300 кругов ада.

— Господин Цу — прямое доказательство. Намджуну было плохо даже от самого имени этого человека. С того момента, как двое «познакомились», Цу стал его фобией. Встречаясь каждый день с фобией, его нервные клетки не выдерживали и выдавали его с потрохами, весь его страх перед ним. И даже тогда, когда он не видел его перед собой много лет, страх не уходил. Он лишь усиливался с каждым днём, перерастая в змею, которая душила изо дня в день, не позволяя дышать полной грудью. Само существование этого мужчины было достаточно, чтобы Намджун не мог расслабиться. А ведь проблема в том, что и не убить. По многим веским и менее веским причинам, которые по полочкам разложены в какой-то части мозга Нама. Части, которую он хотел подавить, и с которой боролся. Это единственная причина, почему Намджун до сих пор не убрал сеть мерзких борделей, которыми управлял Цу. А ведь мог. И теперь фобия не позволяла говорить ровно, не позволяла выглядеть хоть более-менее бесстрашно, потому что да, он боялся. Но сильнее ли фобия его чувств к Джину? — И? — протянул Хосок, ожидая продолжения. — Как ты покажешь мне это доказательство? Намджун хотел сесть, потому что ноги еле держали, но никто ему не предлагал этого. Он желал проснуться из данного кошмара, но это тоже было невозможно. Цу никогда добровольно не будет свидетелем в пользу Намджуна. Нет, он скорее позволит закопать себя живьём, чем поможет Наму. И угрозы точно не помогут, как и пытки. Ничего не поможет. — Я честно не знаю, — ответил он, нервно рукой пройдясь по своим волосам, включая свой мозг на сто двадцать процентов. — Но прошу вас лишь одно. Вы можете мне не верить, можете делать со мной всё, что хотите, но пожалуйста, — теперь унижение чувствовалось ещё острее, но выхода не было. — Пощадите Сокджина. Он тут ни при чём, а его уничтожат в тюрьме. — Нет. Этот ответ прямо в грудь, внезапно пробуждая то существо, которое помогло Джуну проснуться из кошмара и убежать от Цу тогда ещё, давно. Это существо проснулось и захотело крови. — Если я потеряю Джина, то вы потеряете Юнги, так как он будет на моей стороне, — прошипел он сквозь зубы. — Или вам на него плевать, как на всех остальных? Секунда, и голова с силой стукнулась об стену, а крепкая рука прижимает горло. — Мразь. Перекипело. И плевать. — От мрази слышу, — он смотрел только в глаза, не позволяя себе опускать взгляд. Уже нет. И нога Намджуна оказалась в районе паха мужчины напротив, отталкивая и вызывая у Хосока на поверхность чистый гнев. Подлый маневр, но по-другому в таком положении было сложно. Намджун не успел отдышаться, как тот умело заехал ему кулаком в нос. Что-то хрустнуло, но Нам не собирался обращать на это внимания и, ловко увернувшись от следующего удара, сам забрал у Хосока дыхание, ударив коленом в живот и меняя позицию, теперь припечатывая старшего к стене. Но тот тоже не собирался так просто сдаваться, головой сильно ударив голову напротив и, пока Нам пытался остановить вращающееся перед ним помещение, заехал ногой в боковую часть колена, заставляя противника упасть на колени, и затем локтем окончательно вбивая его в пол лицом и телом. Намджун сразу же попытался подняться, но на его спину опустилась нога в тяжёлом ботинке, приковывая к полу и не позволяя встать. — Ты не дорос ещё меня бить, братишка, — с ухмылкой произнёс Хосок, наблюдая за тем, как кровь из чужого носа капала на пол, образуя лужицу. — Думаешь, я боюсь того, что ты причинишь мне вред? — выплюнул Намджун, резко переходя на «ты», так как уже было всё равно. — Ты жалок, если готов так просто отказаться от Юнги. Жалок и не достоин его. Потому что он бы никогда не поступил так. Понимаешь? Никогда! — он сглотнул от боли, почувствовав, что нос всё же, наверное, сломан. — Он бы скорее сам себя уничтожил. И я ценю его за это. А ты? Эти слова и в рёбра, и в лицо, и в грудь, да похлеще обычного кулака. Эти слова в самые больные точки, забираясь под кожу, словно яд, и разъедая всё на своём пути. Эти слова прямиком в организм, внутривенно, да так, что не выкачать. Но кое-что всё-таки глубже. Сидит в темноте и смеётся каждой попытке Хосока вычистить из себя этот мрак, выгнать и отправить куда подальше. Ведь это нечто только и ждёт момента, когда можно будет сплясать на трупах. — Но тогда хоть не только я потеряю кого-то, не так ли? — процедил он, всё ещё не позволяя Наму подняться. Так. Всё так. Намджун прокручивал эти слова и понимал, что из множества возможностей, которые не приведут ни к какому результату, вырисовывается лишь один дельный выход. Выход, который мог бы стоить Наму как психического, так и физического здоровья, а может быть и жизни. То был вариант, который точно не понравится ни Юнги, ни Джину, ни… Ни Чонгуку. Зато Хосоку понравится. — Господин Цу никогда не согласится помочь мне, сказав правду, если его мило попросить, — с сарказмом сказал Джун. — Но я могу вернуться к нему в бордель и дождаться от него этих слов. Хосок на секунду задумался, а затем поднял свой ботинок со спины Намджуна и позволил ему встать. Тот сделал это, отряхиваясь и всё ещё пытаясь не замечать острую боль. — Поподробнее. — Я вернусь к нему добровольно, сказав, что не могу жить, зная, что моё предназначение — быть шлюхой, — каждое слово давалось с трудом и он в очередной раз проглотил гордость ради того, кого ему надо спасти. — Он поверит, думая, что сломал меня. Догадается, что это какое-то психическое заболевание, и не заподозрит ничего, продолжая то, что делал много лет назад — втаптывать меня в грязь. А затем я просто попробую в спонтанном разговоре вытянуть из него правду. — У тебя с ним были спонтанные разговоры? — хмыкнул Хосок, обдумывая план. — Нет, — просто ответил Намджун, не в восторге от своей задумки, но не видя возможности отменить последние несколько минут разговора. Хосок повернулся к шкафу, открывая его и через несколько секунд вытаскивая оттуда маленькое чёрное устройство, которое он сперва осмотрел, а затем, закрыв шкаф и подойдя к Намджуну, положил в его раскрытую ладонь. — Жучок с активацией голосом, — объяснил он. — Куда мне его засунуть? В его борделе не носят одежду, знаешь ли, — смотрел тот на устройство, подняв бровь. — Не мои проблемы, — хмыкнул Хосок, усаживаясь за стол и продолжая затем. — Пойдёшь завтра же, я устрою тебе временный перевод из тюрьмы. Слушай меня внимательно, Ким, — он серьёзно посмотрел на него, наблюдая за тем, как младший нервно выдохнул. — Если я узнаю, что ты сбежал или же договорился с Цу, то я не пощажу никого. Особенно Джина, это я могу тебе обещать. А я узнаю каждый твой шаг, можешь не сомневаться, потому что не верю тебе ни на долю процента. — Знаю, — криво усмехнулся он. — У меня только одно условие. — Условие? — Просьба… Просьба, — исправился Намджун, не имея желания мериться силой воли с Хосоком. — Отпусти Джина, пока я там. Верни его на место сторожа. Я могу быть в борделе день, неделю, месяц, а может и дольше. Неизвестно, сколько времени мне понадобится, чтобы выжать правду. — С чего мне это делать? — Не знаю, — покачал он головой. — Просто прошу тебя проявить милосердие. Хотя бы во имя того, что я завтра полезу с головой в свой худший кошмар. Хосок посмотрел на него, отмечая каждое движение, и кивнул. — Договорились.

***

Юнги не находил себе места уже некоторое время. Его мысли были с одной стороны каната, его действия — с другой, а здравый смысл уже нервно курил в сторонке, наблюдая за бесконечным перетягиванием. Казалось, что сам Юнги всегда был именно этим здравым смыслом, который дымил и присматривал за происходящим, но теперь это было не так. Хотя нет, факт того, что он курил, никто не отменял. Он курил травку, собираясь снова перейти на наркотики посильнее, как только разберётся с ситуацией, которая произошла по неизвестно чьей вине. Его нервы были на пределе, так как жизнь, видимо, решила насрать ему на голову и посмотреть потом, как он будет вычищаться. Сперва Намджун, который, выгнал Чонгука из группировки. Затем сам Чонгук, который уперся, как баран, и не хочет извиняться перед Джуном за то, что натворил. И в конечном счёте Хосок, который стопудово придавил Намджуна чем-то. Парень усмехнулся. Усмехнулся, потому что лишь три человека, которых он любит больше себя, задают ему головную боль и выводят из себя на раз. Занятно, да? Он не мог больше находиться в камере, так как та показалась слишком душной. Поэтому Юнги взял в руки ещё один косяк и вышел, не обращая внимания ни на кого и направляясь в помещение для отдыха. Его злило, что опьяняющий эффект марихуаны почему-то не проявлял себя. Или это из-за того, что он натянут, как струна? «Расслабиться» теперь было самым сложным словом иностранного языка, а Шуга никогда не шарил особо в языках мира. Зачем их учить, если один язык они все понимали — язык насилия? А вот на нём Юнги говорил без акцента. Придя в помещение для отдыха, он сразу же сел за первый свободный стол и нацепил на лицо свою обыкновенную маску безразличия, когда к нему подошёл один из знакомых. И внезапно вежливое обращение, излишняя куртуазия и нерешительность человека напротив подкидывали льда в ледяную пещеру. От Шуги веяло холодом, и мужчина был достаточно умён, чтобы убраться к чёртовой матери, пока тот и его тело не оставил остывать где-то в тёмном уголке. Снова оставшись наедине с собой и своими мыслями, Юнги отметил, что раздражён. Нет, зол. На Чонгука прежде всего. Неужели младший не мог вытащить из своего зада немного смирения и просто попросить у Намджуна прощения? Не то, чтобы такая ситуация была в группировке впервые, но между ними она точно в первый раз. Никогда ещё не происходило нечто такое, что способно пошатнуть их стойкое управление, их дружбу в конце концов. Юнги злился на гордость младшего, которой его научили именно они с Намом. Когда Чонгук появился в их группировке, он был почти чистым листом. Его характер, его умения и навыки — всё это помогли ему выстроить старшие, которые всегда были ему как старшие братья. И теперь было горько осознавать, что этот самый Гук настолько не ценит никого из них, позволяя себе наглость. Не говоря уже о том, что Намджун главарь, а перед главарём подчинённые чуть ли не на колени становились и боялись поднять на него глаз. И если главарь его решил выкинуть из группировки, пусть и из-за глупости, то ему лишь остаётся прийти к нему и формально попросить прощения, так как это правильно. Правила группировки никто не отменял, а Чонгук нагло пренебрегал ими, считая, что так можно, лишь потому, что его любят. Юнги покачал головой и, не желая думать дальше и переходить мыслями на кого-то иного, встал. Не понимая даже, хорошая ли это идея, он пошёл на поводу у злости и вернулся в камеру, замечая там вернувшегося откуда-то Тэхёна. Тот был подавленным, тихим и необыкновенно бледным, но Юнги это интересовало меньше всего, потому что несколькими минутами позже он увидел проходящего мимо камеры Чонгука. Да, всё правильно, его интуиция его не подвела: вернуться в камеру было дельной идеей. — Раздевайся, детка, — громко приказал он только-только устало опустившемуся на свою койку Тэхёну. Тот чуть не подскочил от испуга, тут же вставая и начиная выполнять приказ. За всё это время он научился чувствовать настроение каждого из троих сокамерников, и не попадаться на глаза тому, кто не в духе. Он научился быть невидимым тогда, когда это было необходимо, и сейчас он почувствовал негатив Юнги сразу же, как зашёл в злополучную камеру. И приказ раздеваться свидетельствовал о том, что выплеснуть всю эту негативную энергию он собрался именно на ни в чём не повинном Тэхёне. А Тэ устал, морально и физически, но никому до этого не было дела. Одежда оказалась на койке, а он стоял голышом, ожидая следующего приказа как хорошо выдрессированная собака. Только, чтобы это прошло быстро. Юнги подошёл к нему и собрал его светлые волосы в охапку, резко дёргая их вниз и этим самым направляя Тэхёна на колени. Тот сразу же понял и, не сопротивляясь, опустился. Ни одного слова, ничего, всё и так понятно. Затем его повернули к койке и заставили уткнуться лицом в матрас. Порка? Когда на спину опустился первый удар, он знал, что прав. Но ему не приказали считать, вообще ничего, и это было странновато, но Тэхён решил не углубляться в рассуждения. Однако он не позволял себе издавать любые звуки, кроме учащённого дыхания, так как казалось, что тишина почему-то более уместна в данной ситуации. Поэтому он собрал все мысли и откинул их подальше, оставляя лишь одну. Больно. Юнги же ждал, когда возле камеры пройдёт Чонгук. И это случилось. Когда старший в очередной раз замахнулся, за решёткой появилось знакомое лицо. Но тот не сделал ничего из того, что предполагал Юнги. Ни приблизительно. Он лишь прошёл, не останавливаясь ни на миллисекунду, но посмотрев на происходящее внутри. Шуга знал, что младший горел изнутри, что хотел ворваться и либо присоединиться, либо остановить. Это отразилось в его сузившихся на секунду глазах. Но он ничего не сделал, пройдя и оставляя Юнги абсолютно ни с чем. И это его разозлило ещё сильнее. Поэтому Тэхён вскоре начал дрожать от боли. Поэтому он делал минет, задыхаясь, так как это был не минет, а банальный трах в рот. Поэтому он позволил слезам политься. Поэтому он был принуждён благодарить за то, что Шуга пощадил его и взял в руки смазку, всё же сдерживаясь, чтобы не порвать при проникновении. Поэтому он считал толчки, каждый раз надеясь, что вот-вот и всё. Но ад не кончался для грешников. До того момента, как в камеру зашёл Чимин. — Тебя кто-то звал? — с сарказмом выдавил Юнги, жирно намекая тому уносить ноги, пока не поздно. — Пока нет. Но это не значит, что ты не будешь выстанывать моё имя. Так Юнги переключился на Чимина. Но тот был другим, непохожим на Тэхёна. Он был сильным и смелым, и Тэ был ему благодарен уже за то, что дал ему передышку. Он бы сказал уходить, но сил не было, сказал бы, что не стоит спасать уже сломленное, но голос не желал формироваться в слова, а слова — в предложения. Он наблюдал за тем, как Юнги сперва ошалело смотрит на бесстрашно дразнящего его младшего, а после этого берёт его. Казалось, что между этими двумя пунктами было ещё что-то, но он, наверное, отключился. Как и после этого. Усталость навалилась на него невыносимым грузом и, лишь закрыв на секунду глаза, он отключился снова. Так как есть, на своей койке, голой задницей вверх. Но, потеряв зрителя, Юнги и Чимин не остановились. Пак поставил себе задачу не оставить ни миллиграмм энергии в теле старшего и выжать из него всё сперму, которую организм может произвести за такое короткое время. До определённого момента он позволял Юнги вести, но секундой позже у руля был уже он, седлая старшего и обдумывая, чей же член окажется у кого в заднице. У Хосока они оба были нижними, но это не определяло их чёткую позицию. Мало сказать, что у них получился импровизированный мини-поединок, пока Чимин окончательно не вошёл в Юнги до упора, заставляя того прикусить собственную ладонь в надежде, что ни один стон не вырвется наружу, а то было бы несерьёзно, если бы устанавливаемая годами группировка порвалась по швам из-за какого-то секса. Намджун бы не простил. Шуга усмехнулся от этой мысли и параллельно кончил, всё же издавая один тихий стон. Его мысли были успешно превращены в кашу, и из-за этого он лишь опустился на койку напротив, не разбираясь, чья она, и наплевав на вытекающую из его задницы сперму Чимина. Он прикрыл глаза и блаженно выдохнул, засыпая с мыслями о том, что у Пака волосы всё же не слишком розовые, если на них долго смотреть. А Чимин лишь проверил, всё ли в порядке с Тэхёном, и, убедившись в том, что тот лишь спит от изнемождения, прикрыл его одеялом и оставил лежать. Одевшись и кинув один взгляд на уже засыпающего Юнги, он повернулся и ушёл из камеры, закрыв за собой дверь.