тобой поиграем, — говорит он, потирая ладони. — Отличная игра, моя любимая. Называется «угадайка», знаешь такую? Угадай, кто я. Угадаешь — я продлю твоим ребятам жизнь на час. Нет-нет-нет, так уж и быть, на два часа. Не угадаешь — они все умрут. — Ладно, — Юнги с трудом подавляет желание послать этого урода снова, — у меня есть подсказки? Незнакомец задумывается. — Хм… Три. Да, три подсказки. Первая будет бесплатной. За вторую я отниму час от выигрыша, за третью — два. Думай хорошо, Юнги. Второго шанса я не дам, — говорит он, довольно потягиваясь. — Ну что, ты в игре? Юнги не хочет играть. Юнги хочет досмерти избить эту тварь. В нем, наверное, никогда не было столько ненависти к кому-либо. Однако… — Да. Да, я в игре. Он ничего не сможет сделать против этого ублюдка. Он связан и едва соображает. И вообще, один неверный шаг — и все его друзья погибнут один за другим. Лучше играть по его правилам, иначе все это может плохо кончиться. — Хорошо. Подсказка? — Да, давай. — Ну что ж, — хмыкает незнакомец, — перед тобой стоит самый авторитетный и самый уважаемый бандит Сеула. Ты хорошо знаешь меня, но мы с тобой не пересекались. И… так уж и быть, я не настроен сейчас никого убивать, так что… скажу вот еще что: большинство людей из тех, что положил или сдал ментам ты со своими псами, были моими людьми. Ну что, дерзай, Юнги. Это легко. Юнги замирает в раздумьях. Он не может думать сейчас, ему чертовски плохо, однако у него нет выхода. Мин думает еще десять минут, и незнакомец, которому надоело ждать, приносит стул с другого конца комнаты и садится перед Юнги. А Юнги понятия не имеет, кто перед ним. Он не может собрать мысли в кучу. Голова раскалывается. — Ну что же ты, Юнги? Неужели совсем не дорожишь своими щенятами? — насмехается незнакомец, теребя застежки на куртке. Юнги пытается думать, он правда пытается, но все его тело ужасно ломит, а голова абсолютно пустая. Он даже не помнит, о чем шла речь в подсказке. Он морально уже готов хоронить своих ребят, если выберется отсюда живым, конечно. Однако мысль о том, что среди тех, кого ему придется хоронить, будет Чимин, его Чимин, заставляет сознание заработать так, как только это возможно. Самый авторитетный бандит Сеула? Он говорит, что банда Юнги перебила многих его людей, но… Черт, да это же элементарно. Отлавливать и убивать банду Нама было целью жизни Джинхо. Помогать отлавливать и убивать банду Нама стало целью жизни Юнги и его людей. Именно люди Нама всегда становились жертвами Джинхо и Юнги. Надо же, Юнги совсем не так представлял себе этого урода. Это очень приятный внешне парень с совершенно невинными глазами. Глядя на него, сложно представить, что именно этот человек держит весь Сеул и его окрестности в страхе. — Нам, — уверенно произносит Юнги. — Что? — Я не знаю твоего имени и знать не хочу, но твоя фамилия — Нам, и все зовут тебя так. В ответ на это следуют только наигранные аплодисменты. — Браво, Мин Юнги. Молодец. Нам Минхек, будем знакомы, — Нам тянет руку для рукопожатия и насмешливо оглядывается на связанные запястья Юнги, — ох, прости, я совсем забыл об этом. Ну что ж, у твоих отбросов есть еще два часа, чтобы насладиться жизнью, а потом… возможно, я захочу поиграть еще? — Нам смеется. — А ты? Ты хочешь поиграть еще? — Да пошел ты, — огрызается Юнги на свой страх и риск. Терпеть этого кретина больше нет сил. — О, мне говорили, что ты смелый, но чтобы вот так нагло огрызаться в лицо смерти… не ожидал, не ожидал. Наверное, мне стоило бы отнять у тебя твой выигрыш за такое, но… — Минхек пожимает плечами, — пожалуй, я оставлю тебе его. За смелость. Но твоя смелость граничит с дерзостью, Юнги. Не перегибай. Помни, что все ваши жалкие жизни в моих руках, ладно? Юнги не успевает ответить, потому что получает еще один удар с ноги в живот. Вот же тварь.***
— Что я здесь делаю? — Да… Прости за это, я только хотел… Это шутка, розыгрыш, понимаешь? Зная Минхека, Чимину слабо верится в это, но лучезарная улыбка хена заставляет ему все же поверить. — Да, согласен, это был идиотский способ привезти вас сюда, но я же только пошутить хотел! — оправдывается Минхек. — Что значит «вас»? — хмурится Чимин. — Остальные твои друзья тоже здесь. Отсыпаются в других комнатах. Мы немного не рассчитали дозу снотворного на них, и… в общем, они все еще спят. Не волнуйся за них и… прости, Чимин, это было глупо с моей стороны. Я просто… не знал, как… — Откуда ты знаешь моих друзей? — недоверчиво спрашивает Чимин, хмуря бровки. — Юнги и мой друг тоже. Он разве не рассказывал тебе обо мне? — удивляется Минхек. — Ни разу. — Странно, — хмыкает Минхек. — Но Чимин, послушай. Я правда только шутил. Я просто не знал, как притащить вас сюда, а повидать тебя ну уж очень хотелось. Я… ну ты же и сам прекрасно знаешь, какой я: сначала делаю, потом думаю, и все в этом роде. Прости за это, ладно? Минхек, кажется, действительно сожалеет. Шутка идиотская, но чего еще стоило ожидать от этого человека. Интернатовский хулиган ничуть не изменился за столько лет. — Ничего. Ничего, все хорошо. Минхек выдыхает спокойно и облегченно, обнимая Чимина снова. У Чимина чувства какие-то двоякие сейчас. То ли он рад видеть хена, то ли все еще ненавидит его за предательство. — Чиминни, ты так вырос, — говорит вдруг Минхек, осматривая Чимина с ног до головы. — Я помню тебя еще совсем маленьким, похожим на булочку, — Минхек смеется, и Чимин, смущаясь, смеется тоже. — Хен, перестань, — отмахивается Пак, прикрывая лицо ладонью. — А знаешь, что? — Минхек вдруг заметно оживляется. — Я помню тебя в тот день, когда тебя только привезли в интернат. Ты был таким маленьким и заплаканным, и мне стало так жаль тебя, и я пообещал сам себе, что буду защищать тебя ото всех. Интернат — слишком опасное место для таких, как ты. — Хотел защищать меня? — удивляется Чимин. — Тогда зачем поставил меня перед всем интернатом? Зачем ты предал меня? — Чимин… — Скажи, зачем ты сделал это? — у Чимина эмоции хлещут черещ край, вот-вот сорвутся с ресниц и обожгут щечки, от злости покрывшиеся едва заметным румянцем. — Я хотел все исправить. Ну, после того, как все это случилось. Но я знал, что ты ненавидишь меня, поэтому… Я просто молчал. Прости меня, прошу. Чимин, я поступил как кретин. Чимин, прости меня. Было время, еще тогда, когда вся та заваруха с цепочкой, украденной Минхеком, только случилась, когда Чимин реально не мог обижаться за это на Минхека. Хотя бы потому что ближе, чем этот человек, у Чимина никого не было, и он свято верил в то, что все наладится и забудется, словно ночной кошмар. Было время, когда Чимин все же осознал, что произошло, и понял, что друзья так не поступают. Тогда он его жутко ненавидел за это, ненавидел всей душой и искренне желал, чтобы от Минхека когда-нибудь все отвернулись так же, как тогда от Чимина, чтобы он понял, что одинокому крольчонку в стае голодных волков жить невыносимо трудно и смертельно опасно. Чимин готов был сделать что угодно, лишь бы Минхек прочувствовал все то дерьмо, через которое ему пришлось пройти, но не смог. Пак по натуре своей не способен причинить кому-либо боль. Именно поэтому прощение не является для него чем-то трудным, требующим долгих обдумываний, душевных колебаний, большого количества времени. Чимину достаточно увидеть, что человек действительно раскаялся. Но сейчас… Чимин знает Минхека, наверное, как никто другой. Он рос с ним, видел, как формируется его странный, абсолютно невыносимый характер и прекрасно знал, что это за человек. На какие поступки он готов просто ради того, чтобы потешить свое изощренное самолюбие. Чимин знает, что Минхек — редкостный кретин, который к своей цели, пусть даже абсолютно абсурдной и бессмысленной, пойдет по головам, даже если это головы близких ему людей. У Минхека нет понимания фразы «близкий человек». У Минхека не было близких. Но даже несмотря на это, несмотря на всю ту боль, что Минхек причинил ему, несмотря на то, что он бросил его ради собственной выгоды, несмотря на то, что Минхек предал его, он по-прежнему остается для Чимина очень важным человеком в жизни даже сейчас, спустя столько лет. И главное, непонятно, почему. Наверное, Чимину следовало бы и дальше ненавидеть его, но он не может. По правде говоря, Чимин безумно рад видеть его сейчас живым и здоровым. Чимин рад видеть его и, кажется, он все-таки скучал. — Все в порядке, хен, я… не злюсь, — говорит Чимин совсем робко и тихо, мгновенно угождая в объятья хена. — Спасибо, — шепчет Минхек совсем тихо. Минхек открывает дверь и пропускает Чимина вперед себя в просторный коридор, длинный и хорошо освещенный. Даже обои здесь выглядят дорого. — Ничего себе. Это твой дом, хен? — потрясенно бормочет Чимин, оглядываясь по сторонам. — Вроде того, — хмыкает Минхек, улыбаясь. — Нравится? — Но я ведь еще ничего не видел, — смеется Пак. — Хочешь, чтобы я все здесь показал? — предполагает Минхек. — Да, — отвечает Чимин, кивая головой быстро-быстро. Минхек задумывается на минутку, а затем одобрительно кивает. — Хорошо, только… Мне надо кое-что сделать, так что… подождешь меня в моей комнате? Я попрошу, чтобы тебе принесли чего-нибудь вкусного, пока ты ждешь, окей? — Да не нужно… — Значит, точно попрошу, — отмахивается Минхек. — Шоколадные кексы и клубничное молоко? Я знаю, ты любишь. Чимин вздыхает и несмело кивает в ответ. Минхек открывает дверь своей комнаты, впуская младшего и прежде, чем закрывает дверь, бросает Чимину теплое дружеское «не скучай, я скоро».***
Плохи дела. Чрезвычайно плохи. Юнги чувствует себя все хуже с каждой секундой, а вокруг ужасно холодно, будто в морозильной камере. Тщетные попытки высвободить руки заканчиваются только новыми волнами боли. Раз за разом пытаясь сорвать скотч с запястий, левое из них отдает адской болью. Не только из-за того, что скотч, мало-помалу отставая от кожи, срывает вместе с собой едва успевшую появиться корочку на недавних порезах. Кажется, на этом запястье в лучшем случае серьезный ушиб или вывих. В худшем — могла треснуть кость, всякое бывает. Мин, эмоциональный диапазон которого равен эмоциональному диапазону камешка, начинает паниковать, не на шутку пугаясь этого, потому что такое поведение ему абсолютно несвойственно. Он боится человека, которого ранее не боялся и не должен был. Просто этот человек, абсолютно ничего не значащий для Юнги, забрал у него то, что значило для него все. Речь идет не только о Чимине, которого Юнги каким-то непонятным образом успел искренне полюбить. Это касается абсолютно всех ребят. Намджуна, Джина, Тэхена, Хосока, даже Чонгука, этого мелкого наглого ублюдка. Юнги никто без них, и дело даже не в том, что он лидер их банды. Юнги никто без них как человек. Без этой кучки потерянных ребят его просто не существует. Юнги поднимает глаза на лампу, бьющую светом прямо ему в лицо. Пытается еще раз высвободить руки, стараясь разорвать скотч об острый участок стены, отколотой в одном месте. Безуспешно. Слишком плотно перемотано. Проваливаясь словно в дремоту, Мин слышит шаги, приближающиеся к двери. Он уже готов видеть наглое ебло Нама, морально себя настроил. Очень важно морально настроить себя сейчас, чтобы не сболтнуть ему лишнего. Он не станет проявлять милосердие еще раз. Однако, фигура, появляющаяся в дверном проеме после того, как шаги прекращаются, не принадлежит Минхеку. — Хви? Ты? Какого хуя ты приперся? — сипло рычит Мин, стискивая зубы в попытках встать. Хви в ответ только молча подходит к нему, помогая подняться. — Не трогай меня, блять, — рявкает Юнги, пытаясь оттолкнуть его. Хви помогает Мину сесть ровно и, придерживая его, чтобы тот не упал, тихо говорит: — Я помочь хочу. Юнги, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Хви, недоверчиво смотрит на него, теряя равновесие. — Помочь? — хмыкает он. — Что-то ты не особо рвался помочь, когда сдавал нас Наму, верно? — У меня не было выхода, хен, Нам и его люди держали в заложниках моих брата и сестру, я не мог пойти против этих людей, — в его взгляде просто океан мольбы о прощении, он, кажется, чудовищно сильно сожалеет. Юнги с трудом удается сфокусировать взгляд на лице младшего, и он всерьез ужасается. Если раньше синяками и ссадинами были покрыты только руки Хви и нижняя губа, то сейчас за этими побоями очень трудно разглядеть довольно симпатичное лицо этого парня. Бледная кожа на руках пестрит гематомами и серьезными ссадинами. — Херово выглядишь, Хви, — улыбаясь чуть теплее, говорит Юнги. — Ты не лучше, — сочувственно улыбается Хви в ответ. — Это… — он указывает на свои побои, — это расплата. — За что? — За то, что я пытался помочь, — отвечает Хви. — Я пытался предупредить Чимина, но он понял слишком поздно. Я не мог сказать ему все прямо, поэтому только намекнул, и он понял, но понял тогда, когда вас всех уже поймали. — Ты… пытался помочь? — недоумевает Мин. — Да. — Ты пошел против Нама, держащего в заложниках твою семью, чтобы спасти наши задницы? — Юнги в шоке сейчас, наверное. — Ну да. Краткий ответ Хви вводит Мина в ступор. — Хви, ты ебанутый, — Юнги издает нервный смешок. — Ты абсолютно конченный, Хви. Вообще без тормозов, — Юнги заглядывает в его глаза и добавляет: — Спасибо. Хви опускает глаза в пол и смущенно улыбается. — То, что ты пришел сюда сейчас, это вообще… — Юнги так и не находит слов, чтобы описать все безрассудство этого поступка. — Мне больше нечего бояться, хен, — вздыхает Хви, замолкая. — В каком… в каком это смысле? — Когда Нам узнал, что я помогал Чимину, он… он зарезал и Дэиля, и Мину прямо у меня на глазах. — Дэиль и Мина — это… — Моя семья, — кивает Хви. — Над сестрой он издевался по-особенному жестоко. Брат не мучился почти, ему просто вспороли горло и все. Мину же он кромсал по частям, он не жалел ее, даже несмотря на то, что ей было всего семь. Нам… Нам обещал, что не тронет их, если операция не провалится, и операция не провалилась, вы все здесь, но он обманул меня. Моя расплата за непослушание — пара синяков и две отнятые жизни, и я не хочу, чтобы этих жизней было больше двух, хен. Юнги молчит и слушает. Он в ужасе. Вся собственная физическая боль мгновенно забывается, заменяясь душевной болью за то, что пережил Хви. — Сколько тебе лет, Хви? — спрашивает вдруг Юнги, замечая впервые, что младший выглядит как-то слишком молодо. — Шестнадцать, — отвечает Хви. — И как тебя занесло в банду Нама в твои-то годы? — Я не в банде Нама, — Хви мотает головой. — Я в банде Шивана, а он уже в банде Нама. Когда Джинхо погиб, Шиван посчитал, что такой союзник, как Нам Минхек будет значительно полезнее, чем Джинхо и его люди. — И все-таки, почему ты здесь? — Юнги охватывает странное чувство сочувствия к этому ребенку. — Наши родители погибли. Я хотел лучшей жизни брату и сестренке. Почему-то посчитал, что больше денег удастся заработать нечестным путем, — Хви вздыхает. — В итоге я ничего не получил, ни копейки, и к тому же, потерял тех, ради кого влез в это дерьмо. Он не заслужил всего этого, и Юнги становится за него очень больно. На глаза Хви наворачиваются слезы, которые он спешит утереть, прежде чем они сорвутся с ресниц. — Значит так, Мин Юнги, — уверенно выдыхая, говорит Хви. — Я не допущу, чтобы кто-то еще погиб. Я не знаю, где Нам держит твоих людей, но знаю, где он держит Чимина. — Что? Чимин не с ними? — удивляется Мин. — Нет. Нам сказал, что Чимин — особенный гость, и оставил его там, где ему будет проще за ним наблюдать. — Где он? — Юнги сразу оживляется. — Наверху. Место, где мы с тобой сейчас находимся, расположено под домом Нама. Что-то вроде подвала. Чимина он держит в одной из комнат наверху. Я помогу тебе выбраться отсюда и найти его, а дальше… что будем делать дальше — поймем по ходу дела. Держи, — Хви вкладывает в ладонь Юнги лезвие. — Я вернусь чуть позже, тогда и освободишься. Сейчас нельзя, сейчас здесь людно, нас могут заметить. Хви замолкает внезапно и неожиданно, слыша за спиной знакомый мерзкий хрипловатый голос. — Чон Дэхви. Юнги заглядывает за спину Хви и замирает. В глухой комнате эхом раздается щелчок перезарядки пистолета. Хви оборачивается, закрывая Мина собой. — О чем секретничаете, девочки? — насмехается Нам, выставляя дуло пистолета прямо на уровне глаз Хви. — Ни о чем, — тут же откликается Юнги и понимает: этого говорить не стоило. — Бросьте, подружки, — усмехается Нам еще раз. — Я слышал все, о чем вы говорили. Все до последнего слова. Как тебе не стыдно, Дэхви. Неужели жизнь тебя ничему не учит? Хви молчит. Молча пялится в одну точку внутри дула пистолета, направленного на него. Храбрый малый, все-таки. — Назови мне хотя бы одну причину, по которой мне не стоит убивать тебя прямо сейчас, Дэхви, — холодно говорит Нам, опуская палец на курок. Но Хви по-прежнему молчит, закрывая Юнги собой. Молчит и смотрит прямо в упор на Нама. Хви не страшно. Ни капли не страшно. Лицо Нама искажает едкая ухмылка. Выстрел.