300 кругов ада.

— Ну что, Чимин-а, попался? Грубый голос пересёк все возможные и невозможные пути отступления. Интонация давала понять, что парня ждали, и ждали не просто для того, чтобы поболтать. Это было фактом, от которого у Чимина в принципе должна была начаться паника, но спокойствие не покинуло парня даже тогда, когда он почувствовал, как темнота неосвещённой комнаты обволакивает его в холодный и неуютный кокон. Прошло уже солидное количество дней с первой встречи Хосока и Чимина, достаточное для того, чтобы перевернуть жизнь последнего с ног на голову и вывернуть его принципы, его мысли и его душу наизнанку. Каждый раз, когда младший оказывался в неизменно тёмном кабинете старшего, у него зарождалось желание отбиться от рук, показать, что никто и никогда не сможет подмять его под себя. Это были лишь остатки того гордого Чимина, выступающие против его проявившейся сущности, которую он не хотел принимать. Чимина, который теперь позволяет Хосоку делать с собой немыслимое, и ещё получает удовольствие от этого. Как? Почему? Он сам не мог понять. Просто с Хосоком легче, перед ним можно опуститься на колени, чтобы сделать минет, с ним можно попытаться не грубить и не показывать зубы. С ним хочется делать то, что он счёл бы унизительным раньше. А ведь Чимин уже знал, кто он такой. И всё равно относительно присмирел не из-за статуса. Он всё ещё плевал на всех сильных мира сего одновременно с одной очень высокой горы, но его ненависть к главам и богатым сволочам каким-то образом Хосока не касалась. Кроме всего этого, он же должен был влиться старшему в доверие и сделать так, чтобы не надо было больше бояться за свою жизнь и прятаться от одной надоедливой до глазного тика группировки. Да, всё должно было идти как раз по такой схеме, но почти несуществующий план ещё в самом начале был дебильным, а в середине он стал уже крайне смешным. Ведь чем больше Чимин узнавал о Хосоке, тем сильнее он убеждался в одном. Он сделает то, что хочет. Он не поддаётся влиянию, сочувствию, чувствам. Но Шуга. Что у него с Шугой? Только секс, или всё же король не настолько бесчувственный, каким хочет казаться? Что-то не вяжется, чего-то не хватает. Без основы невозможно построить хоть какую-то конструкцию, а Чимин понимал, что именно этой основы не было, и поэтому всё проваливалось в землю при малейшей попытке опереться. Только непонятно, как подобраться к основе, так, чтобы не подорваться на минах, расставленных около неё. Почему дьявол толкает парня к тому, кто выглядит как ангел в тот момент, когда улыбка оседает на мягких губах? — Я не виноват, — Чимин размеренно ответил, стараясь дышать равномерно и не поддаваться панике, одновременно замечая, что улыбки нет и в помине. — И я не хочу брать на себя эту вину… — Давай договоримся раз и навсегда, — Хосок теперь возвышался над ним в темноте, не касаясь и только твёрдо донося до Чимина информацию. — Если я говорю, что ты виноват, то ты виноват. «Нет» — крайне непозволительное слово, которое может привести тебя за ручку к печальной развязке. И если ты думаешь, что тебя что-то спасёт, то ты ошибаешься. Усвоил? На Чимина его слова действовали магическим образом. Он усваивал, впитывал, обрабатывал и невольно впечатывал в своё сознание навсегда. Ему не хотелось признать это, но Хосок — король. Да, он не тот стереотипный дядька с седой бородой и золотой короной на голове, весь разодетый в пух и прах. Но он король, в руках у которого многое. Многие объекты, решения, жизни. И жизнь Чимина, наверное, тоже. Чимин хотел думать, что лишь наверное. — Усвоил, — он негромко ответил, борясь с самим собой. Казаться покорным всё ещё давалось ему с огромными усилиями, так как он, как уже давно известно, не признавал власть. Особенно власть кого-то над собой, потому что повелевать Чимином было запрещено его собственными законами, как моральными, так и аморальными. Однако власть Хосока приходилось понимать и принимать, иначе ему было не выжить. А умирать не хотелось. Особенно сейчас. — Славно, — Хосок тогда всё же дотронулся до младшего, мягко гладя его подбородок и поднимая его голову, затем медленно опуская большой палец вниз по дёрнувшемуся кадыку. — Так скажи мне, ты виноват? — Да, я… — Чимин опять сглотнул, не в силах противостоять действию прикосновения. — Я виноват. — И как мне тебя наказать, м? — вкрадчивый, казавшийся спокойным голос. Чимин не ответил, пребывая в странном состоянии. И вроде хотелось попытаться хоть гордости ради брыкнуться или же съязвить, потому что это было бы так к месту, так в духе младшего, хотя бы перед смертью не предавать свои принципы. Но вроде также хотелось и отдаться в руки старшего, насовсем, чтобы тот решил его судьбу. Насколько сильно тело Чимина хотело освободиться от бремени тюрьмы и повседневных отвратительных рож, представить сложно. Он тонул в грязном водовороте, сделанном из крови и пота, и хотелось очиститься. И почему-то Чимин был уверен, что очистить его сможет Хосок. Если и погибнуть от чьей-то руки, то только Хосока. Нет. Нет! Что за идиотизм? Чимин тряхнул головой и мысленно выругался. Нет. Сдаваться ещё рано. Умереть — это крайний выход, и это решение он примет сам, если надо. В тот момент Чимина словно выбросило назад в реальность. К мучительным, но точным мыслям, к неправильным решениям и болезненной упрямости, так же как и отчаянной гордости. Никто. Никогда. Не возьмёт жизнь у Чимина, кроме его самого. Разве не ради этого Чимин и пошёл на всё это? Ради жизни? Ради того, чтобы не потерять эту чёртову жизнь? — Не знаешь, да, крошка? — усмехнулся старший. — Зато я знаю. Ты пойдёшь к Шуге и предстанешь перед «Deceptio». — Меня убьют, — говорить «нет» было страшно. Но не страшнее гарантированной смерти. — Ты заслужил, — без сожалений, без милосердия. — Я… — Чимин нервно взъерошил свои волосы, собираясь с мыслями и набирая слова, уже лежавшие тяжёлым камнем где-то в районе груди. — Я не хочу умирать, я не готов к этому. Помогите мне, пожалуйста… Он знал, что унижается. Но также знал, что Хосок — его единственный шанс. В тот день его чуть было не поймали в зале, когда всех проверяли на наркотики. Он еле унёс ноги, благодаря тому, что тот самый Хосок появился из ниоткуда, что стало его соломинкой, за которую пришлось с силой ухватиться. — Думаешь, ты мне настолько нравишься, что я стану тебя прикрывать? — он рассмеялся так искренне, что Чимин дёрнулся. — Проснись, крошка. По сути, ты попытался манипулировать мной. Ты ведь поэтому появился в тот день в моём кабинете, так ведь? Смело, признаю, очень даже. Но безрассудно. Чимин уже понял, что Хосок очень проницателен, и даже не пытался врать. Он кивнул, не поднимая глаз на короля, пытаясь собраться с мыслями и выдвинуть хоть слабый, но аргумент, который выкупит его жизнь. — Но всё уже по-другому. Господин, — Чимин всё ещё не привык к такому обращению, хоть и выстанывал его днями и ночами. — Я не знаю, как убедить вас в искренности моих слов, но я хочу остаться с вами настолько же, насколько хочу жить… — Перестань тянуть сопли, тебе не идёт, — резко прервал его Хосок, отворачиваясь и прикуривая. Чимин только стоял и смотрел в его спину, медленно закипая, несмотря на то, что оставили его всего лишь на медленном огне. — Не идёт? — он нервно хмыкнул и махнул головой. — А что мне идёт, не подскажете ли? Неуважение к вам, может быть? Только, вот незадача, в таком случае моя жизнь непременно сократится на херову кучу лет. — Да, всё так, — он повернулся и остановил тяжёлый взгляд на взвинченном парне. — Более того, она уже сейчас стремительно сокращается. — Отлично. Офигенно, блять, — Чимин уже не контролировал себя, фильтры откинуло куда-то глубоко и далеко. Хосок затянулся и медленно вдохнул и выдохнул. Дым всегда успокаивал его. Только он и удерживал Чона от того, чтобы не решить розоволосую проблему по-быстрому, даже не давая Шуге шанс самому разобраться. Хосок на самом деле хотел отправить Чимина к группировке, как только он узнал, что именно этот парень — тот, кто нанёс одному из группировки ножевое, но кое-что поменялось. Юнги кое-что поменял, и теперь Хосок вдыхал дым для того, чтобы сдержаться и не перейти к нежелательным действиям, в результате которых в его руках будет несколько трупов. Окровавленных. Возможно, один из них будет даже в нескольких частях. Сигарета медленно превращалась в смятое нечто из-за длинных тонких пальцев, что беспощадно сминали её и бросали на пол, пока тёмные глаза наблюдали за Чимином, который из вездесущей коробки Хосока вынимал что-то. Тот затем закрыл её и вернулся к старшему, становясь перед ним и глядя в глаза. — Прошу… — он замялся и опустил взгляд. — Нет, не так. Чимин опустился на колени и протянул к Хосоку обе руки. В одной был ошейник, а в другой — наручники. Он сглотнул и произнёс, тише и мягче, чем обычно: — Накажите меня, господин, — его голос не дрожал, в отличие от рук. — Сделайте меня своим. Прошу вас. Его сущность выла в агонии, но Чимин умело заткнул её и заставил тоже склониться перед самым страшным человеком, которого он встречал. Самым опасным и самым красивым, но жестоким. Он поклялся себе ещё давно: никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не позволить ошейнику оказаться на шее. Этому символу подчинения, символу слабости и трусости. Но клятва в ничто перед испепеляющим взглядом, перед опасностью в лице безжалостного хищника. Зачем? Всё просто. Чимин знал, что хищники оберегают то, что принадлежит им. Это единственный выход. — Хей, Чимини, ты что творишь? Мальчик со смехом поднимался по канатной сети, при этом смело свешиваясь с неё, пользуясь всего одной рукой. Его растрёпанные волосы развевались на ветру, а майка, некогда белая и чистая, теперь была сероватой. — Это же так здорово, Джиёни! Попробуй и ты! — он помахал другу, нерешительно стоящему у подножия. — Ты упадёшь, дурак, — но мальчик в очках тоже смеялся, качая головой. — Давай лучше сыграем в игру! — Давай, только я всё равно хочу добраться до верхушки! — ручки уверенно перебирали сеть, поднимаясь всё выше и выше. — Ну ладно, — Джиён поправил очки и спросил. — Давай в или-или. Но трудные вопросы только! — Окей, давай ты первый! — Упасть на голову с этой штуковины или никогда больше не лазить по ней? — Упасть, — Чимин был уже почти у верха и теперь осторожно поворачивался так, чтобы сесть, свесив ноги с края. — Теперь я! Тюрьма или чтобы тебя поймал тот злой дядя с метлой? — Блин, Чимини, он нас услышит! — Джиён поёжился и искоса посмотрел на мужчину, слыша на фоне смех друга. — Не знаю, наверное тюрьма. Ну хорошо, я тоже тогда задам тебе очень трудный вопрос! Смерть или лишение свободы навсегда, чтобы ты никогда не мог делать то, что ты хочешь? — Пфф. Смерть, конечно, — мальчик сидел на верхушке канатной сети, без страха смотря вниз на друга. — Почему? — Потому что нет смысла жить, когда нельзя делать то, что хочешь. Чимин смотрел уже не на друга, а вдаль. С высоты видно всё. Сосед, выходящий с зелёным пакетом из соседнего подъезда, машина, которая пытается припарковаться, да даже магазин на углу, который обычно нельзя разглядеть из-за забора, — всё казалось ближе, доступнее и меньше. Хотелось забраться ещё выше. — Джиён, как насчёт крыши? — мальчик подмигнул, слезая. Чимин всё ещё держал в руках ошейник и наручники, но уже не с такой уверенностью. Куда делся тот самый мальчик, кто так уверенно шагал вперёд и ввысь, кто дрался со старшеклассниками за возможность сесть за любой стол в столовой? Чимин закрыл глаза, когда из левой руки ошейник перешёл в руки старшего. Через секунду он ощутил за собой движение и предмет оказался у его шеи. Щелчок. Всё. Жалко, что в реальности жизнь всё же оказывается дороже принципов. Жаль, что дети иногда сильнее взрослых. Жаль. Через ещё пару секунд Хосок уже был у стола, наливая себе виски. — Обсудим? Чимин посмотрел на него снизу вверх и кивнул, поднимаясь на ноги. — А, нет, я не позволял тебе встать, крошка, — он усмехнулся, наблюдая за изменившимся выражением лица младшего. Но тот покорно остался на коленях, тихо скрипнув зубами. Как же унизительно, чёрт, как отвратительно. — Так вот, дорогой мой новоиспечённый сабмиссив, — глоток виски, и Хосок продолжил, — добро пожаловать в ад. Чимин сглотнул, пытаясь не думать о том, что смерть, может, всё равно была бы лучшим вариантом. Но теперь уже поздно вставать и держать гневную речь, потому что с ошейником это будет смотреться нелепо. Он не хочет лечь в гроб с ошейником. — Мм… Спасибо? — ответил Чимин, приподняв бровь. Он не знал, что сказать на такое своеобразное начало речи, но язык так и чесался. — Первое правило: не говорить, когда тебе не позволили. Второе: что касается тебя, лучше не говорить вообще, а также не двигаться. Чистосердечный совет, — он встал и подошёл к младшему впритык, вызывая у того нервную реакцию, заключающуюся в том, что парень попытался отпрянуть. Неуспешно, к слову. Со спины к нему прижалось другое тело, а холодные белые пальцы обвились вокруг шеи, как змейки. Чимин не успел повернуться, как на ухо опустились губы, произнёсшие лишь два слова: — Привет, Пак. Шуга. У Чимина перекрыло дыхание, когда пальцы немного сильнее сжали горло. Он хотел разжать хватку, но руки перехватил Хосок и заковал в наручники, усмехаясь. — Терпи, крошка. Почувствуй будущее на вкус. Чимин ещё никогда не чувствовал себя более беззащитным, как в тот момент. Но он попытался поймать те крупицы воздуха, что проходили до лёгких, и доказать себе, что этого достаточно, чтобы дышать. Чтобы жить. Вскоре хватка ослабла и одна рука переместилась на переднюю часть горла, всё ещё придавливая, а вторая начала медленно расстёгивать пуговицы на одежде. Хосок за это время опять сидел за столом, медленно и спокойно попивая виски. Он увидел, что в комнату зашёл Юнги, как раз в тот момент, когда Чимин протягивал Хосоку ошейник и наручники. Чон собирался отказаться и по-быстрому решить все проблемы, но один взгляд на Шугу заставил его передумать. Тот прятал взгляд, но казался всё таким же, как и до этого, лишь немного озадаченным Чимином. И именно поэтому Хосок встал и надел на Пака ошейник. Если позволить надеяться на спасение, то крылья вырывать будет занимательнее. И теперь он наблюдал за тем, как Юнги собирался вывернуть младшего органами наружу, как тёмные глаза его малыша наполнялись чёрной злобой и желанием убивать. Похоже, тот факт, что розоволосый перепутал Чонгука с шашлычком, группировке не понравился, и Шуга только собирался мстить. Что ж, Хосок позволит. Он не жадный, и поделится своим новоприобретённым нижним. Но плату за пользование тоже возьмёт. За это время Шуга уже впился зубами в нежную шею, оставляя не просто засос, а прокусывая кожу до крови. Чимин дышал через раз, а Юнги теперь схватил его волосы в охапку и потянул на себя, заставляя младшего прокусить собственную губу от боли и упасть спиной на пол. Глаза испуганно наблюдали за движениями Шуги, пытаясь предугадать, что он сделает. Хотелось сказать хоть что-то в свою защиту, хоть что-то, но Чимин внимал совету молчать. Однако никакие высшие силы не могли подготовить его к тому удару в челюсть, что задал ему взбешённый Юнги. Зубы клацнули, а защититься было невозможно, так как старший предусмотрительно наступил на цепь от наручников. Чимин закрыл глаза, когда второй удар пришёлся по животу ногой, а затем опять в лицо. Он попробовал перекатиться на бок, чтобы защитить хоть как-то лицо, но не тут-то было. Верх оказался содран, две последние нерасстёгнутые пуговицы отлетели к чертям. Юнги задумался, подошёл к заветной коробке и, даже не копаясь, вынул первую попавшуюся плеть. Пока он это делал, младший успел приподняться и отползти подальше, к стене, пытаясь встать и хотя бы убежать, но в мозгу звенело о том, что теперь дверь точно заперта. Надежда выжить была всё бледнее. Юнги в пару шагов пересёк расстояние между ними и, не целясь даже, хлестнул. Удар прошёлся по боку и части руки, а Чимин дёрнулся. Следующий опалил грудь, а затем его перевернули и удары начали сыпаться на спину и уже обнажённую задницу. Упираясь лицом в пол, он думал лишь об одном. Как долго он выдержит, чтобы не испустить ни звука? Ответ пришёл сам собой, когда Юнги присел над ним и провёл плетью между половинок, а затем и у отверстия. Рукояткой. — Пожалуйста, — Чимин не сдержался, чувствуя, как его анал сжимается и предчувствует пиздец. — Не надо. Прошу, я не выдержу, пощадите меня… — А ты думал о том, насколько это больно, когда ножом протыкается плоть? Нет? — рукоятка надавила, создавая реальную панику. — Я прошу прощения, я не должен был это делать, никогда, и я раскаиваюсь, — ложь, но во имя спасения, во имя жизни. — Пожалуйста, простите меня, позвольте искупиться перед Голдом. Но он почувствовал, как рукоятка протыкает его, и некрасиво вскрикнул, пытаясь сойти с неё, пока ещё не поздно. У него получилось, что разозлило Юнги, и он ногой придавил поясницу младшего, фиксируя его этим к полу. Он взял в руки нож из кармана и, повернув Чимина на спину, присел и помахал им у него перед глазами. — Знакомо? Чимин сглотнул и сухими губами прошептал: — Прости меня. — Поздно. Тогда Пак посмотрел прямо киллеру в глаза и всё так же тихо, но уже обречённо-зло выдохнул: — Встретимся в аду, Шуга. Буду ждать. Юнги не чувствовал ничего, кроме желания засунуть лезвие поглубже в лживую глотку и заставить проглотить его целиком, наблюдая, как кровь окрашивает красивое лицо в тёмно-красный, пока Пак задыхается в ней. Но крепкие руки схватили белые запястья и с силой сжали.