Небо

      Занзас разлепил глаза и довольно потянулся, отмечая, что это его лучшее утро. Наконец-то, ему удалось проснуться не от криков Скуало, беготни Франа и Бельфегора, стука в его дверь от Луссурии и завываний под ней же Леви. В кои-то веки, его разбудили приятные солнечные лучи, пробивающиеся в незашторенные окна, звуки джаза, доносящиеся с первого этажа, и запах свежей выпечки, который подсказывал, что Савада уже проснулся и даже успел что-то приготовить. Усмехнувшись, мужчина поднялся и отправился в душ, размышляя, куда же отвести своего гостя. Вчера в их отношениях резко произошёл скачок вперёд, и вариец был этому более чем рад.       Босс Варии подбирался к своей цели долгих три года, за которые постепенно, шаг за шагом ему удалось вытравить из взгляда Десятого страх, неуверенность и осторожность по отношению к своей персоне. В конце концов, Тсуна стал ему доверять, улыбаться, иногда даже засыпал рядом, привалившись головой к его плечу. Все эти метаморфозы неизбежно вели к вчерашнему побегу, а уж терпения Занзасу не занимать. Он ждал. Долго ждал, и вот теперь Небо Вонголы принадлежит ему.       Спустившись вниз, вариец ожидал увидеть Саваду в гостиной или на кухне, но его в комнатах не оказалось. Зато на столе обнаружились ещё горячие круассаны и кофе. Налив себе ароматный напиток, мужчина отправился на поиски Тсуны, которые вскоре увенчались неожиданным успехом. На самом деле, Занзас выглянул в окно лишь для того, чтобы посмотреть на улицу, и никак не ожидал увидеть на парапете пропажу. Дечимо сидел, поджав одну ногу под себя, а второй болтал в воздухе, с чашкой кофе в руках и абсолютно блаженным выражением на лице.       — Что ты здесь делаешь? — спросил мужчина, высовываясь в окно.       Тсунаёши обернулся к варийцу и улыбнулся. Босс Вонголы привык просыпаться рано, и сегодняшнее утро не стало исключением, так что он решил приготовить круассаны с шоколадом и клубничным джемом и классический тирамису. Торт стоял в холодильнике и пропитывался, а сам юноша вылез на парапет и удобно устроился с чашкой кофе, наблюдая за тем, как постепенно просыпается Рим. Самое интересное, что босс Варии проснулся ровно тогда же, когда и город. Когда жизнь в столице по-утреннему забурлила, появился Занзас. Дечимо это забавляло и ещё раз доказывало ему, что мужчина и этот город неразрывно связаны.       — Доброе утро. Просто наслаждаюсь видом, — с улыбкой ответил Тсуна и поднялся, возвращаясь в квартиру.       — А я уж подумал, что ты решил прыгнуть, — фыркнул Занзас, подавая акробату руку, которую тот с радостью принял, и помог перебраться через подоконник, не расплескав при этом кофе. — Тебе стоит быть осторожнее, — добавил мужчина.       — Я просто в восторге от Рима. Почему мы не ведём дел в столице? — спросил Савада, проходя в кухню.       Занзас последовал за ним, желая попробовать круассаны и спокойно попить кофе. Нормальный завтрак — в его жизни явление редкое, и было бы кощунством его испортить или пропустить. Тем более, ему нравится наблюдать за домашним, расслабленным и мурлыкающим что-то себе под нос Дечимо. Тсунаёши расхаживал во всё той же красной рубашке, а волосы были растрёпаны больше, чем вчера, что делало картину ещё привлекательнее и милее. Рядом с ним оказалось действительно спокойно и комфортно, так что позавтракать вместе казалось мужчине отличной идеей.       — Ты ещё не видел Рим, — усмехнулся Занзас. — В нём хватает своей мафии и без нас, — сказал он, садясь за стол.       — Но ты мне его покажешь, — напомнил Савада. — И я ни разу не слышал о римских семьях. Кто они?       — Разумеется, слышал. И не они, а она — церковь, — мужчина сделал глоток кофе и продолжил: — Ватикан контролирует весь Рим и даже больше. Тебе отчасти повезло, что ты японец и не сталкиваешься с этими церковниками. Папа — мафиози, каким нам и не снилось стать, — сообщил он, принимаясь за круассаны.       Тсуна несколько удивлённо взглянул на варийца и вздохнул. Ему приходилось замечать, что итальянцы как-то очень внимательно относятся к своим богам. Вернее, к богу — он у них всего один и они безмерно его чтили. Японцу было этого не понять, но Занзас, кажется, относился к тому разряду людей, кто не шибко верил в бога и с презрением относился к церкви. Таких в Италии тоже хватало. Хаято говорил, что религия для всех католиков очень важна, и к этому стоит относиться с пониманием и уважением. Десятому, в сущности, было плевать, но, находясь в Риме, он тоже стал ощущать некую сопричастность ко всему этому. Таким возвышенным и одухотворённым оказался этот город.       — Занзас, ты покажешь мне Ватикан? — спросил юноша, доливая мужчине кофе.       — Там не на что смотреть, но я покажу тебе нечто действительно стоящее, — возразил вариец и усмехнулся.       — Что? — заинтересованно подался вперёд Тсуна.       — Увидишь, а теперь ешь, — велел босс Варии и Дечимо не стал спорить, только улыбнулся и тоже принялся за круассаны.       Завтрак прошёл в умиротворённом молчании. Оба спокойно пили кофе и ели круассаны, слушая джаз и поглядывая в окно, где ярко светило утреннее солнце Рима. Занзас размышлял о том, как лучше всё провернуть, чтобы день прошёл без эксцессов. Он собирался показать Саваде место, которым гордится вся Италия, а после — место, которым гордится лично он. Столица была популярным туристическим центром и в ней не так уж много мест, которые никто не видел. Вернее, таких вообще нет, но есть парочка, о которых не так уж часто говорят. Вариец знал одно такое. Дечимо должно понравиться.       Тсуна тоже размышлял о предстоящей экскурсии. Он и не думал, что когда-нибудь сможет проводить с боссом Варии так много времени и чувствовать себя при этом совершенно очарованным. Да, большую часть времени Занзас был груб и даже невыносим, но и сам Савада не подарок: нерешительный, неуверенный в себе, слишком мелкий рядом с таким мужчиной. Тем не менее, рядом друг с другом они менялись. Они оба. Вариец становился чуть мягче, податливее, терпеливее, а Десятый неожиданно расслаблялся, становясь увереннее и даже сильнее. Возможно, они хорошо друг на друга влияли?       Закончив со своим завтраком, Тсунаёши принялся убирать со стола, а Занзас, как ни странно, взялся ему помогать. Мужчина никогда прежде не мыл посуду, но сейчас ему приходилось привыкать делать такие вещи. На самом деле, босс Варии находил это даже забавным. То, как Савада протирает стол и передаёт ему чашки; то, как он сам моет их и ставит на сушку. Всё это так по-домашнему, что внутри разливалось приятное тепло. Босс Варии к такому не привык и не хотел привыкать, потому что всё это слишком ценно и несвойственно их миру. К такой жизни нельзя привыкать, потому что можно расслабиться, размякнуть и попасть в неприятную ситуацию, мягко говоря. Зато можно иногда устраивать себе вот такие выходные, когда рядом только они и больше никого.       Закончив, двое боссов разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться. Оба оделись в привычные чёрные брюки и белые рубашки. У Савады особого выбора не было, а Занзасу так было комфортнее. Мужчина подумывал заехать в какой-нибудь магазин и купить парню джинсы, которые так не любили Хранители Вонголы, но вряд ли Тсуна правильно его поймёт, поэтому это они оставят на потом. Босс Варии не сомневался, что «потом» у них будет долгое и интересное, а пока он спокойно и неспешно вёл машину, позволяя Десятому рассматривать узкие улицы Рима, открывающиеся кафе, работающие фонтаны, туристов и простых итальянцев. Савада не отводил глаз от окна, рассматривая пейзажи. Он определённо был восхищён.       — Ты расскажешь, куда мы едем? — спросил Савада, оторвавшись от окна и обернувшись к мужчине.       — Скоро увидишь. Мы почти на месте, — усмехнулся вариец и кивнул на окно.       Тсуна покачал головой на прищур красных глаз и снова вернулся к пейзажу за окном. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за поворота показалось величественное строение. Колизей. Савада никогда не думал, что сможет увидеть его вот так, вблизи, по-настоящему, а не на картинке. Он оказался прекрасен и велик, доставал до самого неба и его идеальная форма... Десятый мог только восхищаться этой древней ареной, ознаменовавшей величие Рима и его правителей. Именно здесь империя показывала всю свою мощь, заставляя поверженных врагов сражаться на потеху римлян. Зрелище, достойное одной из самых кровавых наций мира. Наверняка изнутри Колизей выглядел ещё больше и величественнее, чем снаружи.       — Выходи, мы приехали, — велел Занзас, оставив машину.       — Правда? Мы идём к Колизею? — уточнил Савада, выполняя указание мужчины.       — Мы идём в Колизей, — поправил его босс Варии и повёл Дечимо к древней арене.       — Но он ведь закрыт на реставрацию. Разве нет? — нахмурился Тсуна.       — Не для меня, — усмехнулся вариец и подмигнул озадаченному юноше.       Он не часто пользовался своим именем в Риме, но здесь он — не последний человек. По сути, в своё время он смог добиться определённого статуса и уважения в городе, пользуясь тем же приёмом, что и Медичи во Флоренции много лет назад. Система друзей его друзей и знакомых его знакомых работала превосходно, так что в столице для него почти не было закрытых дверей или неизвестных разговоров. Таким образом, попасть в древний памятник архитектуры, даже закрытый на реставрацию, не являлось для него проблемой. Наоборот, это отличный способ ещё раз впечатлить Дечимо, который, кажется, и так покорён Римом. Во всяком случае, об этом говорили его восторженно сияющие глаза и то, как он рассматривает всё вокруг.       Возле Колизея было мало туристов, что и неудивительно, ведь сейчас только десять утра, а памятник культуры всё равно закрыт на реставрацию. Они подошли, что называется «с заднего двора». Небольшая решётка там, где когда-то был вход для зрителей, встретила их тишиной и пустынностью. Занзас жестом попросил Саваду подождать, а сам подошёл к решётке и несильно подёргал. Спустя несколько минут, с другой стороны решётки показался немолодой мужчина. Видимо, охранник. Двое мужчин негромко поговорили — и решётка открылась. Тсуна с интересом наблюдал за происходящим, водя пальцами по древним камням. Ему хотелось попасть внутрь, но даже если у варийца не получится это устроить, он не сильно расстроится. Эти выходные — и так больше, чем он мог бы ожидать.       — Пойдём, времени немного, но нам хватит, — улыбнулся босс Варии, и они вошли в небольшой туннель, который вывел их в проход между трибунами. — Тут сидели обычные римляне, а вон там, — он указал головой на балкон как раз на неразрушенной стене, — там сидели императоры, сенаторы и их ближайшее окружение. Ты сидел бы там, — усмехнулся вариец.       — А ты дрался бы на арене, — ответил на его усмешку Десятый и пошёл вниз, к арене.       Занзас хмыкнул и последовал за ним. Савада водил пальцами по старым камням, рассматривая всё вокруг и мягко, безмятежно улыбаясь. Вариец наблюдал за ним с большим интересом и явным удовольствием. Молодой человек весь светился, а его глаза сияли. Очевидно, ему здесь нравилось, а боссу Варии нравилось наблюдать за ним. Во время их предыдущих побегов Десятый каждый раз показывал себя с новой стороны, но ещё никогда он не был таким, как сейчас. Небо, что тут скажешь? Вот только Рим Тсуне не подходил. Босс Вонголы был слишком хрупким, слишком... нежным и бледным на фоне старого, грубого, опалённого Рима. Самое странное, что сам Савада великолепно подходил Риму. Он делал этот город чуть чище, мягче и будто даже моложе. Босс Варии, глядя на это несоответствие, думал, что у них, видимо, так же: он — воплощение Рима — опалённый, грубый, пусть и не старый, а Тсунаёши — воплощение Неаполя — нежный, мягкий, бледный. Они не подходили друг другу абсолютно, но дополняли — совершенно. Ненормальный абсурд. Неожиданно юноша перемахнул через край трибун и оказался на самой арене. Вздохнув, вариец отправился следом и остановился за спиной Десятого.       — Меня убили бы по мановению твоего пальца, — сказал он, почти в самое ухо задумавшегося Тсуны.       Савада вздрогнул от неожиданности и обернулся, столкнувшись с прямым взглядом алых глаз. Глядя на мужчину сейчас, в лучах утреннего солнца посреди величественной арены древнего Рима, он в сотый раз отметил, как же вариец красив. По-своему, немного неправильно, но всё равно красив: с резкими чертами лица, шрамами, кровавыми глазами, жёсткой линией губ, смуглой кожей и чёрными волосами, в которые вплетены яркие перья. Настоящий итальянец: жаркий, горячий, сильный. У юноши перехватывало дыхание от его взгляда, от того, как он близко, от его запаха и собственного желания прикоснуться к нему. Тсуна облизнул губы и осторожно провёл пальцами по щеке мужчины, чувствуя подушечками чуть грубоватую, но такую горячую и крайне приятную кожу, будто впитавшую в себя всё солнце Рима.       — Это не так. Я никогда не позволил бы тебя убить. Никогда и никому, потому что ты был бы лучшим из лучших на этой арене. Самым сильным и самым красивым, — сказал Дечимо, водя пальцами по скуле Занзаса и иногда цепляя ими разноцветные перья.       — Звучит как комплимент, — отозвался мужчина, немного сбитый с толку и озадаченный.       — Это же правда. Посмотри вокруг, — Тсуна повернулся обратно к трибунам. — Мы в самом центре Рима, в его сердце. Здесь была сосредоточена вся мощь и сила великой Империи. Здесь Империя наносила последние, сокрушительные удары по покорённым народам. Я не могу представить кого-то, кроме тебя, кто смог бы воплощать всё это. Живи мы в те далёкие дни, ты стал бы любимцем публики, — с улыбкой поделился Савада.       — А ты смотрел бы на меня со своей ложи, — поддержал его размышления мужчина и обнял, прижимая к себе.       — Не сводил бы глаз, каждый раз восхищаясь тобой, — Десятый расслабился в сильных руках и прикрыл глаза. — Знаешь, Рим очень странно на меня действует, — поделился он.       — Неужели? — удивился Занзас, откровенно наслаждаясь происходящим.       Тишина Колизея всегда умиротворяла его крутой нрав и придавала внутреннюю гармонию. Теперь рядом, прижавшись спиной к его груди, стоит Савада, рассматривая трибуны, где когда-то собирались толпы людей, чтобы посмотреть на битвы гладиаторов. Если прикрыть глаза, то можно даже услышать рёв этих людей, уловить запах крови, исходящий от песка, и ощутить на себе пристальный взгляд Императора. Всё это, конечно, бессмысленное воображение, но варийцу было всё равно, пока он мог ощущать небесное тепло, идущее от Тсуны, которое проникало под кожу, заставляя кровь бурлить, а всё внутри согреваться. Сейчас босс Вонголы — его драгоценное Небо, прекрасное Небо, которое, кажется, находило собственный покой рядом с ним. Совершенно.       — Да, я говорю и делаю то, что не должен, потому что чувствую себя свободным. Наверно, это звучит для тебя слишком глупо, да? — улыбнулся Савада и, откинув голову на плечо мужчины, посмотрел ему в глаза.       — Почему не должен? Меня всё устраивает, например, — вскинул брови Занзас и растянул губы в улыбке, больше похожей на оскал хищника.       — Да, меня тоже, но я думаю о том, что будет, когда наши каникулы закончатся. Мы вернёмся в Неаполь, разъедемся по своим резиденциям и снова будем видеться раз в месяц, в лучшем случае, — Савада вздохнул и обернулся. — Впрочем, не важно. Я же сказал, что Рим странно на меня влияет, — он покачал головой и улыбнулся.       Тсуна опустил взгляд, не представляя, зачем наговорил всё это, но надеялся, что мужчина в своей привычной манере не воспримет эти бредни всерьёз. У них может быть физическая связь, но, как бы сильно Дечимо ни тянулся к нему, вряд ли выйдет что-то большее. Занзас никогда не рискнёт своей репутацией ради него, ради них. Хотелось бы, но нет. У босса Варии может быть сколько угодно любовников и любовниц, но официально он не может связать себя с мужчиной. Это посчитают слабостью. Десятому не стоило говорить всё это, потому что теперь вариец хмурится, а в его глазах появилось что-то непонятное, странное. Интуиция упорно молчала, но сам он понимал, что момент спокойствия разрушен. Савада и хотел бы забрать свои слова назад, но было уже поздно для этого, что несколько огорчало. С другой же стороны, ему стало немного легче, проще смотреть на ситуацию и их отношения, какими бы они ни были.       Занзасу слова его спутника совершенно не понравились. Он нахмурился, глядя на немного опечаленное, немного озадаченное лицо парня. Мужчина уже собирался опровергнуть его слова, но в этот момент их окликнул охранник, напоминающий о времени. Час пролетел незаметно и слишком быстро, скоро придут работники, и им пора бежать отсюда, чтобы не влипнуть в неприятности. Они вышли через другой выход, который показал им охранник. Тсуна отправился к машине, пока мужчины прощались. Босс Варии решил пока не акцентировать внимание на словах юноши. Он знал, где и как об этом поговорить. Здесь и сейчас — не самое подходящее место и время. Сейчас они оба несколько расстроены, и вариец собирался поднять им обоим настроение. Замок Ангелов — отличное для этого место.       Савада всё с тем же интересом наблюдал пейзажи Рима, стараясь не задумываться о предмете их недавнего разговора. Занзас был ему не безразличен, он не просто хотел этого мужчину, но любил его, как ещё никого и никогда. На самом деле, любил так сильно, что готов был на всё ради этих отношений... возможности отношений. Тем сложнее было найти выход из сложившейся ситуации. Рим очень и очень странно влиял на него, развязывал и подталкивал к варийцу так сильно и стремительно, что сопротивляться не было никаких сил и никакого желания. Только одно его беспокоило: он — Небо, так как же можно позволить себе желание и возможность принадлежать только одному человеку? Единственному человеку, которому и так уже отдано абсолютно всё. Из мыслей его выдернула неровная дорога и тень, заслонившая солнце. Подняв глаза, Тсуна глазам не поверил. Сегодня определённо день исполнения желаний: сначала Колизей, а теперь Sancti Angeli — замок Святого Ангела. Он мечтал побывать здесь, а босс Варии, будто прочитал его мысли, привёз в это потрясающее место.       — Ты читаешь мысли? — удивился Дечимо, повернувшись к мужчине и засияв улыбкой. — Замок Святого Ангела! Поверить не могу. Мы попадём на экскурсию? — спросил он.       — Попадём. Это тоже место твоей мечты? — вскинул бровь Занзас, поглядывая на сияющего Десятого.       Ему нравилось, когда юноша улыбается, когда его глаза сияют, как сейчас, когда на его лице нет грусти или разочарования, задумчивой озадаченности, которая преследовала его всё то время, что они ехали сюда. Очевидно, Савада сильно волновался о том, как стремительно всё между ними меняется, что его тянет к взрослому мужчине, что он не может преодолеть эту тягу. Возможно, даже, скорее всего, Тсуна считает, что для него — босса Варии — всё это является лишь мимолётной интрижкой или чем-то похожим— недолговечным, бессмысленным и разбивающим всякие надежды на «долго и счастливо». Впрочем, всё это, разумеется, было не так. О своих отношениях: прошлых и будущих, они поговорят позже, а пока можно смело наслаждаться весельем Дечимо, которое отражалось на его лице и в глазах.       — Вообще-то, да, — кивнул Савада, выходя из припаркованной машины. — Хаято дал мне интересную книгу одного американского писателя. Действие разворачивается как раз в Риме, и Замок Святого Ангела играет одну из ключевых ролей. Позже мы смотрели фильм, снятый по книге, и это было потрясающе. Это место заинтересовало меня, и мы решили как-нибудь съездить в Рим. Все вместе, — рассказал он, и под конец речи улыбка спала с его лица, а в глазах поселилась грусть.       Тсуна подошёл к ограде каменного моста и взглянул на город, раскинувшийся у них под ногами. Вид был невероятный, но внутри у него всё переворачивалось от этой картины. Он думал о том, что мог бы стоять на этом самом месте со своими друзьями, любуясь вечным городом, но, вместе с тем, юноша понимал, что этого никогда не будет. Его друзья стали всего лишь Хранителями: ни одному из них он больше не мог доверить своё сердце, доверить самые желанные мечты и сокровенные мысли. Они отдалились от него, принимая как босса, а он не стал их держать, считая, что каждый из них лучше знает, как им поступить, как к нему относиться. Саваду такое положение дел огорчало и очень сильно, но сделать ничего нельзя.       — Сожалеешь, что здесь я, а не они? — спросил Занзас, остановившись рядом с Десятым.       — Нет, наоборот, — покачал головой Тсуна и повернулся к мужчине. — Сейчас я опять скажу то, что не должен, но ты не злись, — он улыбнулся и продолжил: — На самом деле, я рад, что это ты. С тобой мне спокойно, тебе я доверяю и ты всегда рядом, когда нужен, а они... они стали больше подчинёнными, чем моими понимающими друзьями. Иногда мне не хватает тех отношений, что были у нас прежде, но мне, как никому, известно: людям свойственно меняться, — юноша отвёл взгляд.       — Так даже лучше, — усмехнулся вариец и обнял парня. — Они — твои Хранители и, в первую очередь, подчинённые, которым ты должен раздавать сложные задания, доверять некоторые дела семьи, но неизменно оставаться во главе, а не наравне, — сказал он, поглаживая Дечимо по животу и вдыхая запах его волос.       — Возможно, но мне всегда казалось, что мы сильны именно потому, что являемся друзьями, — вздохнул Тсуна, глядя на медленное течение Тибра.       — Вы сильны, потому что ты силён, — возразил Занзас. — Небо делает элементы сильными. Слабое Небо и семью ничто не спасёт, — добавил он.       Босс Варии хорошо понимал чувства и опасения Савады. Со Скуало было так же. После приёма, на котором они познакомились, и до того момента, как он стал боссом, их отношения были дружескими. Он доверял Супербии. Часто даже больше, чем было нужно. Делился с ним своими планами, мыслями и решениями, говорил о страхах и опасениях, но стоило ему встать во главе Варии, как постепенно такое общение сошло на нет. Акула превратился в подчинённого. Важного, подчас незаменимого, но всё-таки стоящего на ступеньку ниже. Какое-то время Занзаса это беспокоило, но позже стало не до этого, когда он узнал об обмане Девятого. Да, тогда ему стало уже не до размышлений о своих отношениях со Скуало, а после он сильно изменился. Стал даже слишком нелюдимым, грубым и даже жестоким, а всех членов Варии принимал исключительно как подчинённых и обращался с ними соответственно. Надо признать, что стало гораздо легче и удобнее. Он привык и Тсунаёши привыкнет. Он ещё слишком неопытен и молод, чтобы легко и свободно командовать людьми, особенно если до сих пор считает их своими друзьями. У него это пройдёт. Рано или поздно. У всех проходит.       — Пойдём, а то опоздаем на экскурсию, — усмехнулся вариец и за руку повёл его к замку.       Савада с улыбкой следовал за мужчиной. Они оказались последними в группе, которая как раз выдвинулась внутрь. Ангелы, как и в книге того американца, указывали им путь. Они были буквально везде, следили за людьми своими красивыми глазами, вытесанными из камня или изображёнными на холсте. Тсуна с интересом слушал экскурсовода, который рассказывал об истории строительства замка и его дальнейшей судьбе. Обычные каменные коридоры сменялись потрясающими залами с фресками известных художников, восхитительные папские покои — угрюмыми тюрьмами. Здесь был даже египетский зал, ну и, разумеется, легендарный проход в Собор Святого Петра. Дечимо рассматривал всё вокруг, чувствуя привкус Италии на губах, потому что во всём этом, как и в Колизее, чувствовалось величие Империи и той мафии, о которой они говорили ранее. Тсуна не знал, как выглядит папская резиденция (разве что, из картинок в Интернете и того прекрасного фильма), но, очевидно, Папы любили окружать себя роскошью и настоящей красотой. Экскурсовод провёл группу на верхнюю смотровую площадку, где и оставил, позволив наслаждаться видом, а после — ещё раз пройтись по великолепным залам. У них было ещё полтора часа в этом месте.       Занзас подошёл к зубчатой стене и, оперевшись на неё, взглянул на родной город. С ним связано столько мыслей и воспоминаний, столько неуверенности и глупых поступков... Он рос на этих узких улочках, которые теперь наблюдал с недосягаемой оттуда высоты. Когда-то в детстве он смотрел на это великолепное здание, на этого величественного Архангела с карающим мечом в руках и молился. Молился этим многочисленным ангелам, Михаилу и даже Богу о том, чтобы выбраться с узких, провонявших отходами и спермой улочек, избавиться от грязных и вульгарных людей, населяющих эти улочки, и обрести силу, способную покорять и исполнять его желания. Все эти глупости остались далеко позади, почти забылись, но сейчас снова всплыли в памяти, будто только вчера его привели к Девятому и представили как его сына. Прежде, приезжая в Рим, он никогда не вспоминал события прошлого, но в этот раз всё было по-другому, будто сам Рим был другим.       Тсуна, рассматривающий пушечные ядра, поднял голову и взглянул на своего спутника. Босс Варии смотрел на раскинувшийся внизу город со странным выражением лица. Вроде как, грусть и радость, злость и смирение — всё это смешивалось у него на лице, создавая причудливую гамму эмоций. Видимо, Рим навевал на него воспоминания о прошлом, о детстве. Савада хотел бы узнать, что за мысли не дают покоя мужчине, хотел бы понимать его так же легко, как он сам понимает Дечимо, но не мог. С другой стороны, кажется, Десятый догадывался, что так беспокоит варийца: детство его проходило сложно и наверняка в нём осталось что-то неприятное. Много неприятного, надо полагать. Вздохнув, Тсунаёши подошёл к нему и положил свою руку поверх руки босса Варии и сжал его ладонь своей, в который раз отмечая, какие горячие и большие у того ладони. Занзас поднял на него взгляд и мимолётно улыбнулся. Савада улыбнулся в ответ. Они молча смотрели на Рим, наслаждаясь тем, как сплетаются их руки, как тепло окутывает их со всех сторон и как хорошо и спокойно им друг с другом. Просто хорошо и спокойно, и никакие другие слова не нужны.       — Голодный? — спросил Занзас, нарушая установившееся молчание.       — Да, — кивнул Савада, переводя взгляд на мужчину. — Дома нас ждёт тирамису, — он улыбнулся и подмигнул.       — Вот и прекрасно. Пусть ждёт, а я предпочитаю пообедать у фонтана Четырёх рек, — ответил вариец и они вместе направились к выходу.       — Это тот самый, который создал Бернини? — уточнил Тсуна, поглаживая запястье мужчины.       — Я не знаток искусства, — фыркнул босс Варии, после чего скосил взгляд на юношу. — Об этом фонтане тоже написали в твоей книжке? — спросил он, на что Десятый рассмеялся.       — Вообще-то, да. Бернини — ключевая фигура книги. Он и его творения. Если исключить церкви, то мы идём по списку, — ответил тот, садясь в машину.       — Даже и не думай, Савада, никаких церквей или Ватикана, — рыкнул Занзас, выезжая с территории замка.       Пусть исполнение его желаний и должно было убедить его в существовании Бога или неких иных высших сил (и оно, отчасти, убедило), но вот только церкви... церкви он не верил. Алчные старики, живущие иллюзиями в своём незначительном мире и жаждущие ещё большего поклонения и подчинения от своей паствы — стада безмозглых баранов... Нет, Занзас к ним не относился. Что он усвоил из своих детских желаний, так это то, что в общении с Богом, ангелами и прочими высшими силами, в существовании которых он всё равно сомневался, посредники не нужны. Его и так услышат, главное — говорить достаточно чётко и ясно, отдавая себе отчёт в собственных желаниях. Рим многому его научил, и эту науку он не забудет.       — Может, в другой раз, — легкомысленно согласился Тсуна. — Расскажи мне о своём детстве в Риме. Каким оно было? — спросил он, поворачиваясь к мужчине.       — Смотри лучше на город, — рыкнул вариец, хмурясь.       Савада тоже нахмурился и отвернулся. Другого и ожидать не приходилось. Все объятья и сладкие надежды, которые давал вариец, по итогу ничего не стоили. Привезя его сюда, босс Варии нисколько не открывал ему дверь в своё прошлое или к самому себе. Он всё так же замкнут, закрыт, недосягаем. Тсуна не нужен истинному римлянину. Сколько бы Дечимо не смотрел ему вслед, сколько бы ни касался обжигающе горячей кожи, сколько бы ни умолял в безмолвном крике остаться рядом — всё это не имело значения. Никакого значения для того, кому отдано всё, что может один человек отдать другому. Тем больнее, что из всего этого Занзасу необходимо лишь одно. Больно и неприятно, поэтому, очевидно, ему следовало оставить свои бессмысленные и бесплодные попытки добиться расположения того, кому нужно лишь его тело. Так будет проще. Значительно проще.       — Мы на месте, — сообщил мужчина, останавливая машину.       — Вау, — восхитился Савада, выпрыгивая из авто. — В жизни он гораздо больше. Закажи мне пиццу, какой-нибудь салат и кофе, пожалуйста, а я хочу всё рассмотреть, — он улыбнулся и побежал к фонтану едва ли не вприпрыжку.       Занзас проводил его, вскинув бровь, и пошёл к ресторану. Очевидно, его нежелание говорить о прошлом задело Тсуну или натолкнуло на неприятные мысли. Вариец не то чтобы что-то скрывал, просто не видел ничего, о чём стоило говорить. В его детстве не было ничего интересного или стоящего внимания. Обычный бедный оборванец с грязной улицы, который ни на что не годен, кроме как бороться за выживание, грызть бетон, лишь бы не сдохнуть, как паршивая собачонка. Тут не о чем рассказывать, нечем делиться и не о чем говорить, на самом деле, но что-то ему подсказывало, что обо всём этом ему придётся поговорить с Савадой. Здесь отличное место для подобного: приятная атмосфера, ненавязчивые официанты и уважение к частной жизни клиента. Вздохнув, босс Варии сделал заказ и посмотрел в сторону фонтана, где толпилась куча народу с фотоаппаратами, камерами и прочими атрибутами туристов. Разглядеть в этой толпе Тсуну было крайне сложно, да он и не пытался, просто смотрел на жужжащих о чём-то своём людей и думал, как поговорить с боссом Вонголы.       Савада с восхищением рассматривал творение великого мастера и раздумывал о том, как круто иногда разворачивается жизнь всего из-за нескольких событий. Вот, например, не женись покровитель Бернини на племяннице Папы — и этот фонтан никогда бы не появился, не приди Папа в тот день на обед к Людовизи — и макет, созданный Бернини, никогда не был бы оценён. А между тем, такая красота, воплощённый человеческий гений, не может быть забыта или утеряна. Это великолепно. У них с Занзасом было так же: не реши однажды Девятый навестить своего Внешнего Советника в отпуске — и они никогда бы не встретились, никогда бы не сразились и Тсуна никогда бы не влюбился в него. Босс Варии перевернул всю его жизнь, изменил её и его самого, а он ни за что не променял бы эти чувства ни на что другое. Наверно, он мазохист, но разве тот же Бернини не был таким? Не готов был снести всё непонимание и презрение мира ради своего творчества, ради того, чтобы эти шедевры увидело будущее поколение? В конечном итоге, все люди — безумцы в той или иной степени, а если это не так, то они просто безумны ещё больше или несколько иначе. Усмехнувшись своим мыслям, молодой человек отправился к варийцу, который сидел не так уж и далеко, потягивая виски и глядя на фонтан. На него откровенно заглядывались, но сам мужчина не обращал на эти взгляды никакого внимания, размышляя о чём-то. Красивый, чертовски красивый и совершенно чужой...       — Настоящая итальянская пицца и кофе, — облизнулся Савада, садясь напротив Занзаса.       — Никогда не бывал в итальянских ресторанах? — удивился вариец.       — Ты удивишься, как примитивны все наши коллеги, с позволения сказать. Все, как один, назначают встречи в японских ресторанах. Клянусь, меня от этого тошнит, но их попытки управляться с палочками или выбрать что-то в меню, где они не знают ничего, кроме суши и роллов, довольно забавны. Это единственное, что позволяет мне не поубивать каждого, кто называет адрес очередного японского ресторана, — пожал плечами Тсуна и усмехнулся, принимаясь за нисуаз. — Французский салат в итальянском ресторане, да ещё и с тунцом... Ты мне на что-то намекаешь? — вскинул бровь юноша, улыбаясь.       Мужчина несколько удивился тому, как легко и дружелюбно с ним разговаривает человек, которого он явно если не разочаровал, то обидел своей грубостью. Видимо, для Савады их отношения действительно много значат, раз он решил простить ему то бурчание, а это, в свою очередь, подталкивало к тому, что нужно поговорить с ним откровенно, ответить на его вопросы, какими бы они ни были, и показать, наконец, ту часть себя, которую до этого долго прятал. От других, от себя, от него. Это будет непросто, но Занзас хотел этого. Действительно хотел, чтобы заполучить Небо. Самое непредсказуемое, жаркое, милосердное и жестокое Небо из всех, кого ему доводилось знать.       — Нет, просто мне понравилось название, — усмехнулся вариец на вопрос Тсуны, а после нахмурился и отставил бокал. — По поводу твоего вопроса... у меня было гнилое детство и там особо нечего рассказывать. Я видел не этот прекрасный, красочный Рим, а его обратную сторону, и она, поверь мне, отвратительна, — сказал он.       — Я уже говорил, что почти ничего о тебе не знаю, но хочу узнать. Ты вправе ничего мне не рассказывать, — сказал Савада. — Просто ты — важная часть моей жизни, а Рим — важная часть твоей, — он протянул руку и положил её поверх руки Занзаса.       — Я жил в маленькой комнатушке рядом с борделем, у нас не было денег, считай, ни на что: ни школы, ни друзей, ни нормального общения. Читать меня научила шлюха, которая заменила мне мать. Она давала леденцы, если я справлялся со всеми заданиями, иногда приносила шоколад — только под Рождество. Каждый день мне приходилось воровать себе из таких же лавочек, как на этой площади, еду и воду, драться с разными уродами, чтобы меня не располосовали на органы или не изнасиловали в грязной подворотне, вроде той, где приходилось жить. В одной из таких драк во мне проснулось пламя, и это изменило всю мою жизнь. Рим подарил мне далеко не те воспоминания, которыми кто-либо захочет делиться, но он сделал меня сильным, научил бороться до конца, быть лидером и драться за то, что я считаю своим, — рассказал вариец и снова взялся за свой виски.       Он действительно не любил говорить о своём детстве, но, в конечном итоге, ничего страшного в этом не было. Савада имеет полное право это знать, учитывая то, что сам Занзас действительно знал о нём если не всё абсолютно, то большую часть его жизни точно. Справедливо рассказать ему то немногое, что он хочет узнать. Тем более, учитывая его планы на будущее. Вариец достаточно долго откладывал свой приз и собирался его заполучить. Сегодня. Очень скоро.       Тсуна ел салат и размышлял о словах босса Варии. Для него было очень важно, что мужчина решил ему это рассказать, и да, теперь ему хотелось, чтобы всё было. Просто было. Не важно, как долго, как ярко и прочее, но ему это стало необходимо, потому что Занзас открыл ему дверцу в своё прошлое, не отослал подальше, как этого следовало ожидать, не проигнорировал, а рассказал. Доверился. Это важно. Для него, для них это важно. Важнее всего прочего.       — Знаешь, я, на самом деле, не знаю, что сказать, потому что... я не ожидал, что ты захочешь рассказать, — Савада смущённо улыбнулся и опустил взгляд.       — Вот как? Думаешь, я не доверяю тебе? — вскинул бровь мужчина и кивнул официанту, который забрал пустую тарелку Тсуны и принёс им пиццу.       — Думаю, не считаешь меня кем-то достойным этих слов. Во всяком случае, раньше так и думал, — улыбнулся юноша и подмигнул.       Занзас рассмеялся и покачал головой. Они двое настолько увязли в мафии, что не доверяли, кажется, самим себе и уж точно не доверяли друг другу. Несмотря ни на что, несмотря на многочисленные свидания, образно говоря, босс Вонголы всё равно считал, что они никогда не станут ближе. Забавно теперь наблюдать, что эта пирамидка понятного хода событий в его голове рушится, буквально разлетается, заставляя его смотреть на всё с позиции допущения возможности. И это допущение было именно тем, что нужно варийцу, чтобы добиться своего.       — Интересно, что за последние два дня я уже в который раз меняю твоё мнение о себе, — заметил босс Варии и взял себе кусочек пиццы.       — Ты делаешь это куда чаще, чем я тебе об этом сообщаю, — фыркнул юноша, также принимаясь за пиццу.       — Я учту, Савада, — усмехнулся Занзас. — Итак, с моим детством всё понятно: дерьмо — оно и в Риме дерьмо. Ну а что с твоим? Держу пари, оно было спокойным, безоблачным и просто прекрасным, — спросил вариец, наблюдая за тем, как юноша откидывается на спинку с чашкой кофе в руке.       Тсуна, на самом деле, удивился вопросу, потому что ему казалось, будто перед Битвой Колец Занзас выяснил о нём всё. То есть, абсолютно всё: от рождения и до самого момента их встречи. Впрочем, его спрашивали не о событиях его детства, а о том, о чём не напишут в отчётах. О его чувствах и переживаниях, что удивляло ещё больше. Тсуна задумался над тем, что ему ответить, но на языке от этих мыслей горчило и становилось почти мерзко. С другой стороны, босс Варии тоже явно не испытывал приятных чувств от воспоминаний о детстве, но он, тем не менее, всё рассказал. Ну, пусть не всё, но достаточно, чтобы узнать его и понять чуть-чуть лучше. Очевидно, пришла его очередь открыть несколько секретов.       — Да, таким дерьмом, как у тебя, оно не было, но хватало своих заскоков. Отца никогда не было дома. Он уезжал на годы — и никаких вестей. Я ненавидел его. Правда. Он уезжал, мама плакала по ночам на кухне, думая, что я сплю, а утром она опять улыбалась. У меня не было друзей или хотя бы кого-то, с кем можно было бы поговорить об этом. Я — просто Никчёмный Тсуна, чья жизнь была наполнена всеобщим презрением, тычками, злобными насмешками и прочими атрибутами существования любого школьного неудачника. У меня не было никого, кроме мамы, и ничего, кроме дома, который она наполняла уютом и теплом, — Савада покачал головой и отвёл взгляд, чувствуя, как пламя нарастает внутри жгучей волной.       — А потом появился Реборн — и началась вся эта заварушка длиной в жизнь, — понятливо кивнул вариец.       — Да. Знаешь, незадолго до Битвы Колец я пришёл домой и, как обычно, первым делом зашёл к маме на кухню. Стол был накрыт такой, словно у нас соберётся человек пятьдесят, не меньше, а она всё готовила и плакала. На мой вопрос мама сказала, что отец вернулся. В тот момент я так разозлился, пошёл к нему и врезал. Клянусь, это был один из лучших моментов в моей жизни, — парень рассмеялся, а после снова отвёл взгляд. — Не знаю, как у тебя, но я до сих пор иногда чувствую себя Никчёмным Тсуной, хотя и понимаю, что это не так, —он покачал головой и улыбнулся.       — Да, это не так. Вряд ли это когда-то было так, — сказал Занзас и улыбнулся в ответ очень мягко, почти нежно.       Он хорошо знал это чувство, когда возвращаются страхи прошлого и уничтожают твою с трудом созданную уверенность и силу. С ним это случилось впервые, когда он узнал, что приёмыш. Тогда он вдруг понял, что как был мелким и ничего не значащим оборванцем с грязных улочек Рима, так им и остался. В какой-то миг он подумал, что всегда был лишь ширмой для настоящего Десятого: слишком слабый, чтобы занять этот пост, и слишком глупый, чтобы понять это раньше. На одно краткое мгновение ему стало грустно и очень больно, а потом вмиг накрыла ярость. Привычная и уже родная ему ярость, которая придавала сил, толкала вперёд и заставляла действовать. Во второй раз это произошло после битвы Неба, когда он проиграл Саваде, но в тот раз ощущения были немного другими. После того, как кольцо не приняло его, вариец ощутил разочарование, а потом его окутало приятное тепло. Небесное. Тсунаёши тянулся к нему, окружая своим пламенем и защищая босса Варии от его же ярости. Наверно, мужчина почувствовал что-то к этому нескладному мальчишке уже тогда. Впрочем, вряд ли это действительно важно, что и когда в нём проснулось. Главное, что эти чувства горели и жили в нём. Главное, что они становились сильнее.       — Занзас, а... а каково тебе было во льду прорыва? — осторожно спросил Тсуна, покусывая щёку изнутри.       — Да никак, по сути. Просто время замерло. Для меня прошло всего мгновение или два, так что я ничего не чувствовал, — пожал плечами мужчина. — А ты чего вдруг спросил?       — Я ведь почти заморозил тебя тогда. Не хотел, не понимал до конца, но сделал. Стало интересно, какие последствия были бы у этого решения для тебя, — ответил юноша. — Тогда... в том бою всё обернулось не так, как я себе представлял. Прежде мне удавалось побеждать, потому что Реборн вбивал в меня веру в собственную силу, но с тобой всё было иначе. Даже он не знал всего, на что ты способен, а я боялся даже твоего взгляда, не говоря уже о самой битве. Если честно, я храбрился, но думал, что ты убьёшь меня...       — Да, такой был план, — с готовностью кивнул вариец. — Правда, план пошёл по колее с самого начала, — добавил он недовольно, чем вызвал смех собеседника.       Савада думал, что этот вопрос затронет болезненную для Занзаса тему, но, видимо, сам босс Варии относился к ситуации проще. Гораздо проще. Поразительный человек. Сам Десятый чувствовал вину за то, что едва не обрёк варийца на очередной срок ледяного плена. После десятилетнего будущего он вообще стал серьёзно задумываться о том, как безответственно применяет свою силу, из-за чего многим грозит опасность. Впредь, молодой человек сначала думал, а уже после сам принимал участие в операциях, которые, к счастью, случались редко. Ему приходилось вести бизнес — да, но при этом редко разборки из кабинетов или уютных ресторанов переходили на улицу. Мафия уже не та, что прежде, и мало кто решается вступить в открытое противостояние. В основном, всё решается переговорами и контрактами, взаимовыгодными соглашениями и отличными примерами дипломатии. Откровенно говоря, это нравилось Дечимо куда больше, чем то, что было прежде. Впрочем, для Варии работёнка всё равно находилась. Довольно часто, к сожалению.       — Вот как? То есть, ты планировал, что твои Хранители разделаются с моими, а после придёт мой черёд: ты триумфально убьёшь меня, посмеёшься в лицо Девятому и станешь новым боссом, предварительно убив и его? Всё правильно? — с усмешкой спросил Тсунаёши, потягивая свой кофе.       — Да, таков был мой план. Акула выболтал? — спросил Занзас, скалясь удивительно довольно.       Ему нравился этот лёгкий, почти незначительный разговор, который они вели. Говорили будто о серьёзном, но шутя, с иронией. Савада смеялся и глаза его лучились счастьем. Бросив мимолётный взгляд на часы, он отметил, что ещё полчаса — и можно будет выдвигаться к следующему и последнему на сегодня месту их дислокации. Наверняка ему понравится, и там они смогут начистоту поговорить о том, что их связывает сейчас и свяжет в будущем. Завтра или, что вероятнее, послезавтра они вернутся в Неаполь и должны чётко понимать, кем являются друг для друга. В этом Тсуна был абсолютно прав: они либо разъедутся по своим резиденциям и будут встречаться раз-два в месяц, либо периодически станут спать вместе, либо больше не расстанутся. Это решать, в большей мере, Десятому, чем ему, потому что он для себя уже всё решил.       — Нет, и так всё ясно, — фыркнул Савада. — Итак, тот план провалился. Каков новый? — спросил он, чуть склонив голову к плечу.       — Допивай свой кофе — и узнаешь, — поиграл бровями Занзас.       — Мадонна... Ты невыносим, но ты меня заинтриговал, — вздохнул Десятый и перевёл взгляд на площадь.       Людей было очень много. Они фотографировались, рассматривали сувениры в лавках, громко о чём-то разговаривали, смеялись, пили кофе и за всеми своими незначительными делами совершенно не замечали той великолепной красоты, что представлял собой фонтан Бернини, не ощущали запаха Рима, не чувствовали медленное течение времени. Город так великолепен, но ни туристы, ни жители этого не замечали, занятые, спешащие, слишком весёлые или уставшие. Савада же, наоборот, не мог оторвать глаз от огромного обелиска, окружённого утончёнными фигурами богов. Они представляли собой живую историю: Египет и Греция — Великая Римская Империя, заключённая в монумент, в вечном, тихом течении воды старого акведука.       Покачав головой, Тсуна опустил взгляд и подумал, что и сам, наверно, воспринимал бы Рим так же, как эти люди, если бы не Занзас. Мужчина всему здесь придавал особый цвет, создавал невероятную атмосферу, будто входил в резонанс с городом, и всё шло мелкой рябью, превращаясь в нечто новое. У Савады никогда не было такой связи с каким-либо местом, поэтому, наверно, ему так нравилось путешествовать. Странно, впрочем, и то, что именно здесь он впервые почувствовал себя по-настоящему свободным. То ли потому, что приехал сюда не по работе, то ли благодаря боссу Варии. Скорее всего, второе. Эта свобода пьянила его, кружила голову, делала смелее в словах и жестах. Вариец наверняка это видел.       Он и сам вёл себя иначе: не рычал, не огрызался и не злился, позволял себе и Саваде почти нежные жесты, объятья, сладкие надежды и манящие слова. Такое поведение никогда не было в характере Занзаса, но, похоже, Рим пьянил не только босса Вонголы, но и его экскурсовода, который сейчас молча смотрел на фонтан, о чём-то раздумывая. Лицо у него было расслабленным: ни тебе хмурых бровей, ни жёстко поджатых губ, ни оскала, ни прищура алых глаз... Полное спокойствие, расслабленность и умиротворение. Юноша впервые видел его таким. Ещё одна сторона мужчины, о которой он прежде не знал, но которая ему нравилась и влекла его к варийцу всё больше и сильнее. Им определённо есть о чём поговорить, и Занзас это знает, поэтому и расслаблен. Он уже знает, что сказать, а Тсуне оставалось гадать, что он услышит и понравится ли ему это.       Закончив с обедом, боссы не спеша направились к машине, припаркованной за пределами площади. Приятно было просто идти по улице без опасения того, что в любой момент может позвонить Хаято, Реборн или ещё кто-то, что подойдёт кто-то из боссов, якобы случайно прогуливающийся в этом месте. В отличие от Савады, Занзас вообще очень редко гулял, так что ему нравилось идти рядом с Дечимо, дышать воздухом Рима и предвкушать дальнейший разговор. Ему не терпелось покончить с прелюдиями и перейти к чему-то более конкретному. Как он считал, не ему одному не терпится решить эту их проблему. Вернее будет сказать даже не проблему, а недосказанность. Для этого разговора и перехода от одной стадии отношений к другой во всём городе мужчина знал только одно место — апельсиновый сад. Не самое панорамное место, зато одно из самых красивых.       Машина мягко скользила по полупустым дорогам столицы. Что занимательно, людей на улицах было вдвое, а то и втрое больше, чем машин на дорогах. Тсуну это удивляло, а Занзас спокойно и уверенно вёл машину, улыбаясь чему-то так по-особенному, что Савада даже завидовал. Сам же мужчина краем глаза наблюдал за настроением мальчишки и сменой эмоций на его лице. С их последней поездки в машине Дечимо явно стал веселее и спокойнее, что не могло не радовать. Босс Варии подозревал, что Савада где-то глубоко в своей голове подбирает слова или моделирует ситуацию, или ещё что-то в этом роде. Вообще, он слишком много думает, но вариец собирался его от этого избавить. Думать — полезно, но думать слишком много — опасно, особенно, если это касается чувств и драк. В этих двух случаях лучше полагаться на инстинкты.       — Что это за место?— спросил Тсуна, когда они вышли из машины.       — Авентин — один из семи холмов Рима. О нём тоже написано в книге? — спросил Занзас, вскинув бровь.       — Нет, о нём не было ни слова, — рассмеялся Савада и покачал головой. — Что тебя так задела та книга? Я могу дать её тебе почитать, если хочешь, или посмотрим вместе тот фильм, — предложил юноша, следуя за варийцем к вершине холма.       — Неплохая мысль. Можем посмотреть его вечером с тирамису, — согласился мужчина.       — И пиццей.       — И пиццей.       Десятый рассмеялся на такую покладистость, но спорить и не думал. Вечер вместе с Занзасом, пиццей, тирамису и фильмом — это не тот вечер, от которого можно отказаться. Впрочем, то, что предстало перед его глазами, когда они, наконец, достигли вершины, тоже не предполагало какой-либо отказ. Прямо перед ними раскинулась великолепная аллея, апельсиновая аллея. Тсуна ещё никогда в жизни не видел столько апельсинов, просто валяющихся на земле. Люди ходили по мощёной дороге, сидели на лавочках, целовались, фотографировались, но никто не трогал валяющиеся на земле фрукты. Саваде это место показалось не столько историческим или архитектурным памятником, сколько романтическим местом для свиданий. Очень интересно, что босс Варии привёл его именно сюда, впрочем, он не был против.       — Почему никто не берёт апельсины? Это запрещено? — спросил Дечимо, следуя за Занзасом вдоль аллеи.       — Нет, просто это дикие апельсины. Они не съедобные, — ответил мужчина, остановившись возле парапета стены, откуда открывался потрясающий вид на Рим.       — Это потрясающий вид. Здесь раньше жили люди? — Тсуна сел на парапет, рассматривая Тибр, в котором тонуло солнце.       Со смотровой площадки был виден Ватикан, на куполе которого расплавленным золотом сияли лучи заходящего небесного светила, дальше — несколько соборов, какие-то здания, Тибр и почти весь Рим. Его половина, скорее всего, но это не было важно. Не удивительно, что сюда приходят пары, влюблённые пары, которым хочется немного уединения и романтики. Справедливости ради, все места, в которых они сегодня побывали, пропитаны романтикой, но здесь, как в лучших финалах романов: двое героев целуются на закате. Разве что до поцелуев очередь пока не дошла, но дойдёт. Обязательно дойдёт.       — По-моему, да. Я не уверен. Никогда не интересовался такими вещами, — пожал плечами босс Варии, садясь рядом.       — Занзас, пришло время меня поцеловать, — улыбнулся Тсуна, но по его взгляду было понятно, что он боится.       Мужчине этот страх не нравился, но он был понятен. Парень боялся, что его не примут, пошлют и прочее, однако ему был известен способ его успокоить. Посмотрев несколько мгновений в красивые медовые глаза, он наклонился и поцеловал Саваду. Мягко коснулся тонких губ, обнимая одной рукой за талию и притягивая ближе. Дечимо вплёл пальцы в его волосы, дёргая пряди, скользнул ладонью по щеке и ответил на поцелуй. Жаркий, горячий, кусачий, с привкусом крови поцелуй. Целовать Десятого было сладко и горько одновременно, будто чёрный шоколад грызёшь — вкусно, но всё-таки непривычно. Большую часть времени вариец предпочитал женщин, но чёртов Тсунаёши всё перевернул, как и этот поцелуй.       — Стоило поцеловать тебя раньше, — усмехнулся мужчина, отстранившись.       — У нас будет на это время, правда? — ответил Савада, обводя пальцами скулы Занзаса.       — Правда, — кивнул вариец. — Думаю, твои Хранители будут шокированы, — он усмехнулся и подмигнул.       — Особенно, если ты начнёшь отдавать им приказы и швыряться стаканами. Их это впечатлит, мягко говоря, — кивнул юноша. — Ты, между прочим, так и не сказал мне, что хочешь взамен своей помощи.       — Тирамису, пиццу, фильм и тебя. С другой стороны, это был подарок, — усмехнулся босс Варии.       — Меня больше устраивает первый вариант, — улыбнулся Тсуна и подался вперёд, целуя сам.       Ему нравилось целоваться с Занзасом, нравилось, как они сплетают свои языки, как переплетали пальцы на руках, скользили в прикосновениях по лицам, шеям и волосам друг друга. Саваде нравилось уступать в поцелуе, отдавать инициативу в чужие, более сильные руки, прижиматься к нему ближе и абсолютно ни о чём не думать, кроме того, насколько это прекрасно. Ещё совсем недавно юноша и не думал, что его тайные и крайне постыдные, с точки зрения большинства, сны когда-нибудь станут реальностью, но вот они: целуются на смотровой площадке апельсинового сада Авентина на фоне заката в Риме. Лучший финал лучшего романа в его жизни.       — В таком случае, пора возвращаться, — хрипло сказал мужчина и поднялся, подавая Дечимо руку.       — Фильм, пицца, торт и мы — самый лучший план, который у нас когда-либо был, — кивнул Тсуна и вложил свою ладонь в его.       Занзас усмехнулся, соглашаясь с этим мнением. У них и впрямь никогда не было плана лучше, чем этот, да и что может быть лучше, если желанный мальчишка, наконец, в его руках и никуда не собирается бежать. Ради этого стоило ждать. Всё-таки, старик был прав: терпение — добродетель, и пусть у варийца это едва ли не единственная добродетель, но она помогла ему обрести своё Небо, а вместе с ним — и душевное равновесие.