***
Отец научил меня водить в одиннадцать. Тогда мои ноги уже доставали до педалей тормоза и газа. Я всегда был неуклюжим переростком. Он говорил, что очень скоро мне понадобится этот навык. Я знал, что водить в Северной Дакоте можно с четырнадцати, но эти три года не казались мне чем-то скорым и я вообще не понимал, к чему вёл отец, пока не случилось то, что случилось.***
Папа работал охранником в клубе, если это заведение можно так назвать. Я бывал там, как ни странно, часто. Мне открыли проход только из-за того, что мой родитель был свой в том месте. Если мелкого мальчишку впускали в гнездо содомского разврата, то очевидно, что он много чего повидал в юном возрасте. Причём в настолько огромных количествах, что от любого нахлынувшего воспоминания связанного с голым телом женщины, просто тянет блевать. Чешир часто практикуется на мне в каламбурах на тему гомосексуализма, хотя сам типичный пассив. Желание видеться с отцом было сильнее моей фобии. Я прилетал к нему поздним вечером, когда в клуб только начинал вселяться Дьявол. Папа всегда был рад меня видеть, но я не уверен, что так же сильно, как был счастлив я лицезреть ровный ряд зубов его улыбки, которая казалась белоснежной на фоне загорелого лица, его длинные руки, разведённые, чтобы обнять меня и сияющий прищуренный взгляд с морщинками в уголках глаз. У меня его глаза, но лишённые блеска. Ни один взор не мог повторить то тепло, что излучал мой отец. У меня был только он. Папа бегал за единственным безалкогольным коктейлем в меню к бармену, приносил жвачки и конфеты из буфета, набивал лицо моим обидчикам так, что они были не в состоянии даже сказать, кто нанёс им такие увечья. Он был безжалостен к тем, кто угрожал мне и порочил имя мамы. По его рассказам, она умерла в момент, когда ей дали подержать меня после рождения. Она улыбалась. А я плакал.***
В марте девяностого года отец стал возвращаться домой на два часа позже. Я чувствовал, что происходит что-то по истине ужасное. Предчувствия и догадки порождали тревогу. Тревога вела за собой ночные кошмары, а они в свою очередь заставляли меня жить в бесконечном страхе, но даже так я не мог спросить, в чём дело. Я перестал навещать отца на работе после того, как я пришёл и его не оказалось на месте. Мне стало по-настоящему страшно. Но даже так я не желал нервировать отца, а он не хотел пугать меня. Оказывается, от заботы друг о друге, которая по идее должна доставлять спокойствие и уют, возможно пострадать. Следовательно, всё в определённых дозах приносит свой собственный вред. Была дикая гроза. Я не мог спать. Моё беспокойство достигло пика, когда электронные часы пропищали три ночи, излучили яркий зелёный свет и взорвались к чёртовой матери. Я обезумел настолько, что пытался заснуть в одежде с молотком под подушкой именно на такой случай. Тревога сделала из меня сумасшедшего. Я бешено вскочил с кровати и понёсся в комнату папы. Там я разломал замок в ящике на прикроватной тумбе, достал заряженный ствол и положил во внутренний карман куртки. Я никогда не рассказывал отцу, что вижу каждый день, как он в слезах сидит на кровати с пушкой во рту. Его всегда что-то останавливало. Я знал, что пистолет понадобится для другого дела. Выбежав из дома, я запрыгнул на велик и понёсся к клубу, глотая дождевую воду и вздрагивая от раскатов грома. Отец не мог быть в это время нигде, за исключением того заведения. Через десять минут я находился на месте. Дверь была, ну разумеется, заперта. В моём кармане блестело оружие, которым я мог с лёгкостью открыть дверь. Я знал, что даже, если меня и услышат, я ориентируюсь в клубе лучше владельца и найду место, где затаиться. Мне не были интересны длина или калибр пуль ствола, которым я на тот момент владел. Всё, чего я желал тогда - это пустить пулю в лоб говнюку, который докучал моему отцу. Я прострелил замочную скважину, дверь открылась сама. В помещении можно было услышать комариный писк. Шесты отполированы, бокалы чистые, радужная подсветка отключена, бархатные диваны очищены от пятен дешёвой водки и спермы, жаль только вонь уже было не выветрить. Я навсегда её запомнил. Тишина продолжалась. Удача была на моей стороне. Я посчитал, что мой отец находится в глубине здания и двинулся вперёд кошачьими шагами. Дверей в клубе не было, кроме входа, кухни и кабинета владельца. Его самого и его людей я не видел ни разу до той ночи. Отец не любил рассказывать о нём. Лишь однажды он проговорился о том, что его босс идёт в разрез с законом, но ничего конкретного. Пару мгновений спустя я находился перед входом в комнату того, кто заварил всё это дерьмо. Моё горло раздирала жуткая боль. Так всегда при тревоге. Несмотря на то, что дверь казалась плотной и массивной, я прекрасно слышал разговор. – Зак, милейший друг... – отец был там. – Последнее время я начал слышать два голоса в моей голове. Первый говорит, что всё моё окружение - сплошные дворовые псины и грязные шлюхи. Второй в основном молчит, но иногда появляется. И мне кажется, что именно сейчас он твердит мне прострелить тебе анал. Я был готов ворваться и сделать это с тем ублюдком. Я знал, что он наверняка не один, поэтому я жаждал расширить трубы ещё и каждому левому в той комнате. Хриплый голос продолжал скрипеть и нагнетать атмосферу. Папа молчал, но я чувствовал его огненную ауру. Он злился. – Что ты имеешь ввиду? Ты хочешь предать меня? Ты хочешь уничтожить доверие Гейба, Майка, Роберто, да я помню имена моих людей наизусть. Ведь мы - семья. В тот момент я наконец понял, что, чёрт возьми, происходит. Мой отец связался с абсолютно реальной, драть её в рот, мафией. Я был уверен, что он сам не был в курсе дел этого сраного дона, когда устраивался на работу. Его просто заманили и не оставили выбора. – Вы не семья. – отец готовился открыть этому подонку глаза. – Вы - сборище больных кретинов, которым дали в руки оружие. Я повторюсь. Мне осточертело стоять за дверью, караулить ваши делишки и слышать крики людей, которые, как я сейчас, наконец опомнились. – Не опомнились, а предали, Зак. Предали. Надеюсь, ты понимаешь, что закончишь так же. У меня уже не было сил сдерживать свой внутренний гнев. Я резко дёрнул ручку двери. Та была открыта, мне повезло во второй раз. Во время выброса адреналина скорость и реакция увеличиваются. Я выстрелил в плечи обоим подчинённым дона. Остался только он сам. Раздался третий выстрел. Тело рухнуло на пол с глухим грохотом. – Тише, не стреляйте... Какая прелесть. В мою голову проникла пульсирующая боль, голос раздался эхом в ушах. Это не мой отец. – Я не ожидал, но успел во время среагировать. Я всегда был любимчиком фортуны. Мужчина в строгом костюме с сигаретой во рту встал перед трупом. Он развернул убитого ногой таким образом, чтобы чётко был виден ровный ряд белых зубов на загорелом лице, морщинки в уголках потухших глаз, исчезнувший блеск и кровоточащая дыра, раскрашивающая пол своими алыми соками. – Браво! Прямо в лоб! Я не ощущал ничьё присутствие, кроме моего собственного и бездыханного тела отца. Я сжал пистолет в руке, не в силах пошевелиться. Пульсирующая боль усиливалась, мои глаза расширялись, сохли, а затем наполнялись слезами, я видел их кровавыми. Горло иссохло окончательно и забилось осколками стекла, чёрным гноем и грязью. Не моргая, я перевёл взгляд на масленую рожу извращенца, отнявшего у меня всё, ради чего и благодаря чему я жил. Он улыбался, разведя руки в стороны. Он напоминал свинью в цирке, прикреплённую к вращающемуся кругу. Я в то время играл роль слепого метателя ножей. – Я искренне поражён. Ты настолько увлёкся процессом, что перестал понимать, в кого стреляешь. Ты вдохновил меня, пацан. У тебя случаем нет желания стать частью нашей семьи? ВЕДЬ СВОЮ ТЫ ПОТЕРЯЛ ТОЛЬКО ЧТО! – комната переполнилась смехом-поросячьим визгом, звучащим циркулярными пилами в моём мозгу. Переводя взгляд на отца, я медленно засовывал ствол себе в рот. Я дёрнул спуск. Нет пуль. Нет ножей. – К оружию, господа. Он испортил мне паркет. Мои ноги согнулись, я с силой развернулся, оттолкнулся от пола и со свистом вылетел из кабинета. Когда подчинённые того сального существа покинули комнату, я уже дрожащими руками пытался завести тачку отца. У меня всегда были ключи от его машины. Он сам проявил инициативу и сделал копию. Он постоянно твердил, что мне это понадобится. Так и случилось. Четырнадцатилетний я нёсся по трассе со скоростью девяносто миль в час, прокручивая снова и снова в голове то, как я убил собственного отца. Я снова хотел помочь. Я опять всё испортил. Я твердил...***
– Всё в определённых дозах приносит свой собственный вред. Всё в определённых... Всё в... – Чувак, заканчивай! – Чешир пнул водительское сиденье, тем самым вернув меня в реальность. – Прекращай, ты бесишь ещё больше, чем обычно! Сделай музыку погромче, чтобы на её фоне не было слышно твоих вьетнамских флешбеков! Идиот... Лидделл ещё лежит в отключке. Всё же кошак не рассчитал, хотя окно запотело, значит она дышит. Всем давно известно, кем Абсолем наречёт её. Мы очень давно искали нашу Элис.