Мэрилин

Вот уже несколько минут я переминалась с ноги на ногу, стоя напротив двери в дом Хейдена, и никак не могла решиться позвонить в звонок. Время перевалило за полночь, пока я дошла до района, в котором обосновался Джим. Гаденького такого района. Разбитые фонари, бродяги и мрачные подворотни – изнанка пресловутой солнечной Калифорнии. Здесь все не то, чем кажется. И за фасадом ухоженных богатых домов чаще всего скрывается нечто похуже, чем за хлипкой дверью с облупившейся краской и граффити «ебаный фрик» на ней. Интересно, кому так не угодил Джим? И видел ли он вообще, что сделали с его дверью? Скорее всего, ему просто плевать. Еще раз прикинув, насколько паршивой идеей было завалиться к Хейдену во втором часу ночи без звонка, да и вообще без какого-либо предупреждения, я убедилась в том, что более идиотской мысли в голову мне не приходило. Если опустить события сегодняшнего вечера, разумеется. Но что мне оставалось делать? В кармане ни гроша, светиться в городе опасно. К тому же, у Джимми даже завалялась пара моих шмоток. С другой стороны, с тех пор, как БиДжей за шкирку вытащил меня из бара, где мы смотрели бейсбол по вечерам, я с Джимом вообще никак не контактировала. Мы ведь и не знакомы толком. Так, перекинулись парой фраз на вечеринке, потусовались вместе недельку, и я исчезла без объяснений. С чего бы ему пускать меня в дом среди ночи? К черту. Будь что будет. Отбросив сомнения, я вдавила кнопку дверного звонка, отсекая пути к отступлению. К двери долго не подходили. Секунды тянулись медленно. Слишком медленно. Оставляя возможность развернуться и уйти. Но, когда я, наконец, решилась, за дверью послышались шаги, и на пороге возник заспанный Джимми. Выглядел он паршиво. Лицо еще больше осунулось и обрело какой-то сероватый оттенок. Из-под рукавов мятой застиранной футболки выглядывали тощие, словно ниточки, руки с темными следами на сгибе локтей. Господи, неужели он снова… - Мэрилин? – глухо произнес Хейден после недолгого молчания. Его глаза медленно расширились, и он отступил назад, будто не веря увиденному. – Это правда ты? - Привет, Джим, - устало поздоровалась я. – Можно к тебе? Как же я ненавижу просить. Неважно о чем. Просто язык не поворачивается, а если уж, в крайнем случае, возникает такая необходимость, слова даются с большим трудом. И я с досадой убеждаюсь в том, что вся моя независимость – это фарс, призванный заглушить истинную потребность в присутствии и участии, которых нет. - Что случилось? Опять с отцом поссорились? – пропуская меня внутрь, поинтересовался парень. – Погоди, сейчас сварю кофе. Посидим, поговорим. Есть хочешь? – с этими словами он заметался по дому, включая свет и попутно гремя посудой. - Не стоит, правда, - пробормотала я, чувствуя себя крайне неуютно от того, что заставила его встать с постели, да еще и метаться по кухне ради кофе в два часа ночи. И откуда такая отзывчивость? Очень сбивает с толку, когда все время убеждаешь себя в том, что людям друг на друга плевать. Не знаешь, как себя вести. - Джим! – беспомощно повторила я, но он будто меня не слышал. Все носился, собирая нехитрый ночной перекус из куска хлеба с арахисовым маслом, насыпал дешевый растворимый кофе в чашки, заливал кипятком, а у меня в груди что-то болезненно сжималось. Потянул за руку, усадил за стол, попутно помогая стянуть джинсовку, пока я находилась в прострации. Сел напротив. Никто не решался заговорить. Я потянулась за чашкой. Сделала глоток кофе. Горький. Горячий. По телу медленно распространялось тепло, напоминающее о нескольких часах блужданий по ночному городу. Лето, конечно, только ночи все равно прохладные. А может, все дело во мне? Мне всегда становилось зябко, когда я была сильно расстроена. - Сахара нет, - извиняющимся тоном произнес Джимми, наблюдая за моими действиями. - К черту сахар, - усмехнулась я. Только вышло как-то совсем не весело и не ободряюще. И я снова замолчала. Джим продолжал меня рассматривать, будто не веря своим глазам. Даже не притронулся к кофе. Весь его вид, еще недавно сонный, непонимающий, теперь явно выдавал взбудораженное состояние парня. Скользнув взглядом по моей шее, он помрачнел. По лицу пробежала тень, которая не осталась незамеченной, и я поспешила прикрыть волосами следы, оставленные Армстронгом. - Что, опять Торранс? – мрачно поинтересовался Джим, закуривая. - Нет. Господи, ну и зачем? Он ведь будет расспрашивать, по лицу видно. И что я скажу? Меньше всего мне хотелось врать Джимми. Я могла бы, глазом не моргнув, выдать какую-нибудь убедительную историю. У меня это всегда получалось. Но, черт возьми, он так добр со мной, что лгать ему в глаза будет высшей степенью цинизма и лицемерия. Я не могу. Но и рассказать все как есть… это просто выше моих сил. К тому же, к БиДжею это тоже относится. Я не могу, пусть даже Джиму, вот так взять и заявить, что пару часов назад чуть не переспала с лучшим другом своего отца, который старше меня на полжизни, а потом нас застукала его жена. Даже в мыслях это звучит… дико. - Мэри, ты сама не своя. Впрочем, как и в прошлый раз, но сейчас… - Джим аккуратно накрыл мою ладонь своей в дружеском жесте, демонстрируя поддержку и понимание. Рука у него была сухой и холодной. Почти невесомой, с проступившими венами. И я смотрела на нее, пытаясь понять, почему. Почему он так с собой поступает? Осознанно убивает свое тело и выжигает остатки искренних чувств? Неужели героин – это единственный способ получить облегчение, притупить ту необъяснимую боль жизни, что прячется в его глазах? Иногда я и себя ловила на мысли, что просто неспособна чувствовать радость. И даже наркотики глотала не для кайфа. Нет, у меня изначально не было столь наивных ожиданий. Просто… они помогали забыться. Всего лишь отключиться от реальности, в которую все же придется вернуться. Но даже эти пару часов безмятежности были роскошью. Как маленькая смерть после долгой мучительной болезни. Спросите, какие к черту проблемы могут быть у шестнадцатилетней девчонки? Особенно у такой как я, повидавшей мир, побывавшей на рок-концертах, не знающей недостатка в деньгах? Я и сама не знала. Пыталась понять и не находила ответа. Пока не встретила Джимми Хейдена. Ответ был в его глазах. Он был одинок. Настолько, что перестал верить, будто что-то может измениться. Он знал, что его оставили, чтобы никогда не вернуться. И никому не было дела, жив он или уже умер. Всем было просто плевать. О нем никто не скучал, не думал перед сном, не ждал с ним встречи. И он давно смирился. Но не это причиняло ему боль, не это было причиной его зависимости. Это была надежда, которую он так и не смог задушить. Человеку до конца свойственно верить в лучшее, даже если совсем не хочется. Даже если куда безболезненней ничего не ждать. Надежда, должно быть, часть инстинкта самосохранения, самого мощного инстинкта, присущего всему живому. И нам, к сожалению, тоже. Это паршивое желание быть нужным, чувствовать тепло, безопасность. Каждый из нас ищет убежища в ком-то другом. Только находят далеко не все. Отчаявшимся этот поиск вряд ли по силам. Они, как слепые котята, тянутся к живому теплу. Но они слепы и не могут понять, что правда, а что ложь. Им дорого каждое прикосновение к свету, даже если это и не свет вовсе, а блуждающий огонек, ведущий в топь. - Молчишь… - разочарованно проговорил Джим и смущенно убрал руку. - Прости, - вздохнула я. – Это… так тяжело, черт возьми! На глаза навернулись непрошеные слезы. Я закрыла лицо руками и до боли прикусила губу, чтобы не разреветься. Смысл рыдать? Ничего не изменится. Время нельзя повернуть вспять. - У тебя неприятности? – не унимался Джим. Встав из-за стола, он подошел ко мне и несмело приобнял за плечи. - Да. Я в заднице. Не хочу… - речь прервал судорожный вздох. – Не хочу говорить об этом. Я сама не до конца понимаю, что происходит. Нет. Совсем не понимаю! - Тебя кто-то обидел? – должно быть, он думал, что мне будет проще рассказать всю историю, если я буду отвечать на наводящие вопросы. Но я все еще сомневалась, могу ли открыться. Имею ли право рассказать о случившемся? Мне очень хотелось высказаться. Кому угодно. Как будто так станет легче и все само собой образуется. Но я не осмелилась. - Джим, - наконец взяв себя в руки, сказала я. – Я не заслуживаю такого слушателя, как ты. Свалилась посреди ночи как снег на голову с очередными дурацкими проблемами. Ты не обязан меня выслушивать. Мне просто было больше некуда пойти, прости. - Ты же знаешь, можешь остаться у меня. Без проблем, - улыбнулся он. – И еще… Я подняла на парня вопросительный взгляд. - Можешь ничего не рассказывать, но знай, что я всегда тебя выслушаю. - Почему? – против воли сорвалось с моих губ. Я тут же прикусила язык, поняв, что сказала грубость, но поздно. - Ты мне нравишься, - просто ответил Джимми и снова улыбнулся. На бледных щеках даже проступил едва заметный румянец. - Но… - Знаю, Мэри. Просто друзья. Я рад, что ты пришла. *** Мне приснился кошмар. Я не помнила, что видела во сне, но подскочила на кровати с бешено бьющимся сердцем и гнетущим ощущением тоски. Как будто лучилось что-то непоправимое. Однако, вопреки привычному облегчению и осознанию, что все дурное осталось во сне, неприятное чувство лишь усилилось. Потому что непоправимое случилось. На самом деле. И не известно теперь, что более мучительно: тонуть в эфемерных кошмарах или выныривать в суровую действительность. Здесь было ничуть не лучше. Здесь я собственными руками оборвала единственную нить, которая все еще поддерживала во мне желание двигаться дальше. А ведь я только осмелилась поверить, что могу все исправить. Могу заняться творчеством, с головой уйти в музыку, получать удовольствие от жизни, не прибегая к искусственным синтезаторам эндорфина. И все благодаря ему. Армстронгу с его непробиваемым оптимизмом и вечным запалом, с его нежеланием сидеть на месте, стремлением к постоянному движению и умением находить красоту в совсем уж невзрачных вещах. Это ведь он подтолкнул меня, показал, что можно и без таблеток. Все то время, что мы проводили в студии, писали каверы, слушали пластинки и болтали обо всем на свете, я даже и не думала о той гребаной заначке с трамадолом. Мне это попросту было ненужно. А теперь… Зря я все отдала Дженис. Не факт, что она не проболтается Торрансу о том, что я вернулась. Все, чего бы мне хотелось сейчас – убежать от собственных мыслей, погрузиться в спасительное забвение. Оказаться по ту сторону реальности. С кошмарами или без, это все же лучше, чем здесь. Немного успокоившись, я вновь укуталась в одеяло и постаралась заснуть. Ни черта не вышло. Перевернулась на спину, уставилась в потолок. Посеревший от старости, в трещинах. С отсветами редких фонарей, до которых не добрались вандалы. От долгого непрерывного рассматривания трещин и бликов стало казаться, что потолок вот-вот меня раздавит. Если встану выпить кофе и начну греметь чайником, проснется Джимми. А ему уж точно не мешало бы выспаться. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Кутаться в одеяло и молить о сне, которого после пробуждения не было ни в одном глазу. Интересно, как там Билли? Может быть, они все же помирились с Эдриенн? БиДжей не особо скандальный человек. Ну, почти. По крайней мере, вместо того, чтобы орать, он обычно замыкается и молчит. И нужно очень постараться, чтобы вывести его из себя до такой степени. А Эд? Впервые я видела, чтобы она пришла в бешенство… Нет. Это не мелочь. В такой ситуации не отделаться жалким «прости», «я все объясню»… Господи. Что мы наделали? Что я наделала? О чем я думала? Они женаты дольше, чем я живу. Разве можно хотя бы предположить, что у меня есть право ломать то, что строилось годами? Доверие, взаимопонимание, любовь, в конце концов? Он не мой. И даже если я решила, что только он может меня спасти, это вовсе не значит, что он должен. И что будет теперь? Что, если об этом узнает отец? Как он отреагирует на то, что БиДжей поддался сиюминутному порыву? «Поздравляю, Мэрилин. Кажется, ты угробила его спокойную безоблачную жизнь. И ради чего? Ради собственной прихоти! Потому что ты всегда добиваешься своего и плевать тебе на окружающих», - издевался внутренний голос. Порой слышать правду сродни самой изощренной пытке. Это ведь действительно так. Я не думала ни о чем. Я и предположить не могла, какие последствия могут быть у этого безумия. Сможет ли его простить жена? Поймет ли его лучший друг? Все из-за меня. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Но как бы мне хотелось оказаться рядом с ним. Уткнуться в плечо, спрятаться от всего мира в его руках. Я ведь… люблю его? От этой мысли по коже пробежали мурашки. Что ж, кажется, я обрекаю себя на вечное одиночество, и все, что мне остается – старое доброе саморазрушение. Мне ведь никто другой не нужен. Джим заботится обо мне ничуть не меньше. Только с ним я совсем не чувствую того, что впервые за всю свою жалкую жизнь ощутила рядом с Билли Джо. И я не смогу объяснить. Я не знаю названия этому чувству. Жить, не познав его, куда проще, чем ощутить однажды и потерять навсегда. Ты будешь искать его в других, но не найдешь. Ты будешь помнить… помнить его голос, его теплые крепкие руки, его глаза, в которых можно прочесть так много, и все остальное будет казаться дешевой подделкой. А он… он такой же человек, как и все остальные. Только остальные не смогут так же. Ни за что на свете. Безысходность. Тяжелая мучительная безысходность давила на грудь и не давала уснуть. И я все же позволила себе слезы. Тихо всхлипывая, пока никто не видит. Пока можно свернуться в комок под одеялом и позволить себе побыть ребенком. Еще немного. Чтобы наутро снова стать непробиваемой и неприступной. Снова отпускать идиотские шутки и прятать за ними жадное голодное желание быть маленькой и слабой без самопрезрения и угрызений совести. Но это будет потом. А сейчас…