***
Выстрел. Чимин ни с чем этот ужасный звук не спутает. Пак жмурится и зажимает ладонями уши. Этот звук раздался где-то в доме, но Чимин не выйдет, чтобы посмотреть, откуда он. Это самое страшное, что он слышал. Этот секундный хлопок сковывает страхом его движения на несколько секунд, спирая дыхание и прогняя все мысли из головы к чертовой матери. Чимин боится этого. Пару минут назад какая-то приятная женщина, видимо, по просьбе Минхека, принесла ему клубничное молоко и еще пару кексиков. Наконец отмирая, Чимин понемножку съедает оба кексика и, поджав под себя ноги, усаживается на кровати Минхека поудобнее с кружкой молока в руках. Он думает только о том, как это чертовски вкусно, стараясь не думать о том, что он слышал пару минут назад. Может, это и не выстрел был вовсе, хотя вряд ли Чимин может спутать этот звук с чем-либо другим. Чимин выдыхает максимально глубоко, с выдохом прогоняя все ненужные мысли, и подходит к зеркалу. Маленькие пальчики оттягивают ворот толстовки, открывая вид на россыпь багровых отметин на шее. Юнги следовало бы быть осторожнее, иначе потом придется объяснять, что это такое и откуда оно взялось. Однако, когда взгляд Чимина скользит по испещренным засосами ключицам и шее, Пак испытывает неподдельное удовольствие. Он с волнительной дрожью касается их кончиками пальцев и легонько улыбается. Мин отметил его, как свою собственность. А Чимину нравится чувствовать себя его собственностью. — Я вернулся, Чиминни, — раздается вдруг знакомый голос сзади. Чимин оборачивается, сталкиваясь взглядом с Минхеком, отряхивающимся и беспокойно оглядывающимся. — Хен? — Чимин одергивает воротник, скрывая отметины под толстовкой. — Хен, там кто-то стрелял. — Что? — Минхек хмурится. — Там, внизу, там кто-то стрелял. Минхек на мгновение задумывается, почесывая затылок, но уже через секунду выражение его лица меняется, отражая полное недоумение. — Стрелял? Кто стрелял? — он пожимает плечами. — Да, я был только что в подвале, уронил железную бочку, оно и загремело. Тебе показалось, малыш. Но тот страшный звук выстрела слишком глубоко отложился в памяти Пака. Он не ошибся, он уверен. — Я ведь обещал тебе показать здесь все, верно? — вспоминает вдруг Минхек. — Ты не передумал? Пойдем, заодно поболтаем. Чимин напряжен. Он ведь уверен, что слышал выстрел. Зачем кому-то стрелять в доме? Если здесь стреляют, значит, здесь небезопасно. Но Минхек абсолютно спокоен, и это расслабляет Чимина. Без сомнения, будь здесь опасно, Минхек бы уже насторожился. Так что, это действительно была всего лишь бочка? — Да… да, конечно, пойдем, — робко отзывается Чимин, следуя за Минхеком в открытую настеэь дверь. Старший проводит его по комнатам, гостиной, кухне, и Чимин, если честно, разочаровывается. Изначально все в этом доме казалось ему более величественным, но сейчас, после краткой обзорной экскурсии, он про себя думает, что можно было бы обставить дом и лучше. Ну да, мебель дорогая, ну да, обои тоже выглядят недешево, ну да, люстра хрустальная в гостиной на потолке, ковер там на полу еще, ну и что? Какой во всем этом смысл, если все это вместе не гармонирует? Чимину кажется: его бы воля — и он бы все-все здесь переставил. Ну не смотрится же! И как этот раздолбай Минхек не замечает этого? — Откуда все это, хен? — тем не менее говорит Чимин, помалкивая о том, как он возмущен. — Заработал, — смеется Минхек, плюхаясь на диван гостиной и подзывая к себе Чимина. — И кем же ты работаешь? — спрашивает Чимин, усаживаясь рядом и все еще прикидывая примерную цену люстры, висящей над его головой. — Тем же, кем и ты. Я бандит, Чиминни. Немножко, самую малость, — Минхек показывает пальцами мизерность своих злодеяний, — чуть-чуть. Да, я подумал о том, что на этом можно неплохо подзаработать, и, как видишь… — Странно, — Чимин пожимает плечами. — Что странно, малой? — Мы живем, в основном, на то, что присылают родители Джина, и на то, чем зарабатывают Намджун-хен и Чонгук. Хен иногда читает рэп в барах, дает своего рода концерты, а Чонгук неплохо рисует, и иногда рисует портреты на заказ, — Чимин задумывается на секунду и вздыхает, — но мы никогда не получали денег с того, чем занимаемся в повседневной жизни. Ни разу, ни копейки. Это странно. Минхек встает с дивана, парой шагов приближается к минибару и достает оттуда бутылку коньяка. Наливает себе в рюмку, молчаливым жестом предлагая Чимину присоединиться, и, получив вполне ожидаемый отказ, пожимает плечами и ставит обратно бутылку, залпом вливая в себя крепкий алкоголь. — И как ты вообще ввязался в это дерьмо? — спрашивает Минхек, чуть морщась от горечи, охватившей горло. — Я имею в виду… как ты познакомился с Юнги? Он же такой… плохиш, а ты всегда был пай-мальчиком. В жизни бы не подумал, что ты ввяжешься в бандитскую тусовку, Чиминни. — Да я и сам не понял, как так вышло, если честно, — хмыкает Чимин, несмело пожимая плечами. — Ушел из дома однажды и встретил Юнги. Мне некуда было идти, и он предложил мне переночевать у него, только переночевать, а потом… — Мин Юнги, как обычно, тащит в дом бездомных щенков… — перебивает Минхек совсем тихо, и тяжко вздыхает, качая головой. — Что? — Ничего, Чиминни, продолжай, — отмахивается Минхек, теребя пальцами пустую рюмку, пахнущую дорогим коньяком. — Ну я, в общем, решил остаться, — Чимин решает завершить свой рассказ поскорее, замечая, что хену мало интересна эта тема. — Они хорошие ребята, так что… я в порядке, мне с ними нравится, — говорит он, опуская взгляд чуть вниз, и смущенно спрашивает: — А ты как ввязался в это, хен? Минхек смеется. — Исходя из того, в какой среде я рос, неудивительно, что теперь я здесь. Удивительно, каких высот я умудрился в этом добиться. Но об этом я тебе пока не расскажу, маленький еще. Странно. Юнги когда-то так же говорил. — После интерната я, если честно, не знал, что делать, на что жить, поэтому стал подворовывать, — продолжил Минхек. — Так меня нашел главарь одной банды и взял к себе. Я был довольно хорош, он всегда хвалил меня. Но потом… потом его убили, и меня избрали на его место. Я поначалу был недоволен, ведь считал, что это такая огромная ответственность за такое количество людей, банда-то у нас не маленькая. Однако понял позже, что здесь у каждого своя голова на плечах и каждый сам за себя в ответе. Моя же задача как лидера — направлять их всех и командовать побольше. Раньше я и сам бегал с ними на задания, но сейчас нет. Сейчас стало опасно, если я буду часто высовываться, то меня просто загрызут, а мне это не нужно. Половина прибыли моих ребят, а у меня их с две сотни, идет ко мне в карман. Отсюда и дом такой. Могу себе позволить. Минхек резко выдыхает с едва различимым рыком, рывком поднимается с дивана и снова направляется к минибару, доставая оттуда все ту же бутылку дорогого коньяка. — Может, все-таки будешь? — предлагает Минхек еще раз. Чимин стеснительно щурится, улыбаясь. — А у тебя есть еще клубничное молоко? — несмело спрашивает он, теребя края толстовки. Минхек только кивает в ответ, добродушно смеясь.***
Юнги приходит в себя оттого, что кто-то осторожно похлопывает его по щекам. Чья-то теплая и нежная рука случайно задевает опухшую скулу, и Мин щурится от боли. — Тише-тише-тише, — успокаивающе шепчет теплый женский голос. Ее ладонь мягко опускается на его щеку в последний раз, и осторожно приподнимает его лицо за подбородок, чтобы Мин, открыв глаза, увидел не пол и бетонные стены, а ее лицо. Худощавый палец с неестественно длинным ногтем ласково и утешающе поглаживает Юнги по щеке, пока тот с трудом разлепляет глаза и вообще пытается понять, что происходит. Свет бьет в глаза, а все тело катастрофически ломит от боли. В этот раз Юнги не помнит, как его били. Он отключился почти сразу, получив только пару ударов. Но, кажется, издевались над ним долго, раз даже простой маленький вдох отдает такой болью, что и сказать страшно. Мин наконец разглядывает перед собой чей-то силуэт, прилагая к этому огромные усилия. Но силуэт движется, и распознать, кто перед ним, Юнги не может. Но девушка сидит и покорно ждет, пока Мин узнает ее. Что же ей нужно? — Юнги? — тихонько окликает она. Он знает ее голос. Вот только сейчас, когда его мысли забиты только тем, как ему больно, узнать его у него не получается. Юнги привстает настолько, насколько возможно, и у него темнеет в глазах. Он теряет координацию, но теплые руки девушки напротив не дают ему упасть и осторожно придерживают его, помогая сесть. В глазах наконец чуть проясняется, Мин видит перед собой рыжие длинные волосы. И лицо ее, различимое будто через запотевшее стекло, тоже кажется знакомым. — Хёна… Хёна, это ты? — Да, это я, — отвечает девушка. Она ведь тоже из банды Шивана. Она тоже предала пуленепробиваемых. Но Хви ведь был таким же. И Хви умер ради того, чтобы спасти Юнги жизнь. Мину хотелось бы, наверное, послать ее, но он не станет. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она. В этом вопросе заключено только заботливое беспокойство, однако Юнги все же замечает в нем несуществующую издевку. — Плохо, — кратко отвечает он, чувствуя, как его голос совсем охрип. Хена роется в кармане курточки, осматривая лужи крови на полу, и достает из кармана влажные салфетки. — Тебя даже не узнать, Юнги, — говорит вдруг она, пытаясь стереть с его лица запекшуюся кровь. — Ничего, сейчас мы это исправим. Ее худощавые руки мельтешат у Юнги перед глазами, и на этот раз она более осторожна, не задевает того, что по-настоящему адски болит. — Я отключила прослушку в этой комнате и камеры, — говорит Хена, расходуя еще несколько салфеток. — Нас никто не услышит, так что можешь не волноваться. — Зачем ты это сделала? — спрашивает Юнги, едва оттягивая голос. — Ты же… работаешь на Шивана. — Только потому, что боюсь от него уйти, — говорит она, вздыхая. — Да и вообще, он убьет меня, поэтому… я не могу уйти, даже если очень хочется. Хёна обреченно пожимает хрупкими плечами. — Но ведь вы с Шиваном вместе, разве нет? — спрашивает Юнги. — По той же причине, — отвечает Хёна, вздыхая. — Он часто говорит мне это. Говорит, что такая потаскуха, как я, никому, кроме него, не нужна. Говорит, что выпотрошит меня на главной улице Сеула, если я уйду. У меня нет выхода, я боюсь его. У Хёны руки теплые и отчего-то дрожат. Кажется, она нервничает. — Я думал, ты любишь его, — говорит Юнги, щурясь, когда Хёна снова случайно задевает рану на опухшей щеке. — Нет, — говорит она. — Я… наверное, я не должна тебе так открываться, да и тебе это не нужно но… я пойму, если ты откажешь мне, но то, о чем я попрошу, будет выгодно нам обоим. Юнги снова будто теряет сознание и чуть не падает. — За что же они тебя так? — шепчет Хёна, придерживая Мина, чтобы тот не свалился на пол, и укладывает его голову себе на колени. Из-за связанных рук лежать не очень-то удобно, но лежа и вправду чуть легче, хотя бы голова не так раскалывается. — Я не очень нравлюсь Наму, — слабо усмехается Юнги. — Спасибо тебе, конечно, за заботу, но что тебе нужно? Хёна вздыхает и запускает тонкие пальцы в волосы Юнги. — Я хочу, чтобы ты убил Нама, Юнги. От этих слов кровь в голову Юнги бьет еще сильнее. — Что? — Ты должен убить его, Юнги, — повторяет Хёна, глядя ему прямо в глаза. — Да ты шутишь. — Нет. Мне больше некого просить, но кто-то должен помочь мне отомстить за Хви, — говорит Хёна, и ее голос вздрагивает. — Нам ведь тоже забрал у тебя тех, кого ты любишь? Юнги замолкает. Перед глазами вспыхивает та картина с Хосоком. Нам не просто забрал у него самых дорогих людей. Он творил с ними такое, за что Юнги лично бы искромсал его на мелкие кусочки — Я любила Хви, — говорит вдруг Хёна, опуская глаза в пол. Кажется, даже ее огненно-рыжие волосы тускнеют. — Я часто говорила себе, что это неправильно, ведь он еще ребенок, но ничего не могла с собой поделать. У нас было девять лет разницы, а мне было плевать, — Хёна улыбается так грустно, что у Юнги даже сердце сжимается. — Я хотела сделать что-нибудь, лишь бы вытащить его из этого дерьма, но не успела. Я даже не знаю, где он сейчас. Его вынесли и выбросили, как мусор. — Почему же ты сама не убьешь Нама? — спрашивает Юнги. — Посмотри на меня, нуна. Разве я способен на что-то сейчас? — Я? — Хёна издает нервный смешок. — Я даже оружие в руках держать не умею. Я же разведчица, ничего не умею, кроме как сливаться с толпой. Я бесполезна в этом деле, а остальные боятся Нама. Мне никто не поможет кроме тебя. Юнги, подумай, а что если с твоими людьми он сделает то же, что и с Хви? Юнги не допустит этого. Ни за что не допустит. Даже если ему придется из последних сил ползти к Минхеку, чтобы перерезать ему горло. — Что я должен делать? Хёна не отвечает, а только вкладывает в ладонь Юнги что-то маленькое и холодное. — Что это? — спрашивает Мин. — Лезвие, — отвечает Хёна. — Спрячь его в задний карман пока что. Освободишься, когда я вернусь. Дальше по ходу дела решим, что делать. — Хви говорил так же, — замечает Юнги, пряча лезвие в карман. — Ты молодец, что держишься и не плачешь, нуна. — Я свое уже выплакала, — отвечает Хёна стеклянным голосом. — Теперь я хочу только отомстить. — А зачем вы таскаете с собой лезвия? — недоумевает Юнги. — Шиван говорил, что это полезная вещь, — поясняет Хёна. — В случае чего можно использовать как оружие или освободиться с его помощью. Лишним не будет. Это удобнее, чем носить с собой нож. Если тебя возьмут в заложники, нож непременно отберут, а вот лезвие… есть шанс, пятьдесят на пятьдесят, что не заметят. Юнги не знает, что будет делать дальше. Он ведь даже на ногах не стоит. Но загоревшаяся местью Хёна, кажется, и в нем разожгла еще сильнее всю ту ненависть к Наму, которую он пытался скрыть. Он больше не будет ее скрывать. Пора разобраться с этим ублюдком раз и навсегда и забрать ребят отсюда. Забрать отсюда Чимина. Вот только… — Нуна? — Просто Хёна, — поправляет она. — Я не сделала ничего, за что ты должен уважать меня. — Хёна-нуна, — упрямо повторяет Юнги, — а где мои ребята, не знаешь? — Не знаю, но я могу найти их, — говорит она. — В конце концов, искать людей — моя прямая обязанность. Она тепло улыбается. Такая Хёна нравится Юнги больше, чем та, что встретила их с Чимином в доме Шивана. Эта девушка — неплохая актриса. Наверное, если бы не этот талант, она давно была бы мертва. — Хёна-нуна… — Что? — Если я выберусь отсюда живым, я вытащу тебя из всего этого. Хёна благодарно улыбается и оставляет на щеке Юнги легкий, почти невесомый поцелуй. — Спасибо, Юнги. Он провожает тревожным взглядом рыжий шлейф ее волос, скрывающийся в темном коридоре. Хоть бы ее не поймали.