Try me, betray me, save me

Уэйд просыпается с осознанием того, что Питер не объявится. Не позвонит, не напишет, и уж, тем более, не придёт. Всё-таки Уэйд вчера проебался. Но в его оправдание можно сказать, что он был уязвлён. И очень хотел отплатить Пауку его же монетой. Вот и вылезла его сучья мстительная сущность, получите и распишитесь. А Паук уже привык игнорировать его, когда хотел наказать. Игнорировать до тех пор, пока Уэйд не прибежит к нему с настойчивыми извинениями. Потрясающая из них пара. Только в этот раз Уэйд не прибежит. Сожмёт кулаки, стиснет зубы и будет ждать. Вот и посмотрим, у кого нервы сдадут раньше. У вселенной оказываются свои планы на их разборки. Ребятки Уэйда как раз заканчивают своё очередное липовое ограбление, когда Уэйд слышит деликатное покашливание за спиной. — Сдадитесь добровольно или мне придётся тратить на вас остатки сил? — спрашивает Паук своим максимально доброжелательным голосом. Дэвид и Генри замирают как вкопанные. Смотрят на Уэйда, чтобы понять, что им делать. Наёмник устало вздыхает и закатывает глаза. — Пойдёшь куда шёл добровольно или мне придётся тратить на тебя остатки хорошего настроения? — спрашивает он в тон Пауку. Спайди ведь не собирается на самом деле с ними сражаться? Они воруют мусор, специально размещённый тут ими со Старком. С другой стороны, им всё ещё нужно держать своё прикрытие. Поэтому вряд ли Паук просто так развернётся и уйдёт. А, значит, придётся немного помахать кулаками для вида. Уэйд едва успевает увернуться от мощного пинка, который намеревается отвесить ему Питер. Ого. Или не для вида. — Неужели ты ещё дуешься, детка? — воркует Уэйд, медленно обходя Спайди. — Пора уже зарыть топор войны. — Дуюсь? Я? Да что ты… Всего лишь мечтаю никогда больше тебя не видеть и о тебе не слышать. Но я, кажется, хочу слишком многого от этой жизни, — елейно цедит Паук в ответ и тоже его обходит, недальновидно поворачиваясь спиной к детишкам. Кстати, детишки… Дэвид бросается вперёд, но Уэйд останавливает его, вскидывая ладонь. — Уходите. Дяде Пулу надо кое-что перетереть с дядей Спайди. До Генри доходит быстрее. Он хватает товарища за запястье и тянет прочь. Паук оборачивается к ним всего на мгновение. Для вида пытается выстрелить паутинкой. Для вида? Уэйд успевает сбить его с ног, и паутина намертво приклеивает их друг к другу. — Нужна помощь, босс? — кричит Генри. И если б Уэйд верил, что пацан способен на ехидство, он бы услышал ехидные нотки в его голосе. — Мотайте уже отсюда, — рявкает он. Спайди под ним бьётся, как раненая антилопа, и очень больно заезжает Уэйду по нежным частям. Его запястья прижаты к животу Уэйда в неудобной манере. У Уэйда руки относительно свободны, если бы только Паук перестал брыкаться хоть на минуту и дал ему достать катану… — Знаешь что, — хрипит Уэйд. — То, что я бессмертный, не значит, что мне не больно получать по яйцам! Успокойся, пожалуйста! — Ооо, так тебе больно, — цедит Паук и скидывает наёмника с себя. — Бедняжка! Жаль ты под маской не можешь увидеть моих слёз жалости. Теперь они оба лежат на боку лицом друг к другу, и Уэйд пытается дотянуться до катаны, но Паук делает ещё одно усилие и переворачивает их обоих, оказываясь сверху. — Да, вот так, — цедит Уэйд. — Лучше поёрзай по моим яйкам, только не жалуйся потом, что сидеть неудобно. Паук пытается оттолкнуться от него, но выходит только хуже. Уэйд и впрямь начинает возбуждаться. — Ты мне отвратителен, — говорит Питер. — Да, я знаю, я сам себе отвратителен, — Уэйд легко пожимает плечами. — Можно я уже нас освобожу? Не то чтобы я был против такой близости… — Ах, вон оно что. Уже не против? Паук держит голову на весу, и ему явно неудобно вот так. — А совсем недавно ты был очень даже против. Это зависит от фазы луны? — Знаешь что! — не сдерживается Уэйд. — Да, я поступил как мудак. Прости меня за это. Извинения получаются какими-то вызывающими, и Паук не упускает возможности за это уцепиться. — Ещё скажи, что я сам виноват, — огрызается Питер. — Не скажу! Но чёрт, Спайди! Питер шипит на него, когда Уэйд кладёт ладони ему на спину. — Слушай меня, — командует наёмник. — Послушай, ну пожалуйста. Уэйд проводит по спине выше. Оглаживает плечи. Обхватывает лицо Паучары. — Я знаю, что ты хотел как лучше для меня. Но есть грань между тем, чтобы заботиться о чьих-то интересах и решать за него. Ты её пересёк. И в этом твой проёб. Паук стряхивает его руки, но деваться ему особо некуда. И держать голову на весу он уже устал, так что он тяжело валится на Уэйда. И больше не дёргается. — А я слишком разозлился и выместил на тебе свою злость. Это мой проёб. — Ты не считаешь, что проебался больше, чем я? — бесцветно спрашивает Паук. — Заняться со мной сексом, только чтобы уязвить меня посильнее. Это подло, Уэйд. — Воу-воу-воу! Кажется, мы совсем капельку друг друга не поняли. — Мне всё равно. Освободи нас и иди куда шёл. Уэйд перекатывается, нависая над Пауком. Упирается локтями по обе стороны от его головы. — Ну нет, булочка. Всё, что я сделал, я сделал не для того, чтобы тебя уязвить, унизить или бог знает что ещё. Я хотел сделать тебе хорошо. Питер, я… — последнее он говорит шёпотом и больше не поднимает голос. — Прости, что ушёл. Я не должен был. Но это был импульс, я не планировал оставлять тебя. — Ты теперь что угодно скажешь, — фыркает Паук. — А с каких пор мы не верим друг другу на слово? — Я никогда не верил на слово тебе, Дэдпул. И это было бы очень обидно, если бы Уэйд не уловил знакомые подначивающие интонации. — Взаимно, Человек-Паук. Мне всегда говорила мама — не доверяй мужчинам с красивыми глазами и шикарными задницами. До добра не доведут. — Вот ты меня до добра и не довёл. — Ооо, я так люблю твои оскорбительные комплименты, Паучок. Уэйд выуживает из кармана заточенный нож и разрезает паутину. Но не спешит вставать со Спайди. — Я всё ещё мечтаю, чтобы ты исчез из моей жизни, — признаётся Паук. И тоже не шевелится. Только высвобождает руки из неудобного положения. — Я знаю, — отзывается Уэйд, сглатывая застрявший в горле ком. — Я надеюсь, что ты также знаешь, что на самом деле это не правда. — Знаю. Где-то в глубине души, под слоями ненависти к себе и неуверенности, он всегда это знал. Уэйд встаёт и протягивает Питеру руку, чтобы помочь подняться. Но тот вскакивает сам. Разминает затекшие плечи и оглядывается по сторонам. Детвора успела смотаться. — Так что? — спрашивает Уэйд. — Что? — Это я спрашиваю. Паук тяжело вздыхает. То ли от того, что вопрос слишком сложный. То ли от того, что Уэйд слишком тупой. — Ладно, мы оба переборщили, но ты переборщил сильнее. Счастлив? А пару минут назад его готовы были отпиздить ногами. Кое-кто меняет свои решения, как девчонка меняет наряды… — Если ты сейчас начнёшь петь Кэти Пэрри, я ухожу, — предупреждает Паук. — Или на самом деле отпизжу тебя ногами. — Эй! — Уэйд выставляет вперёд указательный палец. — Если ты имеешь что-то против Кэти Пэрри, лучше скажи сейчас, пока мы ещё не женаты и у нас нет детей. — Ничего не имею против, даже наоборот. Но если ты собираешься растить наших детей исключительно на попсе нулевых — я отберу у тебя родительские права. Уэйд прикладывает руки к груди. — Такого ты обо мне мнения?! После всего, что между нами было, ты ещё хоть на секунду можешь предположить, что я начну их обучение с чего-то меньшего, чем попса семидесятых? Питер смотрит на него убийственно долго, и Уэйд готов поклясться, что засранец улыбается. — Да, ты прав. Прости, что сомневался в твоём дрянном вкусе. Уэйд усмехается. И позволяет себе шагнуть ближе. Паук не пятится от него. — На твоём месте я бы не стал называть мой вкус дрянным. Или уточнил бы, что дрянной вкус у меня только в музыке, малыш. — Не только в музыке, — смеётся Пит. — Если начать перечислять… Он дразнится и нарывается, а Уэйд даёт ему нужную реакцию. Потому что он не в том положении сейчас, чтобы диктовать свои правила. — Да, ты прав. Напарников я тоже выбираю себе хреново. — Хорошо тогда, что мы не напарники. Он уворачивается от щелчка по носу. — Ладно, — говорит Паук наконец, делая шаг в сторону. — Мне пора. У Уэйда будто воздух выбивают из лёгких. Он открывает рот, но выговорить что-то удаётся с трудом. — Т-ты… не останешься? Он откашливается и продолжает уже более уверенно. — Я имею в виду, если у тебя нет супер-срочных дел, конечно. Просто тут недалеко до меня, и… Паук отворачивается и неловко трёт шею. — Вообще-то, я всё ещё немного злюсь, — признаётся он. — И не уверен, что хочу опять на тебя запрыгивать, пока не остыну. — Боишься, что я окажусь так хорош, что ты забудешь все обиды? — подъебывает Уэйд. Судя по всему, попадает в точку. — Ну блин, Паучара… Просто возьмём еды и посмотрим тупые телешоу. Или в приставку поиграем. Вообще-то, я по тебе скучал. На удивление, срабатывает. Паук заметно расслабляется. Опускает скрещенные на груди руки. И даже грустно вздыхает. — Ладно. Только руки не распускай. — Кхм… Вообще-то, это ты всегда распускаешь руки. — Я и передумать могу. Уэйд закидывает руку ему на плечо и увлекает за собой. — Я готов рискнуть. Справедливость превыше всего! Питер смеётся, и в данный момент Уэйду ничего больше не нужно от этой жизни. *** Паук так забавно отползает от него на край дивана, что у Уэйда появляется желание нарочно придвинуться ближе и посмотреть, что Питер будет делать. Но он не придвигается. Любуется издалека на по-домашнему милого Паучка, снова сцапавшего у него футболку. Ту же самую. Уэйд предложил отдать её, раз уж Питеру она так понравилась. Но тот только покачал головой и сказал, что это будет уже совсем не то. Что подразумевалось под «то», Уэйд так и не понял. Уэйд игнорирует телевизор и пялится исключительно на Питера. Слишком откровенно, кажется. Питер поворачивается к нему, но не выглядит ни смущённым, ни возмущённым. Наоборот, он тепло улыбается и кивает на экран. — Она очень красивая. Правда? Уэйд нехотя отрывается от острых скул и мальчишеских вихров — потому что, знаешь, кто ещё красивый? — и прослеживает за его взглядом. Да, девочка ничего. Большие грустные глаза, классные волосы. И вся она такая хрупкая и нежная, будто и не от этого мира совсем. Уэйд бы такую обязательно сломал, сам того не желая. Он потому и старался всю жизнь избегать хрупких девочек, чтобы не портить их. И не портить им жизнь. Все его возлюбленные могли как следует наподдать в ответ, когда судьба била их по ебалу. А нежные девочки оставались заботливым мальчикам. Таким, которые могли их защитить и уберечь. Таким… Таким, как Паук. Значит, вот в каких влюбляется Питер? Что ж… Посмотрите на Уэйда и найдите десять отличий. — Красивая, — выговаривает наёмник, тяжело сглатывая. — Интересно, натуральная блондинка? — Она напоминает мне… кое-кого из прошлого. Бинго. Сестра? Подружка? Бывшая жена? Как всё-таки мало он знает о Питере Паркере. Кроме того, что он был когда-то бедным и работал в газете, а теперь он богатый и до сих пор зашивает рассыпающиеся в труху носки, вместо того, чтобы их выбросить. — Что-то ты совсем загрустил, — замечает Уэйд, касаясь сжавшейся в кулак ладони. — Пора баиньки? Но Питер всё смотрит в экран, хотя сцена давно сменилась, и его девочки больше нет в кадре. На Уэйда он, кажется, совсем не обращает внимания. — У тебя есть лишнее одеяло? Я хочу остаться тут. Уэйд отдёргивает руку и отворачивается, чтобы скрыть своё выражение лица. Но Питер и не смотрит в его сторону. — Можешь занять кровать, — предлагает Уэйд. — Я тут посплю. Питер наконец поворачивается к нему. И медленно качает головой. Уэйд замирает в дверях спальни, в последний раз оглядывая завернувшегося в плед Питера. Его гложет какое-то нехорошее предчувствие, но, возможно, это просто нервы. Это не нервы. Уэйд просыпается мгновенно, как если бы его окатили ледяной водой. Питер не кричит, но Уэйд всё равно слышит его стоны, слышит слёзы в его голосе, слышит, как он зовёт её по имени. — Гвен, пожалуйста, нет... Уэйд теряется на мгновение, потому что он никогда не был тем, кто забирает кошмары. Он был тем, кому они снятся. Он не знает, что делать, но не делать ничего просто невозможно. Питер выпутался из одеяла и мечется на узком диване. Пальцы до боли сжимаются в кулаки. Уэйд опускается перед диваном на колени и осторожно касается плеч Паучка. — Эй, малыш. Проснись, — говорит он тихо. — Питер! Давай, открой свои чудесные глазки и посмотри на меня. Питер просыпается со вскриком и резко садится. Уэйд тут же поднимается, обхватывая его за плечи. — Тихо, тихо, всё хорошо… Это был кошмар, это закончилось. Он старается звучать успокаивающе, но дурацкий скрипучий голос всё портит. Наверное, он пугает Питера ещё сильнее. Потому что тот хватается за его руки и пытается то ли выпутаться из них, то ли притянуть Уэйда ближе. — Всё хорошо, малыш. Я с тобой. Слабое, должно быть, утешение. Но это единственное, что Уэйд может ему предложить. Зато, как говорится, бесплатно. Питер утыкается носом в его бицепс. Тяжело дышит и пытается справиться с дрожью. Но не плачет. Наконец он отводит руку Уэйда в сторону и говорит тихо: — Прости, что разбудил. Он всё ещё дрожит, и Уэйд накидывает ему на плечи скинутый на пол плед. Питер вцепляется в него, подтягивает колени к груди. — Пошли на кухню. Молоко с печеньем кого угодно приведёт в себя. Питер следует за ним без возражений. Опускается на стул, всё ещё зябко кутаясь в плед. И молчит, пока Уэйд греет молоко. — Я… кричал? — спрашивает наконец Питер, когда Уэйд ставит перед ним стакан и тарелку с печеньем. — Ты звал Гвен. — Я ведь знал, что так выйдет. Эта девушка была так на неё похожа… Надо было уйти домой. Извини, что напугал. — Эй. Уэйд обходит стол и приближается к Питеру. Кладёт ладонь ему на щёку, заставляет поднять на себя взгляд. — Не извиняйся. Не за это. Не передо мной. Я знаю, каково это — просыпаться из-за кошмаров. Оказываться совсем одному в темноте. И остаток ночи лежать, пялясь в стену, потому что боишься снова закрыть глаза. Я знаю, каково это, Питер. Слишком хорошо знаю. Питер льнёт к его ладони. На мгновение. Потом отворачивается и кивает. Возвращается к своей кружке. Уэйд садится напротив и тоже пьёт. — Она была моей первой любовью, — говорит вдруг Питер, не поднимая глаз от кружки. — Я убил её. У Уэйда непроизвольно открывается рот. Он не говорит ничего, потому что не знает, что может сказать. И ничего не спрашивает. Не уверен, что имеет на это право. Но Питер сам продолжает. Он говорит, и говорит, и говорит. О Гвен, о Гарри, о своих родителях, которые погибли так давно. О дяде и тёте. О радиоактивном пауке. О докторе Коннорсе. О том мосте, где они с Паучком частенько коротали время за едой и беседой. О том, что именно с этого моста Зелёный Гоблин скинул его возлюбленную. И о том, что случилось после. Глаза у него сухие, а вот Уэйд того и гляди заплачет. Когда Питер замолкает, в нем явно кипит что-то ещё. Наметанный слух сразу улавливает пробелы, несостыковки и мелкие попытки скрыть некоторые факты и имена. Но это совсем не важно. То, что Питер рассказал ему, значит многое. Значит всё. Это лишь часть истории. И Уэйд не знает, хочет ли услышать остальное. Готов ли услышать. Но это и не ему решать. За окном уже светлеет. Питер выглядит совсем измотанным в утреннем свете. Но, в то же время, не таким убитым, как раньше. — Можем ещё поспать пару часов, — говорит Уэйд. — Я не рассказывал тебе, но у меня есть ещё одна суперспособность. Питер щурится, поднимая на него взгляд. — Это какая же? — Рядом со мной всем снится только ебаный бред и никаких кошмаров. Проверено на… Он начинает загибать пальцы на руках, а когда загибает все десять, Питер останавливает его. — Не уверен, что хочу это знать. Он слабо улыбается. И позволяет Уэйду взять себя за руку, увести в спальню и уложить на кровать. Просыпается Уэйд один. Облюбованная Пауком майка лежит на пустой половине кровати, сверху на ней записка. «Не стал тебя будить. Спасибо за всё. Позвони, как соскучишься. — Паучара».