Памятка

      — Ты бы там лучше не сидел. Косу мне кинь.       — А что? Зачем?       — Быстро, — нахмурилась я.       Вот ведь, а надеялась, что он для этого встанет, но этот дурак подкинул ее ногой в мою сторону. Не сошлось. Ремни схватили его.       — Может ли такой монстр, как ты, выдержать мои наказания? — ток пробил тело на кресле.       И теперь, когда этот тупица сел на электрический стул, в мои тонкие только с виду руки вновь попало его оружие, приятно холодящее кожу. Я почувствовала ярость, которую наконец смогла высвободить, не оглядываясь ни на кого.       Фостер клялся и угрожал убийством, при этом не было точно понятно, не хотел ли он применить свои обещания в первую очередь ко мне. Тем не менее, не слишком внимательно выслушав задание поехавшей тюремщицы, я поняла две вещи: нужно рубить одним замахом две головы, ибо продолжительность режущей поверхности позволяет; другая: она считает себя судьей, которой не нужна никакая опора. Уподобляется богу с его тщеславием. Хочет внимания со своим эпатажем.       Я взмахнула, недолго думая, срубая головы всем куклам, кто еще «желал смотреть» на казнь. Брызнула кровь, вонючая и совсем как настоящая, возможно, выкачанная ранее из трупов. И нечем же им тут заняться. Остальных кукол одним нехитрым движением, сопряженным с пинком, отвернула к стене. Именно в таком порядке, методом запугивания. Да, правителем бы я была очень жестоким.       Судья осталась без подспорья, без власти на месте. И ток, повиновавшейся ранее ее воле, замолчал. Больше некому было жать второй рычаг*.       Милая-милая девушка… думает, ей все с рук сойдет. Любит играть…       Я чувствовала, как от удовольствия сопротивления ее воли у меня волосы встают дыбом.       Кэтти противно смеялась, врезаясь звоном в уши и виски:       — Прелестная грешница, погляди, что ты натворила, — она очень даже умело скорчила скорбящий вид, который не портила очень даже веселая раскраска лица и очень явные намеки в одежде. — Те-перь ты од-на, — пропела она.       Я безразлично уставилась на обмякшее после ослабления креплений тело партнера, закидывая косу на плечо, всем видом показывая, что на кукол и кровь мне класть чей-нибудь неважный хуй хотелось и что готова ждать человека, ради которого все это и сделала.       Она вновь залилась смехом, сверкая макияжем, который делал ее саму похожей на куклу, и в свете последних событий мне это нравилось. Мой ширившийся ответный оскал раздражал ее, но она, не будучи глупой, умело то скрывала.       Я же знала: он очнется.       — КАКОГО ХУЯ ТЫ ТАКАЯ МЕДЛЕННАЯ?!! — Зак, которого перестали стягивать железные в том числе преграды, бросился на меня, напрягшись и придав себе ускорение одним слитым воедино движением. — Хорошо, что меня только парализовало!       — Надо же, мне уже показалось, что хоть что-то смогло тебя скосить, — я, мило улыбаясь, блокировала порыв его же косой, которую он мигом отобрал, тяжело дыша. К счастью (на случай, если бы он решил замахнуться), тюремщица вновь напомнила о себе диким смехом.       — Действительно — невероятно! Ты смог выжить! Монстр! Монстр!       — Мы поговорим обо всем этом лицом к лицу, — промурлыкала я то ли Заку, то ли девушке, которая никак не изменилась в лице от моей тихой угрозы.       — Прекрати лыбиться, — предупредил меня дрожащий Фостер, судорожно сжимая металл и бешено кося выпученным взглядом. Я вздохнула и напялила маску отреченности, как и попросили.       — Ты обещал, — только тихо прошептала в ответ, понимая: манипулирую. На экран не смотрела, больше заинтересованная заусенцами, нежели ее нарисованной красотой. Зак орал ей в ответ, впрочем, ничего нового не сказал, но зато сфокусировал тем самым внимание не на мне. Ведь, технически, для него, когда не показываю своих истинных эмоций, я лгу.       — По правде говоря, я с нетерпением жду, когда же ты наконец сдохнешь…       Отчего же ей не убить нас, раз ей так отвратителен каждый раз, когда мы выживаем? Что ж, полагаю, потому что для нее тогда выход из своей комнаты с мониторами будет заказан. Если только она не запрет нас в тюрьме, разумеется. Вот зачем ей все эти пытки, значит. Запугивание.       — Ну что, белоручка, скоро двери откроешь?       Она запнулась и проигнорировала прозвище, только взглянула жутко, раскрывшимися широко глазами, и под шипение наконец пропала с экрана. Щелкнул механизм открытия.       — Ха, заткнулась. Почему белоручка? — Зак смело пнул дверь, проходя в следующий коридор. При том, все спазмы или дефекты спали, только чуть-чуть воняло паленым. Но, видимо, электричество его совсем не пугает, в отличие от огня.       — Потому что ничего сама не может. Целиком и полностью рассчитывает только на пушки и ловушки, — я начала оглядываться, сразу замечая следующие двери. — Даже Эдди не чурался грязной работы, хах.       — И что? — он остановился, проверив только противоположную, поняв, что только одна открыта, и это совершенно точно очередное испытание на прочность.       — А то. Поговорим позже, — пока за свой резкий базар я отвечать была не готова, ведь в ее силах было действительно запереть и оставить в прямом смысле жрать друг друга. — Готов?       Он, прогресс, задумчиво посмотрел на странную конструкцию входа, мутных окон:       — Ты знаешь, что там? Тут все двери закрываются, как только мы входим, — замотал он головой в попытке отыскать хоть что-то, похожее на альтернативу.       — Догадываюсь, — кисло ответила я, но все же не дала прямого ответа, умирала ли я здесь уже. — Но иного выхода-то нет. Решетки все еще железные.       — Да блять, — и получилось так смачно, что тяжело стало не кивнуть.       Я сохранилась, словив в эту же секунду его тяжелый взгляд.       Странно, что он смог себе позволить спросить меня что-то завуалированно. Но, видимо, изредка своя жизнь и преимущества дороже, чем честность.       Как же так?       Какой, все-таки, сильный контраст. Белый, преобладающий на этаже, из-за чего последний гораздо сильнее был похож на больницу в моем понимании, перестал долбить в глаза, сменившись на плесневелый камень, которым были замощено все: от потолка с грязными, мутными лампами до пола, от которого уже чисто физически нельзя было отмыть гниль и черную кровь.       Так мы зашли в газовую камеру, и, как Айзек и накаркал, дверь вмиг захлопнулась. Я осмотрела механизм близ нее, сразу давая несколько указаний:       — Смотри, тут нужна будет ключ-карта.       — И где она?       — Не знаю. Не перебивай, — вышло раздраженно. Но на сей раз это не привело его в бешенство. — Я знаю твою несдержанность. Поэтому, можешь пообещать мне, что, если выводить нас придется тебе, ты сделаешь это максимально аккуратно? Потому что иначе мы не выберемся.       — Это о какой несдержанности ты говоришь, а? — навис он надо мной — ну, попытался, ибо я не настолько низкая.       — Ты чуть не раздавил все кнопки на фотоаппарате, — любезно припомнила я наиболее приятное время на этом этаже, но не похоже, чтобы ему в ту же секунду стало стыдно. — Там ты смазал фото, но здесь можешь запереть нас навечно.       — А почему это буду я, если нас выводишь ты? — прищурился он, тем не менее не отступая.       — Это же газовая камера…       — Что?! Газовая камера? Не чувствую запаха, — перебил. Снова. Я собрала на лице строгий взгляд и послушно замолчала, образовывая паузу, которая даже ему должна была дать понять, что я недовольна. — Эй, что не так?!       — Не перебивай меня.       — Аргх, да вещай, но не молчи!       Я, все еще недовольная, прочистила горло:       — Исходя из того, что ты смог пережить электрический стул, то и тут ты будешь жить либо быть в сознании дольше меня. Так что может сложиться ситуация, что под конец придется нас вытаскивать именно тебе. Но пока газ не пущен, давай исследуем комнату, может, найдем что полезное, — я двинулась вглубь, заматываясь в куртку, ибо катакомбы и темнота навевали ощущение холода. — Понял про карту?       — Да, да. Я распинаю тебя, чтобы ты все сделала как надо, — проворчал он, скрипнув зубами. — Обещаю.       Выдохнула. Вероятно, одной проблемой меньше. Мне совсем не хотелось испытывать тот сейф на прочность от взрывов. Более того, это в игре все весело. В реальности нас бы контузило.       Хотя… трудно представить человека, способного выдержать все 2000-2400 вольт на электрическом стуле. Ладно, его сердце не остановилось, но его банально должно было поджарить. Бывало, на электрических стульях приговоренные загорались, бывало у них вытекали глаза.       Зак же — как новенький.       Ну ладно. Я даже рада, что мне не придется вести его ослепшего под ручку.       Потому что, ну, это часть моего договора. Или, как мы это теперь зовем, обещания.       Несмотря на то, что он мне больше не нужен…       Сердце затихло на миг, что-то похожее на страх впилось в пальцы.       Я делаю что?       Почему я ему все еще помогаю?!       — Эй, ты чего встала? Тебе уже плохо?       Я смерила его хмурым, очень хмурым взглядом.       Это будет последний раз, когда он понадобиться мне на этом этаже. Далее мне стоит его пристрелить.       — Ты… вернулась? — надо же, он почему-то держит в голове мою способность.       — Мне просто показалось. Нет, все хорошо, — последние слова вообще вышли шепотом.       Но почему мне, блять, кажется, что у меня дрогнет рука? Сноски: 1. Система управления электропитанием стула имеет защиту от включения, которая должна быть деактивирована непосредственно перед казнью ответственным лицом с помощью специального ключа. По одной из версий, стул может иметь один или несколько управляющих выключателей, нажатием на которые включается ток. В таком случае они включаются одновременно разными палачами, причём в действительности ток включает только один из них. Такой порядок используется для того, чтобы никто, включая самих исполнителей, не мог знать, кто в действительности осуществил казнь (по аналогии с широко известным видом расстрела, когда части стрелков выдаётся оружие, заряженное холостыми патронами).