300 кругов ада.

Намджун шёл по направлению к кабинету управляющего, думая о том, как же всё так резко пошло по наклонной вниз. Монстр всё ещё помнил те слова Хосока. «Я отпущу тебя, но ты должен пообещать мне одно. Не пытайся больше подгадить мне. В другой раз я не буду столь милосерден». Как же легко оказалось подгадить, не понимая даже, что сделал это. И нет, Нам не винил Юнги, потому что на его месте, скорее всего, поступил бы так же. Человек совершает глупейшие ошибки именно по велению сердца или же просто-напросто члена, насколько бы это поверхностно ни звучало. Не факт даже, что всё именно из-за этого. Но это не помогало Намджуну в его размышлениях о том, как бы не просто себя оградить от несомненно несущегося в его направлении урагана, но ещё и Джина защитить. Два в одном, в ситуации, где всё под вопросом, даже жизнь. Чёрт, да плевать даже на самого Нама, только бы Сокджина пронесло. Только бы. Намджун затем задумался о том, как же события всё-таки повторяются. Он опять шёл на встречу с дьяволом, теперь уже по своей воле. В другой раз он не будет милосердным. Эти слова, эти все предложения крутились в голове Намджуна снова и снова, каждый раз по новой заставляя нервные клетки трещать и лопаться. Голос Хосока опять был в ушах, очень близко, слишком даже, и неустанно шептал что-то о том, каким образом он заставит Нама пожалеть, что родился. И Намджун ненавидел себя за это. Он хотел не чувствовать страх, но не получалось. Он хотел быть сильным, как до этого, но не было возможности. Он хотел оправдать своё положение главаря группировки, но не было сил. Всё рушилось, и даже непонятно, почему. Единственное, что уже теперь было понятно, это то, что жизнь пошла под откос не из-за случайного перепиха с Юнги. Невозможно, что король настолько не уверен в себе, что станет так бушевать из-за этого. Тем более, что Джун не знал. И Джин не виноват. Джин. В висках снова стучало лишь одно имя, которое было и песней, и гимном, и молитвой за упокой души. Как ни крути, Намджуну не всё равно, что с этим парнем будет. Как ни крути, он не мог закрыть глаза на очевидное и дальше продолжать себе нагло врать. Всё совсем понятно, только озвучивать не хотелось. Но этот парень сейчас ждёт приговора, пока Намджун медлит, и это недопустимо. Он ускорил шаг. Лучше пусть неминуемое произойдёт быстро. Нет смысла стараться отдалить роковую встречу, да и возможности нет. Только вот Намджун всё ещё не знал, что сказать. «Здравствуй, прости, что перепихнулся с Юнги» или всё же «мой член случайно проскользнул в отверстие Юнги»? Всё не то, так не годится. А всё потому, что ситуация-то сама по себе ненормальная. Как и все, замешанные в ней. Намджун остановился в нескольких шагах от двери в кабинет управляющего и на пару секунд закрыл глаза. Всё. Теперь надо только сконцентрироваться и попробовать не сдохнуть. Невольно подумалось, что есть в Хосоке кое-что такое, что присуще и самому Наму. Есть между ними некая схожесть, некая верёвка у шеи, на которой кроваво-красными словами написано: «главарь». Они были главарями, оба, хоть один и лишь группировки, а второй всего преступного мира. Они могли понять друг друга, но не пытались. В их мире не было места пониманию. Нам глубоко вдохнул, шумно выдохнул и постучался. Ему ответили коротким: — Я занят. Намджун остался стоять на месте, обдумывая дальнейшие действия. Он занят. Значит, заходить — плохая идея. Но когда потом вернуться? Может быть уже поздно, и такой риск на этот раз был бы слишком. Поэтому Намджун решил осторожно постучаться опять и на этот раз дать Хосоку знать, что это он. — Господин, это Намджун. Небольшая пауза. — Заходи. Не совсем приветливо, но и не зло. Намджун кивнул самому себе и толкнул дверь, заходя и закрывая её за собой. Хосок сидел за столом и на самом деле был занят: бумаги лежали в творческом беспорядке не только на самом столе, но и на полу. Обстановка этого кабинета мало как показывала, что в нём находится и работает один из неоспоримых лидеров: белый цвет стен, обыкновенный, хоть и огромный рабочий стол с прилагающимся столом поменьше, шкафы, диван… Наверное, Хосок ничего не менял, и само помещение осталось таким же, как и при предыдущем управляющем. Однако нагнетающая атмосфера несомненно пришла вместе с Чоном, выдавая то, кто же находящийся в помещении человек. Или это Намджун просто чувствовал себя не в своей тарелке, зная, к кому и зачем пришёл? Во всяком случае, каждый вдох получался с трудом, будто у его горла уже сомкнулась сильная рука, перекрывающая поток воздуха. Каждый шаг был словно сквозь цемент, а взглянуть на мужчину даже со спины казалось невозможным. Нельзя смотреть на солнце, иначе ослепнешь, так? — Ким Намджун. Какими судьбами? — произнёс крайне обыденно Хосок, резко поворачиваясь на кресле и заставляя Намджуна замереть от неожиданности. Читать людей уже давно вошло в привычку Нама, но тут он был бессилен. Настроение старшего было не определить, его настрой — тоже, а намерения тем более оставались за семью печатями, охраняемые похлеще самого сказочного богатства. Создавалось впечатление, что Хосок представляет из себя код, который не поддаётся расшифровке ни при каких обстоятельствах. От этого и мурашки по коже, и некое иррациональное восхищение. Однако не об этом на тот момент следовало думать. Вопрос был поставлен, Чон не собирался облегчать жизнь Наму, и поэтому тому надо было выкрутиться так, чтобы голова осталась на плечах. И его, и Джина. — Я пришёл поговорить, — начал он издалека, сразу же затем сужая поле деятельности на тот один конкретный вопрос. — О том, что случилось у нас с Юнги. Хосок устроился поудобнее в кресле и согнул немного голову в сторону, словно с необычайным любопытством ожидая продолжение определённого представления. — Расскажи мне. Что случилось у вас с Юнги? Намджун всё понимал. Ему было понятно желание поиздеваться, сам ведь такой. Но быть на этот раз тем, кто вытаскивает самую короткую соломинку, было неприятно. — Я его взял, — сразу же сказал Намджун, убирая этот факт с пути и продолжая уже легче. — Один раз и никогда больше. Я знаю, что незнание о вашей с ним связи меня не оправдывает, и поэтому я не буду оправдываться. Но я прошу у вас прощения, — взяв побольше воздуха, выпалил Нам. — Обещаю, что это не повторится никогда в жизни, потому что я правда не хотел вставать у вас на пути, я не чёртов идиот. И я помню ваше милосердие по отношению ко мне. Небольшой монолог подошёл к концу, а мужчина напротив всё молчал, буравя младшего взглядом и будто даже изучая. Словно хищник, он следил за каждым жестом, хоть их и было немного, за каждым вдохом и выдохом, словно пересчитывая их. Он будто не слушал предложения, а читал их по губам Нама, не нуждаясь в озвучивании. Может быть, он даже знал наперёд, что тот скажет. Намджун не удивился бы, если бы узнал, что к Хосоку уже приходили просить прощения так, хоть и не по той же причине. — Ты разочаровал меня, Ким Намджун. Уже после этого предложения Намджун знал, что что-то не так. Он предполагал это, но теперь он был уверен, что проебался где-то покрупнее. И секс с Юнги был лишь бензином в уже горящее неизвестно из-за чего пламя. Теперь это казалось очевидным, хоть до этого он не вдумывался основательно в эту запутанную ситуацию. Видимо, такой поворот событий мог бы быть материалом для сценария фильма, который будет достойным Оскара. — Я приму все последствия, — выдохнул он осторожно, поднимая всё же взгляд на чёрные глаза напротив. — Но отпустите Джина, пожалуйста. Он ни в чём не виноват. Вы знаете, что это я подсыпал ему в напиток экстази. — Знаю. И что это меняет? — не поменял выражение лица Хосок. Намджун шагал по лезвию даже не ножа, а покрытой кровью катаны. Причём ходил, ранясь при каждом шаге. И было бы страшно за себя — останется ли целым хоть одна его часть, если бы не было так страшно за Джина, которого растерзают, если он попадёт не в эту тюрьму. А это случится, точно случится, если сейчас не остановить лавину. Нет, скорее разъедающий всё вокруг себя пожар. Не было выхода. Лишь тот человек, который сидел перед ним и понимал, что держит в руках их судьбы. — Прошу вас. Скажите мне, что я сделал не так? — не выдержал он напряжение, которое воцарилось между ними. Просто хотелось знать, за что просить прощения. — Родился. Это заставило Намджуна отпрянуть. Потому что тон, которым сказано это одно простое слово, был не просто ледяным. Нет, это льды, скопившиеся не за несколько дней. Это льды Антарктики, и все они в одном человеке, все они обняли, отмораживая, и отобрали тепло. Голос Хосока врезался в слух и отпечатался словами в голове и душе. Его тело не выдавало никаких эмоций: он не сдвинулся с места и даже не моргнул, сконцентрировавшись на Намджуне. Сковывая похлеще наручников и верёвок. А в глазах Намджун увидел ад. Все круги. Их можно было пересчитать, захлёбываясь цифрами, так как их было больше, чем по Данте. О, нет, их тут было намного больше девяти. Больше, однозначно больше. И каждый круг обещал мучения, которые будут длиться бесконечность. И вроде бы всё встало на свои места, но и не совсем. Намджун хоть и не знал значение фразы, но она отморозила ему конечности и заставила дрожать от натурально окутавшего его холода. И лишь сосредоточившись на том, чтобы обуздать эту свою неприятную дрожь, он смог вернуть мысли на место и найти в себе силы ответить. Сил было так мало, но они правда нашлись. — Я не знаю, о чём вы, — прошептал Нам, наблюдая за Хосоком, который вдруг встал. Он встал и остановился напротив самого Намджуна, опять же изучая его. Его лицо, его волосы, каждую черту отдельно, да так, что опять пронизывающий холод. Нам устал пытаться укрыться и согреться, потому что не получалось. И поэтому он тоже выпрямился и посмотрел прямо в ответ, ожидая чего угодно. Удара с ноги, кулаком в нос или скулу, да даже пощёчину. Но к следующему его жизнь не готовила. — А знаешь, я даже замечаю у нас некие общие черты. Она была красивой, наша мать. Я вижу её в тебе настолько же, насколько и в самом себе, — он задумчиво прикусил губу, немного даже по-детски, что слишком остро не вписывалось в общую картину. — Сперва я не замечал это. Но увидев тебя несколько раз, я понял, что всё так. Однако ты не просто не оценил то, что она тебе дала, но ещё и отнял у неё жизнь, — его слова превращались в лезвия по мере того, как его монолог приближался к главному. — Ты не заслуживаешь называться её сыном. Недостаточно было отнять её у меня и моего отца своим рождением, так ты ещё и вздумал, что имеешь право забирать её жизнь! — его тон повысился, в первый раз за всё время, сразу же затем опять становясь ровным. — Теперь до тебя дошло, мразь? Я ненавижу само твоё существование. На секунду мне показалось, что ты не такой паразит, как я думал, потому что ты решился не подставлять друзей ради своей выгоды. Но нет, ты именно такой, как я думал. Паразит, убивший мою мать и затем строящий из себя жертву. Ты не заслуживаешь жизни. Намджун не прерывал речь Хосока, впитывая каждое слово, которое тот вбивал в его щиты, разнося каждый на крупицы. Информация летела где-то в воздухе, поступая в Нама лишь частично, чтобы не разрушить. Ведь что такое атомная бомба, когда перед тобой брат, о котором ты в первый раз узнаёшь. Ведь что такое конец света, когда этот самый брат ненавидит тебя. Сложить куб рубика. Постепенно, так, чтобы всё по полочкам, чтобы каждый цвет туда, куда ему следует идти. Они с Хосоком братья по матери. Той самой матери, которую Хосок почему-то любил, а Намджун презирал и убил. Значит, она ушла из своей первой семьи из-за того, что в её животе рос Нам и что это было дело рук уже его отца, то есть другого мужчины. Видимо, тогда, с ним она начала принимать наркотики. Следовательно, Хосок не знает о наркотиках. Знает ли? И знает ли о том, что она продала своего сына в бордель? Знает ли, что эта сука сделала с его жизнью и со своей жизнью тоже? В голове вовсю шёл процесс обработки, а наружу вышло лишь неразборчивое: — Мы… Как? — Так вот, Намджун-а. Я недостаточно ясно выразился? — он немигающе наблюдал за реакцией Намджуна на свалившуюся на его голову информацию. А Нам пытался взять себя в руки и ответить. Сказать старшему ту правду, которую тот не знал, которую, быть может, и не хотел узнавать. — Я убил мою… Нашу мать, не потому, что мне просто так захотелось, — он старался обуздать дрожь в голосе, которая пробиралась на поверхность с каждым словом. — Она была наркоманкой. Чёрт, та женщина, которую вы, наверное, помните… — теперь было странно обращаться к брату на «вы», но тот всё ещё был королём, всё ещё держал многие жизни в своих руках. — Она перестала существовать ещё до того момента, как я её убил. Я хотел любить её, но она вместе с моим отцом, таким же ебучим наркоманом, продала меня за дозу. Они отдали меня в бордель к господину Цу, а затем, когда им понадобилась ещё одна доза, пришли и сами выебали меня, потому что это было условие, которое выдвинул господин. Как я мог простить такое?! — теперь Намджун повысил тон, не сдержавшись. — Они мне детство испоганили, жизнь отняли нафиг и заставили пойти той дорогой, которую я в гробу видал. Вы бы не убили такой мусор?! Хосок смотрел на Джуна со смешанными эмоциями, и это было видно, потому что каменное лицо дало одну трещину. Бровь поднялась, выражая недоверие, а ледяной воздух в помещении накалялся с каждым выговоренным словом. Намджун бы никому не пожелал узнавать о таком дерьме вот так, сразу, но выбора не было. На кону было слишком многое, и слепая любовь короля к сволочи являлась слишком крупной проблемой. — В такой дебилизм не поверил бы ни тупейший уличный бандит. — выплюнул он в итоге, заставив Намджуна мысленно удариться головой об какую-то твёрдую поверхность. — Где доказательства, м? Как ты докажешь мне, что не выдумал весь этот цирк лишь для того, чтобы спасти свой зад и зад своего любовника? Намджун на секунду заледенел. А ведь правда, где он возьмёт доказательства? Соседи ни хрена не знали, да и дом уже, скорее всего, снесли, либо в нём уже живёт кто-то другой. Всю эту историю, от начала до конца, знает лишь одна особа, которая во всём этом и замешана. Цу. Мурашки по коже и нежелание озвучивать это. Да, только он являлся доказательством и лишь он мог убедить короля в истинности слов Нама. Но он этого не сделает. Нет, просто так не сделает, да и за деньги тоже. Было бы глупо даже предлагать. Но как тогда?.. А в голове опять Джин. То, как он мелко дрожал, когда проснулся после принятия экстази. То, как умолял тогда же. То, как взъелся на Нама и не хотел с ним никакого контакта. То, как всё равно позвал. То, как сам поцеловал на прощание. Он не мог допустить, чтобы что-то случилось с ним. Намджун понимал, что сам принял что-то похуже наркотика. Что-то, от чего человек становится не просто зависимым, а даже самоубийцей. Но оформлять эти чувства в слово не хотелось, потому что жалкие буквы не могли описать то, что чувствовал Джун. Поэтому его чувства и не могли называться любовью. Имя его чувствам — Джин, и это вся правда. И сейчас он собирался сделать что-то настолько глупое, что даже дьявол шептал остановиться. Однако пути назад уже не было.