Ангелы ни при чём

Конечно, наутро Юре предстоит длительный и серьёзный разговор с Яковом и Лилией. Он имел неосторожность вернуться в номер позже них, но, выпросив отсрочку хотя бы до рассвета, теперь стойко держит оборону. Он твёрдо уверен, что лучшая оборона — это нападение, поэтому вместо того, чтобы оправдываться за проведённую чёрт знает где ночь, прямо заявляет, что решил переделать показательную программу. Как ни странно, тренер и хореограф совсем не злятся и не оскорбляются — они удивлены, причём не столько его желанием катать что-то новое, сколько стремлением провернуть всё самостоятельно. Фельцман ворчит что-то про «развелось тут самопальных выскочек-наставников», на что Плисецкий вполне справедливо огрызается, что не собирается никого ничему учить. От тренера Юре нужно только одно: — Яков, сможешь освободить мне лёд? Часа на три. — Два — самый край, — торгуется Фельцман. Не из вредности, просто знает, что больше этого окна сейчас не урвать ни на одном из местных катков. Подумав, Юра кивает. Должно хватить. В зале надо будет позаниматься подольше, а на льду просто обкатает. Плисецкий хватает рабочий блокнот с записями по старым программам и начинает выстраивать на бумаге обрывки мыслей из заметок телефона. Он грызёт карандаш, пишет, отмечает, переносит, зачёркивает, переписывает заново и так увлекается, что чуть не пропускает входящее сообщение от Беки. Ей тоже привалило работы. Всю дорогу до отеля Юра фонтанировал идеями о новой программе. Причём на таких повышенных тонах, что незадачливый таксист опасливо косился на заднее сидение и незаметно прибавлял газу, только бы скорее избавиться от странного пассажира. Алтын, внимательно всё выслушав, предложила взять музыкальной темой что-нибудь из их нового сета, раз Юра вдохновился именно им. И даже вызвалась уладить этот вопрос с Максом. Плисецкий открывает сообщение и облизывается: ссылка на весь вчерашний плейлист — бери не хочу! Он торопливо достаёт наушники, включает первый трек и продолжает черкать в блокноте уже под музыку. Юра не представляет себе, как такое возможно, что ночное живое выступление оказалось склеено и перепаяно в то, что можно слушать с телефона, но решает оставить расспросы об этой магии на потом. Сейчас его очередь творить. На тренировку он собирается под пристальным взглядом Барановской. Лилия не похожа на конвоира, смотрит на фигуриста тихо, но почти осязаемо, как будто оценивает: отпускать или нет? Справится сам или нужно проконтролировать? Серьёзно настроен или это обычный каприз на фоне гормональной бури? Юра ждёт от неё едкого замечания, холодного осуждения, последних наставлений — хоть чего-нибудь, а то стоит тут… как домоклов меч. Лилия же молча провожает его до двери, напоследок сунув в руку лишнюю бутылку воды. В зале Плисецкий беснуется почти совсем один. Это, конечно, не родная студия, станки для мелких, да и зеркал тут кот наплакал, зато никто не мешает. В углу только парочка затесавшихся юниоров пытаются тянуться на шпагат, и то бросают это дело, засмотревшись, как Юра по-балетному нарезает круги по светлому ламинату и выпрыгивает чуть не до потолка. Ещё бы, вам такое пока и не снилось, детвора. Алтын звонит, когда взмокший от двухчасовой репетиции Плисецкий уже почти определился с составом программы. — Алло? — почти кричит он, задыхаясь, в трубку. — Привет, — слышится ровное одобрение: поняла, что работа кипит. — Такое дело, в общем, для качественной трансляции мне нужна специальная аппаратура. Я не уверена, чем могут похвастаться ваши технари, но… Плисецкий трясёт головой, силясь переключиться и вникнуть в суть. Безуспешно, мозги забиты совсем другим. — Бека, — перебивает он. — Ни слова не понял. Я сейчас в танцклассе «Айсберга», приходи — обсудим. Юра берёт из сумки бутылку с водой, выцеживает на язык последние капли и швыряет её обратно. Цепляет взглядом врученную Лилией запасную, бормочет вслух «дай вам бог здоровья» и парой глотков выпивает почти половину. И снова хватает брошенный у сумки блокнот. Ну, всё же хорошо, гладко, складно. В середине только связку поменять… И каскад в финале нужен точно, с четверным. Или нет? Это же показательные, тут выпендриваться не за баллы надо, а за эмоции. Чёрт, сначала! Второй раз Юра прерывается, когда звонит Яков: договорился, дали два часа, не опаздывай. Та самая тренировочная арена, где они с Бекой катались позавчера, символично. До назначенного времени ещё двадцать минут, и Юра с удвоенной яростью гоняет хореографию. Сигналом заканчивать служит очередная телефонная трель. Сообщение от Беки: «Я у служебного входа». Уже на лестнице Плисецкого осеняет: Беке ведь тоже нужна репетиция — как она будет двигаться, где стоять, что делать. Что, опять корячиться с прокатными коньками? Ну уж нет. Юра выхватывает телефон и набирает Милу: — Дай коньки погонять. Бабичева даже не удивляется столь внезапной просьбе, только как бы невзначай уточняет: — Ты в парное, что ли, подался? Рановато вроде… Просьбу заткнуться Юра старательно проглатывает — глупо огрызаться на человека, чья помощь тебе сейчас нужна как никогда. — Размер-то хоть какой? Юра зависает. — Фиг знает… Ну, она с меня ростом примерно. Может, на три-четыре сантиметра выше. — Тогда мои точно будут велики… Ладно, я поспрашиваю тут. Бексайнур не по себе, Плисецкий это видит ещё до того, как они здороваются. — Ты уверен? — ещё раз переспрашивает она. — Может, всё-таки в ботинках?.. — Я же говорил, ты всегда можешь спокойно отсидеть свою часть на бортике. Алтын в ответ хмыкает и строит упрямое лицо. Юра в точности повторяет выражение. — Ты что там про аппаратуру загоняла? — переводит он тему. — А, это. Я не смогу гарантировать звук без подготовки и проверки. Так можно вообще без музыки остаться, особенно, когда не знаешь местных звукарей и их техники. Поэтому играть я не буду. Плисецкий идёт дальше и молча косится на девушку. Ждёт, когда договорит. Учёный уже, чтобы ещё раз на это купиться и начать паниковать вот так, с первого слова. И ухмыляется, когда оказывается прав. — То есть буду, конечно, только этого никто не услышит. — Под фонограмму, типа? — догадывается Юра. — Вроде того. Вообще никак не буду подключаться. Не придётся морочиться ни с проводами, ни с уровнями. Кстати, ты уже выбрал трек? Музыку обсуждают долго. Юра жестикулирует на манер мельницы, пытаясь передать то, к чему никак не может подобрать слов: как он слышит каждый из вариантов, что чувствует, почему никак не определится. Поэтому шнуруется он втрое медленнее и пару раз едва не задевает рукой Беку. Та слушает, не перебивая, кивает и что-то обдумывает. — В целом программа есть, осталось скомпоновать и прогнать с тобой вместе. Ща покажу. Плисецкий выкатывает в центр и начинает по одному выполнять элементы. Вот этот каскад будет в финале, четверной сальхов решает оставить. Спираль хорошо пойдёт в начало со связками до и после. Дорожки шагов. Либела с выходом в бильман. Когда Юра припадает на одно колено и практически ложится спиной на лёд, так что светлые волосы заметают его же собственные следы, Алтын чуть не бросается следом, чтобы помочь подняться — кто же знал, что так и задумано? Юра подъезжает обратно, почти не запыхавшись, как будто не он тут сейчас прыгал, падал и вращался, как безумный. — Ну, что думаешь? Бексайнур только разводит руками: — Джонни Вейр… реинкарнировал. И кажется, я знаю, какой трек подойдёт. Плисецкий довольный донельзя, этого и добивался. Он собирается повторить прокат, но тут сбоку вдруг хлопает дверь, и вся радость с лица фигуриста стекает дождевыми каплями по стеклу: нахрена Мила притащила с собой эту мямлю Кацудон?! — А вам тут чего надо? — почти рычит Плисецкий. — Лёд наш на два часа. Скромная Юри плохо понимает по-русски, но тушуется от одного только тона фигуриста. Мила же хмурится и направляется к бортику с явным намерением оттаскать Юру за ухо. — Но-но, повежливее, котёнок, — строго говорит она, вытягивая перед собой треугольную сумку для коньков. — Мы вам тут снаряжение подогнали, а ты… Чёрт, коньки! Как он мог забыть, звонил же меньше получаса назад? Теперь уже тушуется Юра, вываливается с катка на прорезиненное покрытие и выхватывает протянутую сумку. Угораздило же, полным идиотом сейчас, наверное, выглядит. Мила говорит что-то Кацуки по-английски, и та осмеливается подойти ближе. И правда, ростом они с Бекой почти равны. Плисецкий снова сам шнурует коньки сидящей на скамье Бексайнур. — Юр, ну не надо, я сама могу, — не пойми с чего вдруг смущается Алтын. — Ага, сама, — ворчит Юра, тоже внезапно заливаясь краской. — Сама скрипку я включала, сама буду поливать… Не жмёт? Девушка встаёт и на пробу переступает с ноги на ногу. — Не жмёт. Плисецкий мнётся, не знает, что сказать. Он, конечно, не полиглот, но уж заезженное «аригато годзаимас» не знает только ленивый. Кацуки, услышав от вечно грубого и злого фигуриста пару слов на родном языке, чуть не тает, чирикает что-то по-японски в ответ, только Юра ни слова не понимает. Мила уже тянет подругу к выходу, когда он спохватывается: — Эй, а ничего, что мы их до вечера одолжим? Юри ведь тоже на показательные надо… — Это тренировочная пара, — бросает Бабичева и машет рукой. — Развлекайтесь, детки! — Ну что, — неловко говорит после паузы Юра. — Можно начинать? Алтын так же неловко кивает. Вечером Плисецкий мечется туда-сюда по раздевалке, грызёт ногти и морщится от мерзкого привкуса чёрного лака — он вообще-то был против, но разве его кто-нибудь слушал? Ни на одном этапе Гран-при, ни перед одним своим финалом, не говоря уже о развлекательных прокатах, он так сильно не нервничал. Новость о том, что Юра объявил тренерам бойкот и подготовил собственную показательную всего за одну ночь, облетела весь Олимпийский парк быстрее, чем готовят шаверму на Рубинштейна. Фигуристы в один голос называли его дезертиром и «вторым Никифоровым», пресса атаковала Якова с Лилией бесконечными вопросами, а Плисецкому было не до глупостей — он до последнего шлифовал программу. По возвращении в номер за него взялась родная сборная. Действительно, родная, Юра это особенно прочувствовал, когда ребята наперебой рассказывали ему свежие сплетни о нём самом, но при этом не спешили расходиться. Наоборот, вызвались помочь подобрать образ. Гоша притащил свою готичную косметичку, вознамерившись заделать «лучший в мире смоки айс». Напоследок, вон, даже до ногтей добрался, подлец. Мила вытащила из личных запасов тянучие леггинсы «под кожу» и совершенно драную чёрную майку, которая едва прикрывала грудь и живот. И то, когда Юра стоял смирно, потому что этот жуткий балахон на лямках словно оживал при малейшем движении. Что же тогда с ним будет на льду, на скорости?.. Виктор подключился к сборам уже под конец: предложил Юре свои огромные солнцезащитные очки от Гуччи и лично собрал ему волосы в стильный небрежный пучок на затылке. Всё это время Никифоров подозрительно вздыхал и поглядывал на Юру с плохо скрываемым умилением. Ну, конечно, уж ему-то в первую очередь должно быть известно, в чьих коньках сегодня катается Алтын. Бека сказала, что соберётся сама, и от помощи отказалась, и Плисецкий невольно гадал, в чём же увидит её сегодня. Мысли всё чаще возвращались к её клубному образу, но Юра каждый раз себя одёргивал: не о том думаешь, программу лучше вспоминай ещё раз. И вот теперь, после бессонной ночи, после стольких часов тренировок и подготовки, он мерит шагами раздевалку, носится, как лев в клетке, грызёт ногти и последними словами костерит своё самоуправство. Зачем вообще всё это? С чего его вдруг так переклинило? Ну, побывал он в клубе, послушал классную музыку, отлично. А послать к чертям мудрых тренеров и сделать всё по-своему он решил, чтобы… Чтобы что? Доказать себе, что способен? Показать всем вокруг, что давно уже не фея, да и никогда ей не был? Или убедить Беку в том, что он тоже может быть крут, не хуже того парня на байке?.. Плисецкий чуть не подпрыгивает, когда в кармане олимпийки коротко вибрирует телефон. Легка на помине. «Я готова», читает он, хватает коньки и вылетает из раздевалки к месту встречи — тому самому диванчику в коридоре. На этот раз Алтын приходит вовремя, и, приближаясь, Юра может наконец не бояться быть пойманным врасплох и просто глазеть. Отчасти он оказывается прав, образ Беки во многом повторяет вчерашний: подведённые глаза, блёстки на веках, длинная обтягивающая чёрная футболка под горло, чёрные леггинсы, ботинки, кожанка. Нет только двух ярких пятен — алой помады и такой же мини-юбки. Их благополучно заменяют обычный бесцветный блеск на губах, знакомая сумка с чужими коньками в одной руке и чехол со скрипкой — в другой. Распущенные волосы смоляными волнами свободно струятся по плечам. Юра подходит ближе и понимает, что Алтын с не меньшим интересом рассматривает его самого. Ну да, он-то в подобном виде впервые на публику выходит. — И не страшно в таком виде одному по коридорам бродить? — спрашивает Бексайнур, пряча улыбку. — Украдут же… Плисецкий ухмыляется в ответ, оценив зеркальный ход, и решается задать вопрос, который давно вертится на языке: — Я тут вспомнил, у тебя же билет, наверное, пропадает? Можно его перезагнать кому-нибудь, пока есть время. С доплатой за срочность. У ледового обычно толпами пасутся… — Юра, — прерывает Бека, и Юра усилием воли заставляет себя не вздрогнуть от того, как она это произносит. — Ты мне сегодня обменял билет с партера на императорскую ложу. Ещё вопросы есть? Плисецкий неопределённо жмёт плечами, и Алтын останавливается на них взглядом — бледных и острых, словно вырезанных из цельной кости с выпирающими из-под странной майки ключицами. Она молча вручает Юре чехол и сумку, снимает кожанку, накидывает её Юре на плечи и забирает обратно вещи. — Чего? Зачем? — возмущается фигурист. — Украдут, — загадочно отвечает Бексайнур. — Слушай, а можно я в ней выйду? — вдруг выдаёт Плисецкий, проводя пальцем по тёмным кнопкам куртки. — Неудобно же будет, она тяжёлая и не тянется. — Ага, классно получится… Так можно? — Можно. Чемпион Гран-при вынужден ждать, он, как всегда, выходит под занавес. Плисецкий пытается отвлечься, чем-то занять себя. Он перепроверяет шнуровку коньков своих и Беки, прогоняет в голове порядок элементов снова и снова, теребит викторовы очки, бормочет под нос мелодию, которую они выбрали для номера. Он совершенно точно и абсолютно не паникует! Просто немного волнуется за спонтанность. Когда наконец приходит их черёд выходить на лёд, Юра с силой хлопает себя по щекам и тормозит Бексайнур у самого бортика. — У нас всё получится, слышишь? — убеждает он её так яро, словно им сейчас со скалы прыгать. Хотя… не такое уж и большое отличие. В бездонных глазах девушки мелькает удивление, но уже через миг их затапливает такой уверенностью, что её с лихвой хватит на них двоих. — Конечно. А разве есть варианты? Их сжатые кулаки встречаются костяшками. На удачу — ведь так принято. Вот теперь Плисецкий готов рвать зал и весь ледовый, как и планировал. Он выкатывает в центр, оборачивается на застывшую в тени фигуру со скрипкой в руках и глубоко выдыхает. Юра не умеет молиться, но изо всех сил просит небо, чтобы никто ничего не перепутал: чтобы звукари поставили нужный трек, который им принесли впопыхах, чтобы осветители вовремя включили и выключили второстепенные прожекторы, чтобы он сам ничего не забыл и откатал так, чтобы надолго отпечаталось в памяти каждого, кто это увидит. Дёрнувшись под первые скрежещущие звуки из динамиков, Юра даже не сразу понимает, та ли музыка играет. И тут же решает: какая теперь разница? Откатать надо в любом случае, пусть только Бека сориентируется, что именно играть. А то получится, как с российскими попсовиками, которые даже под фанеру петь не умеют… Да нет, вроде порядок. Всё, можно начинать шоу. Юра больше не вспоминает элементы по отдельности, он просто начинает катать целую программу. Свою первую программу. Их с Бекой показательную. Над ареной разносится хлёсткий электронный бит, Плисецкий начинает игру с публикой. Приспускает на нос здоровенные черепашьи очки, обводит трибуны грозным взглядом. Срывается с места, скользит в кросс-ролл назад и разворачивается перебежкой спиной. Тормозит так резко, что чуть не заваливается набок под тяжестью чужой куртки. Значит, пора расчехляться… Юра плавно и томно стекает на лёд, но это иллюзия: с него стекает только чёрная кожанка, на мгновение задерживаясь на ярко-бледных локтях, а затем причудливой тучей взлетает в воздух, рваным движением отброшенная в сторону бортика. Трибуны взрываются криками и восторженным свистом. Под бесформенную майку тут же забираются и впиваются в кожу сотни безжалостных колючек, но Плисецкий забывает обо всём, чуть только задевает взглядом вытянувшееся лицо Бексайнур. Интересно, это она так за куртку переживает или за его импровизированный стриптиз? Зрителей захватывает навязанный сумасшедший ритм, они не замолкают ни на секунду. Бит в динамиках стучит быстрее, резче, вместе с музыкой меняется и Юра — безумной дорожкой шагов он рубит лёд в морозную пыль, размашисто выпрыгивает в либелу, придерживая очки, хватает себя за лезвие конька, выгибается в бильман и вращается так остервенело, что становится похож на маленький и яркий тайфун. Сейчас, ещё поворот и как жахнет!.. Осветители не подводят тоже — белый прожектор врубается как раз вовремя, когда в электронный бит врезается острый рифф взвывшей скрипки, и освещает саму скрипачку. Трибуны взывают следом. Алтын держится на коньках немного увереннее — не зря Юра гонял её сегодня на тренировке. Этого хватает, чтобы девушка могла не стоять столбом, а выехать ближе к центру, играть так, как чувствует, двигаться под свою же мелодию. Она снова вся блестит, качается, бегает длинными пальцами по грифу, яростно взмахивает смычком — и не сводит жадных глаз с мечущегося по льду Плисецкого. Как будто выбрала себе новую жертву для гипноза. Юра делает несколько танцевальных кругов вокруг неё, подыгрывает, извивается прирученной змеёй, не прерывает зрительного контакта. А затем вдруг набирает скорость, балансирует в кораблике и выпрыгивает в тройной аксель. Так высоко, словно его кто-то подбросил. Или поджёг под ним лёд. И продолжает прожигать насквозь своим шаманским огнём. Ещё одна дорожка шагов, и Юра оказывается на другом конце арены, как раз напротив Беки. Сейчас всё направлено на неё — большая часть прожекторов, удивлённые взгляды зрителей, Юрина траектория полёта. Он летит к ней, разгоняется и повторяет тот крышесносный финт Джонни Вейра: падает на одно колено, выгибается дугой, запрокидывает голову, выбрасывает руки в стороны и собирает растопыренными пальцами ледяной воздух от поверхности. Очки чуть не сваливаются в самый неподходящий момент. А рваный балахон на лямках, конечно, задирается до самого подбородка, открывая на всеобщее обозрение тонкое тело с выдающимися рёбрами. Юре кажется, что он глохнет от бесконечного ора с трибун на какой-то нереальной частоте. Поэтому поднимается из позиции, тормозит рядом с Бекой и, чтобы хоть как-то угомонить это безумие, рывком снимает викторовы очки и швыряет их в толпу. И получает совершенно обратный эффект. Как у публики ещё хватает сил голосить на грани адекватности, Юра не понимает, но программу надо докатать. Последний круг, ещё совсем немного. Кульминация, финал. Плисецкий снова кружит вокруг Бексайнур, словно подчиняется её музыке, а затем бросается в сторону. Снова подгибает колено и складывается пополам, на этот раз лицом вниз, катится спиной вперёд и чертит борозду коньком, выпуская очередной сноп ледяных брызг. Драная майка опять чуть не сваливается через голову, собравшись на самой шее, Юре приходится махнуть как следует руками, чтобы вернуть её на место. Ну, спасибо, Мила!.. Дорожка шагов уже спокойнее, как и присмиревшая скрипка за спиной. Ложное затишье перед бурей. Последний каскад: четверной сальхов и тройной тулуп — идеально. А вот дальше надо быть внимательнее, чтобы не уйти в рассинхрон. Непокорившуюся змею убивают, и Бека должна сделать то же самое смычком, как только выстрелом прозвучит последний аккорд. Юра выходит из вращения и гордо подъезжает к девушке. Между ними всего два шага. Музыка бьёт по ушам финальным взрывом, Плисецкий готовится эффектно распластаться на льду, трибуны наконец замолкают в ожидании. Что-то идёт не так, Юра чувствует ещё до того, как это «что-то» случается. Алтын резко и грозно ведёт смычком по струнам и вдруг сама почему-то дёргается в сторону, как от пощёчины. Настолько неожиданно для самой себя, что не успевает ничего сделать, только взмахивает всё ещё зажатой в руке скрипкой, боясь её выпустить, теряет опору на ненадёжном льду и падает. Плисецкий реагирует мгновенно. Ерунда все эти истории про адреналин, про скрытые способности, про действие в замедленной съёмке. Юра не помнит вообще ничего с того момента, как подрывается с места, и до той секунды, когда очухивается, сознавая, что стоит на коленях, склонившись над зависшей в воздухе Бекой, и крепко прижимает её к себе одной рукой, а другой гладит вцепившуюся в гриф тёплую ладонь. И моментально вспыхивает, когда она, с глухим стуком выпустив смычок, стискивает пальцами рваную ткань его майки на спине. Осветители и тут не подкачали: как Юра и просил, с окончанием музыки прожекторы отключаются и погружают арену во мрак, освещая лишь небольшим светлым пятном упавшее тело. Задуманный изначально финал катится к чертям — падать должно было совсем другое тело, но, кроме них двоих, этого никто не знает. Значит, всё идёт по плану… Плисецкий понимает, что номер окончен, что нужно встать, поклониться и уйти, но боится даже пошевелиться, как будто от любого движения этот мираж в его руках дрогнет и растворится в талой крошке на лезвиях коньков. Юра смотрит в распахнутые, засасывающие чернотой глаза, скользит взглядом по взмокшему виску, по приставшим к щеке волосам, по бесцветному блеску на приоткрытых губах и сам тянется ближе, словно намагниченный. В голове и груди стучит одинаково гулко, почти больно. Он выпускает Бекину руку со скрипкой и касается ладонью высокой скулы. В тот же миг Бека вдруг морщится и шипит сквозь зубы. В тот же миг Юрины пальцы проскальзывают, размазывая по смуглой коже что-то густое и тёплое. В тот же миг трибуны наконец оживают и взрываются овациями.