Скрытые вещи

"Она была здесь столько, сколько я себя помню", говорили деревенские. Как много раз слышала Эс о повитухе и почти мгновенно забывала. Полуразвалившаяся низкая хижина, стоящая в отдалении от всех остальных домов. Дверь открылась сразу, и из хижины вышла морщинистая древняя старуха. Она так стара, что кожа ее суше древнего папируса – коснешься, и рассыпется. — Проходи, — утробно, тихо, но мягко сказала она, впуская Эс в жилище. Внутри дом повитухи уютно пах ягодами и пряностями. Хозяйка указала вошедшей сесть за стол и гостеприимно принялась выкладывать бруснику, мёд, имбирное варенье. Налила чаю в большую деревянную углубленную чашу. Старуха легко ориентировалась в жилище, шаркая и то опираясь на стол и предметы мебели, то, словно здоровая девица, подтягиваясь к дальним полкам и доставая с них что-то. Глаза ее белы и, вероятно, слепы, но Эс постоянно натыкалась на их взгляд. Пар клубился над чашей с горячим чаем, свежий запах ромашки и календулы разносился по жилищу. Ни к чему, стоящему перед ней, Эс совсем не притрагивалась из опасений. Сначала Эс горела от нетерпения, раздражаясь тем, что ее пригласили в дом и налили ей чаю. По жилам текло согревающее, почти обжигающее ощущение, что она все сможет – она готовилась к бою, приняла лириум. Но время здесь как будто текло медленнее, каждая деталь в жилище повитухи была такой... успокаивающей. И нетерпение храмовницы потухло, так и не успев разгореться. Хижина повитухи — это деревянные полки, засушенные корешки трав и деревянная да глиняная посуда, вся мастерски обожженная, а фрукты, ягоды и овощи в корзинах будто только сорваны с кустов и деревьев. Эта хижина — такая стереотипно ведьминская, как будто пришла из сказки, и в то же время — многие люди в деревнях живут именно так. Старуха эта с ее чаем, вареньем и гостеприимством словно бабушка из далекого и забытого детства. Старушка потягивала пахучую жидкость, но, кажется, чая меньше не становилось, а ее старые губы оставались сухи. Нужно торопиться, подумала храмовница и оглянулась вокруг вновь. Это место внушает спокойствие, но мысленно Эс дала себе оплеуху, а затем нарушила спокойное и медлительное молчание: — Айрин исчезла. Старуха зачерпнула ложечкой варенье, ее руки слегка тряслись при этом жесте. — И ты… значит… пришла сюда? — Да. Что за ритуал вы с Айрин проводили? Вчера, перед ее сожжением, вы подтолкнули меня ей помочь, и сейчас она исчезла. Старуха, едва шевеля потрескавшимися трещинами губ, прошелестела: — Хасиндский. Старый ритуал, мало кому знакомый в это время, но помогает тем, кто просит о помощи. Если они умеют просить. — И вы с Айрин умеете? — Может быть и так. Пустые белесые зрачки старухи окинули взглядом хижину, и она прикрыла веки, больше ничего не ответив. Эс резко поднялась и, не встретив сопротивления, прошлась по хижине. Аура умиротворения этого места была какой-то, как ни парадоксально, нервирующей – притаившаяся в тени опасность, жужжащая на краю сознания оса. Она искала глазами любые символы – похожие на тевинтерские или изображенные на статуэтках. Старуха молча пила свой чай. Фигурка легко нашлась на полке среди трав. Взгляд не цеплялся за нее, но ее как будто и не прятали намеренно. Вместе с найденными в домах покойной Магды и двух других, пока еще живых женщин, эта была четвертой. Она совсем немного отличалась по цвету. Эс, не скрываясь, подхватила ее и спрятала в своей поясной сумке. Затем повернулась к повитухе. — Как долго вы живете в этой деревне? Старая женщина, всегда старая. Одержимая или демон? Старуха скрестила пальцы на груди, ее глаза все еще были прикрыты, и она зашелестела: — Не демон, а дух. Природу духа, когда те соприкасаются с миром смертных, определяет то, как нас воспринимают. Я была в этой деревне всегда, много лет, много зим. Еще до того, как здесь появились первые люди. Когда они появились здесь, они поклонялись мне. Я защищала их от бед, от зим, от злых людей и существ, от других духов. Это моя деревня, моё место. Запах трав, наполняющий эту хижину, стал таким свежим, ярким и резким, как будто они находились в лесу. Поначалу уютные, эти роматы уже неприятно щекотали нос. Эс незаметно потянулась к мечу, удерживая взгляд на старухе. — И какова цена за твою помощь, демон? — спросила храмовница. Повитуха же сидела на своем месте, практически неподвижная, и медленно приоткрывала губы. — Мало, совсем мало. То, что есть у каждого из них. Эс прикоснулась к трем филактериям, в разной степени наполненным кровью, и алые капли выступили на кончиках пальцев. Филактерии были мягкими и теплыми, когда она прикасалась к ним, они пульсировали словно маленькие кроличьи сердца. Все три легко помещались в ее ладони. Ошибкой было приходить сюда с ними. Но и уничтожались такие вещи непросто. — Я живу, питая себя жизнью. Тела людей точно так же существуют, омываемые самой жизнью изнутри. Они отдают мне маленькие жертвы, а я помогаю им. — Деревенские ведь не приносили тебе жертв, они не знают, что ты такое. — Они знают, — голос старухи стал громче, — но… забывают, когда им не хочется знать. Я тут, рядом, мелькаю перед глазами, и они знают, просто не помнят. И крепче спят, оттого, что не помнят, и живут по-своему, пока снова не возникнет нужда. — И что будет с этой деревней, если я убью тебя, демон? Эс выхватила меч из ножен, направила его, приставляя к шее старухи. Старуха зажурчала грудным, пугающим смехом, рвущимся из ее нутра. — Не знаю, девочка, не знаю. Если не станет меня, то деревню защищать будет некому. Как ты думаешь, почему никто из них не пострадал от порождений тьмы? Всегда, всегда, сколько существовала эта деревня, я следила за тем, чтобы яблони плодоносили, чтобы пшеница прорастала на полях, чтобы болезни миновали их. — Почему я должна поверить, что ты действительно помогаешь им, что ты не делаешь хуже? Вы с Айрин провели ритуал, а Магда все равно умерла. Вы, демоны, обещаете много, но никогда не выполняете своих обещаний. — Ритуал помог, на самом деле помог… Но кровь, которую они принесли в жертву… Она была больной, плохой… Плохая кровь. Поэтому и дети, от этой крови, от этого ритуала, не будут жить. Я могу все исправить. Я хочу все исправить. Но мне нужна еще кровь. Она подняла глаза на Эс, и не выглядела ни напуганной, ни злой. И вся она начала светиться, и из тонкого-хрупкого старушечьего мазками яркого света начало проступать что-то иное: большое, оленьи глаза, шерсть, рога. Ее голос из старческого стал звонким, журчащим и густым, словно патока, застилающая мысли: — Природу духа, пришедшего из Тени, определяет то, как его воспринимают. Собственные желания и стремления духа. Я — ничто иное, как Жизнь. Хасинды, аввары за много веков до современных государств поклонялись таким, как я. И мы всегда помогали им. Природу духа определяешь ты — отпусти меня, и я продолжу все, как было, смогу помочь им в этот раз. Или… ты можешь отвязать меня от этого места, и тогда я стану свободна. Что случится с деревней, я также не ведаю… Мне просто нужна здоровая кровь, кровь мага. Кровь мага, ха! В груди у Эс все заклокотало от негодования: никаких сделок с демонами, никаких послаблений. Рука, сжимающая меч, напряглась, чтобы нанести удар. Меч прошел сквозь воздух, а затем его рукоятка начала расплываться перед глазами. — Упрямая, упрямая! — услышала Эс звонкий, мелодичный голос, а затем снова старческий: — Так тому и быть. А затем — темнота.

***

Эс открыла глаза. Вокруг было темно и пахло деревом и гниющей травой. Она пошарилась руками в поисках своего меча, но ничего не нашла. Статуэток также не было рядом. Выбежав из жилища ведьмы, заметила вновь нависшие над поселением тучи. Сильный ветер хлестал в лицо, сносил деревья и здания, поднимал в воздух щебень, грязь и камни. Перед тем, как идти к старухе, Эс предупредила Россиннона и попросила его собрать сильных бойцов на случай, если демон окажется слишком сильным, и она не справится. Она надеялась, что они успели что-то предпринять. Ветер был таким сильным, что идти против него было физически больно, а вслед за ним начался дождь. Голова гудела, как улей, полный пчёл. Она отыскала среди своего багажа лириум и выпила его, ожидая битвы с ведьмой и, возможно, с помогающей ей Айрин. Кристаллики порошка поцарапали горло и оставили вяжущее ощущение на языке, но разом стало как-то легче. Вдруг Эс услышала крики. А затем увидела жёлтым вихрь, тянущийся к небу, и убегающих от него людей. Она узнала это место: в доме, недалеко от которого бушевали электрические молнии, жил Хэреманн. Люди уже разбежались, но, подойдя ближе к дому старосты, она заметила его темную высокую фигуру. Он опирался на некий жезл, воткнутый во влажную землю, и тянулся к центру вихря. Его темные волосы развевались, а его самого сдувало. Эс с некоторым трудом преодолела расстояние до Хэреманна, он протянул ей руку, помогая подтянуться повыше и поближе. А затем она увидела, что вихрь тянулся от плит для «классиков». Подсвеченные электрическим сиянием, они втягивали в себя молнии. Кровь, наполняя прорези в плитах, складывалась в замысловатый узор. Рядом с головастыми статуями и плитами лежала обескровленная, выпотрошенная лошадь и тело. Эс сглотнула ком. Бедный подросток, он просто хотел помочь. — Там! Ведьмы спрятались там, надо остановить это, иначе они снесут всю деревню! У них девчонка Росинона! Там, в центре! Он отдал ей свой жезл, и при помощи него, вкалывая его в рыхлую влажную землю, Эс подобралась ближе к центру вихря. Вздохнула, медленно выдохнула и прочла на одном лишь длинном выдохе молитву рассеивания чар. Лириум тек по ее жилам, наполняя тело легкостью, силой и восторгом. Тишина. Чистота. Ее губы слегка тряслись, когда она закончила молитву. Но вихрь не поддался анти-магии, лишь кровь, наполняющая плиты, приглашающе расступилась, и Эс рванула вперед. Ее словно заглотила горячая утроба, и темная деревушка Айсграу исчезла из виду.