Ангелы ни при чём

Утром, едва открыв глаза, Юра ясно и чётко сознаёт три вещи: сегодня финал; сегодня Бека придёт на его выступление; сегодня он сделает для победы всё, даже невозможное. После контрастного душа и лёгкого завтрака Плисецкий разогревается и тянется прямо в номере: какой смысл куда-то ходить, когда пол везде одинаково горизонтальный? Сидя на поперечном шпагате, он привычно копается в телефоне, листает новостные ленты и не понимает ни слова из прочитанного, на автомате ставя лайки куда попало. «Почему трубку не брал?», — возмущался вчера Яков. И правда, почему? Телефон всё это время лежал в кармане толстовки. Да, Юра обычно выключает звук, чтобы не доставали. Так ведь за целый день, с той самой минуты на лестнице, он ни разу не вспомнил ни про соцсети, ни про блог, ни про инстаграм. Подписчики, наверное, решили, что он умер — шутка ли, Плисецкий почти сутки ничего не постил! И ведь не хотелось даже. Он просто забыл, что в мире существует что-то ещё, кроме них с Бекой, настолько с ней было легко и спокойно. Алтын не пыталась взять у него автограф, потаскать за щёчки, поймать его в кадр, как другие фанаты. Юра и вовсе её телефона не видел, если он есть вообще. Да ну, глупости, конечно, есть. Надо номер, кстати, попросить. Фигурист мотает головой, отгоняя очередную стаю непрошеных мыслей, и тянется с удвоенной силой. До выступления ещё есть пара часов, и ему ужасно хочется всё бросить и завалиться в номер «1208», просто повидаться, поболтать и немного отвлечься. Надо только отпроситься или попросту слинять ненадолго от тренера. После обеда — если бутылку воды, пресный салат и тайком сжёванный батончик мюсли можно так назвать, — ему это даже удаётся. Яков с Лилией, не желая поддерживать спортивной диеты подопечного, собираются обедать в ресторане. Они заходят в лифт, и Юра в тот же миг срывается с места и летит по лестнице на двенадцатый этаж со скоростью пули, замедляясь только у самой двери. Долго не решается постучать, кусает губы, пытается придумать, что сказать, как объяснить, зачем явился. Наконец он, цыкнув с досады, коротко ударяет под блестящими цифрами, но ему не отвечают. Он даже прилипает ухом к двери, задерживая дыхание — в номере тихо. Никто не открывает даже после третьего стука. Юра возвращается обратно, по пути размышляя, куда могла деться Бека. У неё ведь отпуск, ушла гулять — почему нет. Одна, без меня, думает он, и в груди ворочается что-то неприятное. «А вдруг не одна?» — мелькает мысль, и Юра ёжится от ещё более противного ворошения внутри. А ведь он о ней почти ничего не знает, может, у неё тут целый батальон друзей в засаде, может, даже парень есть, а он тут губы раскатал уже. В номере Плисецкий встряхивается всем телом и хватает ещё с вечера собранную сумку с вещами. Всё, хватит этих слюней! Скоро на лёд, а там и без него хватает королев драмы. Он сегодня воин, боец. Знакомое ощущение очередной предстоящей битвы накатывает редкими, но настойчивыми волнами. И нет смысла им противиться, наоборот, если поддаться, будет проще успокоить вибрирующие перед выступлением струны-нервы. В «Айсберге», в широком «предбаннике» перед катком уже разогреваются фигуристы основного и резервного составов: ОФП, спецбеговые, растяжка. Кто-то ещё раз прогоняет программы целиком, репетирует отдельные элементы, повторяет связки, шлифует шаги. Всё равно ведь не надышишься, думает Плисецкий и хрустит пальцами, разминая суставы. Российская сборная, как всегда, бодра и весела до отвращения. Виктор никак не может определиться, где ему место, поэтому он то появляется в поле зрения на несколько минут для новой порции ободряющей фигни, то опять уматывает на тренировочный каток этажом ниже, где девушки-фигуристки готовятся к завтрашнему этапу Гран-при. Разукрашенный под китайский новый год Гоша травит очередную байку о своих любовных похождениях. Мила, забившая на тренировку и пришедшая поддержать ребят, почему-то украдкой поглядывает в угол, занятый чехами, и слишком часто поправляет волосы. Юра останавливается в стороне от своих и размышляет о том, что, наверное, не просто так противники обходят эту шальную компанию по аккуратной дуге. Ведь совершенно не знаешь, чего от них ожидать — то ли рюмки в руку, то ли её же осколков в конёк. Непривычно тихого Плисецкого соперники замечают не сразу. Пхичит даже здесь умудряется фотографировать всё и всех подряд, Юра едва успевает выставить ладонь перед его вездесущей камерой, чтобы вовремя испортить кадр — ещё чего не хватало, перед выходом фоткаться! Кристофф о чём-то жарко спорит с тренером, жестикулируя, словно ветряная мельница. Разнимает их почему-то Эмиль, а не сбившиеся в уголок швейцарцы. Джей-Джей вроде мельтешит меньше всех, но в руках постоянно что-то вертит — то бутылку с водой, то шнурок от бейджа участника. — О, принцесса! — расплывается в идиотской улыбке канадец, когда находит Юру взглядом в толпе. — Как спалось вашему фейному высочеству? — Отвали, гиена, — вяло огрызается «высочество» и упирается ладонями в стену, начиная махи ногами. — Мы волновались, когда ты ушёл тогда с тренировки. А вчера вообще не явился на генеральный прогон. Точно можешь катать? Может, выпустите запасных? — Что, испугался? — шипит и грозно зыркает исподлобья Юра. — Решил достойных соперников по одному устранять? Выкуси! — Глупышка, — делано обижается и дует губы Джей-Джей. Господи, как он сейчас похож на Витю! Это не Гран-при по фигурному катанию, это эксклюзивная постановка драмы Большого, мать его, театра. — О тебе же волнуемся, маленькая леди. — Заткнись по-хорошему и проваливай, пока цел, — уже вполне серьёзно рычит Плисецкий. — Иначе запасных придётся выставлять канадской сборной, усёк? На задворках сознания опять мелькает мысль об осколках рюмки и устрашающем образе суровых русских. Леруа всё-таки отходит в сторонку, но его место тут же занимают другие фигуристы. Вопросы одни и те же, равно как и Юрины ответы на них: он мастерски посылает незваных жалельщиков в экзотические путешествия по-русски, по-английски и даже немного по-французски — одних только матов в нём и нахватался. Виктор Никифоров, имеющий непосредственное отношение к пополнению международного словаря ругательств Плисецкого, благоразумно стоит в дверях и только одобрительно посматривает на своего преемника. В финал Гран-при Юра прошёл со вторым результатом, уступив Джей-Джею всего несколько баллов, значит, на лёд он выйдет предпоследним. Даже хорошо: больше времени растянуться, разогреться, послушать любимую музыку с телефона и собраться с духом. Или понервничать, как повезёт. Обычно перед выступлениями волны предвкушения только усиливались, но сейчас в голове почему-то свободно и пусто, как после хорошего сна. Ни о чём не думается, только песен в наушниках Юра не слышит. В голове, вопреки рваному ритму рока, звучит скрипичная версия Агапэ. В конце концов Плисецкий сдаётся и заталкивает бесполезные провода в карман, к такому же бесполезному сейчас телефону. Юра принципиально не смотрит чужие выступления, пока не откатает сам. Но кто-то очень заботливый или очень подлый придумал телевизоры в «предбаннике» и прямые трансляции, поэтому краем глаза он всё же видит, как спотыкается на ровном месте робот-Эмиль, как сверкает сотней оттенков золотого Пхичит, как драматично воздевает руки к небу Георгий. Один Крис, кажется, ловит кайф от своего последнего сезона, но катает он как-то вяло, слишком расслабленно, почти лениво, как будто без Виктора в соперниках уже и не надеется поймать азарт. Даже до бронзы не дотянет, и так понятно. Едва завидев тучный силуэт Якова в дверях, Юра прекращает разминку и выходит вслед за ним к катку. Музыка соперника тугим чужеродным дребезжанием стучится в уши, но почему-то совсем не отвлекает. Скрипичное «Агапэ» настолько крепко застряло в голове и в груди, что надёжно защищает от любых других звуков. Через несколько секунд Крис покидает лёд. Лилия последний раз взмахивает расчёской по светлой гриве стоящего по ту сторону бортика Плисецкого. Яков молчит. Никаких указаний, пожеланий, лишних похлопываний по плечу. Они просто в нём уверены, так почему сам Юра должен сомневаться? Стратегию обговорили заранее: чувствуешь силы — усложняй. Не уверен — не рискуй, катай, как заявлено. Вот и всё, и будет тебе победа. — Юра, давай! — вдруг разносится по трибунам так звонко, что Юра невольно вздрагивает и оборачивается, будто в замедленной съёмке. Впервые за всю карьеру фигурного катания Юрий Плисецкий различает отдельное лицо на трибуне в первых рядах. Обычно тренеры, команда, болельщики и обслуживающий персонал сливались в общий фон, размытое бесконечное пятно, которое шумит и галдит, пока Юра катает программу. Даже когда его приходил поддержать дедушка, он не мог разглядеть его лица, а просто спокойно выступал, зная, что деда Коля сейчас смотрит на него, радуется и поддерживает. Его вдруг пригвождает ко льду, как будто зацепился зубцами и отцепиться никак не может. Стоит и смотрит на Беку — единственное чёткое лицо среди пёстрых клякс вокруг. В глаза бросается белоснежная растяжка с его, Юры, портретом и подписью «Ангелы Юрия» у Бексайнур в руках. Чего, серьёзно, что ли? Если бы Лилия не подтолкнула в спину, он бы так и простоял всё отведённое время. Которое, между прочим, уже капает. Юра спохватывается, вместо «спасибо» поднимает большой палец и выкатывает в центр. Начало. Короткая программа, Агапэ. Безусловная жертвенная любовь. Раньше это был только дедушка. А теперь есть ещё один человек, совсем рядом, который вдохновляет ничуть не меньше. Человек. Друг. Подруга. Девушка. Не всё ли равно, пока она рядом, пока она готова протянуть руку, пока смотрит, не отрывая глаз, и кричит «Юра, давай»? Юра катает так, как никогда за весь сезон. А может, и за всю жизнь. Он не думает о технике и прыжках, о дорожках и вращениях — всё это уже давно отточено до автоматизма. Всё его внимание уходит в представление. Он не пытается стать актёром и сыграть выбранную роль. Он становится с этой ролью един и теперь проживает её от начала до конца за две с половиной минуты. И жалеет только о том, что нельзя было в последний момент заменить оригинал композиции на вчерашний Бекин трек. Они бы попадали все! Плисецкий даже не скользит — он летает по льду. Ещё бы, после вчерашних полумёртвых хоккейных коньков родная фигурная пара кажется настоящими крылатыми сандалиями. И Юра уверен, что сейчас в шоке не только Лилия и Яков, статуями застывшие у бортика. Виктор наверняка тоже здесь, не мог он пропустить его выход, как и явиться без Кацуки. Но главный зритель сидит где-то на центральных трибунах и держит в длинных смуглых пальцах такую неуместную фанатскую растяжку. Почему-то именно эта мысль заставляет Юру в тройном акселе выбросить руку вверх, словно в попытке дотянуться до самого купола ледового дворца. Зрители ахают, а Юра делает прыжок во вращение и понимает — не предел. Можно ещё выше, ещё сложнее. Он повторяет жест в следующем каскаде, четверной сальхов и тройной тулуп с поднятой рукой выходят идеально. Остаётся последний четверной тулуп, и Юра смелеет настолько, что поднимает в прыжке обе руки, бешеным вихрем ввинчиваясь в ледяной воздух арены. Восторженные крики и свист на трибунах больше не стихают. Плисецкий через силу сглатывает стучащее где-то в горле сердце и, не помня себя, на полном автомате режет по льду финальную дорожку шагов. Музыка заканчивается, зал взрывается аплодисментами. Всё тот же привычный фон, безликий гул толпы. Но Юра оборачивается снова, всматривается в это пёстрое пятно и видит, как Алтын, едва заметно ударяет ладонью о ладонь и одобрительно молчит. Улыбается. В ожидании оценок Юра сидит тихо, будто в засаде. По ощущениям, откатал хорошо, даже лучше, чем ожидал. Словно кто-то за руку всё время держал, направлял, подсказывал на ухо, что и как надо сделать. Но, как известно, в фигурном катании нередки сюрпризы. Из размышлений его выдёргивает приятный женский голос, на двух языках объявляющий оценки: — Итоговый балл: сто восемнадцать целых и пятьдесят шесть сотых. Юрий Плисецкий установил новый мировой рекорд в короткой программе. Сказанное доходит до Юры не сразу, но как только на плечо опускается увесистая лапа Якова, его будто прорывает: — Получилось! Я сделал это! — орёт дурным голосом Плисецкий. — Да! Это наш Юрочка! — орёт не менее дурным голосом Яков и чуть не подхватывает мальчишку на руки. У Барановской с лицом тоже происходит что-то странное — она улыбается и хлопает в ладоши, как ребёнок, получивший лучший новогодний подарок. Впрочем, наверное, это не так уж далеко от истины. Очень хочется прямо сейчас протолкаться на трибуны, усесться рядом с Бекой или демонстративно швырнуть в адрес Никифорова что-нибудь в духе «Подавись своими медалями, старик!» Но в коридоре юного рекордсмена почти сразу отлавливают репортёры, до завершения дня остаётся всего один прокат, а Яков так и не убирает своей великанской руки с плеча, будто знает, что задумал Плисецкий. Юра хмуро отвечает на однотипные вопросы журналистов и одним глазом косится на экраны телевизоров. Лучше бы не смотрел. Леруа не справляется. Ломается морально и физически прямо в начале программы, теперь уже вряд ли вытянет. Каскад запорол, один тулуп остался. Тройной аксель не докрутил, не хватило. Даже фирменный свой четверной лутц слил в конце. Чемпион, король, пижон. А вот, где вся правда-то вскрывается. Слабак, думает Юра, даже жалко — не выдержал, прогнулся, поплыл. Конечно, никому такого не пожелаешь. Хотя Джей-Джею даже полезно — меньше выпендриваться будет в следующий раз, пусть прочувствует хорошенько, каково бывает тем, над кем он сам смеётся. Как только динамики объявляют об окончании первого дня турнира, коридоры «Айсберга» наводняют болельщики и спортсмены. Репортёры наконец оставляют Плисецкого в покое, завидев в бодрящемся Леруа новую жертву сплетен и новостей. Юра уже готов раствориться и потеряться в этой шумной массе, но не успевает сделать и шага, как его ловят свои же. — Молоток, Юрка! — искренне и с восторгом жмёт руку Гоша. — Всех сделал! Давай завтра так же. — Вот он, наш русский котёнок, — воркует на ухо Мила, коварно подкравшаяся и обнявшая со спины. — Да отцепитесь вы, — бормочет Юра, старательно скрывая довольную физиономию. — Костюм порвёте. Пустите тигра на свобо-о-оду! Кое-как он всё же выбирается из слишком крепких братских объятий и нос к носу сталкивается с пробившейся к нему сквозь толпу Бексайнур. Несколько секунд они просто стоят и смотрят друг на друга, то ли не зная, что сказать, то ли зная, что говорить как раз ничего и не нужно. — Тебя все так поздравляют, что даже странно, — говорит Алтын, кивая куда-то в пространство. — В смысле? — Юра не совсем уверен, как на это реагировать. — Они думают, тебе повезло. Как будто в такие моменты все, даже тренеры, забывают, сколько ты ради этого работал, загонял себя. Ну, — вдруг мнётся девушка, — раз уж так принято, то… Поздравляю тебя, Юра. — Спасибо. Плисецкий, смущённый такой странной и неожиданной логикой, опускает взгляд к полу и замечает свесившийся край белой ткани, которую Алтын держит за спиной. Задавленное перед прокатом возмущение возвращается и пересиливает все другие эмоции и мысли: — Откуда у тебя эта штука? Бека не переспрашивает, прекрасно понимая, о чём идёт речь. — Очевидно же, от «Ангелов». Знаешь, иногда с ними очень даже можно… договориться. — Да ладно? — вздёргивает бровь Юра. — Мне вот до сих пор ни разу не удалось. И вообще, зачем она тебе? Переметнулась? — Ну, я же тоже вроде… фанатка, — Алтын неловко трёт шею. — Нет, с фанатами я не дружу, — заявляет фигурист, по слогам произнося последнее слово. — Опять эти грёбаные «Ангелы», куда ни плюнь! — Да ни при чём тут «Ангелы», Юр, я бы и отельную простыню могла разрисовать, хоть и не так художественно. Но готовую-то получить быстрее, — оправдывается Бексайнур. — Извини, я думала, тебе будет приятно. Плисецкий тут же сдувается и краснеет, жалея о собственной вспышке. — И ты прости. Мне было приятно, правда. Я вообще только твою растяжку и видел, — лукавит Юра, вспоминая, что вообще с трудом её разглядел в мутной толпе, — просто неожиданно. Поэтому тебя в номере не оказалось днём? Между ними повисает липкая пауза, прежде чем фигурист осознаёт, что вот сейчас совершенно бездарно спалился. — Ты приходил? — удивлённые глаза девушки опять засасывают своей бездонной чернотой, не оставляя путей к отступлению. Застывшего Плисецкого вдруг снова окружают непонятно откуда взявшиеся звуки щелчков фотокамер, вспышки и голоса репортёров. Яков и Лилия почти под руки уводят Юрия к пресс-стене, значит, пришло время полноценного интервью по итогам дня, и, чёрт возьми, он впервые благодарен этим журналюгам за то, что умеют появляться буквально из-под земли в самый неподходящий момент. Теперь отмахиваться от прессы нельзя — рекордсмен должен держать лицо, поэтому Юра серьёзен и собран, как и его наставники рядом. Про себя же Плисецкий досадует на то, что вся их журналистская энергия, похоже, ушла в наглость, а лучше бы фантазию развивали. Ну сколько можно задавать одни и те же вопросы? Как под копирку, честное слово, словно списывают друг у друга в перерывах между событиями, двоечники. Юра представляет это так живо, что чуть не прыскает со смеха в прямом эфире. Фельцман подталкивает подопечного в сторону раздевалок, но тот просит ещё полчаса, обещает быть в номере к ужину как штык и вертит головой по сторонам в поисках подруги. Толпа в коридоре заметно поредела, и Юра бы даже обрадовался этому, если бы не открывшаяся сомнительная картина: Алтын стоит у стены, скрестив руки, и сверлит откровенно раздражённым взглядом самого неожиданного собеседника, которого только может сейчас представить Плисецкий. Виктор! Пальцы сами сжимаются в кулаки, Юра миниатюрным ледоколом движется в их сторону, проклиная чехлы на лезвиях, из-за которых идти приходится ужасно неуклюже. Чуть только заметив юношу, Никифоров отступает от девушки на шаг и натягивает на лицо свою обычную приторную улыбку. — Юрочка! — вскидывает руки Виктор, будто тянется обнять, но не особо расстраивается, когда Юра от него шарахается. — Поздравляю тебя с рекордом, ты такой молодчина! Видишь, даже меня превзошёл, мне как тренеру это невероятно… — Чего тебе тут надо? — грубо обрывает его Плисецкий. — Всего лишь поболтать с твоей новой знакомой, — с подозрительно невинным видом жмёт плечами Никифоров. — Твой азиатский фетиш воняет за версту, — Юра скалится на бывшего кумира, и, даже будучи ему по плечо ростом, готов бесстрашно выпустить когти. — Шёл бы ты к своей котлете, заждалась уже небось. — Кто бы говорил про фетиш, — щурится Виктор, глядя поверх Юриного плеча, но от дальнейших комментариев воздерживается. — Кстати, Юри передавала тебе привет и пожелания удачи завтра. Постарайся! Никифоров разворачивается и летящей походкой направляется к выходу. Юра же щерится ему в спину до тех пор, пока тот не скрывается из вида окончательно. — Что он тебе сказал? — сурово спрашивает Юра, не сводя глаз с только что закрывшейся двери. — Да ничего важного. Но лицо у него было, примерно как у тебя сейчас. Плисецкий оборачивается к девушке и чувствует, как отпускает злость. Алтын снова шутит, улыбается, и за эту улыбку можно сделать многое. Например, забыть, что Виктор тут был. Что он вообще живёт с ними на одной планете. — И всё-таки? — настаивает фигурист. — В двух словах: беспокоился о тебе. — Бека, я серьёзно… — Юра волнуется, снова косясь на дверь, словно ждёт, что Виктор станет их подслушивать. — Я видел, как ты на него смотрела, почти сдерживалась, чтобы не ударить. Я знаю, какой бред он умеет нести. Он грубил? Приставал? Придурок, а ещё за дружбу народов радеет. Что он сказал? — Говорю же, ничего важного. И ничего нового для меня. К примеру, я прекрасно знаю, что ты — национальная гордость и главная ценность российской сборной. А ещё что тебе всего шестнадцать, и что маленьких обижать нехорошо. — Кретин, — припечатывает Юра. — В одном он прав, — говорит Алтын, глядя на часы. — Ты отлично выступил, но тебе надо отдохнуть, чтобы постараться завтра. — Ты придёшь заплести меня? — быстро выпаливает Плисецкий, как будто боится опоздать. — Ты обещала спасти мою гриву. — Конечно, — кивает Бексайнур и достаёт телефон. Надо же, и вправду есть, чего он себе напридумывал? — Во сколько? Я напишу, как подъеду. — Диктуй номер. Только давай пораньше, за полтора часа. А лучше — за два, чтоб никуда не спешить и не дёргаться. И подходи к служебному входу, я встречу. Пошли, покажу, где он. И это… Юра выуживает снова оказавшуюся за спиной Беки скомканную белую растяжку и идёт к первой попавшейся урне. — Больше никогда не бери в руки эту гадость, пожалуйста. На следующее утро Плисецкий разминается и прогоняет произвольную так яростно, что к нему опасаются приближаться не только соперники, но и сам Фельцман. Тренер даже не возражает, когда Юра почти сбегает с окончания публичной тренировки, объяснив каким-то «важным делом». Он снова обещает быть готовым точно ко времени и летит сначала в номер приводить себя в порядок, а затем — к служебному входу «Айсберга». Алтын опаздывает. Юра ждёт на пороге почти бесконечные пять минут, не выдерживает и строчит смс: «Ты где?» Спустя ещё более невыносимые десять минут приходит ответ: «Подъезжаю». Юра задумывается: откуда это она едет, если от ледового дворца до их отеля — два раза пьяному упасть? Размышления прерывает раздавшийся вдалеке резкий треск, скрежет и тарахтение. Шум постепенно усиливается, и когда становится совсем уж нестерпимым, из-за угла с рычанием выруливает и тормозит здоровенный чёрный байк. С заднего сидения ловко спрыгивает девушка и снимает закрытый шлем. Алтын, вот так сюрприз. Юра косится на водителя и сразу же проникается самым искренним презрением, на какое только способен, к этому высокому широкоплечему парню в чёрной кожанке и берцах. Своей полной противоположности. Водитель байка в таком же закрытом шлеме протягивает Бексайнур сжатый кулак, та явно привычным жестом ударяет по нему своим, откидывает со лба налипшие в поездке волосы растопыренными пальцами, закидывает на плечо крохотный тёмный рюкзак и только после этого машет Плисецкому. Заметила наконец-то. Мотоцикл за её спиной с рёвом уносится прочь, и Юра мрачно пропускает девушку в здание. — Опаздываешь, — говорит он, старательно маскируя вспыхнувшее раздражение. — Прости, что долго отвечала, на байке лучше держаться крепче. И так чуть телефон не выпустила на полном ходу. — Кто это? — спрашивает Плисецкий после паузы, шагая по запутанным, но уже давно знакомым коридорам ледового. — Макс? Знакомый диджей. И что, всё? Зашибись. — А где вы были? — продолжает Юра как можно более безразличным тоном. — В городе. Макс попросил кое-чем помочь в клубе. Блеск. Исчерпывающий ответ. Ещё и в клубе — по садоводству или вышиванию, не иначе, где ещё такой пижон в косухе может тусить? В груди у Плисецкого снова начинает копошиться что-то тёмное, скребутся чьи-то гадкие острые когти. Очевидно же, что Бека не хочет о нём рассказывать. А подумав, Юра решает, что и сам уже не особо хочет знать подробности, и прибавляет шаг. Ни в коем случае нельзя сбивать настрой перед выходом, не то распластается по льду, как Леруа вчера. Юра боком падает на диванчик в коридоре у раздевалок, скрещивает ноги и ждёт. — А ещё мне в городе надо было закупиться, — Бексайнур легко встряхивает рюкзачок в руке. — Я как-то не рассчитывала на плетение кос и интриг, когда собиралась в отпуск. Она быстро жужжит молнией и извлекает на свет пару расчёсок, складное зеркало, резинки, невидимки и маленький баллон лака. Вот об этом-то как раз Юра и не подумал, когда просил помочь. Она же не парикмахер, у которого с собой может быть целый экстренный саквояж инструментов. Значит, Бека на него ещё и тратилась, чтобы помочь. Ну классно, чего. Прав был Гошка: Юра-молоток, ничего не скажешь. Плисецкому стыдно, но он молчит. Достаёт телефон и листает новостные ленты, пока Алтын осторожно расчёсывает его гриву, которую он умудрился спутать даже в хвосте. — У тебя вотсап есть? — всё-таки подаёт голос фигурист. — А фейсбук? Твиттер? Да ладно, ну инстаграм хотя бы должен быть. А как же вконтакте — друг всех народов? Почти на каждый из этих вопросов Юра получает неизменное «Есть, но я не пользуюсь». И всё равно он требует ник в каждой из соцсетей и тут же рассылает по ним запросы на добавление в друзья, подписки и так далее. Он снова погружается в сетевые новости и изо всех сил сдерживается, чтобы не замурлыкать от движения чужих пальцев в волосах, давит в себе желание самому хорошенько поскрести по коже головы. Первый представленный вариант обыкновенного, но очень ровного и аккуратного «колоска» Плисецкий забраковывает. Он машет вокруг себя складным зеркальцем, рассматривая косу, и откровенно придирается: — А чего я, как девчонка? Вот тут точно вылетит в первом же прыжке, потом в глаза будет лезть. Невидимки? Не, не помогут. Хотя для верности тоже можно будет закрепить. Но нет. Второй раз Бексайнур укладывает светлые волосы на прямой пробор и заплетает по тонкой косичке от виска, стянув их на затылке на манер «мальвинки». Оставшиеся волосы лежат по плечам золотистым шёлком. — Не, — опять комментирует Юра, рассматривая себя в зеркале. — Ты из меня совсем эльфа решила сделать? Поздно, ангела я уже вчера откатал, мне сегодня нужен огонь. По возможности настоящий, но сойдёт и бутафория. Даже под страхом жуткой расправы он бы не признался сейчас никому, в том числе себе, что просто нарочно тянет время, что не против вечно сидеть вот так на диване и позволять Беке копошиться в своей соломенной копне. И это желание разгорается всё сильнее, когда Алтын, не возражая, только тихо усмехается и переделывает причёску в третий раз. Юра нервно посматривает на часы. Скоро переодеваться и идти на разогрев, так что, похоже, пора кончать привередничать. Но, взглянув на третий вариант Бекиных трудов, Юра понимает: согласился бы, даже если бы время не поджимало. На этот раз от висков назад тянутся две толстые и крепкие косы — откуда только объём взялся, тонкие же от природы? — и встречаются на затылке в высоком хвосте. — Да, фиксируем, — выдыхает Плисецкий, протягивая Бексайнур свой телефон. — И сфоткай это, пожалуйста, с разных сторон. Лилии покажу, что делать в следующий раз. Они расходятся, не прощаясь. Алтын желает Юре удачи — раз уж так принято, — а тот протягивает ей брофист. На удачу, ну, сама же сказала. Что, всяким там байкерам можно, а мне нельзя? Но Бека охотно и с улыбкой возвращает жест, и Плисецкий скрывается в раздевалке, злорадно ухмыляясь: Максу этому она так не улыбалась. Волны предвкушения в этот раз накатывают слабее обычного, разбиваясь о странные волнорезы, непонятно как возникшие на пути. Юра тянется на расстеленном у стены коврике, снова с музыкой в наушниках и телефоном в руках. Пальцы сами открывают недавно добавленные страницы Беки в соцсетях. И тут Юра постепенно начинает понимать, что это за волнорезы и откуда они взялись. Не уследил, не прервал вовремя, поддался, почти поверил в ощущение своей уникальности, значимости для нового друга — а теперь на вот, получи порцию реальности. Хоть Алтын и говорит, что редко пользуется соцсетями, какие-то обрывки её жизни всё-таки просачиваются туда. То она сама скинет несколько кадров, твитнет пару строк о новой поездке, то друзья её отметят где-то на фото или в участниках концерта. С миру по нитке, Юрке — частичное досье. Удивительная у неё жизнь, такая яркая, активная, разная. И парень этот, Макс, наверняка где-то там мелькает. Эх, жалко шлем был закрытый, хоть бы в глаза этому «знакомому диджею» посмотреть. Лидеру вчерашнего дня выходить на лёд последним. Сегодня Плисецкий совсем не следит за чужими прокатами. Отворачивается от всех экранов, делает музыку громче, прогоняет спецбеговые упражнения, разминает каждый сустав, от запястий до щиколоток. И старается не думать. Ни о чём не думать, перед выступлениями это вредно. Только всё равно не может окончательно выбросить из головы рёв чёрного байка и тепло пальцев Беки в своих волосах. В этот раз за Юрой приходит Лилия. Ничего не говорит, только дотрагивается до плеча: пора. Они идут по коридору так решительно и сурово, будто в битву сейчас обоим. Барановская замечает новую причёску фигуриста и вроде даже одобряет — тонкие брови не кривятся брезгливо, как в тот раз, когда она обнаружила кошачью шерсть на его чёрной футболке. Одобряет, значит, всё хорошо, он справится. И Юра справляется. Решение начать с четверного сальхова оказывается верным: зрители с восторгом следят за взметнувшимся над ареной языком пламени, блеснувшим напоследок золотистым хвостом. Программа сливается в бесконечную последовательность прыжков, шагов и связок. В тройном акселе получается поднять руку, в тройном тулупе каскада — даже две. Но прыжков много, не стоит тратить энергию попусту. В четверном тулупе Юра снова поднимает руку и оступается на выходе, выпустив из-под лезвий сноп ледяной крошки. Ничего, докрутил, не упал, этого хватит. Надо спокойно продолжать. Он — огонь в камине, он — летящая на ковёр искра, маленькая, но способная поджечь целый дом, если обращаться неосторожно. Он — яркая вспышка, которая ослепляет, выжигая в памяти лишь последний увиденный образ — свой. Он не всматривается в толпу на трибунах, не слушает их криков. Просто знает, что Бека где-то здесь, болеет за него и больше не держит эту дурацкую растяжку. Заплетённые в косы волосы приятно оттягивает на резких поворотах и во вращениях. Всё-таки Алтын — ведьма. Шаманка. Умеет творить такое, что и не снилось «феям» вроде Плисецкого. Четыре с половиной минуты истекают, Юра замирает в центре льда, раскинув руки, и пытается отдышаться. Это было неплохо. Конечно, обидно ошибся в тулупе, но рыдать при всех, как год назад в Барселоне, он больше не собирается. Хватит уже, вырос. Фельцман утирает с лица пот и улыбается. Барановская аплодирует и чуть не плачет. Юре хочется пошутить в духе «что, неужели так плохо?», но вовремя прикусывает язык. Ни к чему портить такой момент. Всё тот же женский голос в динамиках объявляет оценки, и, если не вслушиваться в содержание, почему-то кажется, что она зачитывает приговор. Итоговый балл: триста девятнадцать целых и пятьдесят три сотых. Отрыв. Золото. Победа. У Плисецкого нет сил даже заорать, как вчера. Короткую вообще катал на сплошном адреналине, а сегодня одна чистая техника и мастерство, никакого эмоционального «допинга». Юра только глубоко прерывисто выдыхает, словно пару мешков цемента с плеч сбросил, и слабо улыбается в камеру. На пьедестале во время награждения он стоит серьёзный до невозможности, выгнув грудь, на которой блестит второе подряд золото Гран-при. Национальный гимн слушает с почти грозным лицом — настоящий ледяной тигр. Хоть бы в газетах про тигра написали, достали уже эти ваши феи-ангелы. Со второго места ему радостно жмёт руку Гошка — молодец, постарался. А сияющему Пхичиту очень идёт бронза — как раз под цвет кожи и костюма. Интервью и фотосессии длятся дольше обычного, но Юра к этому готов — проходили уже год назад. Через полчаса Яков милостиво отпускает чемпиона отдыхать, обещая самостоятельно ответить на все оставшиеся вопросы. Плисецкий тут же рвёт когти в раздевалку и на выход, но там его уже поджидают вездесущие «Ангелы Юрия». Ну, конечно, куда без них. Если бы ещё бронзу взял, был бы шанс улизнуть, но победителя они просто так из здания не выпустят. — Прости, я без чемодана сегодня, так что ничем не смогу помочь, — звучит совсем рядом насмешливый грудной голос, пробирающий до позвоночника. Алтын протягивает Юре небольшой блокнотик на пружине с белым котом на твёрдой обложке. — Я тут обещала одному «Ангелу»… за вчерашнюю растяжку. — Так вот как ты с ними «договорилась», — усмехается фигурист, злиться или раздражаться сейчас на кого бы то ни было сил тоже не остаётся. — Ладно, давай сюда. Ручка есть? — Пиши сразу на нескольких страницах, — тихо подсказывает Бексайнур. — Они разберут себе по листику, а ты быстрее отстреляешься. — А ты коварна! — восхищённо тянет Плисецкий и, высунув от усердия язык, начинает царапать на клетчатых страницах что-то рандомное: котики, смайлики, подписи, пожелания отвалить куда подальше. Он торжественно вручает «Ангелам» почти наполовину исписанный блокнот, и те с радостным писком и плачем наконец расходятся, сделав напоследок несколько быстрых снимков. Оставшись с Бекой наедине, Юра облегчённо вздыхает и улыбается уже по-настоящему. — Вот теперь я тебя поздравляю, — серьёзно говорит Алтын. — Ты преодолел себя, справился, показал класс, когда другие бы начали паниковать. Настоящий воин. Сильнее всех в мире. Она крепко жмёт тонкую холодную ладонь чемпиона и будто греет одними глазами. Если бы Юра не боялся увидеть в них больше, чем есть на самом деле, он бы сказал, что видит гордость. Как Бека может гордиться им, не очень понятно, но за такой взгляд хочется свернуть горы, зажечь в небе вторую луну, притянуть Австралию к Индии через океан — что там какая-то медаль! — Пойдём в ту чайную сегодня? Я бы не отказался расслабиться где-нибудь подальше от всей этой шумихи. — Извини, но мне уже пора ехать. — Что? Куда? — взвивается Плисецкий, словно кипятком ошпаренный. — Завтра же показательные, ты разве не останешься? — Да нет, — усмехается Бексайнур, — я говорила, Макс просил помочь ему в клубе. Так что часов до трёх ночи, думаю, я буду там. Юра готов разорваться от накрывших его разношёрстных эмоций: Бека пока не уезжает — это хорошо; но Бека не останется в Олимпийском парке сегодня — это плохо; Бека поедет в ночной клуб к этому Максу-байкеру — это катастрофа; но Плисецкий сегодня герой дня, победитель, чемпион. Воин. Разве воин так просто сдастся? — Воля победителя — закон, разве нет? — задумчиво тянет Юра, потирая подбородок и украдкой поглядывая на девушку. Алтын поднимает одну бровь, как будто уже смутно догадываясь, к чему клонит этот зарвавшийся чемпион.