Ангелы ни при чём

Плисецкий молчит. — Юра, нет. Плисецкий молчит. — Юра, там до восемнадцати вход запрещён. Плисецкий молчит. — Юр, ты представляешь, что будет, если тебя там поймают? — Победителей не судят. — Да ты их вышибалу не видел! Плисецкий сидит на том же диване, на котором несколько часов назад Алтын колдовала над его причёской для произвольной программы. Сама Бексайнур садиться отказывается, всё ещё надеясь вразумить упрямого чемпиона и покинуть Олимпийский парк в одиночестве. — У тебя завтра показательные, а ты собрался в ночной клуб в чужом городе? Ты серьёзно? Да твой тренер мне голову оторвёт. Тебе тоже, но после проката. — Обязательно, — спокойно кивает Юра. — А Лилия ему ещё и поможет. — Прекрасно, что ты это понимаешь, — Бека как-то даже расслабляется. — Значит, сейчас обратно в номер? — Конечно, — всё так же кротко отвечает Плисецкий. — Надо переодеться и смыть лак с волос, ты на меня, по-моему, весь баллон вылила. Как думаешь, в клуб не стоит надевать кеды? — Юра! — Что?! Алтын устало прикрывает глаза и двумя пальцами трёт левую бровь. — Ты меня опять не слушаешь. Извини, но я не могу взять тебя с собой. Понимаешь? — Понимаю. Юра собирает в глазах всю честность, какая осталась, и транслирует её в мир чётко настроенными на Бексайнур волнами. Помогает плохо — девушка, похоже, не верит ни единому слову, ожидая подвоха. Ну как так? Всего пару дней знакомы, а она его уже как облупленного… — Правда, понимаю, — говорит Плисецкий. — Ничего страшного, я и один доеду. Скажу таксисту: клуб «Пьедестал», и пусть везёт. Классное название, кстати, самое то для чемпиона Гран-при, не находишь? Эй, ты чего?.. Алтын застывает каменным изваянием посреди коридора с таким лицом, будто на неё сейчас спустят целую стаю бешеных собак — и страшно до ужаса, и бежать, в принципе, уже бесполезно. — Как ты узнал? — А, это, да ерунда, — отмахивается Юра и трясёт телефоном в руке. — Тебя там ждут как специального гостя, весь сочинский твиттер гудит от нетерпения. У Плисецкого по спине и рукам торжествующим маршем проходится целая рота мурашек, наверное, даже в парадной форме, когда Бексайнур бормочет что-то вроде «чёртов Макс, чтоб тебе провалиться». — Что я могу сделать, чтобы ты остался здесь? — пытается она почти без надежды в потемневших глазах. — Остаться со мной, — не раздумывая, выдаёт Юра. — Я не могу. — Я зна-а-аю, — и расплывается в улыбке Чеширского кота. — Тогда ты меня вынуждаешь, — Бека вдруг строго скрещивает на груди руки. — Придётся сдать на руки лично тренеру, чтобы он сам за тобой присмотрел. Пусть хоть скрутит, если надо. — Не выйдет, они с Лилией ушли куда-то праздновать мою победу. Забавно, да? Так что до пятницы я, как Пятачок, совершенно свободен. Ну, правда же, победа! Абсолютная, стопроцентная и апелляции не подлежит. Но Бастилия всё никак не хочет сдаваться, ища хоть какой-то путь к отступлению, повод оттянуть время или способ перехитрить врага. То есть друга, но сейчас не суть важно. Алтын стоит с таким потерянным видом, что Юре на мгновение даже становится стыдно. Впрочем, это быстро проходит. — Ну чего ты, — он легко спрыгивает с дивана, подхватывает сумку с коньками и костюмом, тянет Беку к выходу. — Тебе же тоже надо собраться. А то совсем опоздаешь. — Плисецкий, ты страшный человек, — говорит она таким тоном, что Юра не может решить: оскорбиться ему или гордо задрать нос. Всю дорогу девушка молчит и хмурится, посматривая на сияющего, как его сегодняшняя медаль, Юру, словно прикидывает, как бы потактичнее сбросить этот хвост. Не отделаешься, думает сам Юра и продолжает радостно нести какую-то околесицу. — Встречаемся в холле через двадцать минут, — уточняет он, когда лифт подъезжает к десятому этажу. У Бексайнур на лице почти бегущей строкой читается весь её план побега, поэтому Юра как бы между делом интересуется, находится ли «Пьедестал» в центре города или у окраины — надо же знать, сколько примерно затребует таксист. Кажется, пролетевшие в мыслях девушки проклятия он тоже успевает распознать. Похоже, за прошедшие два дня они оба успели прокачать проницательность до уровня «я знаю, о чём ты подумаешь через секунду». Плисецкий собирается так быстро, как не собирался даже, когда опаздывал на самолёт в Москву к деду в гости. Принимает душ в рекордные три минуты — мог бы и быстрее, но смыть лак с волос действительно оказывается не так просто. Ещё за две откапывает в сумке с вещами более-менее приличные брюки болотного цвета и футболку с тигром. Ту, что купил почти два года назад в Хасецу. С обувью сложнее, приходится потратить драгоценные пять минут, чтобы найти банкетные, как Юра их называет, туфли, потому что в кедах реально могут просто не пустить внутрь. Вряд ли, конечно, они пойдут через главный вход, он ведь практически не оставил Беке выбора, вынуждая провести его контрабандным путём. А то фейс-контроль, дресс-код, что там ещё в клубах бывает, он же не был никогда, спортсмен, ЗОЖник, позорище. И всё-таки… Юра ловит себя на мысли, что собирается, как на свидание, с размаха стучит себя по лбу, наспех расчёсывает ещё влажные волосы и, натянув толстовку, покидает номер. На месте встречи он оказывается даже заранее, а вот Алтын опять опаздывает. Её нет уже почти четверть часа. Ещё немного, и под ногами мечущегося туда-сюда Плисецкого задымится паркет. Панорамные окна холла в прямом эфире показывают глубокую ночь, редких прохожих и его собственное взъерошенное отражение. Неужели Беке всё же удалось его провести и под шумок смыться? А что, собрала вещи заранее и, пока Юра носился по номеру, уехала. Как подло! Но он же предупреждал, что всё равно явится в клуб. И чёрта с два его остановит какой-то там вышибала… Он достаёт телефон, в ярости клацает по экрану ногтем, вызывает такси и прогоняет в голове примерный сценарий выговора Бексайнур за неспортивное поведение. Дисквалификация за неявку! А спустя ещё минуту за спиной тихонько звякает открывающийся лифт, и Юра жестоко раскаивается в своих низких подозрениях. Бексайнур Алтын ослепительна. Взгляд Плисецкого медленно и опасливо поднимается от тяжёлых ботинок на толстом каблуке по чёрным глянцевым леггинсам выше — к ярко-алой мини-юбке с двумя крупными цепочками на бедре и усыпанной мелкими стразами чёрной кофте с глубоким вырезом и длинным рукавом. В левой руке Бека несёт чехол со скрипкой, через локоть правой переброшена её неизменная кожанка. Юра судорожно пытается вспомнить, в ходу ли сейчас в Казахстане пантеон, и негодует: как они вообще отпустили свою главную богиню, верховную жрицу, могущественную ведьму-шаманку в отпуск в чужую страну?! На этой мысли его взгляд завершает увлекательное восхождение, зацепившись и застряв, кажется, навечно, потому что прекраснее фигуры богини может быть только её лицо… Клубный макияж только подчеркивает выразительные черты: аккуратные стрелки, приподнятые тушью ресницы, лёгкий румянец на скулах, немного блёсток вместо теней. И алые, в тон юбке, губы. Помада такая яркая, что, наверное, и не отстирается, если вдруг что… В этот момент Плисецкий понимает: не напрасно ждал. И хорошо, что такси уже вызвал. Алтын отбрасывает с плеча уложенные в длинную и неожиданно толстую косу — и это со сбритыми-то висками! — волосы и направляется через холл к Юре. Тот шумно сглатывает. — Не страшно в таком виде на улицу ночью выходить? — говорит он почти с придыханием. — Украдут же… — Сегодня один бессовестный тигр вызвался меня сопровождать, — парирует девушка, — так что, если украдут, будет на его совести. Даже в такси Бексайнур держится так уверенно и свободно, что Юра невольно досадует: наверняка ведь не в первый раз по клубам разъезжает. В таком вот виде. С кем-то другим. Чёрт! Скоро они подъезжают к красиво светящемуся синим неоном двухэтажному зданию со стройными колоннами и литыми парапетами. Странно, думает Юра, разве клубы обычно не в цокольных уровнях обретаются? А, меньше этих паршивых комедий и детективов надо смотреть. Плисецкий резко протягивает водителю заранее приготовленные деньги, опережая руку Бексайнур, и вываливается из машины, занавешиваясь волосами. Порядок, хоть тут она за него не будет платить. Алтын действительно ведёт его не к главному входу, а к небольшой малоприметной двери с торца, вокруг которой стоит какая-то громоздкая аппаратура и суетятся два мощных бугая. Похоже, собираются затолкать всё это внутрь. Бексайнур просачивается мимо них без приветствий, только хмурится, бросая взгляд на технику, и Юра следует за ней. Внутри «Пьедестал» на удивление стильный и уютный. Просторный зал в приглушённом свете тянется вверх на всю высоту здания, по периметру его опоясывают стеклянные полы со столиками на первом и втором этажах. В центре — цветастый танцпол, ближе к стене — диджейская открытая рубка с пультом и небольшая сцена два на два шага. Слева на сцену смотрят два скромных диванчика. А недалеко от входа Юра замечает горящий таким же разноцветным бар. Вполне себе неплохо, отмечает он, даже на кино похоже. — Наконец-то, наша принцесса Нури пришла! — вдруг радостно раздаётся на весь зал, и Плисецкий невольно ёжится от догадки, кто бы это мог быть. — Привет, Макс, — говорит Бека и оборачивается к Юре: — Выбери себе любой столик, только прошу тебя, сиди тише воды, ниже травы. Провести в клуб заранее не трудно, но если просекут потом, вышвырнут взашей, даже я не помогу. Ты понял меня? Юра снова скребёт по сусекам в поисках остатков честности и часто кивает. — И чтобы к бару ни ногой, ясно? Тебе завтра на лёд. Алтын уходит к сцене, только дождавшись очередного старательного кивка. Юра неловко переминается с ноги на ногу посреди пустого зала и вертит головой по сторонам. Забраться на второй этаж? Высоко, не достанут, только напрягает этот стеклянный пол, сквозь который видно ножки столов и стульев, стены, двери и всё остальное. Ну нафиг, мало ли что. Юра ещё раз осматривается и двигает вслед за Бекой. Плюхается на один из боковых диванов, будто в облако упал — такой мягкий. Отличное место, чё. Даже столик под рукой есть, жаль только ставить на него нечего. В зал вваливаются уже знакомые бугаи, тащат какую-то чёрную махину. Колонка, догадывается Юра, когда эти двое с грохотом роняют её на пол у сцены. — Эй, поаккуратнее там! — кричит из-за пульта пресловутый Макс. Мерзкий всё-таки тип, решает Плисецкий, пусть бы и дальше закрытый шлем носил. Слишком зачёсан, слишком загелен, слишком брюнет. Стоит себе, диски перебирает. И на Беку смотрит так, как даже он сам себе не позволяет. Одно только радует — Алтын реагирует на него совсем не так, как тот бы, наверное, хотел. — Это что такое? — девушка с каменным лицом тычет пальцем на колонку. — Техника, всё как обещал, — скалится Макс. Бексайнур молчит. Ждёт объяснений? А что не так-то? — Акай*, лучший в городе, серьёзно, — убеждает Макс как-то… неубедительно. Как будто себя не до конца ещё убедил. — Ты кому Пионеры пропил, а? А Берингеры хотя бы где? Как я, по-твоему, подключаться буду к твоим Акаям? У меня даже сминателя** с собой нет. — Да не волнуйся так, принцесса, — Плисецкого передёргивает от этого обращения, как будто вдруг Леруа вживую увидел. — Ща раздобудем тебе где-нибудь нормальный джек. — И посадим меня проводом на поводок? Макс, ты должен был подготовить комбик ещё вчера. Я снимаю с себя ответственность. — Да погоди ты раздеваться, успеешь, — буркнул Макс и исчез куда-то раньше, чем успел получить рукой в кожаной митенке. И сюда надела, надо же, Юра только сейчас замечает. — Что-то не так? — осторожно спрашивает он. — Да. Наверное, — Бека снова трёт бровь двумя пальцами и вдруг улыбается так ласково, что если бы Юра не сидел, колени бы точно подкосились. — Это не твои проблемы. Расслабляйся, отдыхай, ты же за этим сюда напросился. Плисецкий чувствует себя дитём. Таким маленьким, важным, который считает, что контролирует всё вокруг, а на деле оказывается… Она ему просто позволила увязаться следом? Поняла, что вот прям до зубовного скрежета надо? Могла же слинять одна, фото вышибале показать и велеть «этого шкета за километр не подпускать». Могла. Но не стала. Клуб постепенно заполняется. Пока подгребают трезвые и на мордаху вроде адекватные люди. Пьянь, наверное, полезет после полуночи, если таких вообще на входе не отсеивают. Макс возвращается с какими-то проводами, мигающими коробками, ноутбуком. Юре вспоминается вечер в номере Беки, когда он смотрел на шайтанские волны и индикаторы. Она снова что-то подключает, настраивает — колдует, готовится творить невероятное своими шаманскими пальцами. В развешенных по стенам динамиках играет что-то ненавязчивое, однообразное, просто чтобы толпа не заскучала. Танцпол ещё пуст, но барную стойку уже облепили, народ всё прибывает, скоро начнётся самое веселье. Юра даже рад, что выбрал место на диванчике — сейчас совсем не хочется нырять в толпу незнакомцев, а у самой сцены под колонки садиться мало кто хочет, это понятно. Макс занимает место за пультом и напяливает наушники вверх тормашками, Алтын стоит за сценой, осматривает свою дырявую чёрную скрипку, поправляет такую же чёрную коробочку, закреплённую на поясе. Ещё минута и фоновая музыка в динамиках стихает, Юра слышит, как гудят включившиеся колонки, и замирает в ожидании. Народ подтягивается к центру. — Встречайте, друзья! — из колонок по залу звонкими ровными шариками подшипников раскатывается искажённый голос Макса. — Наш специальный гость, которого мы все так долго ждали, принцесса Нури! Бека едва заметно качает головой — Юре хорошо видно со своего места, а остальным видеть и не обязательно, — и выходит на сцену без улыбки. Смотрит в собравшуюся толпу безразлично и холодно, только блёстки на веках светятся. Образ у неё такой, что ли? У Плисецкого от этого взгляда всё внутри леденеет, завязывается узлом. Если бы случайно увидел, не узнал бы, наверное — совсем не такой она была всё это время. Диджей ставит первый трек, накручивает на него эффекты, публика потихоньку разогревается, кивает в такт, а скрипачка всё так же стоит статуей, как будто приглашения ждёт. И вдруг ни с того, ни с сего бьёт по струнам так, что металлический гул заливает танцпол. Толпа моментально приходит в движение, словно рубильник дёрнули: то отшатывается в сторону, то волной возвращается обратно. Алтын ведёт смычком опять и опять, с каждым разом резче, громче. На гриф даже не смотрит — только в зал, а сама качается под свой же ритм, как гремучая змея. Гипнотизирует. Неужели он так же преображается перед выходом? Был-был феей, а потом раз — и вот уже грозный воин безжалостно режет лёд в мелкую крошку. Такая же змея, которая носит с собой свою другую сторону, вторую кожу. Прячет до времени, но не расстаётся с ней. Надо — сбросил внешнюю оболочку, обнажил клыки, показал настоящего себя, и сиди дальше, жди, пока снова обрастёшь. Юра не знает, какая из этих двух Бексайнур настоящая. Может быть, даже обе, как и он сам, но не может отвести глаз от творящегося на сцене беспредела. Вот оно, её настоящее шаманство: блестящая, будто литая чёрная кожа леггинсов отсвечивает всеми оттенками ядовитого, оголившееся в слишком глубоком вырезе правое плечо вздрагивает с каждым взмахом смычка, проклятая кофта развевается и сверкает стразами в эпилепсии разноцветных сканеров и стробоскопов — да Линдси Стирлинг со своим шоу нервно курит в сторонке! Треки сменяются один за другим, но Алтын легко и непринуждённо переключается между мелодиями и эффектами, заставляя толпу у сцены кричать громче, подпрыгивать выше, извиваться сильнее. Она не здесь, понимает Юра, когда замечает, как Бека закатывает глаза на особенно сложном риффе. Ну правильно, как настоящая шаманка, она должна впасть в транс и общаться с миром духов… Плисецкий с каким-то злорадным удовлетворением замечает, что Алтын не просто ведомая. Она тоже вставляет в сет свои пять копеек — быстро жмёт педаль лупера, ведёт поверх повторяющегося отрывка вторую партию, надрывную, колючую. Потом снова отжимает педаль и успокаивает танцующих протяжной низкой нотой. Чё творят, то и хотят, думает Плисецкий, втайне радуясь, что не пошёл на танцпол. А то бы точно сейчас во главе этой бешеной массы бандарлогов с ума сходил. В короткий перерыв Бексайнур падает на облачный диван рядом с Юрой и смеётся. Так же, по-степному, совсем как девчонка, скатившаяся с горки — взбудораженная, немного встрёпанная и совершенно счастливая. — Ну, как ты тут? Не скучаешь? — выдыхает она, потягиваясь. — Шутишь? — на полном серьёзе возмущается Плисецкий. — В жизни ничего подобного не видел! И не слышал, — и, подумав, добавляет: — Слушай, Бека… — Коктейль нашей принцессе! — вдруг противно раздаётся над ухом. Макс, как грамотный партизан, заходит со спины, перегибается через спинку дивана, вклиниваясь между Юрой и Бекой, ставит на столик высокий стакан с какой-то жуткой розовой жижей внутри и замирает в этой идиотской позе. — Я не пью за работой, — отрезает Алтын, меняясь в лице. — И тебе не следует. — Да брось ты, — жмёт плечами парень. — Всего один, ничего с него не будет. — Тогда и пить не за чем. Юра отмечает для себя ещё одну причину недолюбливать этого мерзкого диджея: рядом с ним Бексайнур совсем не светится, напрягается, как будто ей в тягость его общество. Значит, надо это общество урезать по максимуму. И только Юра собирается вмешаться, как Алтын сама подхватывается с дивана. — Надеюсь, ты не против, я немного побалуюсь, — бросает она через плечо и идёт за пульт. Диджейские наушники Беке идут, даже очень. Она так сосредоточенно всматривается в экран ноутбука, водит своими шаманскими пальцами по рычажкам и тумблерам, прикрывает глаза, когда новый трек, совсем не похожий на художества Макса, заполняет каждый уголок подвластного ей сейчас зала. Плисецкий думает, что было бы классно почаще сидеть вот так, одному, и наблюдать за колдующей у пульта или рвущей струны скрипки Бекой. — Ты посмотри только, — не отрывая взгляда от девушки, тихо говорит Макс, но Юра отчётливо слышит каждое слово. — Разве не ангел? — Ангелы ни при чём, — вспоминает Плисецкий и усмехается сам себе. Когда Бексайнур нет рядом, Макс вроде как даже становится незаметным. Но спустя пару композиций он всё-таки срывается к себе за пульт, теперь они там колдуют вместе. А Юра совершенно машинально хватает со стола забытый розовый коктейль и начинает зло тянуть вязкую приторную жидкость через трубочку. Идёт с трудом. Они что, туда ещё и банан покрошили? Буэ, какая гадость. Дайте ещё. Коктейль заканчивается совсем уж внезапно — вроде же высокий стакан, не? Юра оборачивается к бару, размышляя, не метнуться ли по-быстрому, пока Алтын не видит. В толпе легко затеряется, а там… Плисецкий вдруг замирает, словно его по голове огрели чем-то тяжёлым и шипастым. Каким-то неведомым до сих пор детектором он чует неладное, медленно разворачивается обратно, предельно осторожно ставит пустой стакан на столик… и встречает тёмный взгляд, полный самых разных цензурных и не очень вопросов. Оке-е-ей, тянет про себя Юра и нарочито расслабленно откидывается на спинку дивана. А что такого? Ничего, в баре не был, как и обещал, а коктейль… какой коктейль? Вот этот? Не, не знаю. Выпил кто-то, мало ли тут народу шастает. Плисецкий изо всех сил строит непричастное лицо и прикидывает, бросит ли Бека сет прямо сейчас или даст надышаться ещё пару треков? Музыку Алтын не бросает. Выкручивает в ноль последний микс на фейдере и отдаёт наушники Максу, оставляя того за пультом одного. В колонках снова звучит что-то фоновое, танцпол успокаивается и постепенно пустеет. Бексайнур сходит со сцены и приближается к диванчикам так неумолимо и холодно, как совсем недавно стояла со скрипкой перед беснующейся толпой. Чёрт… Она сейчас даже не шаманка, она снежная королева какая-то. — Юра. Плисецкий вздрагивает всем телом, проваливая свой безупречный план по включению дурачка гораздо раньше, чем рассчитывал. — Ты же обещал. Юра не понимает, почему ему сейчас так стыдно, словно он окно в детском саду разбил. Пытается вскинуть дерзкий и независимый взгляд, но сам осознаёт, насколько жалко сейчас выглядит. Так жалко, что Алтын вздыхает и садится рядом. — Он хоть вкусный был? — Так себе, — честно кривится Юра и тут же улыбается. — Но я бы взял второй. Бексайнур спускает на тормозах и эту шутку. Откуда она знает, что это только шутка, что он и правда не попытается? Он же собирался только что… Как она может быть в нём уверена? Почему позволяет всё это? Юра изучает её смуглый профиль, как будто так сможет получить хоть один ответ, но всё, что он может разглядеть — это блестящую от пота кожу на лбу и шее, прилипшие к ним чёрные волосы и усталый взгляд. — Выйдем подышать? — говорит он, отводя глаза. Алтын поднимается с дивана сразу, так быстро, будто только этого и ждала. Они выходят через тот же служебный вход, с которого пришли. Декабрьская ночь обнимает сразу, целиком, заставляет ёжиться от холода и одновременно с этим глубоко дышать, жадно глотая свежий воздух. Юра тянется к молнии, чтобы застегнуться, но в последний момент одёргивает руку. Снимает пятнистую толстовку и протягивает её Беке, которая уже дважды передёрнула плечами от пробравшегося под балахон кофты совсем не летнего ветра. — Замёрзнешь. — Я ледяной тигр, забыла? Крыть нечем, поэтому девушка накидывает толстовку на плечи, игнорируя рукава, и тут же снова крупно трясётся, уже от разливающегося по телу тепла. Они никуда не уходят, приваливаются к стене прямо у двери и молчат. Юра не знает, как начать разговор, который вертится в голове с самого перерыва. Как ни крути, идея довольно взбалмошная, дурацкая и по-своему безумная. Больше того, если Алтын откажется, то ничего у него одного не выйдет, только дураком себя выставит. Или ещё хуже — неуравновешенным психом. — Бека… — М? — Скажи, как ты относишься к психам? — Ну, сама никак, но кое-кто меня к ним периодически относит, — девушка не может сдержать улыбки, хотя видно: очень старается. — А что? — Да так… — мнётся Юра, снова засомневавшись, говорить ли до конца. — Короче, предлагаю тебе сегодня вечером побыть им, психом то есть. Вместе со мной, разумеется. Бексайнур заинтересованно выгибает бровь и молчит. Юра рассказывает про свою показательную, которую ставила Лилия, про то, как его уже тошнит от этих треклятых ангелов, чтоб они в аду горели. Про то, как увидел сегодня в клубе нечто настолько новое и потрясающее, что уже даже мысленно набросал новую программу, перекроенную из старой, но на собственный лад. И в конце совершенно уверенно заявляет: — Я хочу, чтобы ты мне подыграла. — В смысле? — к этому моменту глаза Беки уже активно пытаются догнать по ширине средний славянский стандарт. — В смысле, на скрипке. На льду. — Юра… Плисецкий подбирается весь, ожидая, что сейчас Бека его наконец пошлёт и он со спокойной душой в очередной раз будет катать всё тот же унылый «огненный фестиваль» Барановской. Но проблема оказывается куда глубже, чем простое нежелание побыть психом несколько минут у всех на виду. — Ты же знаешь, я не умею стоять на коньках. — Фигня, умеешь, я же научил, — выпаливает Юра, а сам украдкой выдыхает: есть шанс. — Юра… — Да тебе же не надо будет тулупы прыгать, — частит Плисецкий, пока они оба не одумались и не решили, что идея действительно бредовая. — Даже кататься толком не нужно, просто постоять. Если хочешь, можешь сесть на бортик и болтай себе ногами. Без коньков так-то не положено… Бека? Бексайнур стоит, приложив кулак к губам, и о чём-то напряжённо думает. Густые чёрные брови собираются в хмурую линию, перечёркнутую суровой складкой на лбу, поднявшийся ночной ветер треплет выбившиеся из косы волосы. И вообще Юре это всё напоминает сцену из какого-то триллера: вот прямо сейчас решается судьба главного героя. Одно слово — и всё, уже не отмотаешь обратно. — Нет, — говорит Алтын коротко и резко. И молчит, так что у Плисецкого внутри всё сжимается. Нет, значит? Блин, ну он хотя бы попытался, а номер бы классный вышел. Главное теперь, чтобы Лилия не прознала, что он не только пытался от её программы откосить, но ещё и соучастников себе вербовал. — Нет, — повторяет Алтын ещё более твёрдо. — Играть, сидя на бортике, конечно, можно, но это как-то чопорно, как в оркестре. Зритель заскучает, а у тебя ведь явно другие планы? Психи обычно непредсказуемы. Юра ухмыляется. Чёрт, как же напугала. Но он вовсе не собирается признаваться, что только что чуть не поседел или не сгорел со стыда, на выбор. Вместо этого он суёт руки в карманы, расставив локти в стороны, горбится коршуном и в предвкушении скалится: — Мы им там головы снесём всем! — Вот это настоящий фрик, — всего на миг, но в улыбке Беки проскальзывает что-то такое же хищное. — Наверное, пора возвращаться, тебе перед прокатом поспать бы не мешало. Вызови такси, я пока за вещами. Уже в дверях Бексайнур вдруг тормозит, делает два шага назад и сама накидывает Юре на плечи его же толстовку. Ещё и капюшон на голову натягивает. — Оденься, холодно. Плисецкий залипает на долгую минуту, не в силах даже достать из кармана телефон, о котором он снова благополучно забыл по выходе из такси. Стоит и не шевелится, улавливает едва заметный знакомый аромат, который его кофта успела впитать. Мята и вроде бы чай. Что-то очень тёплое, мягкое, вкусное. Он вдыхает так глубоко, что в лёгких делается тесно, тянет носом воздух до тех пор, пока не перестаёт различать чужой запах. Но от этого запоминает его ещё крепче. Кажется, дай ему несколько бумажек с разными ароматами — безошибочно найдёт именно тот, её. Юра, тряхнув головой, наконец вытаскивает телефон, машинально тычет в приложение, определяя местоположение и заказывая такси, а сам уже мысленно набрасывает план: куда сходить, с кем поговорить, что сделать. И тренировка нужна. Большая, внеплановая. И главное, индивидуальная — не хватало ещё всем растрепать раньше времени, чем Юрий Плисецкий собирается порвать весь ледовый дворец, а то и целый Олимпийский парк в клочья.