The Symmetrical Transit

День десятый; 11:22 — Что значит, он мертв? Гермиона посмотрела на Малфоя, затем снова перевела взгляд на мужчину, который стоял в дверном проеме и активно размахивал руками. Эти жесты ей ни о чем не говорили, впрочем, было вообще не очень понятно, что именно хочет им сообщить этот человек. — Алек Кайзер? — Да, Алек Кайзер, — подтвердил Малфой. Мужчина кивнул, сжал футболку в области сердца и снова затараторил на языке, понять который они были не в состоянии. — Прошу прощения… Мы не говорим по-украински, — Гермиона пыталась объясниться, но они с Малфоем уже испробовали все языки, которые знали, и, к сожалению, безрезультатно. Человек вдруг поднял руки, сложил их крест-накрест на груди, и Гермиона убедилась, что Малфой всё понял правильно. — Спасибо, спасибо вам большое. Она слегка наклонила голову в знак признательности, хотя и сомневалась, что этот жест будет оценен. Малфой застыл рядом с таким выражением лица, словно в любой момент был готов наброситься на собеседника. — Пойдем, — он не обратил на Гермиону никакого внимания. — Ма… Пойдем. Ей пришлось четыре раза дернуть его за рубашку, прежде чем Малфой тронулся с места и тут же оттолкнул Гермиону от себя. Развернувшись, он спустился по ступенькам и зашагал по подъездной дорожке. Гермиона улыбнулась мужчине и двинулась следом. — Он лжет. — Он не лжет. — Кайзер — наша единственная связь с крестражем. Частью души Темного Лорда… — Будь любезен, прекрати так называть Волан-де-Морта. — ...и ты думаешь, что люди, обладающие хоть какой-нибудь информацией об этом, будут общительны и откровенны? — Может быть, как раз поэтому он и мертв. — Что? — Может быть, этот человек обладал информацией, которая не должна была к нему попасть. Я имею в виду, он же маггл. По крайней мере жил в маггловском мире, не был Пожирателем Смерти и кем-то подобным. Ведь ты бы узнал об этом, потому что… Сам был среди них. Так что, возможно, этот Алек… Возможно, он просто слишком много знал? — Слишком много знал, — повторил Малфой, словно пробуя слова на вкус. — Нам стоит пойти в местную библиотеку. И поискать о нем информацию… — Просто отличная идея. Я читаю — ты переводишь, — перебил ее Малфой. — Нет, болван. Но ты можешь использовать заклинание перевода. Или уже забыл, как пользоваться палочкой? — и он еще имел наглость грубить ей, когда именно она мыслила здраво. Малфой зарычал. В пятый раз с тех пор, как они утром тронулись в путь. А затем развернулся и пошел прочь, бормоча себе под нос что-то о маггловском воздухе и о том, как грязь отвратительно влияет на мозг. 15:33 В лучах тусклого уличного света, пробивающегося сквозь жалюзи, танцевали пылинки. Кто-то поблизости перешептывался на украинском языке, а в конце зала о чем-то шумно спорила небольшая компания. Безмолвное присутствие Малфоя за спиной постепенно начинало раздражать Гермиону, хоть она и не была до конца уверена в причинах своего недовольства. Компьютер перед ней тихонько гудел и выдавал совершенно бесполезную информацию. Малфой не доверял маггловским вещам. Это было понятно уже по тому, как он смотрел на компьютер: будто тот при первой же возможности собирался украсть его душу. Поэтому, с кислым видом понаблюдав за Гермионой несколько минут, он занялся своим делом. Учитывая такую очевидную неприязнь, она вызвалась сама просмотреть старые газетные статьи на предмет упоминания Кайзера, в то время как Малфой держался на расстоянии и искал в библиотечных записях заметки о документах. Но, похоже, информации было не так уж и много, раз меньше чем через четверть часа он снова устроился за ее плечом. — Список чересчур длинный. Ты знаешь, как его сократить? Гермиона посмотрела на девять выписанных ею имен, — буквы неряшливо прыгали по бумаге из-за необходимости писать левой рукой, — и озадаченно перевела взгляд на монитор. — Полагаю, наши представления о том, что такое «чересчур длинный список», да и просто «длинный список» в принципе, сильно разнятся. — А тебе не кажется, что отследить десять человек — это непомерная задача? Дело не в списке, а в том, что в нем содержится. Гермиона вздохнула, закрыла глаза и прижала пальцы ко лбу. Сказать по правде, она даже не знала, что именно должна искать. Она обнаружила имена друзей, членов семьи, бизнес-партнеров, женщины, которая подала на Кайзера в суд за то, что тот разбил ее машину. Гермионе не попалось ничего стоящего. К тому же то, что им было нужно, вообще могло быть изъято из публичного доступа. Сейчас она не до конца понимала, зачем вообще предложила сюда прийти, но тогда это было первым, что пришло в голову, лишь бы не дать психованному Малфою наделать глупостей. — Как ты предлагаешь… — Назад. — Куда назад? — Гермиона развернулась, чтобы в случае чего иметь возможность одарить Малфоя соответствующим презрительным взглядом. Золотистый дневной свет расцветил его кожу: он выглядел теплее и мягче, а скользящие по лицу тени придавали лицу совсем другое выражение. Гермиона смотрела на него пару секунд, а он будто позволял ей себя изучать, потому что ответил лишь несколько мгновений спустя. — Вот сюда, — взмахнул рукой в воздухе. — Вернись туда, где ты только что была. Она прокрутила страницу, и Малфой перегнулся через ее плечо. Кровь прилила к коже, едва Гермиона почувствовала тепло его тела. Она просто знала, что это он, так близко к ней. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь она привыкнет к тому, что Малфой по собственной воле будет вторгаться в ее личное пространство. А как же грязнокровки — рассадник маггловских микробов или что-то в этом роде? С самого первого дня в Хогвартсе Гермиона не сомневалась, что, случись ей коснуться Малфоя, это вызовет у него отвращение. Неприятен будет даже легкий мазок одеждой или нечаянное прикосновение в коридоре во время школьной толчеи. И не то чтобы это когда-нибудь ее заботило — уж по крайней мере не так, как могло бы беспокоить девушку, скорее, это было возмущение Я-Же-Тоже-Человек, — но время от времени она все равно об этом задумывалась. Если, например, он дергался в сторону, лишь бы не задеть ее, или менял маршрут, чтобы держаться подальше. Трудно было не думать о том, что другого человека выворачивает наизнанку от одной только мысли о прикосновении к тебе. Но дела обстояли именно так, и Гермиона всегда об этом знала. Поэтому то, что теперь Малфой был рядом и даже дотрагивался до нее — обычно в приступе гнева, — казалось очень странным. Она не могла не реагировать на такое. Ведь это же не обычное прикосновение. Это Малфой… Малфой, а это всегда всё меняло. — Вот здесь, — Гермиона только сейчас поняла, как близко находится его лицо: сместись она всего чуть-чуть, и могла бы почувствовать щекой прядь его волос. — Что это? — Это… Фелициан Джургелионис. И это зацепка. — Что… Почему ты так решил? — Гермиона покачала головой, во второй раз перечитывая документ. Зашуршав одеждой за ее спиной, Малфой выпрямился, а затем протянул ей маленький сложенный квадрат. Развернул бумагу и ткнул пальцем прямо под упоминанием о Кайзере. — Мы найдем его адрес и вечером отправимся в Польшу… — Что? Ты… Ты серьезно хочешь поехать в Польшу, которая, кстати, нам совсем не по пути, и найти того парня, которому он продал машину, только потому что «Фел», «онис» и «Польша» оказались рядом? Ты тратишь свое время и силы только на основании… — Больше не на чем, Грейнджер, и честно говоря, я считаю, что это очевидно… — Это может быть совпадением… — Я в них не верю. — Рада за тебя, Малфой, но я верю, — Гермиона снова покачала головой и, опустив испещренный засохшей кровью листок, сконцентрировалась на информации на мониторе. — Это просто блажь какая-то. — Это не блажь. Ты никогда не рисковала, ведь так? Да это и не имеет значения. Делай, что хочешь: оставайся, проваливай, мне все равно. Я прав и отправляюсь именно туда. Он вырвал из ее рук бумагу и сложил, с подозрением оглядываясь по сторонам. Засунув листок в карман, снова посмотрел на Гермиону, ожидая, что та начнет спорить и доказывать ему, что он ошибается. Как обычно. Они всегда пытались убедить друг друга в собственной правоте. — Я рисковала множество раз. Но это были продуманные и разумные риски. Это не тот случай. Это машина. — Это может быть зашифро… — Или это может быть просто машина. — А может быть, мы и ищем машину. Гермиона фыркнула: — Сомневаюсь. В этом нет никакого смысла. — Не во всем в мире есть смысл. — Но в его решениях он есть. Они всегда что-то отражают… — А откуда ты знаешь, что эта конкретная машина не была для него чем-то настолько особенным, чтобы использовать ее? Разве не разумно выбрать нормальный и обычный предмет хотя бы потому, что никто никогда не догадается, что к чему? — Он испытывает слишком много эмоций. Становится сентиментальным. Выбирает предметы, которые что-то значат. В конце концов, он многое в них вкладывает. — Это действительно так, но это его жизнь. Я уверен, что-то было выбрано только ради выживания. Она чересчур долго обдумывала достойный убедительный ответ, и Малфой направился к выходу в своей излюбленной самоуверенной манере. Гермиона окинула взглядом удаляющуюся спину и снова повернулась к компьютеру. Прижав кончик ручки к бумаге, тяжело вздохнула и принялась записывать адрес. День одиннадцатый; 1:17 — Сначала я хочу вернуться в Англию за палочкой. Малфой резко вскинул голову, словно на них могли напасть из-за одного только упоминания магического предмета. Но вокруг не было никого, кроме бездомного доходяги, притулившегося в противоположном углу зала. — Мы это уже обсуждали. — Но сейчас ситуация становится серьезнее. Это не просто остановка по пути. Мы едем в страну, через которую изначально добираться домой не планировали. И кто знает, даже если мы найдем там то, что надо, нам может потребоваться время, и мне нужна моя палочка. — Тогда ты не должна была терять свою… — Ну конечно, именно об этом я думала, когда падала в дыру в потолке. — Это не моя проблема, Грейнджер. Я не поеду домой. И в этом было все дело. Палочки у Гермионы не было, поэтому справиться в одиночку она не могла, а начатый в хостеле разговор ни к чему не привел. Если признаться честно — где-то глубоко внутри, но уж никак не вслух и уж тем более не ему — без Малфоя она бы уже давно попала в беду. Без его помощи не могла вернуться в Англию. И Гермиона колебалась, что именно беспокоило ее больше: то, что он отлично об этом знает, или же необходимость признаться в этом самой себе. — Если мы вернемся, то сможем обратиться за помощью. У нас было бы больше ресурсов для поиска, и мы… — Нет. — Но если посмотреть на это с логической… — Я смотрю. — Тогда ты должен знать, что… — Я знаю, что буду делать то, что и собирался. И возвращение в Англию не входит в мои планы. — Но это же глупость. Я бы… — Я предатель. Ты хорошо понимаешь значение этого слова? У меня нет ничего, что я бы мог передать Ордену, кроме тех жалких обрывков информации, которые мне удалось собрать за последние недели, — и это ничто. Я не гриффиндорец. Не сын Уизли. У меня нет права на ошибку. Я либо даю им то, что они хотят, либо они сами получат от меня всё, что им нужно. Они терпят меня и закрывают глаза на то, что я сделал, только потому, что у меня было что им предложить. А теперь ситуация иная. Его голос был низким и жестким. Малфой смотрел на Гермиону не отрываясь, чтобы убедиться, что та в полной мере осознает смысл его слов. Но она не совсем понимала, в чем именно заключалась сложность. — Ну и что? Ты же работал на Орден, внес свой вклад, никто не будет тебя убивать. Они не собираются избавляться от шпиона только потому, что его прикрытие рухнуло. Это же смешно. Наверняка тебе дадут такую же работу, как и всем нам… — О том, что я на стороне Ордена, знают очень немногие. А мою репутацию не назовёшь хорошей. Грейнджер, ваши люди не будут прыгать от радости, что я с вами. И это означает проблемы, которые Орден не захочет решать, учитывая, сколько всего надо делать в условиях текущей войны. Я стану помехой. И никто не горит желанием возиться с тем, кто может выполнять только ту работу, что и все остальные. Все знают, как переменчивы люди — хорошие или плохие. Когда добро начнет сдавать свои позиции, — а ведь ситуация меняется каждую гребаную неделю! — я не исключаю того, что кому-нибудь придет в голову мысль отправить меня в Азкабан — просто ради благоприятных отзывов в прессе и положительного общественного мнения. Пусть даже временно. И именно таким будет мой вклад. Такой будет моя работа на Орден. Со мной всё не так, как с тобой. Твои идеальные представления не соответствуют миру, в котором живу я. А я не собираюсь возвращаться в Азкабан. Я не вернусь. Точка. Пока у меня есть, что им предложить. — Я думаю, ты ошибаешься, Малфой. Орден не такой. Но знаешь, даже если ты прав, что это меняет? Если они такие бессердечные, что же будет, когда мы принесем им крестраж? Это не дает никакой гарантии, что к тебе не будут относиться плохо. Согласно твоей теории, в ту самую секунду, как ты передашь его, у тебя опять не останется ничего, что бы можно было предложить Ордену. И что ты тогда будешь делать? Он смотрел на бездомного, гладя пальцами материю мантии, которую не носил с той самой ночи, что они провели на улице. — Я еще не решил. Что-то в его голосе заставляло думать, что Малфой лжет. Он отлично знал, что будет делать, просто не хотел говорить об этом ей. Гермиона собралась задать вопрос, но тут объявили их поезд, и Малфой пошел к выходу из зала прежде, чем она успела открыть рот. День тринадцатый; 11:07 Гермионе нравились схемы и системы. Нравилось знать, что произойдет в следующий момент. И дело не в том, что она так уж возражала против треволнений, просто дело было в знании. Гермиона не любила сюрпризы — и не важно, что это было: подарок, раскрывать который ей еще не разрешили, пятно на ковре или наличие Пожирателей Смерти там, где их никто не ждал. Гермиона предпочитала планировать и запоминать каждую мелочь так, чтобы та врастала в ее плоть и кровь. Она всегда была такой, но эта черта характера только усилилась, когда Гермиона попала в мир волшебников. Ведь именно здесь обнаружилось, что люди ставят ее на ступень ниже лишь по причине крови. Гермиона решила, что никогда не окажется в ситуации, когда чего-то не знает: она всегда была готова к ответу в классе, а если ее вызывали к доске, решала верно любую задачу. Она просто не могла позволить себе ошибиться. И тем самым дать им повод подумать, что они правы. И это касалось не только учебы. Это касалось всей ее жизни. Она просыпалась утром, шла в ванную комнату, чистила зубы и принимала душ. Все действия были распланированы, и если привычная череда событий нарушалась хотя бы, к примеру, неожиданным вызовом по каминной сети, Гермиона оказывалась сбита с толку. Ей нравилось знать, с кем она работает, чего ждать от предстоящего дня и что нужно сделать. Все события и задачи изучались, одобрялись, препарировались и постепенно рассортировывались по спискам, становясь частью распорядка и осознания. Драко Малфой был сюрпризом. Во многих смыслах этого слова. Миссия в Румынии была шоком. Путешествие с Малфоем по Европе в поисках крестража в то время, как их пытались найти Пожиратели Смерти? Что ж… Ей это совсем не нравилось. Все схемы и модели бесследно растворились. Не было никакой четкой последовательности действий. Гермиона просыпалась, куда-то шла, дышала, а Драко Малфой всё это время держался рядом. И только в этом было постоянство. Вся ее жизнь кренилась и шаталась в разные стороны, и сохранить равновесие получалось слабо. Хуже всего становилось тогда, когда Гермиона начинала обо всем этом размышлять. Когда садилась и начинала вникать в то, что делала, где и с кем. Поэтому она старалась не думать вообще. Гермиона Грейнджер пыталась не думать. Она чувствовала себя так, словно её впихнули в новую кожу, которая оказалась слишком мала, и теперь эту оболочку предстояло порвать. Малфой представлялся Гермионе ее полной противоположностью. Из того, что она видела, можно было сделать вывод, что у него не имелось никакого заведенного распорядка, и это его совершенно не беспокоило. Он просто делал то, что хотел и когда хотел, и ему было комфортно. Сложившаяся ситуация была странной и для Малфоя, но он чувствовал себя в ней намного лучше, чем Гермиона — хотя, вроде бы, всё должно было быть наоборот. Он всегда ощущал себя в своей тарелке. Где бы ни оказался, везде выглядел либо органично, либо даже слишком хорошо для этого места. В нем была уверенность. Как будто его вообще не заботило, что весь остальной мир может полететь к черту, — ведь он всегда без потерь выберется из любой переделки. И ничто не сможет причинить ему вред. И это выводило Гермиону из себя. Пока она сидела зажатая и нервная, Малфой развалился, словно король этого идиотского хостела. Гермиона не сомневалась, что бывали случаи, когда он терялся. Расстраивался и кричал. Ломался. Но она никогда этого не видела. И ей было трудно помнить о том, что он тоже человек, к тому же мужчина и Малфой, и все ужасы сложившейся ситуации может переживать внутри. Лишь один-единственный раз она увидела, как, разозлившись, он утратил над собой контроль и его холодная маска треснула. Не то чтобы совсем потерял голову, но это был тот раз, когда Малфоя захлестнули эмоции. — Я тебя ненавижу. И ведь даже не моргнул, придурок. Малфой продолжал пялиться в окно, откинувшись головой на спинку своего стула. Кадык на его шее подрагивал, а бледная кожа в синих сумерках смотрелась пугающе. Гермиона вспомнила о его странных длинных пальцах, что сейчас покоились на жестком ковре. — Что с тобой случилось? — она еще не решила, стоит ли спрашивать, когда вдруг услышала свой голос. Вопрос привлек его внимание, и она увидела, как опасения, мучившие ее весь день, отражаются на его лице. Он смотрел прямо на нее, раскрашенный тенями в синий и серый цвета, и молчал. Гермиона уже заметила, что временами Малфой уходил в свои мысли и терял интерес ко всему, что было вокруг, поэтому, пока ей удалось его заинтриговать, решила уточнить. — Я имею в виду, ты шел по определенному пути. Ты ненавидел магглов и магглорожденных и был готов их убивать. Затем с Дамблдором… И я хочу сказать, мы слышали об этом… Гарри, он… Мы слышали о причинах, почему ты пытался это сделать. К тому же был приказ. Но когда ты не смог, сначала я подумала, что ты струсил, и это не было удивительным. Но потом поняла, что, возможно, ошибалась. Может быть, больше мужества требовалось, чтобы не делать этого. Луна пришла в Нору после похорон и пыталась поговорить о том, что у тебя есть надежда или что-то в этом духе, и… Рон, он так разозлился и… Неважно. Я просто хочу спросить, что же произошло? Это та ночь с Дамблдором, или что-то раньше, или… Гермиона потрясла головой и, оторвавшись от своих рук, встретилась глазами с Малфоем. Он довольно долго, не мигая, сверлил ее взглядом. Гермиона старалась не закрывать веки, но на глаза навернулись слезы, а ей точно не хотелось, чтобы он подумал, будто она расстроена. Поэтому сморгнула выступившую влагу, и когда снова сфокусировалась на Малфое, тот уже отвернулся к окну, изучая невидимые ей линии. — Ты знаешь, некоторые ученые полагают, что в нашем мозгу формируются базовые связи. События, люди, полученный в самом начале нашей жизни опыт. Всё это создает в мозгу ядро, — он сложил вместе два кулака, изображая мозг. Гермиона помнила, как делала то же самое в начальной школе, ведь размер сведенных кулаков сопоставим с размером полушарий. У нее были маленькие руки, и все ученики над ней смеялись. Как оказалось, зря. — То, что ты узнаёшь и испытываешь позднее, связано с этим ядром. Оно влияет на всё происходящее с тобой, потому что является основой того, как ты видишь ситуацию и обрабатываешь информацию. Это то, что формирует твою точку зрения, твои представления о мире и в конце концов определяет то, кем ты станешь. Именно поэтому человек, чей отец избивал мать, в итоге тоже будет бить свою жену. А тот, кто в детстве испугался в ванне, пусть даже не помнит об этом, всю жизнь будет бояться воды. Всё связано с ядром. Основой твоего мозга. Основой того, какой будет твоя жизнь. Ты не можешь этого изменить. Ты не можешь изменить того, кто ты есть или как тебя воспитывали. Изменить ядро. Но жизнь может. Жизнь может перекроить ход вещей. Тебе не дано забраться к себе в голову и уничтожить эти связи. Но если с тобой произошло что-то особенное… Если ты пережил экстраординарную ситуацию — это ставит в твоем мозгу блок. Вокруг которого связи начинают формироваться заново. И тогда всё меняется. Тогда ты не бьешь свою жену или становишься профессиональным пловцом. Именно тогда ядро становится не таким определяющим. Он уронил руки, его пальцы застыли, разорвав иллюстрировавшие мысль переплетения. Ладони замерли на коленях, затем переместились на подлокотники, Малфой откинул голову назад на спинку стула. Гермиона молча наблюдала за ним, обдумывая и анализируя услышанное. Его глаза снова прослеживали невидимый узор на окне, и в этот момент он выглядел поразительно одиноко. — Ты понимаешь, Грейнджер? Пропустив удар сердца, она кивнула и, прочистив горло, ответила: — Да. Он снова затих, а Гермиона слишком задумалась, чтобы волноваться по этому поводу. День четырнадцатый; 14:02 — Ты же не говоришь по-польски? — это был не вопрос, скорее мольба. — Боюсь, что нет. Они оба стояли на ступенях, ведущих к небольшому домику, где в дверном проеме что-то кричала очень раздраженная женщина. И так активно размахивала руками, что подойди она ближе, запросто могла бы попасть по непрошенным гостям. Глаза ее были широко распахнуты, и это выглядело несколько жутко. Внезапно женщина развернулась и бросилась обратно в дом. Дверь осталась открытой, и громкие крики, обращенные то ли к ним, то ли к кому-то еще, были отчетливо слышны. Гермиону бесил языковой барьер. С другой стороны, она не была до конца уверена, что ей хотелось узнать, почему женщина так разозлилась. Они всего лишь упомянули имя, и в тот же момент приветливая улыбка на лице хозяйки дома сменилась жуткой гримасой. Возможно, презрением. Гермиона вздохнула и покосилась на своего спутника, но тот с нечитаемым выражением лица смотрел прямо перед собой. Тогда она осмотрела крыльцо, дом, деревья, лужайку. Развернувшись, оглядела две машины, мимо которых они проходили ко входу. — Не могу поверить, что не выписала марку автомобиля, — пробормотала себе под нос Гермиона, на что Малфой ничего не ответил. Бросив еще один взгляд в сторону двери и кричащей в глубине дома банши, Гермиона решила изучить машины. Все равно владельцы слишком заняты, чтобы обращать на нее внимание. К тому же, чем дальше от входа, тем меньше слышны эти визги… И это было просто прекрасно, учитывая то, что у Гермионы уже начал дергаться левый глаз. Несколько минут спустя она сообразила, что громкие звуки сменились шелестом разговора, и когда подняла голову, увидела появившегося на пороге заспанного полуголого мужчину. Как долго Малфой с ним разговаривал, она не знала. Гермиона уже шла по направлению к дому, похрустывая гравием дорожки и пытаясь выглядеть невозмутимо, — ведь хозяин наверняка заметил, как осматривают его автомобили, — когда Малфой развернулся и зашагал ей навстречу. — Это он? — ответа она не получила, а человек на крыльце что-то взволнованно произнес. — Ма… Он, да? — Пойдем. Гермиона смерила Малфоя глазами, затем пригляделась к мужчине, — его движения руками становились всё резче и быстрее, — и пришла к выводу, что и вправду пора уходить. Ей потребовалось пробежаться, чтобы догнать Малфоя, хотя тот торопился не сильно. — Ты же не ограбил его, ведь так? Он посмотрел на нее с веселым удивлением: — А что, если и так? — Господи, Малфой! Ты… — Расслабься. А то у тебя мозг скоро лопнет. — Я не… — Я узнал имя. — Что? Имя? У этого парня? Как? — Да, имя. — Но как ты спросил его?.. Я имею в виду… — Я ткнул пальцем в машину и сказал Алек Кайзер, тупица. Как еще я мог… — Сколько раз я… — ...он начал что-то говорить, но упомянул его дважды. — Упомянул что? Имя? Кто? Малфой сердито посмотрел на нее: — Всем всегда приходится разжевывать тебе абсолютно всё… — Нет, если со мной разговаривают нормально или… — Оскар ДеЛойд. — Что? Ты врешь! Оскар ДеЛойд был помощником Министра… Точнее, был им раньше. Гермиона встречала его несколько раз, но год назад тот внезапно исчез. Ее спутник напрягся. — Я бы… — Он мертв! Усмехнувшись, Малфой начал переходить улицу. — Скрывается. И он не мертв. — Скрывается? Но зачем ему это? ДеЛойд… — Заключил сделку с дьяволом и не смог выполнить свои обязательства. — Ты всегда так делаешь? Говоришь загадками? Ты никогда не говоришь прямо, что имеешь в виду. Малфой смерил ее таким взглядом, что на секунду Гермиона почувствовала себя круглой дурой. — Я не говорю загадками. Если ты не понимаешь обычного языка… — Если ты не можешь нормально изъясняться… — Проще обвинить других в собственной неадекватности? Гермиона раздраженно фыркнула и дернула Малфоя за руку. — Я не неадек… — А еще чертовски грубая! — Ох, как же это мило! И это мне говорит человек, который пытался меня задушить! Швырнул меня в стену и… — Да заткнись уже! Мы на улице. Я понимаю… — Если ты сейчас хоть слово скажешь о моей крови, Малфой, я покажу тебе, что такое грубость, — ткнув в него пальцем, прошипела Гермиона. Он сбросил ее ладонь и, сверкнув глазами, направился к автобусной остановке. День пятнадцатый; 23:59 Гермиона была рада, что к проживанию в гостинице прилагался бесплатный ужин, потому что просить деньги у Малфоя она не собиралась. Во время их путешествия она не просила у него ничего — он просто покупал то, что считал нужным, и этого обычно хватало на двоих. Сегодня он ушел один и отсутствовал вот уже несколько часов. И если бы не еда в гостинице, Гермионе пришлось бы поголодать. Но теперь она лежала на своей кровати и даже расстегнула джинсы, чтобы было легче дышать. Конечно, так наедаться не стоило, но очень уж было вкусно. Гермиона почти не сомневалась, что крюк в Польшу был пустой тратой времени. Учитывая то, что она знала о Волан-де-Морте, и принимая во внимание те крестражи, которые уже были найдены, не было никакого смысла в том, чтобы использовать машину. Однако сейчас поиски привели их к человеку из мира волшебников, и Гермиона решила, что в словах Малфоя может быть какая-то логика. Она до сих пор не имела ни малейшего понятия о том, как автомобиль умудрился стать настолько ценным для Волан-де-Морта, но скорей всего, просто не видела всей картины целиком. В автобусе по дороге в гостиницу она поинтересовалась у Малфоя, как они будут искать человека в бегах, но ответа не дождалась. Она тоже злилась, что уже стало обычным делом. Нормой. Но Гермиона умела сосредотачиваться на задаче, и это являлось одной из причин, почему они с Малфоем все еще были вместе. Нужно разделять дело и личные вопросы — так всегда говорил Рон, в очередной раз обыгрывая кого-нибудь из друзей в шахматы. Дверь распахнулась — Гермиона не услышала ни скрежет ключа, ни скрип ручки. Малфой выглядел так потрепанно, что она и не надеялась сейчас услышать хоть какие-нибудь новости о местонахождении ДеЛойда. Ведь последние пять часов он занимался именно поисками, верно? Он пнул створку ногой и шагнул к кровати. От него странно пахло, и Гермиона никак не могла понять чем, пока мужское тело не плюхнулось на соседний матрас. Она принюхалась, и Малфой поднял голову, встречая ее взгляд и одновременно с этим стягивая ботинки. — Ты пил, — Гермиона сморщила нос. — Пил. — Просто не могу в это поверить. Тот фыркнул, отшвырнул обувь и принялся за носки. — Я взрослый мальчик. Так что даже не нарушил закон. — Да мне плевать, законно это или нет. Мы… Тут такое происходит, а ты сидишь в пабе! Он откинулся и пробормотал что-то очень похожее на оскорбление. — Я могу делать всё, что мне хочется. — Я думала, ты сказал, что ты взрослый, Малфой. И не вижу тут никакой связи со зрелостью, когда за нами охотятся Пожиратели Смерти, мы сами ищем крестраж… — Ты самая большая зануда, которую я когда-либо встречал в своей жизни. — ...грабить людей, и всё в таком духе. И вот ты с украденными деньгами… — В. Своей. Жизни. — ...напиваешься в пабе! — Когда-либо. — Да ты хоть слушаешь меня? — Гермиона выпрямилась, чтобы он понял, насколько серьезной была ситуация. Малфой что-то проворчал и потянул вверх рубашку. Гермиона невольно пискнула: последнее, чего она от него ждала, так это того, что он начнет раздеваться. В этом не было ничего особенного — она видела многих мужчин с обнаженным торсом. Но это же был Малфой, к тому же это было неожиданно и… и… Малфой! Да если бы он бросился на нее в попытке убить, это было бы вероятнее, чем раздевание у нее на глазах. Он замер, услышав ее возню: воротник все еще охватывал голову, ткань рубашки собралась складками у локтей, а светлые волосы торчали в разные стороны. Бросив на Гермиону странный взгляд, Малфой рассмеялся. Смеялся над ней. Она сообразила, что ее лицо, должно быть, искажено идиотской гримасой, и тут же взяла себя в руки. Малфой стянул с себя рубашку — мышцы напряглись и упруго перекатились под кожей — и отшвырнул ее за спину. Гермиона не могла заставить себя отвернуться. В конце концов, она была девушкой, к тому же достаточно любопытной. И если уж она провела столько времени, разглядывая его странные пальцы, — а ведь у нее никогда не было такого фетиша, — то конечно же могла позволить себе бросить взгляд и на его грудь, раз уж вышло, что именно такой тип мужчин ей и нравился. В чем, естественно, Гермиона бы никогда не призналась. Но, учитывая самовлюбленность Малфоя, вряд ли он не осознавал собственной привлекательности. Так что свой интерес надо было держать в секрете. В принципе, его тело не особо впечатляло. Почти такое же как у Гарри. Который был Гермионе вроде брата. И уж точно от этого зрелища не захватывало дух. На самом деле, было противно. Да, очень противно. Такому придурку нечем гордиться. Нет в нем ничего хорошего. Поэтому Гермиона заставила себя отвести глаза, одарив напоследок Малфоя самым пренебрежительным взглядом, но гаденыш так и не перестал ухмыляться. И это сбивало с толку. Господи, да он не мог так поступить! Не должно быть никаких сюрпризов. Она же ненавидела сюрпризы. Малфой был раздражающим, злым, мрачным и одетым. Всегда одетым. Так и должно было оставаться. — Должен признать, на меня реагировали гораздо лучше, — он сунул ноги под одеяло, и Гермиона была просто счастлива, что хоть брюки не последовали за рубашкой. — Тебе врали ради твоих денег. — Думаешь, на меня могут клюнуть только проститутки? — Нет, но думаю, что вели они себя именно так. Он издал звук, который одинаково мог быть признаком и злости, и веселья. — Мое тело волнует тебя, Грейнджер? Страшно оказаться рядом с живым полуголым мужчиной? Все не так, как в книжках, да? Мне… — Малфой, уверяю тебя, и в книгах, и в жизни я встречала зрелище получше. Так что можешь не волноваться — ты омерзителен, но когда я выключу свет, уверена, мой желудок придет в норму. Малфой промолчал, и Гермиона внутренне возликовала. Он смерил ее взглядом, словно собирался что-то ответить, но либо не захотел, либо не знал, что сказать. А затем, продолжая пристально на нее смотреть, провел ладонью по груди и животу, будто это было в порядке вещей! Но Гермиона никогда прежде за ним такого не замечала. И когда увидела, как его рука скользнула к поясу брюк, тут же резко подняла глаза. — Если ты находишь меня омерзительным, тебе стоит выключить свет прямо сейчас. — Ты что, серьезно? — она почти взвизгнула, но Малфой даже не вздрогнул. — Оставь свет гореть и узнаешь сама. — Ты же не… собираешься этим заниматься, пока я нахожусь в комнате! — Грейнджер, прошло две недели, а я мужчина. И уже делал это несколько раз, пока ты спала. Она ошарашенно таращилась на него, и он снова рассмеялся, отвернувшись. — Малфой… — Хоть мне и нравится мысль, что ты будешь беситься следующие пятнадцать минут, мне не очень хочется слушать твое верещание. Это как гвоздем по стеклу, понимаешь, о чем я? — Да мне плевать, хочешь ты меня слушать или нет! Я не… — Ладно. Тогда можешь поговорить о чем-нибудь другом? Расскажи мне что-нибудь неприличное. В деталях. Ты же уже не девственница? Хотя… Хорошо, расскажи мне, о чем ты читала… — Малфой! — Что? Мне нужно что-то представить, Грейнджер. Что-то… — Заткнись! Я не… буду ничего тебе рассказывать. Детали, картинки, да что угодно. И моя половая жизнь — вообще не твоего ума дело! Я… — она покраснела до корней волос. — Ты невозможна. — Что? Я… — Дразнить тебя весело, но ты просто невыносима. Я устал. И собираюсь спать. Это? Я делаю так перед сном. Каждую ночь. Глажу свой живот. Не дрочу. Так что успокойся, пока не перебудила тут всех или случайно не сгорела от ханжеского негодования. Малфой покачал головой, устало усмехнулся и прикрыл веки. Гермиона несколько долгих секунд смотрела, переводя глаза с лица на его руки и обратно. Нечаянно снова взглянула на грудь: мужские пальцы легко скользили, очерчивая все изгибы и впадины. Движение живота в такт дыханию, гладкость светлой кожи, бледные соски, дорожка золотистых волос, ведущая от пупка к границе одеяла. — Мне плевать, девственница ты или нет. Даже если нет, сомневаюсь, что ты можешь рассказать что-то неприличное, не говоря уж о том, чтобы сделать это. Гермиона посмотрела Малфою в лицо, убеждаясь, что его глаза закрыты. — У меня желудок не выдержит. Да и ситуация далека от критической, чтобы я была вынуждена так поступить. Ты… — Свет будешь выключать? — Нет. Он накинул одеяло себе на голову. День шестнадцатый; 7:04 Серые глаза распахнулись, а ведь она уже и забыла, какими непривычными они могут быть. Человек способен свыкнуться с чем угодно, нужно лишь время. Они занимались с Малфоем одним делом. А если бы у него были карие глаза и темные волосы? Серый цвет ему подходил. — Ты самое ужасное, что только может разбудить утром. Особенно при наличии похмелья, — его голос звучал резче, чем обычно. — Мне тебя не жаль. И никогда не будет. А теперь вставай. — Раз на нас не напали, ради тебя же надеюсь, что имелись веские причины стянуть с меня одеяло. — Завтрак. Малфой застонал. — Бесплатный, и раз у нас есть возможность не тратить нечестно полученные деньги, мы ею воспользуемся. Заканчивается через двадцать минут. Вставай. — Отвали. — Малфой… — Отстань, Грейнджер, — он перекатился на живот и накрыл голову подушкой. — Я серьезно. — Я тоже. Не буди меня, кроме как в экстренном случае, понятно? Это очень простое правило и одно из самых главных. — Да мне все равно… — Хорошо. Твою мать, хорошо, — Малфой отбросил подушку в сторону, сполз с кровати и, покачиваясь, направился на выход. — А ты не хочешь одеться? — Довольствуйся тем, что получаешь, — Гермиона последовала за ним из комнаты и заперла дверь, пока он шел в сторону холла. Малфой остановился, повернулся и протянул руку. — Дай мне ключ. — Что? Зачем? — она подавила в себе желание отступить, когда он приблизился. — Я забыл свою… — он покрутил рукой в воздухе, и Гермиона кивнула, вручая ему связку. Малфой открыл дверь, зашел в комнату и с силой захлопнул створку. Затем раздался щелчок замка. — Мал… Ты… — Гермиона подергала ручку и в замешательстве уставилась перед собой. — Эй! Открывай! Ты!.. Малфой! Она стукнула кулаком по преграде, но в ответ услышала лишь какое-то бормотание, что несомненно было ругательством. — Малфой! — Иди завтракать, Грейнджер. А то потом опять придется тратить нечестно полученные деньги. — Открой дверь! Я не могу поверить, что ты… Нет, нет. Я верю в это, ты гнусный… — Я сказал, отвали! Еще десять минут назад! Если бы ты прислушивалась к тому, что я тебе говорю, то не влипала бы во всякое дерьмо! Гермиона издала то ли рык, то ли вопль и с трудом заставила себя опустить ногу, занесенную для удара. — Ну подожди, Малфой! — Полагаю, сейчас это твоя забота, — послышался скрип пружин, и наступила тишина.