Закрытая школа. Продолжение

– Как? Как, скажите мне, можно было умудриться залезть в одно и то же дерьмо второй раз?! Дикий удар – стул отлетел к стене и с хрустом завалился на бок. – Макс, успокойся, – Андрей поднялся на ноги и прошел к окну. Женя предусмотрительно подвинулся, освобождая для друга место на подоконнике. Свидетелями подобных сцен и Андрею, и Жене приходилось становиться несколько последних дней подряд ровно с того момента, когда Петр Алексеевич Морозов с гордостью переступил кабинет ректора, надолго там обосновавшись. – Успокойся?! – Морозов раздражённо глянул на парней. – Успокойся?! Вы разве не понимаете, что нам теперь конец?! Если этот козел будет ректором универа, – брюнет резко ткнул пальцем в сторону двери, – то нам конец. – И что теперь делать? Вопрос Жени сопроводился приходом Лизы и Вики. Первым делом обе девушки обратили внимание на валяющийся стул, затем на Морозова. Картинка мгновенно сложилась в их голове. – Что делать, – задумчиво повторил за Осининым Максим. – Что делать, – парень схватил куртку и, уже стоя у двери, обернулся и обронил: – Валить отсюда надо. Хоть раз в жизни давайте свалим вовремя. * * * Аня который раз бездумно скользила взглядом по свежему объявлению, но стоило ей прочитать слово «уважаемые», и мысли уплывали куда-то в обратном направлении. Она зажмурилась. В последнее время Назарова стала рассеянной. И, наверное, стоит упомянуть, не в обиду ей, что рассеяннее, чем была до этого. Руки опускались, целыми днями хотелось ходить по лесу или лежать в кровати под лирические песни в наушниках. Все это женщина свалила на осеннюю меланхолию. И, если диагноз был достоверным, болеть Анне осталось двенадцать дней – до 1-го декабря. – «Уважаемые преподаватели, сегодня (18.11.13) в 20:00 состоится собрание в учительской. Явка обязательна». Влад подошёл незаметно. Почти минуту он стоял позади напарницы на расстоянии какого-то там метра, не сводил с нее взгляда, а после, когда она устало тряхнула головой и зажмурилась, паралельно сжав ладони в кулаки, зачитал объявление, которое с таким трудом давалось пониманию Назаровой. Аня не вздрогнула и даже не обернулась, но все же заметно напряглась. Взгляд ее застыл на доске объявлений. – Полуночное собрание, – усмехнулся Волков, словно и не заметив такого явного игнорирования со стороны Ани. – Знаешь, Морозов мне сразу не понравился. Вдруг он какой-нибудь вурдалак? Выпьет из нас всю жизнь. – Было бы неплохо, – не удержалась от едкого замечания Назарова. – Та-ак, – задумчиво протянул Влад, сделал ещё один шаг к женщине – она начала ощущать его дыхание на своей шее, – сейчас я запутался: это намек на то, что ты желаешь смерти мне? Или себе? В его голосе Аня слышала нотки веселья. Будто это был прежний Влад. Влад, которого она не обижала. Влад, который своей миссией считал необходимость подпортить ее существование. Влад, который не проводил несколько часов в день в компании Каменской. – А тебе какой ответ больше понравится? За окнами завыл ветер. Уже стемнело, «Логос» тускло освещала луна, едва пробиваясь сквозь вату из туч, а в холле блекло горела единственная лампа – над дверью, под большими часами. – Честно? – А разве люди не нуждаются в постоянной честности? – Иногда лучше не знать правды. – И умереть в незнании истины? – Ну, тебе на тот свет ещё рано, – вновь усмехнулся Волков, – поэтому я воздержусь от ответа на твой первый вопрос. Аня обернулась. Она задумчиво посмотрела на напарника, и тому даже показалось, что в ее глазах скользнуло что-то отчаянное и невероятно красивое, но тут же со второго этажа донеслись удары каблуков. Назарова закусила губу и, криво улыбнувшись, стремительно направилась в учительскую. За ее спиной раздался приторный и радостный женский голос: – Влад! Я тебя по всему университету ищу. Что же ответил Волков, Аня не успела услышать, плотно прикрыв за собой дверь. * * * Лена пыталась проглотить остатки гречневой каши, но больше ни одна ложка не лезла в горло. В конце концов, она решила не мучить себя и с характерным звуком откинула ложку на стол. Свет в столовой задрожал. Несколько студентов, которые слегка запоздали на ужин и сейчас пытались побыстрее затолкать в себя порцию гречки, синхронно повернулись к окнам, за которыми в свете нескольких фонарей до самой земли под напором сильного и порывистого ветра гнулись черные силуэты деревьев. К выходу прошагали Осинин и Авдеев. Лена пересекалась взглядом с первым, но не более того – почему-то их общение вообще снизошло на «нет». Знаете ли, сложно общаться с человеком, который обвинил твоего потенциального отчима во всех смертных грехах. И, что самое ужасное, Володина во все поверила. У нее выбора не было. Просто. Не было. Выбора. Так хотелось забыться. Хотя бы на время. Чтобы не помнить ни чёртово подземелье, ни всех этих лиц, от которых тошнило похлеще, чем от гречки с избытком сливочного масла. – Привет, – раздался звонкий и режущий слух голос. Лена даже не успела поднять взгляд, когда на столе перед ней оказался стакан с молоком и блюдце с булочкой. Медленно-медленно русоволосая перевела глаза на невысокую девушку с ядовито-зелеными волосами. Ах, да-а, это же та, что несколько дней назад поцеловала Голованова во время игры в ПилиД. Кстати, если интересно, то это желание взбрело в голову Раевского. Не Лены. Не-а. – Здесь занято, – хмуро проговорила Володина. – Кем? – зеленоволосая невозмутимо села на стул напротив Лены. – Моим смыслом жизни, – отозвалась в привычной саркастичной манере Лена, а после тихо добавила: – Ну, вот, ты его раздавила. – Будешь? – девушка придвинула к Володиной блюдце с булочкой. Лена посмотрела на нее, как на идиотку. – Ладно, проехали, – вздохнула царевна-лягушка, – неудачный способ знакомства. Начнем сначала, – она поерзала на стуле, выпрямила спину и с широкой улыбкой оповестила: – Привет, меня зовут Лора. – Привет, Лора, которая раздавила мой смысл жизни, – лениво растягивала слова Володина, а после задумчиво прищурила глаза. – Слушай, а Лора – это типа..? – Лора – это типа Лора, – отозвалась девушка; Лена усмехнулась, и она нехотя проговорила: – Лора – от Флоренции. Меня зовут Флоренция Калмен. И, как ты, думаю, поняла, у моих родителей очень хорошее чувство юмора. – Ну, судя по твоим волосам, чувство юмора у вас наследственное, – усмехнулась Лена и отпила из своего стакана с соком. Лора на мгновение нахмурилась, щек ее коснулся румянец, но она быстро взяла себя в руки. – У тебя оно, похоже, отсутствует. Надо же. Девочка обиделась? – Если я не крашу волосы в цвет болота, это не значит, что у меня нет чувства юмора. – А то, что ты цепляешься к незнакомым людям без повода, значит. Либо ты по жизни угрюмый человек с вечным черным зонтом, либо у тебя что-то случилось, и это тебя терзает изнутри. Получается боль, и, чтобы с ней справиться, ты делаешь больно другим. – Вот только мозготерапевта мне для полного счастья не хватало, – прошептала Лена и, тяжело положив ладони на стол, поднялась на ноги, не взглянула на новую знакомую и поспешила к выходу. Она уже добралась до лестницы, когда раздался голос Морозова: – Лена, подожди. – Да вашу ж мать! – Володина круто развернулась лицом к новому ректору. – Петр Алексеевич, при всем моем пусть и небольшом уважении к вам, если речь пойдет о моей матери, то, прошу, увольте. – Изольда переживает за тебя, – тихо начал говорить Морозов. И его спокойный тон лишь больше взбесил девушку. Черт, она только что наорала на ректора университета, а он, как ни в чем не бывало, продолжает разговаривать с ней, как с дочерью-подростком. – Да мне, положа руку на сердце, плевать, – прошипела Лена. Интересно, хоть кто-нибудь в этом мире сейчас понимает, как ей все это надоело? Вряд ли. В любом случае, не Морозов точно. Тогда он бы знал, что для его же блага лучше заткнуться. – Она – твоя мать. – А Курт Кобейн – мой парень, – Лена повернулась спиной к мужчине, поднялась на одну ступеньку, и в этот момент руку пронзила давящая и ноющая боль. Девушка попыталась выдернуть запястье из хватки – не вышло. – Послушай, девочка, – Морозов все так же был беспристрастен, дёрнул Лену на себя, и та буквально слетела с лестницы, едва не врезавшись в него, – если ты думаешь, что со мной можно так разговаривать, то ты глубоко ошибаешься. – Послушайте, Петр Алексеевич, – от боли на глаза наворачивались слезы, но злости в Володиной в данный момент было гораздо больше, – если вы думаете, – ударение на обращение, – что со мной можно так разговаривать, то вы тоже глубоко ошибаетесь. Попрете из этого университета? Да пожалуйста. Вот только, думаю, любимую маман заинтересует больше то, что ее, скажем, постоянный половой партнёр обосновался в подземелье под универом. Морозов сжал губы. Его вторая ладонь взметнулась в воздух, но Лена никак не отреагировала, продолжая сверлить мужчину взглядом, полным отвращения и ненависти. Рука Петра замерла в нескольких сантиметрах от лица девушки. Он натянуто улыбнулся, заправил прядь волос Лены за ухо и прошептал: – С огнем играешь, Лена. Не боишься подпалить свой любопытный носик? – А разве вы ещё не поняли, что годы жизни с Изольдой Викторовной напрочь убивают чувство страха? Морозов не ответил. Выпустил руку студентки, спокойно развернулся и зашагал в учительскую. А Лена не могла пошевелиться. На время она впала в какое-то оцепенение, как в сказке, когда злая колдунья насылает на тебя заклятие. Медленное, ровное дыхание вдруг сменилось нервным, рваным вдохом. Володина обернулась к лестнице, взлетела на второй этаж и побежала в спальное крыло. – Лена! «Послушай, девочка, если ты думаешь, что со мной можно так разговаривать, то ты глубоко ошибаешься». Она бежала, не разбирая дороги. Несколько раз наткнулась на кого-то из студентов, едва не врезалась в открытую дверь. – Лена, стой! «Этот козел убивал и, мы уверены, убивает невинных людей. Ради экспериментов. Ради вечной жизни». Поворот. Володина налетела на Эдуарда, невнятно извинилась, уставившись на него обезумевшими глазами, и понеслась дальше. – Лена! «Макс, Андрей, Вика, Лиза.. Они учились в школе, которая находилась здесь. Они прошли через тот ад. И выжили. Но, похоже, все возвращается. Здесь опасно». Лена оказалась в тупике – впереди окно. Она остановилась возле него, упёрлась ладонями в подоконник и начала глубоко дышать. Воздуха не хватало. Ей нужен был воздух. – Что с тобой? – голос, преследовавший ее всю дорогу, оказался слишком близко. Володина резко обернулась. Ее затравленный взгляд направился на преследователя. Толя тоже тяжело дышал. В спортивных штанах, с обнаженным торсом и полотенцем в руках. С каждым его глубоким вдохом ключицы резко выпирали. А на виске пульсировала венка. Лена почему-то заметила эти мелочи. – Принцесса.., – осторожно. Будто боясь. Раевский медленно подошёл к девушке, а она, ничего не ответив, ничего не сказав, просто обняла его. Крепко. Уткнулась носом в его плечо и судорожно вдохнула. – Раевский, забери меня отсюда, – в глухом голосе послышалась мольба. – Пожалуйста. Я так больше не могу. Забери. Меня. Отсюда. – Тихо, – на губах парня появилась призрачная улыбка. Он провел ладонью по волосам Володиной. – Тихо. Беги собирайся, через двадцать минут на крыльце. Договорились? Лена взглянула на Раевского. В ее глазах читалось удивление, недоверие и боль, которая каким-то образом смогла там уместиться. Боль, которая разорвала и сердце Толи. Он знал, что выпытывать сейчас у девушки причину ее состояния бессмысленно. Но, если только ему удастся узнать, что за тварь довела Володину до такого состояния, он наплюет на УК РФ. – Через двадцать минут, – шепотом повторила Лена. – На крыльце. – Верно, принцесса, – Раевский тепло улыбнулся. – Не опаздывай. * * * Нет смысла полностью описывать собрание, состоявшееся в учительской 18 ноября в 8 вечера. Разве что стоит упомянуть решение, которое стало результатом данного совещания, и которое впоследствии сыграло большую роль в истории: было определено ночное дежурство педагогов. По словам Морозова, необходимо принять такие меры было потому, что недавняя смерть студентки произошла в ночное время суток, хотя запрет на покидание территории университета тогда был в силе. Короче, все это делалось в целях обеспечения безопасности детей и бла-бла-бла. Порядок дежурства, подписанный всеми преподавателями, лежал на столе, а сами участники собрания стали потихоньку расходиться. – Судьба это или что, но ты заметила, что твое ближайшее дежурство выпало на полнолуние? – Ветров склонился к Ангелине, которая безэмоционально попивала кофе, сидя на подоконнике. – Меня бы это очень взволновало, если бы у меня не было друга, на которого я смогла бы положиться, – с ехидной улыбочкой отозвалась Ангелина. – Я не буду тебя заменять. – Я оплачу, – проговорила Тихонова таким тоном, будто в деньгах здесь только и была проблема. – Дорогая, признай, что сейчас твоей целью является не защита всего университета, – прошептал Денис и какое-то время помолчал – дождался, пока Анна уберет журнал на место и уйдет, тем самым оставив в учительской лишь двоих преподавателей. – Тебе почему-то жизненно необходимо защитить лишь одного человека. Но, вот парадокс, в опасности он находится лишь рядом с тобой. Ангелина повернулась к другу и с расстановками между словами спросила: – Что ты несёшь? – Но вопрос здесь лишь один: почему? – словно и не заметив реплики брюнетки, закончил Денис. Ангелина резко выпрямилась, отставила чашку на подоконник, но и сам Ветров оказался предусмотрительным – поспешил выйти из учительской и избежать возможной перепалки. – Вопрос здесь лишь один: почему? – коверкая звуки, прогнусавила Ангелина уже в сторону закрытой двери. Она взяла чашку обратно в руки, но кофе вдруг показался остывшим и абсолютно безвкусным. Женщина сморщилась. * * * Вера Соболева всегда была гордостью своих родителей. Школа с золотой медалью, десять лет в танцах с сопутствующим завоеванием сердца всей России. Она была лучшей среди лучших из лучших. И она это понимала. Наверное, поэтому взрастила в себе столько тщеславия и самолюбия. Но и эти черты королевы мира слегка пошатнулись, когда Вера впервые увидела Максима Морозова. В тот момент он катался по земле, пытаясь достать кулаками лица Осинина, матерился и улыбался. Улыбался так, будто вся ситуация его лишь забавляла. Максим Морозов стал ее бредом. Тем, из-за кого Соболева всерьез задумалась над своим стилем существования. Нет, она не была глупой девочкой, она знала, что есть парни, которыми нужно переболеть, парни, которые к шестнадцати годам переберут всех достойных девчонок, а к девятнадцати свяжутся с серыми мышками вроде этой Виноградовой. Вера понимала, что с вероятностью 99,9% ей здесь ничего не светит. Но эта 1/10 не давала ей покоя. Эта 1/10 была пропитана надеждой, подправлена постоянными встречами и переговорами, больше походившими на флирт. И вот опять. Вера вышла в коридор, когда мимо, накидывая на ходу куртку, пронесся Морозов. Он случайно задел девушку плечом, глянул на нее и, не принеся никаких извинений, прошел дальше. Соболева вернулась в комнату, схватила свое ярко-розовое пальто и почти нагнала Максима у выхода из университета. Но, видимо, не судьба была состояться их очередному разговору, смыслом которого будет – какое уже по счету? – приглашение на свидание – Веру окликнули. Соболева разочарованно оглянулась и стиснула зубы – не хватало зацепиться языками с историчкой. – Куда ты собралась? – Аня спустилась с лестницы и остановилась. – Время уже позднее. Покидать университет запрещено. – Я же.., – Соболева глубоко вздохнула – она понимала, что никакие оправдания сейчас не сработают. – Я просто хотела подышать воздухом, – тихо закончила блондинка. – А перед тобой это кто выскочить успел воздухом подышать? – с лёгкой ухмылкой Назарова кивнула на двери. Вера опустила голову и промолчала. – В комнату беги, – женщина довольно спокойно отреагировала на молчание Соболевой и, дождавшись, пока та пройдет мимо нее и начнет подниматься по лестнице, сама последовала к выходу из университета. Холодный ноябрьский ветер тут же добрался, казалось, до самых костей. Аня поежилась, посильнее укуталась в свою лёгкую джинсовку и огляделась. Правонарушителя она разглядела уже у ворот. Силуэт показался смутно знакомым. В принципе, Назарова даже могла предположить, что это кто-то из преподавателей, но то, как беглец огляделся по сторонам перед тем, как открыть ворота, говорило само за себя. Аня, стоя в тени, оказалась незамеченной. Но не смогла и разглядеть лица. И, когда парень вышел за территорию университета, спустилась с крыльца и направилась за ним. * * * Женя с чувством короля развалился на кровати с гитарой Макса в руках. Он наигрывал какие-то мелодии, подпевал себе под нос и радовался тому, что Андрей тоже куда-то левитировался – одиночество бывает в кайф. Дверь резко распахнулась. – Макс не вернулся? – с порога озадачила друга вопросом Кузнецова. Женя же лишь разочарованно поджал губы и взял какой-то минорный аккорд. Вика особо и не нуждалась в ответе – ей хватило пустой вешалки у двери. – Макс не вернулся, – шепотом проговорил Осинин и рывком сел на кровати, отложил гитару в сторону. – Вик. Брюнетка уже собралась уйти, но обращение проигнорировать не смогла, развернулась и вопросительно посмотрела на парня. – Ты его любишь? – вопрос резкий и любопытный одновременно. – То есть.. ты до сих пор его любишь? Вика на какое-то время словно потерялась, а после тихо проговорила: – Кого? – Папу Римского, – Женю слегка взбесила попытка девушки сыграть в дурочку. – Макса. Вик, ты любишь Макса? Брюнетка нервно улыбнулась. Со стороны было видно, что ей трудно подобрать слова, поэтому Осинин дал полминуты на раздумья, а после вопросительно развел руками. Вика прикрыла дверь. – Почему ты меня спрашиваешь? Значит, любит. Женя ожидал, конечно, такого исхода, но все же почувствовал разочарование. Тугое. И тяжёлое. Разочарование. – Просто ты мне нравишься, – с лёгкой улыбкой оповестил парень. – Ты мне очень нравишься, Вик. И, как только твоя любовь потухнет, сообщи. Кузнецова сжала ручку двери. На ее лице отразилась такая вина, будто она только что обрекла Женю на долгую и мучительную смерть. Это даже слегка рассмешило блондина. – Максим Морозов умеет разбивать сердца, – тихо добавил Осинин, не сводя глаз с девушки, – а я – склеивать их по кусочкам. Вика печально улыбнулась. – Мое уже не склеить. – Если не попробуешь, никогда и не узнаешь. Кузнецова улыбнулась. Женя в ответ приподнял уголки губ. А потом она ушла. Бесшумно. Тихо закрыла за собой дверь, а Осинин, издав стон боли, откинулся на подушку. * * * Аня поняла, кого преследует, спустя каких-то пять минут скитаний по лесу – Максим выдал себя громким и раздраженным матом, вырвавшимся, когда он запнулся о почти невидимый в темноте ствол дерева. Но, несмотря на это, женщина почему-то решила быть пока незаметной. По идее, надо было окликнуть студента, завести пластинку про то, что в лес выходить категорически нельзя, что здесь опасно, а потом отправить в университет, пообещав утром обо всем доложить новому ректору. Но, увы – или ура? – Аня здесь была не только в роли преподавателя. И парень, который почти в полночь отправился в лес, однозначно, должен был ее заинтересовать. Они шли минут десять. Максим, даже не оглядываясь по сторонам, шагал по усыпанной листьями тропинке на автомате, Анна, стараясь не создавать лишнего шума (это было легко из-за постоянных завываний ветра), следовала за студентом, придерживалась деревьев, чтобы, в случае чего, было, куда спрятаться. А потом Максим вышел на поляну. Старые качели, скрипучая и ржавая карусель.. детская площадка? Морозов присел на карусель спиной к Ане. Женщина сделала шаг из тени под лунный свет, под ее ногой хрустнули листья, и Макс резко поднялся и оглянулся. – Анна Дмитриевна, – на лице брюнета можно было прочитать облегчение. – Добрый вечер. – Что ты здесь делаешь? – Аня попыталась добавить нотки суровости, но вопрос все равно прозвучал удивлённо. Максим пару секунд скользил насмешливым взглядом по женщине, а после выдал: – А вы? – За тобой иду. – А зачем вы за мной идете? Аня прищурила глаза. Ничего не боится. Его сейчас за такое в два счета исключить могут (тем более, насколько была осведомлена женщина, это не первый раз его наплевательского отношения к уставу университета), а он смеётся. Над этой ситуацией смеётся. – Вопросы задаю я. – Но никто ведь не запрещал отвечать вопросом на вопрос? Анна глубоко вздохнула. Морозов усмехнулся и вновь сел на свое место, предоставив преподавательнице лицезреть свою спину. Щёлкнула зажигалка. – Морозов! – Мм? – Максим оглянулся через плечо, и Аня разглядела зажатую между зубов сигарету. – Ах, да, – парень засуетился, достал из кармана куртки пачку и протянул женщине, которая стояла в двух метрах от него. – Будете? – Издеваешься? – ЗОЖ? – Что за еврейская манера? – раздражённо проговорила Аня. – А вы расистка? – Морозов, – прозвучало предупреждающе, и за этим «Морозов» слышалось «вспомни, с кем разговариваешь». Максим, похоже, оглох. – Анна Дмитриевна, – брюнет вновь отвернулся от Назаровой, затянулся и потом продолжил. – Я пришел сюда, чтобы не видеть людей. Я пришел к звёздам, – он поднял взгляд на небо. – И я пришел покурить в спокойствие. Если вы что-то имеете против, то я вас не держу. Если нет, буду не против, если составите мне компанию. Аня опешила. Она лишь сделала малюсенький шаг в сторону студента и замерла. Максим докурил и, поднявшись, поменял свою положение так, чтобы видеть Назарову. – Анна Дмитриевна. Аня какое-то время смотрела на брюнета, а после приглушённым шепотом отозвалась: – Что? – Вы любите звёзды? – Я люблю ночь. Нельзя любить ночь, не любя звёзды. – Так и с людьми, – задумчиво изрёк парень. – Нельзя любить человека, не любя каждую его черту. – Ты часто сюда приходишь? Максим огляделся и кивнул: – Это было что-то вроде моего тайного штаба, как в детстве. Но вот пришли вы.. и штаб теперь не тайный. – Двое тоже могут хранить тайну. Максим опустил голову. Его вдруг начал распирать смех. Какого хрена вообще происходит? Преподавательница спалила его в километре от «Логоса» посреди ночи, а теперь они разговаривают на какие-то философские темы. Что за чепуха? Но, стоит признать, Максу это нравилось. – Двое могут хранить тайну лишь в том случае, если один из них мертв, – Морозов вновь поднял взгляд на женщину. – Стереотип, – мгновенно отозвалась Анна. – Двое могут хранить тайну, если доверяют друг другу. Этого будет достаточно, чтобы чувствовать ответственность за.. ту тайну, что они хранят. – Я вас правильно понял, Анна Дмитриевна? Никто не узнает о том, что сегодня ночью на этой тайной площадке состоялся наш тайный разговор? – Правильно. Но вот, боюсь, мне придется обо всем рассказать, если на обратном пути тебя раздерут в клочья. – Вот парадокс: один мертв, а тайна все равно раскрыта. Аня рассмеялась. Морозов, улыбнувшись, поднялся на ноги. – Анна Дмитриевна, а вы не замерзли? – Честно? – Мне можете соврать, – пожал плечами брюнет. – Я все равно вас насквозь вижу. – Да ну? – Сколько скептицизма в голосе, – Максим демонстративно всплеснул руками, а после, поймав вопрошающий взгляд женщины, начал говорить. – Вы ведь хотите показать, будто вам совсем не в радость было переться за первокурсником вглубь леса. Но это не так. Вы вырвались из университета, прогулялись, и даже этот разговор сделал ваш день. Ведь так, Анна Дмитриевна? – Ясновидящий из тебя никакой, – усмехнулась Аня. – Мне, действительно, было не в радость переться за первокурсником вглубь леса. Но, соглашусь, прогулка эта сделала мой день. – Я был близок к правде. Да вот только то, что вы замерзли, я понял сразу. Максим стянул куртку, оставшись в теплом вязаном свитере, и накинул женщине на плечи. Той пришлось поднять голову, чтобы взглянуть на студента. – Если ты погибнешь от пневмонии, это будет не так красиво, как от лап лесного зверя. – Отнюдь. Меня хотя бы не в закрытом гробу хоронить будут. Полюбуетесь на меня последний раз. Аня непонимающе вскинула брови, но Максим уже, посмеиваясь, зашагал в сторону деревьев. Назарова поплелась следом. * * * – Тем, харе крутиться, дай поспать, – проворчал Голованов и отвернулся к стене. Артем сел в кровати. Медленно он перевел взгляд с соседа на луну, начавшую потихоньку наливаться желтизной, и, просидев так несколько минут, вылез из-под одеяла, натянул джинсы и помятую футболку и покинул комнату. Шляться сейчас по университету было не очень безопасно, так как для студентов уже отбил отбой, а для преподавателей жизнь, в принципе, в это время только начиналась. Но и сидеть в комнате Артем не мог. Голованов всё-таки прав: надо иметь уважение к товарищам. И, если Шварц не может уснуть из-за стремительно приближающегося полнолуния, Сережа не должен стать жертвой его бессонницы. Можно было бы, конечно, пойти к отцу. Но.. придет Артем. И что дальше? Они будут сидеть друг напротив друга, как два истукана, и молчать. Смысл? Верно, его нет. И Артем пошел в библиотеку. Там вероятность наткнуться на кого-нибудь из преподавателей, конечно, была лишь выше, и именно поэтому Шварц направился на второй этаж, решив, что среди высоких, тесно стоявших стеллажей его будет сложно разглядеть. Библиотека была окутана полумраком – горели не все лампы, создавая эффект сказочности. И какого-то волшебства. Впрочем, Артем и без этого всегда считал библиотеку одним из самых чудесных мест. Отдел древней истории позади, далее юриспруденция, правоведение, медицина.. пройдя очередной стеллаж и завернув налево, парень едва не налетел на человека. Едва не налетел на нее. Ангелина стояла спиной к нему и листала книгу. Артем решил, что сейчас, мягко говоря, не время для их разговоров-пререканий, из которых победителем выйдет брюнетка – другого исхода и быть не могло, – поэтому сделал аккуратный, осторожный шаг назад, весь скорчившись от напряжения. Ещё шаг.. – Шварц, – устало проговорила Ангелина и зевнула, прикрыв рот ладонью. – Что ты здесь делаешь? – Да ка-ак? – парень непонимающе следил за тем, как Тихонова оборачивается к нему. – Как вы узнали, что это я? – Просто только один человек в этом университете ходит, как слон, – отшутилась Ангелина. Шварц подметил, что, несмотря на усталость, которой, казалось, была пропитана женщина, настроение у нее было приподнятое. – Почему вы еще не спите? Ангелина усмехнулась и слегка прищурила глаза. С интересом она какое-то время смотрела на студента, склонив голову набок, – это начало его смущать и злить, – а затем сказала: – Ответишь на мой первый вопрос, я отвечу на твой. – У меня бессонница, – угрюмо отозвался Артем. – У меня тоже, – Ангелина сказала это с такой интонацией, будто бессонница – лучшее, что могло с ней произойти. Или ей просто хорошо, когда плохо ему? – И как вы с ней справляетесь? – Серьезно, Шварц? Будем разговаривать о бессоннице? – А что же ещё делать? Повисла тишина. Правда, ненадолго. – Будешь молоко? – Чего? Ангелина усмехнулась. – Держи, – она протянула ключ; Артем, ничего не понимая, взял его. – Иди ко мне в комнату. Я на кухню и обратно. Будем бороться с бессонницей. Знаете, сказать, что Артем охренел – ничего не сказать. Он тупо пялился на женщину, веря, что та сейчас холодно рассмеется и обронит «шутка». Но она этого не сделала. – Двери только не перепутай, – с привычной издёвкой проговорила Ангелина и ушла. Шварц сжал ключ в руке. * * * В дверь забарабанили. Карина недовольно захлопнула крышку ноутбука и пошла открывать. В комнату ворвался Морозов. – У тебя такой вид, будто начался всемирный потоп, – флегматично проговорила Варламова. Петр ее шутку не оценил. Он взглянул на нее так, будто чего-то боялся, и выдал: – Хранилище вновь взломали. – Что? – вкрадчивым шепотом, ледяным тоном. – Вынесли абсолютно все. И оставили это, – Морозов протянул женщине карточку, на которой ярко-красной помадой было написано «игра началась».