Памятка

      Либо расстояние от этажа к этажу увеличивалось, либо лифт замедлялся, либо и то, и другое, но мы сели в метре друг от друга, и время текло, как камень, — не текло вообще. В прямом смысле. Я посмотрела на заблокированный тусклый экран телефона, посчитала, но цифра не изменилась. Скорее всего, это было элементом игры, в которую я все-таки, так или иначе, попала. Нужно двигать сюжет и раскрывать потенциал отношений с невольным партнером, пока тот не начал бунтовать и вовсе не заставил лифт полететь в аналы подземелья, да, прямиком к монстрам.       С другой стороны, увязнув в сомнениях, я теперь не слишком хотела раскрывать Заку главное преимущество управления сохранениями. Это преимущество, которое есть у меня одной и, по всем законам логики, я не должна о нем рассказывать. Но к черту логику. Всегда могу вернуться на точку до этого разговора.       — Я обещала рассказать тебе правду, почему не боюсь умереть, — со вздохом проронила.       Он что-то промычал-прорычал в ответ, но я была настолько обмякшей и уставшей от всех эмоциональных встрясок, что, поняв: мы все равно не двигаемся, не в пространстве, так во времени, смогла позволить себе отдых, который включал в себе отсутствие наблюдения его страшного еблета — и век бы не видеть. Я так и не поняла, обиделся ли он в своей извращенной форме, или все-таки смотрит на меня во внимании.       Весь разговор обещал для меня проходить в этой атмосфере наблюдения лишь одной линии соприкосновения дверей.       Сохранение.       — Слышишь?       Он молчал, вспоминая, где уже было что-то знакомое. Если бы я не умерла тогда, когда приебалась к нему на кладбище с моим надгробием, он вспомнил это гораздо быстрее.       — Та хуйня! Постоянно слышу. Эдди говорил, что принял это за звук рычага… так это ты? — разве он мог это слышать? А, ладно.       — Ага, я, полезно. А знаешь, что еще полезно? — перескакивая, перечислила ответы.       — В душе не ебу, — идеальная отмазка.       — Что это сохраняет мой прогресс. Это сохраняет меня. Если я умираю, я возвращаюсь на момент этого щелчка.       Не сказать, что реакция последовала мгновенная, ему потребовалось несколько секунд, чтобы охуеть.       — Ты могла бы не поднимать эту тему, раз не смогла придумать нечто правдоподобней! — он вскочил, кабина дрогнула, лезвие оказалось прямиком у моей шеи: если надавит с большим усилием, то сделает мне минимум новую прическу, ну, и без головы, конечно, оставит. Но не похоже, чтобы именно этот способ был его любимым.       — Это звучит так несуразно именно потому, что это правда, — своим спокойствием я сеяла сомнения. — И даже сейчас: ну убей меня, раз так хочется, я же все равно вернусь.       Через агрессию до него дошла одна простая мысль:       — Так это означает… я тебя не убью, ты все равно будешь жива! — он оскалился, но сделал это совсем не весело, косу не убрал. Что-то типа агрессивного огорчения: «Как так, я что-то не могу убить чисто технически?» — Но мне ничего не мешает проверить!       — Обещание мешает, Зак, — кисло напомнила я, вызывая у него дрожь внутреннего сопротивления по всему телу. — Да и свое воскрешение помнить буду только я, — уточнила, хотя подразумевалось, что он должен был дойти и до этого сам.       — То есть? — но не судьба.       — Ты уже убивал меня, Зак.       Повисло молчание, под которое лично мне хотелось зевнуть, что я и сделала.       — Брешешь, — он, в противоположность всему, что я видела раньше, косой взмахнул как-то нелепо, будто она жгла ему руки, и отошел на шаг: слова, что я сказала, больно ударили.       — Не вру. Чтобы избежать попадания в замкнутую петлю, похоже, и существуют эти щелчки. Если я возвращаюсь, они исчезают, — его взгляд и тухлое выражение лица дали понять, что нужна наглядность. — М-м, ближайший пример, — соизволила напрячься я. — Допустим, если ты меня сейчас убьешь, то я вернусь на то время, когда спросила, слышишь ли ты щелчок? Только в следующий раз я смогу не спрашивать, поскольку щелчка ты не услышишь, слышать будет нечего.       — Че? — было первое, что он сказал, на что я покачала головой, уже устав что-то объяснять, и сохранила молчание, только тогда он спросил: — Почему? Почему я его не услышу, — о, есть надежда, правильные вопросы задает.       — С технической точки зрения — я не знаю. Я не знаю, что это за механизм. Однако знаю, как это работает на практике: даже такое маленькое изменение позволяет мне встряхнуть цепочку событий и не застрять в петле, в которой я буду постоянно умирать, — но то я уже повторялась.       — Ха, классно! — но непохоже, чтобы он многое понял. — И сколько раз я тебя уже прикончил? — вроде отошел, уже не стыдно за себя?       — До нашего договора, или после? — повернув голову, чтобы видеть глаза, постаралась я улыбнуться, но перекрыть страшную гримасу полностью не удалось.       — Эй! Я этого не помню! — оправдывается; я смеюсь, не слишком счастливо.       — Я, когда пьянствую, на утро тоже многого не помню, но, знаешь, оно было, — он ничего не ответил, только нахмурился, побродил глазами по полу, пнул дверь, даже не поворачиваясь, и сел туда, где сидел.       — И, типа, теперь ты мне не доверяешь? — мне нравится направление, в котором он все-таки мыслит.       — Хм, — задумалась я. — Ну, именно ты этого не сделал, за что спасибо. Но твои вариации, даже дававшие обещание, это допустили. С другой стороны, я думаю, они в каком-то смысле получили по заслугам. Как думаешь, смог бы в одиночку выбраться оттуда?       — Хер знает, — буркнул он, действительно не понимая, к чему веду? Ну просто же продолжить.       Я выжидаю, надеюсь, что его осенит, просто надо дать время, но он строго смотрит:       — Ну?! — ебать-копать, я ошиблась, нет предела его тупости, все надо разжевать.       — Значит, те твои версии, что убивали меня, застряли там с моим трупом, ха, как я и говорила, — опустим возможность того, что, возможно, после моего ухода линия времени разрушается каким-либо образом. В таком случае они банально не существуют. Посредством смерти или чего-то еще.       — Мне плевать. Сейчас я с тобой, и ты жива. И я планирую защитить тебя, — снова серьезно продекларировал он, и заодно пнул дверь, будто это смогло бы приблизить нас к новому этажу.       — Кстати, та клятва, — вспомнила я. — Ты же не подумал, что я действительно верю в бога?       — А?! — мне показалось, глаза от непонимания и неожиданности у него сейчас выкатятся, вот бы доктор обрадовался.       Я подавила смешок:       — Это был сарказм, Зак. Я самая настоящая атеистка. Так что, думаю, тебе стоит поклясться чем-то более весомым, чем эфемерное создание, — и ведь говорю правду.       — Я!.. — не надоело ему вот так еще вскипать и остывать, туда-сюда, как маятнику? — Чем я таким могу еще поклясться?       — Собственной жизнью, не знаю, — пожала плечами, улыбнувшись краешком губ. — Что ты ценишь, что тебе важно?       Он обрубил через секунду раздумий:       — Моя жизнь ничего не стоит.       — Или она стоит так дорого, что никто не в силах ее купить? Палка о двух концах, хах? — и так я позволила ему соскочить с темы.       — Блять, я не понимаю половины из того базара, что ты говоришь! — махнул рукой, лохматя свои волосы, не в силах уложить в голове всю информацию, по-видимому, все же стараясь это сделать.       — А хочешь это исправить? — он, остановившись, взглянул на меня со смесью интереса и сомнения. — В смысле, я ведь могу тебя всему научить. Ты не безнадежен, а я по образованию педагог, между прочим.       — Это… заманчиво, — естественно, и теперь это еще одна причина, почему ему следует сохранить мне жизнь.       — Но тяжело. Это будет требовать от тебя терпения и умственного труда, — на всякий случай напомнила, а то вдруг посчитает, что все будет даваться легко и просто.       — Подумаю об этом позже. Когда мы уже приедем?!       Мне осталось лишь пожать плечами.       Кабина была… Ну, именно эта удивляла ковром. Зеркала отсутствовали, что сразу вызывало нужную ассоциацию с чужим и опасным местом, потому что во всех остальных эти зеркала, как правило, встречались. Осколок можно было бы взять как оружие. Серые стены мерно громыхали в движении, а плоские лампы не слепили глаза.       Я стала ждать, и так прошло бы еще минут пять, если бы время текло, но Зак ощущал нетерпение, судя по всему, связанное с недосказанностью. Поэтому следующим заговорил он:       — Знаешь… Ты в курсе, как все эти временные штуки называются? — я, подняв бровь, спросила, о чем он. — В смысле, мне кажется, я уже слышал о чем-то подобном.       — Возможно, по телевизору, о всяких временных линиях, путешествиях во времени, временных парадоксах, да?       — Да! Оно! Временные линии! Расскажи, что эт… — но договорить он не смог, ибо мы приехали, резко, тощий Фостер точно должен был отбить себе зад.       Я снова удивленно вскинула брови. И что нового из его уст я получила, по мнению… по мнению кого-то.       Так или иначе, я поднимаюсь, чувствуя, как Зак сконцентрирован. Готов. Да и я готова.