300 кругов ада.

Тэхён иногда думал о том, что не понимает, как всё произошло так, а не иначе. Человек выбирает. Каждую секунду, каждое движение, каждое выговоренное слово. У человека есть выбор, даже если тот говорит, что выбора нет. Он всегда есть. И в этом вся суть того, почему Тэхён не мог никого винить в том, что произошло. Даже если ему не хотелось бы признавать это, он выбирал, каждый раз, хоть и, может быть, неправильно. Хотя что такое «неправильно»? Не будь он прокурором, он был бы, наверное, дипломатом, и его острый язык во всяком случае вышел бы гулять. Если не дипломатом, он был бы, не дай бог, хирургом, и тогда список причин, почему он попадёт в ад, пополнился бы на порядочное число ненарочно отнятых человеческих жизней, так как парень не справился бы с операциями. Не скажи он родителям о том, что он гей, они бы всё равно узнали. И даже если нет, это не отменило бы их вечные подозрения. Не будь он в тюрьме под покровительством Deceptio, он был бы мёртв. Как ни крути, он выбирал, и даже не неправильно. Он бы сказал, что оптимально. С минимальными убытками. Чёрт, как же хотелось бы на самом деле думать так рационально. Он перевернулся на другой бок и продолжил свои мысли. Но другая сторона принесла ему иные. Точнее, лишь одну иную мысль, от которой ему захотелось вернуться на тот бок, на котором, как оказалось, удавалось не думать о таком. А Чонгук — это тоже оптимально? Не тот самый нормальный парень, которого он всегда представлял у себя в голове. Высокий, сильный, способный защитить от всего мира. Букетики, вино, музыка. Любящий и всегда показывающий это. Нет, Чонгук точно не такой. От него он получил лишь букет боли, вместо вина — кровь, а вместо музыки его собственные крики. Тогда почему так тянет? Даже после того, как его вроде отпустили. Не это ли то, о чём он мечтал? Голд, тот самый, кто ненавидел его больше других и кого он ненавидел почти так же сильно в ответ, больше не прикоснётся к нему. Он подарил ему свободу от боли, крови и криков, но они всё ещё преследуют его по ночам. Они всё равно снятся, кошмарами въедаясь в мозг и разрушая по чуть-чуть, но зато основательно. И даже днём он пытался не думать, насколько ненормально то, что чувствует к своему мучителю, но осознание тут как тут. Осознание того, что не отпустить. Не забыть. Не отогнать. Не задушить. Не заткнуть. Только если себя. И только если навечно. Но нет. Не хотелось. Уже нет, не из-за того, что, наверное, пройдёт. Хотелось считать, что просто наваждение, фаза, этап, который вскоре уйдёт и никогда больше в его жизни не появится. Что он сильнее этого, что способен закрыться и отстраниться до тех пор, когда чувства сгорят заживо, как горит он сам каждый раз лишь из-за взгляда чёрных, как ночь, глаз. Как бороться, когда не хочется? Когда надо бороться с собой? — Тэхён-а… Тэхён приподнялся на локтях и, увидев заходящего в камеру Чимина, опустился опять на кровать, немного отодвигаясь, создавая место для того. Пак тут же уселся, но не стал ложиться, желая смотреть другу в глаза. Он лишь погладил младшего по щеке и улыбнулся самой тёплой и искренней своей улыбкой: — Как ты? — глупый вопрос, на который никогда не давался честный ответ. — Нормально, — криво улыбнулся Тэ, пытаясь выглядеть соответствующе этому слову. — Нет, Тэ. Расскажи мне. Пожалуйста, — Чимин не отводил взгляда от парня, ловя каждую эмоцию на его лице. — Правда, нормально, — он опять приподнялся. — Я не успел поблагодарить тебя за то, что спас меня от Юнги… Чимин покачал головой и убрал свою руку с чужой щеки. — Не надо меня благодарить, Тэ, — он в первый раз посмотрел на свои же руки и сжал кулаки. — Мне надо тебе кое-что рассказать. Тэхён улыбнулся и положил свою руку на внезапно ледяные кулаки старшего. — Я слушаю. В камере витало такое напряжение, что воздух будто стал тяжелее на килограмм. — Чонгук. — М? — Уже достаточно времени прошло. Я пойду к нему и расскажу, — голос Чимина был твёрдым, но громкость подводила. — Всё расскажу. «От» и «до». Включая и то, о чём ты говоришь во сне, включая то, как себя изводишь. — Расскажи, — слишком равнодушно, чтобы быть правдой. — Ты можешь пойти со мной и сам ему это сказать, знаешь ли, — он внимательно смотрел на Чонгука. — Можешь хотя бы раз в жизни не быть ублюдком по отношению к нему. Или тебе нравится чувствовать себя героем-жертвой? Мол, отпустил, как же, блять, прекрасно, — он медленно переходил на крик. — Знаешь, кто тут жертва? Он! Как ни крути, ты использовал его, ломал, убивал изо дня в день, а потом взял и ушёл тогда, когда у тебя появилось лекарство от его боли! Ты — лекарство, Чонгук! Как ты не можешь понять?! Чонгук резко поднялся, а стакан, находящийся у него в руке, был разбит вдребезги о ближайшую стену. — Да что ты понимаешь?! — он кипел, горел в том огне, который сам создал. — Ему будет безопаснее без меня! Я… — Ты — идиот, Чон Чонгук, — прошипел Чимин, становясь лицо-в-лицо со зверем, выглядывающим из чёрной бездны. — И не я должен тебе это говорить, а он. Ты идиот, потому что думал, что я просто так позволю следующие сто лет использовать меня как замену. Как обезболивающее, да? Ну уж нет. Нет. Ты не заслуживаешь этого. Ты заслуживаешь эту боль, каждую каплю, каждую крупицу боли, потому что просто трус. Трус! А я трусам не помогаю. Чимин вспоминал свой разговор с младшим и старался не выдать то, как боится. Боится, что Тэхён не поймёт. Что он потеряет самого близкого человека в этой игре лжи и фальши, где каждый играет по-своему, наплевав на правила. Он боится той мысли, что никогда больше не увидит это маленькое лицо с аккуратными губами, большими карими глазами и еле видимой родинкой на верхушке носа. Его ужасает возможность, что правдой он сломает. Сломает так, что не починить. Но поздно идти на попятную. — Тэ, пожалуйста, не перебивай меня, пока я буду тебе говорить всё это, — он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, дождавшись кивка. — Я хочу, чтобы ты знал. Всё знал. И он начал говорить. Начал с того, как захотел защиты от Юнги у Хосока, но на самом деле лишь преподнёс себя на блюдце дьяволу. Он говорил о том, почему всё пошло наперекосяк и как сам Тэхён оказался в середине. Затем он перешёл на историю о том, как они с Чонгуком в первый раз переспали. Как и почему. Чимин видел, как дёргается Тэхён каждый раз, когда он произносит имя Чона, как кусает губы, но не перебивает. Парень молча давал шанс Чимину, и тот не был намерен упускать его. — … Я хотел избавиться от Чонгука посредством Хоупа. Думал, что один раз отдамся, а король тут же оторвёт ему голову за это. Но потом я понял, Тэ, — он сглотнул. — Понял, что то чудовище, которое являет миру Чонгук — это не он. Думаю, ты и сам всё понимаешь, где-то глубоко внутри. Затем я считал, что смогу отдаваться ему до того момента, пока он не поймёт, пока я не заставлю его понять, что не я ему нужен. Не я, Тэхён. Я не тот, чьё имя он тихо выговаривает по ночам. Не совру, что секс с ним мне ни разу не понравился — ты знаешь, как хорош он в постели. Но я ни разу не допускал и мысли о том, что он принадлежит мне. Он твой, Тэ. И я даже не знаю, почему говорю тебе это я, ведь он должен был сам прийти и рассказать, но даже если так. Даже если так, я просто должен был сказать тебе. Я не хочу, чтобы ты закрылся от меня, я прошу тебя понять, даже если понять это невозможно. Но я не прошу у тебя прощения, потому что знаю, что такое простить невозможно. Я сам себе никогда не прощу, хоть я и знал всё с самого начала. Но я лишь прошу тебя не закапывать свои чувства так глубоко, откуда тебе не удастся их снова вытащить. Он не заслужил счастья, но ты — да. Ты должен быть счастливым. В камере повисла тишина как только Чимин закончил со своим монологом. Он пытался усмирить сердце, которое билось чуть ли не в горле, но ему это не удавалось. Поднять глаза на Тэхёна было выше его сил, но тогда он почувствовал, как тонкие пальцы поднимают его голову, заставляя посмотреть. Чимин не знал, что ожидал. Слёзы? Нет. Истерику? Нет, это не похоже на Тэ. Тишину? Более подходящий вариант, да. Полные боли глаза? Точно. Но вот то, что он увидел, не было похоже ни на что. На него смотрел парень, который прошёл через ад. На его лице был отпечаток боли, а в глазах можно было пересчитать каждый круг, который он прошёл. И их было не девять. Там их было аж триста, не меньше. Но ко всему этому доступ был закрыт. Тэхён запер, оставил триста замков и все триста ключей выбросил в бездну, которая медленно отступала. Её отогнала правда, прознесённая Чимином, принёсшая свежесть и заставившая улыбнуться. Криво, но улыбнуться. — Ты говорил это, будто боясь, что я не выдержу. Сломаюсь к чертям, — он улыбнулся уже искренне. — Но ты не понимаешь одного. Правда не ломает. Она бьёт, кусает, царапает, но не ломает. И как бы больно ни было, потом можно вылечить. Спасибо тебе. За то, что сказал. И Тэхён сделал то, к чему Чимин не был готов. Он готовился к каждому возможному исходу, но не к этому. Тэхён придвинулся и обнял. Крепко, укладывая свою голову на чужое плечо и обвивая руками всей силой. Чимин не выдержал. Он забыл всё, что говорил до этого, и позорно всхлипнул. — Не бросай меня, Тэ, — он не ожидал ответа. — Пожалуйста… — Не буду, — тихо, но уверенно. — Только не скрывай от меня больше ничего. — Никогда, — закрыл глаза Чимин и позволил себе расслабиться. Даже если это казалось выше сил. Они отстранились и Тэхён провёл рукой по чужим розовым волосам, ероша их. Чимин прикрыл глаза и осторожно спросил: — О чём ты сейчас думаешь? — Ни о чём, если честно, — он снова улыбнулся. — Мне поразительно легко на душе. Не знаю, почему, но не хочется думать. — Чонгук в какой-то момент тоже не выдержит и исповедается тебе, зуб даю, — пошутил Чимин, открывая всё же глаза. — Когда это случится, тогда и буду думать, Чим, — отмахнулся он. — А если сегодня? — вдруг услышали они глубокий голос, прозвучавший на расстоянии нескольких метров. Тэхён думал, что показалось. Он тут же захотел смахнуть всё на усталось и на то, что слишком много думал в последнее время и теперь, когда думы внезапно прекратились, его мозг начал создавать галлюцинации, похожие на Чонгука. С таким же голосом, как он. Он уже собирался отвернуться, как заметил, что Чимин тоже смотрел на эту галлюцинацию. А галлюцинация на двоих — не галлюцинация. — Ч-чонгук? — запнулся Тэ, не зная, как реагировать. Мир вдруг остановился, в воздухе можно было высчитать пылинки, а на лице «привидения», казалось, блестело что-то. Неужели слеза? Чимин отстранился и вышел, оставаясь всё же поблизости, а Чонгук контрастом подошёл, опускаясь перед сидящим на кровати Тэхёном на колени. У Чонгука перед глазами лишь одно лицо, лишь одни глаза, у него в ушах один лишь голос и на губах один вкус. У него в голове был беспорядок, но всё прояснилось именно в тот момент, когда Чимин на него кричал и резал, резал, резал. Словами, по кусочку отрывая конечности и толкая ему же в глотку, чтобы почувствовал, какова кровь на вкус. Нет, Чимин не обезболивающее. Он — отрезвляющее. И Чонгук был благодарен. Правда. Просто не умел это показывать, да и не хотел, если честно. Зато он тайком пошёл за Чимином, когда тот направился в камеру Тэхёна, и долго стоял снаружи, слушая, впитывая каждое слово. Многое было и для него в новинку, особенно связь Чимина с королём, но это не волновало от слова совсем. На уме было совершенно другое, и то, что сказал Чимин теперь уже Тэхёну, было правдой. Тэхён заслужил счастье, а Чонгук всё сделал неправильно. Всё, абсолютно всё. И от этого голова кругом, как и от того, что он только собирался сказать. Ведь признаться в таком он не мог ещё ни самому себе. Младший взял руки Тэхёна в свои и посмотрел снизу вверх глаза-в-глаза. — Я не знаю даже, с чего начать, — он нервно усмехнулся. — Пожалуй, с того, что не знаю, когда ненависть перешла в нечто иное. Не знаю, как это чувство назвать, потому что я никогда раньше не ощущал такое, — Чонгук заметил, как руки Тэхёна покрылись мурашками и лишь выдохнул. — Но ты и сам знаешь, что это объяснить просто невозможно. И да, Пак прав, он сказал тебе всё, как есть. Но добавлю ещё кое-что, потому что я очень ошибся. Я не должен был тебя оставлять с ними, с Юнги и Намджуном, просто убегая. Я должен был сказать тебе, что хочу, чтобы я оберегал тебя. Не они. Не Deceptio. Я. Просто потому что, блять, эгоист, понимаешь? Потому что уже не могу даже представить, что кто-то ещё в тюрьме может к тебе прикоснуться. Что может сделать тебе больно. Хочу тебя себе, целиком и полностью, пусть я и поздно спохватился. Может быть, Чимин не стал просить прощения, но я всё же сделаю это. Тэхён мелко трясся, когда Чонгук говорил свои заключительные слова: — Прошу, прости меня. Обещаю, что не буду давить, лишь скажи, что есть шанс, если в тебе всё же осталось то, что ты чувствовал ко мне несмотря на всё. Мне этого будет достаточно. Слова давались с трудом. Чонгук никогда не просил. Чонгук никогда не просил прощения. Чонгук никогда не просил прощения с колен. Для него вся ситуация была в новинку, но он не думал о том, как и почему. Он просто знал, что так правильно, так надо, иначе он потеряет нечто, на подсознательном уровне нужное ему. Нужное и важное, важнее собственной жизни. Как? Неважно. Ему нравилось чувствовать собственное сердце и слушать чужое, потому что они теперь бились в унисон. Взгляд отвести — поражение, и ни один из них не хотел показаться слабым. Хоть один трясся, а второй сглатывал собственный страх, струящийся по венам. — Дай мне время, Чонгук, — наконец-то ответил Тэхён, опуская всё же глаза и натыкаясь взглядом на чужую быстро поднимающуюся и опускающуюся грудь. — Чёрт, я не знаю даже, как ответить. — Если тебе не противно находиться со мной рядом, то просто позволь мне за тобой… Ухаживать, что ли, — Тэхён не удержался и приподнял бровь, а Чонгук усмехнулся. — Знаю, странновато, но я постараюсь. Давая начнём сначала. — Сначала? — С самого начала. — Ну, привет, я — Тэхён. Люблю фотографировать, пить горячий кофе по утрам и думать о том, какая у меня скучная жизнь, — улыбнулся Тэ, вновь возвращая взгляд на Чонгука и замечая, что темнота его глаз уже не пугала. — Рад познакомиться, Тэхён, я — Чонгук, — подхватил тот, улыбаясь в ответ. — Я люблю компьютеры и ночь. И я докажу тебе, что жизнь у тебя совсем не скучная. И вдруг так спокойно на душе. Все точки соединились, каждый винт влез на своё место и механизм заработал. И пусть пока не совсем, и пусть всё ещё медленно и со скрипом. Тэхён больше не чувствовал ту острую боль, к которой привык, а Чонгук не ощущал пустоту. Чимин за дверью тихо и одобрительно смеялся, собираясь уже уйти, как его остановили и быстро что-то передали. Он вмиг помрачнел и остановился, как вкопанный, обдумывая следующие свои шаги. И тут же сорвался обратно в камеру. На него смотрели две пары глаз, когда он резко выдал то, что ему передали. — Юнги в коме. Секунда, и все трое шагали за надзирателем по направлению в медицинский кабинет.