300 кругов ада.

Потерянный, непонятно на кого уже злящийся парень, пошатываясь, бродил по коридорам тюрьмы, стараясь не попадаться на глаза сторожам. Чонгук и сам почти не понимал, почему так резко отреагировал на обвинения. Почти, потому что он не дурак. Или не совсем дурак, если точнее. Он осознавал, что характер у него не самый миролюбивый и что гордость кусала изнутри, не позволяя пойти на попятную. Но он не мог слишком сильно на себя сердиться, хоть он, по сути, виноват. Он не смог остановиться в тот момент, даже зная, что за это ему потом стукнут по башке, и да, это было глупостью, причём совершенно ненужной. Но злость по отношению к Намджуну, наоборот, охватывала полностью, подбрасывая всё больше аргументов в пользу того, чтобы больше никогда со старшим не иметь дел. Его очарованность Сокджином достигла всех границ понимания и перешла на сторону непонимания и занудства. Чонгук встряхнул головой, откидывая вновь зарождающееся раздражение, и решил разработать конкретный план. Ему вряд ли позволят перейти в другую камеру просто так, ведь это не отель. Надо запастись либо каменным аргументом, либо терпением и очарованием, а ничего из этого в запасе у Чонгука не обнаруживалось. Нервы были на пределе, а останавливающие его по пути заключённые будто нарывались, спрашивая о делах группировки и получая в ответ короткое «не сейчас», которое воспринималось всеми по-разному. Некоторые просто отходили, а остальные либо начинали догадываться о причине такого ответа, либо просто рычали об уязвлённом самолюбии и тихо обещали расквитаться. Преступники — не самые спокойные люди. Шагами измерив периметр тюрьмы, он остановился и громко вздохнул. Нужно что-то предпринимать, так как бродить по коридорам — занятие занимательное, но совершенно бесполезное. Повернувшись на пятках в сто восемьдесят градусов, он пошёл в единственное место, где можно было наткнуться на кого-то, способного подкинуть удачную идею. В столовую. Там, несмотря на утренние часы, уже собирались кучки народа. Многие разговаривали друг с другом, некоторые даже на повышенных тонах, а остальные сидели, разбросанные по периметру, не обращая внимания ни на что, кроме своей тарелки с мутноватой едой. Одним из таких людей являлся розоволосый. Или же, точнее, «розоволосое болтливое чучело», как его спонтанно обозначил у себя в голове младший. Чонгук бы с радостью выкинул на него навалившееся раздражение, но у младшего была другая задача, не связанная никак с тратой драгоценного времени на какого-то придурка. Именно эта мысль спокойно перекочевала вместе с лестным названием Чимина в передние ряды, занимая стартовую позицию. И ведь не просто так. Чонгук коротко кивнул самому себе и направился прямо к сидящему и ничего не подозревающему парню. Когда младший нагло уселся прямо напротив Чимина, тот удивлённо поднял голову, отрывая взгляд от еды, и лениво протянул: — Я не в настроении, Голд, — он проткнул вилкой кусок какого-то мяса и отправил себе в рот, тем не менее продолжая довольно внятно. — Предлагаю тебе свалить к херам. Настроение Чимина оставляло желать лучшего, но Чонгук не собирался уходить. Он и сам был не на седьмом небе от своей идеи, но попробовать было бы не лишним. — Как твой сосед посмотрит на то, чтобы я занял его место в камере? — выдал младший без введений, прямо в лоб. У Чимина обе брови автоматически полезли наверх, не собираясь опускаться как минимум ещё месяц. Каждое разумное объяснение этого предложения было не совсем разумным, а слова казались сложнее азбуки Морзе. Ведь вроде да, всё налицо, но вроде и нет. — Что? — только и смог вытянуть из себя Чим, всё ещё смотря во все глаза на младшего. Автоматически раздражаясь из-за заторможенности ответа, Чонгук подумал, что стоит плюнуть на это и найти другой способ, другого человека. Он быстро огляделся и заметил пару-тройку знакомых преступников. Один являлся мудилой, которому он лично пригрозил лишением всех пальцев правой руки, которой он осмелился толкнуть его. Второй был Чонгуку не слишком знаком, но он выглядел не просто мутноватым, а даже можно сказать отвратительно подлым. Такой человек мог прирезать со спины в любой ситуации, да и просто так. Чонгук знал таких людей. Намерения третьего были наяву: он издевался над каким-то несчастным прямо посередине столовой, при этом бросая на Чона недвумысленный взгляд полный ненависти и будто говорящий: «Хочешь занять его место?». Из-за этого руки чесались, но он припомнил себе, что сейчас не стоит влезать в конфликты, даже если выигрыш стопроцентный. Всё равно потом прямиком в одиночку, всё равно продление срока. А теперь некому вытащить из дерьма. Кажется, Чимин всё же лучший вариант. Кажется. — Можешь не бояться, я не собираюсь убить тебя во сне. Пока что, — добавил Чон на всякий случай, зная, каким Чимин иногда бывал. — Слушай, Чон, — Чимин перестал ковыряться в еде и громко откинул вилку в тарелку. — Я всё понимаю, у нас с тобой великолепные отношения, мы прекрасно поладили, — слова сочились сарказмом, однако Чонгук молчал. — Но с чего ты взял, что просто так перепрыгнуть в мою блять камеру — хорошая идея? И нахера вообще? — А тебе обязательно знать? Меньше знаешь — крепче спишь, — парировал Чонгук, усмехаясь. — Я крепче сплю, когда вижу тебя в гробу и в белых тапочках, спасибо за заботу, — съязвил Чимин, наклонившись немного вперёд и поманив младшего пальцем поближе. Тот придвинулся, и Чимин продолжил уже более серьёзно. — Постарайся быть ко мне поуважительнее, парниша. Это ведь не я пытаюсь тебя уговорить пустить меня к себе, а ты меня. А теперь изволь объясниться. Сказать, что Чонгук кипел — ничего не сказать. Лава бурлила в вулкане, готовясь излиться на всех вокруг, уничтожая и оставляя лишь пепел за собой. Он не собирался унижаться и позволять кому-либо унижать себя. Не в этой жизни, даже в самой отвратительной ситуации. Блять, сейчас бы пачку сигарет, которую он не додумался забрать с собой. — Не забывай, с кем ты разговариваешь, приятель, — он прошипел, находясь на сантиметр от лица Чимина. — И не забывай, что я ещё не успел поблагодарить тебя за уродливый шрам на теле. — А ты не забывай, что я не побоюсь оставить ещё один, — прошипел он не менее злобно в ответ, смотря глаза-в-глаза. Затем он отодвинулся до спинки стула и сказал, улыбаясь слегка пластмассово. — Вот и славно, мы поняли друг друга. А теперь либо говори, либо вали. Чонгук вздохнул, буравя взглядом парня напротив. Он не ожидал от него такой стойкости и даже немного зауважал его, оценив интересный характер. Но лишь немного. Следом он коротко объяснил, что не состоит больше в группировке, опуская детали. Сказав всё, что требовалось, он скрестил руки на груди. Чимин кивнул и слегка улыбнулся. — Так значит ты у нас теперь тоже без группировки. Замечательно, — он помедлил. — Я могу убедить соседа свалить. Он и так меня не слишком жалует. Но у меня есть три правила. — Ты издеваешься? Какие ещё блять правила? — Чон готов был встать и прибить розоволосого к полу. — Первое: обращаться ко мне на «вы», — он нахально улыбнулся. — Пошёл нахуй. — Второе: защищать меня, если что. — Пош… — начал младший, затем остановившись и задумчиво протянув. — А хотя ладно. Наверное, это справедливо. — Конечно, — теперь уже мило улыбнулся Чимин, продолжая. — И третье: не быть унылым говном. Застигнутый врасплох Чонгук лишь открыл рот, закрыл его, а затем, переварив сказанное, тоже не сдержавшись, хмыкнул. — Постараюсь. — Отлично! Можешь пойти со мной за компанию, когда я буду выгонять соседа, — Чимин сделал драматичную паузу. — Чтобы защитить, если что. Закатив глаза, младший кивнул и взял кусок помидора прямо из тарелки Чимина, из-за чего получил по руке. Кажется, Чимин — лучшее решение. Кажется.

***

Намджун никогда не ненавидел экстази сильнее, чем в тот момент. И не просто экстази. Он проклинал все наркотики, молча перечисляя их названия, чтобы успокоиться и призвать уплывшее куда-то логическое мышление обратно. Он не один раз подумал, что выгнать Чонгука, мелкого брата, который в группировке оказался ещё подростком и который развивался вместе с ней, было слегка необдуманным решением, но Нам постарался утихомирить эту мысль. Проблема в том, что именно так он поступил бы с любым другим человеком, сделавшим такое и проявившим ещё при этом неуважение. Наказания для всех должны быть одинаковыми, и Нам, как глава группировки, должен об этом позаботиться. Он не ушёл далеко. Наоборот, выйдя из камеры и прикурив неподалёку, он аж два раза увидел проходящего Чонгука, сперва в одну, а потом в другую сторону. Тот его не заметил, и это к лучшему. Погрузившись в мысли и обработав сперва эти события, он позволил себе думать о Джине. Как вытащить его из дерьма, не вваливая себя и остальных в ещё большее? Хосок, похоже, чего-то добивается, и Намджун не был уверен, что хочет узнать, чего. Но выбора, в принципе, не существовало. Он мог либо оставить Джина одного, не помогая ему и этим самым почти что своеручно отправляя в котёл к чертям, либо пойти к Хосоку самому и преподать себя как мясцо для супчика, который в этом самом котле варится. И не факт, что Джин после этого тоже к нему не присоединится. А выбора не существовало, потому что он не мог нарушить своё обещание. Он не мог бросить его на произвол судьбы. Или на произвол Хосока. — Намджун, что случилось? Юнги стоял возле него, тоже прислонившись к стене и тоже прикурив. Нам его до этого не заметил, пребывая глубоко в своих мыслях, но после этих слов младший повернулся к нему и сказал: — Я тебе говорил о короле преступного мира? — Юнги кивнул, насторожившись, а Намджун выдохнул дым. — Он стал управляющим. И он собирается отправить Джина за решётку. — Почему? — Юнги спросил, стараясь сохранять самообладание. Намджун всё же любил Юнги за то, что тот и словом не обмолвился о Чонгуке, понимая, что из разговора об этом на данный момент ничего хорошего не выйдет. — Похоже, потому что он мне дорог, — просто ответил Джун, даже не пытаясь скрывать это. Юнги снаружи был предельно спокойным, а внутри у него происходило нечто. Каждый камень из груды, встроенной годами, начал обваливаться и своевольно и беспорядочно выкатываться парням под ноги. Юнги знал, что Хосок мстителен, но чтобы настолько, и всего из-за одного случайного перепиха… Он невольно поправил выбившуюся чёрную прядь и обдумал, как лучше подойти к Хосоку и упросить его не делать это. Или его наказание не только из-за этого? Юнги запутался, запутался во всём, и он так хотел обо всём рассказать другу, чтобы поделить эту ношу, хоть Нам его потом и возненавидит, наверное. Тем более, что Хосок может и сам сказать Джуну о причине его наказания. Тогда Юнги точно никогда больше не светит разговор с младшим, чтобы хотя бы объяснить. У него не будет возможности всё исправить. Но кто говорил, что эта возможность есть и сейчас? — Намджун… — начал Юнги неуверенно, но был прерван самим парнем. —… Чёрт бы унёс тот день, когда я встретил Сокджина. Это был день икс, понимаешь, Юн? Тот день, из-за которого моя жизнь пошла под откос, — говорил он, не то Юнги, не то самому себе. — И этого, второго, который король, тоже. Вот его мне, блять, в жизни не хватало для счастья. Какого вообще… — Намджун! — прикрикнул Юнги, наконец получая полное его внимание. — Я с ним сплю. Настала минута молчания. Неловкая минута, в течение которой Юнги успел пять раз пожалеть, что сказал, и ещё столько же раз пожалеть, что сказал это не под кайфом, а Намджун всё пытался осознать смысл слов. По нему будто открыли огонь, а он даже спрятаться не успел, не то чтобы адекватно отреагировать. И причём огонь этот мчался к нему со всех сторон, разбиваясь о спину, о грудь, о лицо, везде. Однако у этой монеты есть другая сторона. — Почему ты мне раньше не сказал? — внезапно улыбнулся Джун даже с некоторым облегчением. Юнги опешил, теперь спрашивая себя, под кайфом ли Намджун. Реакция была не просто ненормальной, она была категорически неправильной, и оттого пугала сильнее, бросая в пот. — То есть? — Юнги путался. — Ты рад? — Конечно я, блять, не рад, что ты спишь с чёртовым маньяком. Но, — он выдержал паузу не столько для эффекта, сколько для того, чтобы самому себе расставить информацию по полочкам. — Но теперь я знаю, за что он так на меня взъелся. Он ревнует? Да я бы уже сто раз успел попросить у него прощения, если бы ты мне раньше сказал, и я сохранил бы добрую половину нервных клеток. Всё, поговорим потом, я иду к нему. — Намджун, он не так прост, как ты сейчас думаешь! — попытался вразумить парня Мин. — Я не знаю, есть ли тут ещё что-то… — Даже если и есть, я предпочту узнать об этом сразу же многочасовым размышлениям. Он кивнул Юнги и, затянувшись в последний раз, пошёл к Хосоку объясняться. Он не мог допустить, чтобы с Джином что-то случилось, теперь тем более, зная, что тот не просто ни в чём не виноват, но ещё и является козлом отпущения. А так было неправильно, так не вписывалось даже в искореженные моральные нормы Намджуна. Невиновные должны жить, а виновные должны гореть. Одно-единственное, но существенное правило, которое Намджун ценил всей душой. Единственное правильное правило, которое сошло с уст Цу. — Ты виноват, мальчик мой, — Цу возвышался над подростком, уже подросшим, который всё равно смотрел в пол и не смел двигаться под пронизывающим взглядом тёмных глаз. — Я разве не прав? Ты даже знаешь, что наделал. Повтори, за что я тебя накажу? — Я отказался сосать пальцы на ногах той пожилой женщины, господин, — с отвращением произнёс он, лишь частично сожалея и почти не раскаиваясь. — Но её отвратительные когти были почти чёрными от грязи, накопившейся под ними! — Вот, уже второе непослушание за день. Я же не говорил тебе продолжать, я лишь приказал повторить мне, за что я тебя наказываю, — он цыкнул, заставляя Намджуна замолчать и сбавить пыл. — Что же мне с тобой делать? Собственноручно выебать, чтобы запомнил на всю жизнь? Парень подался немного назад, услышав эти слова. Цу почти никогда его не насиловал, предоставляя это удовольствие другим. Но когда он это делал, в душе оставался отпечаток, нет, скорее уродливое клеймо, напоминающее, чей он и на каких правах он существует. Каждый раз парень оказывался на грани и, желая уплыть, почему-то всё равно цеплялся за сомнительной крепкости берег. — Пожалуйста, пощадите меня, господин, я очень виноват, я исправлюсь, — пошёл он на попятную, осознав масштабы катастрофы. — Я извинюсь госпоже и отработаю вдвое. Я исправлю всё, что наделал. Прошу вас, господин… — Невиновные должны жить, а виновные — гореть, — сказал тогда Цу Джуну, подтверждая свои слова ухмылкой. — Подготовься, Намджун. Подготовься так, словно готовишься к спуску в ад. И поэтому он должен помочь Джину. Потому что иначе неправильно. Потому что иначе невозможно.