Перекресток

       - Леонард, у тебя депрессия! Возможно развитие суицидального синдрома!        - Мама! У меня нет никакой депрессии, уверяю тебя!        - Отрицание и самовнушение – все симптомы на лицо.        Она непреклонна, как всегда, и холодна словно лед, как всегда.        Складка ее губ твердо сжата. Не знаю, известно ли ей об этом, но я отлично научился читать ее.        А у нее этого так и не получилось, хоть она уверена в обратном.        Но я не спорю. Я давно уже научился не спорить с ней. Спорить с доктором Беверли Хофстедтер – это все равно, что добровольно, будучи невиновным, согласиться сесть в тюрьму на пожизненный срок. Хотя – жизнь с моей матерью кто-то может посчитать хуже тюрьмы. Как посмотреть.        Я везу ее в аэропорт, к счастью, она отправляется домой. Ощущение, будто меня выпустили из тюрьмы досрочно, растет по мере приближения к взлетной полосе.        Когда я был младше, мне приходилось повторять себе, словно мантру: «Я спокоен!», «Я спокоен!», «Я в порядке!». В конце концов, я так привык к этому, что даже почти не обращаю внимания на высококвалифицированные выводы моей матери. Например, как я могу принять на веру ее заверения в том, что я добился куда меньших успехов, чем мои брат и сестра, если мой IQ равен ста семидесяти трем и год назад я получил докторскую степень по физике?        У моей матери, что скрывать, весьма странное представление о мире. Женщина, которая сама отвечает за свои оргазмы с тысяча девятьсот восемьдесят третьего года и относится к младшему сыну, как к экспериментальной лабораторной мартышке, - не лучший человек в судьбе, не правда ли?        В аэропорту моей матери непременно захотелось мороженного. Сложно пробраться за лакомством, если до самолета остается не так много времени, а у тебя непереносимость лактозы, так что, на мороженное ты можешь смотреть, словно кот на сало. Но для человека, чья мать опробовала на нем все достижения и теории нейробиологии, а теперь ставит психологические эксперименты, ничего невозможного нет. Правда. Сотню раз проверено.        Конечно, вернувшись, я получаю приступ астмы. Задыхаясь, протягиваю матери купленную сладость, все еще с надеждой ожидая, когда же эта ледышка превратиться в сладкий леденец. Всю жизнь этого жду.        - Стиль твоего бега, Леонард, является первым признаком скрытой латентной гомосексуальности – едва разжимая губы, спокойно говорит она.        Если тебя обливают ледяной водой, не удивляйся. Таково еще одно правило жизни рядом с моей матерью.        - Мама, я не гей – спокойно возражаю ей. Многолетняя выдержка помогла мне воспринять эту сногсшибательную новость холодно.        О том, что эмоции – мой враг, я понял лет с пяти. Жизнь с доктором нейробиологии и психологии Беверли Хоффстедтер разрабатывают рефлекс получше, чем у собаки Павлова. Отбивать ее атаки с каждым годом становится все проще, по крайней мере, внешне.        - Я бы на твоем месте не была бы столь уверена, - она деловито покрутила очки в руках, прежде чем снова их водрузить себе на нос, - совсем не была бы, Леонард.        - Да. Хорошо – вздыхаю я, чтобы отделаться от новых научных нападок. – Я присмотрюсь к себе и к мужчинам, мама.        - И будешь весьма занятной кандидатурой для научных исследований – довольно кивнула она, и мне вдруг показалось, что она слегка улыбнулась.        Надо же – улыбка на лице моей матери. Завтра, наверняка, случится землетрясение или тайфун.        Мы сидим в аэропорту, ожидая рейса. Ее руки сложены на коленях, но она отнюдь не послушная ученица. Скорее, строгая учительница. Вообще-то – исчадие ада, но это можно разве что шепотом рассказать.        За несколько минут до взлета, мама, проверив содержимое своей сумки и деловито поправив сбившиеся на нос очки, встает. Ее идеально ровная спина, удаляющаяся от меня – один из самых сладких снов, что мне снились когда-либо.        - Всего хорошего, Леонард. Я пришлю тебе свою новую книгу – едва разжав губы, произнесла она.        - Да. Я буду рад ее прочесть – улыбаюсь я. Не скажу, что лгу. Я перечитал все ее книги вдоль и поперек, от и до. Просто чтобы понять, в чем же феномен этой Снежной королевы. Вру. На самом деле я всего лишь пытался обнаружить инопланетное происхождение моей матери. Тщетно.        Посмотрев ей вслед еще некоторое время, я возвращаюсь назад. Сев в авто, направляюсь домой, по уже намеченному и знакомому пути. Мне не особо нравится арендуемая квартира, хотя сосед, Кевин, - музыкант и душа любой компании. Но квартира, конечно, вовсе не предел мечтаний. Теперь, получив докторскую степень, могу подумать о лучшем варианте.        Моя мать не верит в меня. С этим я почти что смирился. За четверть века, что я живу, это не представляется такой уж серьезной задачей. Девушки тоже не спешат бросаться мне на шею – вряд ли кто-то будет в особенном восторге от низкорослого очкарика, страдающего астмой и не переносящем лактозу.        Но жизнь с моей матерью научила меня главному – мечтать. От ее плети, которым можно назвать воспитание, что я получил, я убегал в мир, где я – душа большой компании друзей, столь же сильно любящих комиксы и игры.        И где – мечта уж совсем недозволенная – я танцую с самой прекрасной девушкой в мире.