The Symmetrical Transit

День тридцать третий; 2:03 Гермиона открыла глаза, увидела возвышающуюся над собой фигуру и, задохнувшись, нырнула под одеяло. Сердце болезненно билось в груди, а только что очнувшийся ото сна мозг всё никак не мог определиться, что делать телу: продолжить ли и дальше вжиматься в матрас, или вскочить и действовать. Где-то наверху раздался приглушенный одеялом смешок, и Гермионе потребовалась пара секунд, чтобы осознать происходящее. Забыв о необходимости смущаться, она выбралась из своего кокона и уставилась на густую тень над кроватью. — Ты что делаешь? — прошипела она. — Это — твой чудесный инстинкт? Твои боевые качества? Теперь я понимаю, почему… Прячешься под одеялом? Как ребенок, увидевший в шкафу монстра? — Ох, заткнись. Я устала, сейчас глубокая ночь, ты надо мной навис, а моя реакция замедлена… — Отреагировала ты вполне резво. Одеяло оказалось на твоей голове через секунду. Малфой снова начал смеяться, и она прищурилась. — В следующий раз буду сразу бить. А теперь ты мне объяснишь, в чем дело? — Грейнджер, нам надо идти. — Что? — и сказав это, Гермиона поняла, что двигаться совершенно не хочет. Всё ее тело было против. Бунтовало и возмущалось. Двигаться? Двигаться? Ну, нет уж, это не ко мне. — Поезд через двадцать… — Мы же должны уезжать в половине восьмого, разве нет? А сейчас всего два часа утра, Малфой. — Грейнджер, вставай, — он махнул рукой, и в комнате зажглись лампы, ослепляя Гермиону. — Что случилось? Что-то произошло? — она моргала, но глазам все равно было слишком больно — пришлось прикрыть веки, чтобы привыкнуть к яркому свету. — Что-то типа того. Пойдем, у нас нет времени. Гермиона ничего не понимала, но из кровати все же выбралась. Дойдя до ванной и, как в тумане, упаковав вещи, она появилась на пороге в уже относительно нормальном состоянии. — Что случилось? — У меня предчувствие. — Предчувствие? — никакой реакции. — Малфой, ты поднял меня посреди ночи, вытащил из постели и выталкиваешь за дверь из-за предчувствия? — Двигайся. — Это всё паранойя из-за ДеЛойда. Давай вернемся в кровать… — Нет, — рявкнул он. — Малфой… — Грейнджер, твою мать, просто доверься мне и шевелись. Она замерла на месте несмотря на приказ. Просто доверься мне, просто доверься мне, просто доверься мне. И Гермиона так растерялась, что именно это и сделала. Последовала за ним из гостиницы и не сопротивлялась, когда он схватил ее за руку и повел по темным переулкам и улицам в одному ему известное место. Покорно шла, пока они не повернули за угол и в отдалении не показалось здание железнодорожной станции. Малфой по-прежнему держался рядом, постоянно оглядываясь назад и дергая Гермиону, чтобы та не высовывалась на открытые пространства. Она не представляла, что именно он увидел или почувствовал, но не сомневалась, что что-то было. Поэтому пошла за ним. Немного, наверное, ему доверившись. 18:05 — Знаешь, чего я не понимаю? Я не понимаю, как машина превратилась в кулон. Гермиона устроилась на своем месте, пытаясь заснуть и восполнить нехватку отдыха, но вид сидящего напротив Малфоя навевал всё новые и новые мысли. Вроде тех, что мало-помалу она действительно начала ему доверять… И что, например, не чувствовала неловкости, теряя перед ним сознание. Или что случись убийцам ворваться сюда, Малфой сделает всё, чтобы защитить их обоих. Она даже не задумывалась о том, что так на него полагается, пока он не попросил ее о доверии. Она следовала за его инстинктами, его планами, его выбором, шла туда, куда он указывал. И это возвращало ее к мыслям об их раннем подъеме. К воспоминаниям о галерее. И теперь она бодрствовала и размышляла. — Возможно, машина служила лишь прикрытием для того, что действительно было продано. — В этом нет смысла. Почему просто не сказать про кулон? Они же магглы. Они не знали, что это такое… — Может, автомобиль был частью сделки? — Может быть, — пробормотала Гермиона. — Но ты сказал, что назвал Фелициану имя Алека и указал на машину. Разве он не решил, что ты интересуешься автомобилем? Но Оскар не получал от него машину, так что Джургелионис не стал бы упоминать его, или… — Наверное, он подумал, что я указываю на тебя. Гермиона озадаченно на него посмотрела. — А какая связь между мной и кулоном? — Ты девушка. Он мог решить, что я хочу сделать тебе подарок. — Так ты думаешь, что мы смогли столько выяснить, основываясь на информации про машину, только потому, что нам повезло? А на самом деле это всё время был кулон? — Конечно. А ввязались мы в эту историю из-за листка бумаги, который я нашел на столе. Не будь его, мы бы не узнали имя и не увидели никаких привязок к Алеку Кайзеру. Без этого продажа автомобиля ни к чему бы нас не привела. — Но это же просто совпадение. Он посмотрел на нее, помолчал и, пожав плечами, ответил: — Называй, как хочешь. День тридцать четвертый; 16:48 Гермиона шла за спиной Малфоя, стараясь избегать столкновений с невежливыми прохожими. Малфой и сам двигался не очень-то деликатно и, казалось, руководствовался принципом «шевелись или получишь». Единственный плюс такого поведения Гермиона видела в относительно свободном продвижении. Одна из карт торчала из заднего кармана его брюк у самого края рубашки. На бумаге виднелась красная линия, которая протянулась бы через весь город прямо к словацкой границе, разверни Гермиона листок. Вторая карта, которую они раздобыли в местном супермаркете, лежала в ее собственном кармане. Когда они доберутся до хостела, то проложат маршрут к следующей автобусной или железнодорожной станции. И Гермиона мысленно уже держала в руке красный маркер: ей не терпелось самой провести линию. Ведь это как минимум на две минуты избавило бы от скуки, к тому же Малфой начал разрешать ей предлагать свои варианты продвижения, так что хотелось всё сделать самостоятельно. Ноги Гермионы горели, и она уже давно потеряла счет тому, сколько они шли. Мышцы на бедрах ныли, и приходилось думать о чем-нибудь отвлеченном, лишь бы не слишком обращать внимание на боль. Всё будет нормально — пока удается убеждать себя в том, что идти осталось уже недолго. За последний месяц Гермиона стала гораздо выносливее, но это все равно не означало того, что она сможет справиться с этим. Малфой же продолжал шагать. Без остановок и пауз. Ненормальный. Она действительно… Гермиона хрюкнула, врезавшись прямо в Малфоя и ударившись носом о его спину. Ноги вспыхнули острой болью, которая быстро притупилась, и, потерев переносицу, Гермиона уставилась на внезапную преграду. — Мал… — она осеклась, увидев его лицо, еще более бледное, чем обычно. Проследила за его взглядом, оглядывая толпу через дорогу и думая о том, что понять, на что именно он смотрит, практически нереально. Но ничего невозможного не было. Это оказалось очень легко: мужчина выделялся среди остальных, как собака среди кошек. Такой же нежелательный и неуместный. Он шел в противоположном от них направлении по другой стороне улицы, но Гермионе все равно стало очень страшно. Его одежда отличалась от обычного одеяния Пожирателей Смерти, однако мужчина был полностью в черном, и его голову закрывал капюшон. Он двигался, как машина, возвышаясь над всеми остальными. Лицо его искажала гримаса отвращения, а взгляд был устремлен вперед и вверх, словно человек не замечал никого вокруг. Гермиона могла только предполагать, что Малфой смотрел именно на него. Ведь это мог быть обычный прохожий — у которого просто выдался тяжелый день. И Гермиона бы в это поверила. Но Малфой стоял слишком тихий, слишком белый и почти не дышал. Она подняла руку и, не отдавая отчета в своих действиях, сжала его рубашку. Это движение отрезвило Малфоя, он потянулся назад и схватил ее кулак. И когда она дернулась, собираясь вырваться, хватку не разжал. Резко подтащил Гермиону к себе, наклонил голову и ввинтился в толпу. Он шел быстро, и ей приходилось бежать, чтобы за ним успевать. Малфой продолжал идти, не поднимая головы, но Гермиона не могла не оглядываться назад каждые две секунды. Обернуться и увидеть, что этот человек стоит прямо за ними. Она совершенно ясно представляла себе его лицо. Я поймал вас, было бы написано на нем. Вам конец. Гермиона рвано дышала; страх — реальный, душный, живой — мешал мыслить здраво. Она разжала кулак, обхватила ладонь Малфоя пальцами, и тот потянул сильнее, заставляя ускориться. — Господи, — тяжело дыша, повторяла она снова и снова. — Господи. Как они их нашли? Отследили заклинание, которые нельзя было использовать? Или это ДеЛойд? Кто-то их увидел и узнал, куда они направляются? Как, как, как? Малфой нырнул в переулок и побежал. Гермиона бросилась следом, несмотря на обжигающую боль в ногах. Очень хотелось вырвать из грудной клетки сердце только для того, чтобы оно перестало так заполошно стучать. Биение было неровным, а вдыхаемый воздух не доходил ни до легких, ни до мозга. Сбитое, частое, неглубокое дыхание служило признаком надвигающегося плача, а рыдать сейчас Гермиона отказывалась категорически. Малфой терпел ее медлительность, а она мирилась с рывками и тычками, пока он тащил ее, даже сам толком не зная куда. Безопасность, безопасность, безопасность. Их руки были мокрыми от пота и переживания, но они лишь крепче сжимали пальцы и плотнее обхватывали ладони друг друга. Малфою потребовалось время, чтобы справиться с охватившим его страхом, но он начал приходить в себя, в то время как ей всё не удавалось успокоиться. Он остановился, крепко держа Гермиону, а та, не заметив этого, продолжила движение. Три секунды спустя она запуталась в ногах и вскрикнула от вспыхнувшей боли. Он дернулся, чтобы помочь и схватить, но Гермиона все равно упала, прежде чем Малфой успел ее поймать. Так он и застыл, вывернув ей руку и вцепившись в ее рубашку. — Оу, оу, черт, оу, вот дерьмо, — прошипел Малфой. — Именно. Отпусти, — он фыркнул, разжал пальцы на ткани и схватился за бок. Гермионе пришлось закрыть глаза и абстрагироваться от окружающего мира, чтобы собраться. Дыхание и ритм сердца замедлялись, и она ждала, что боль вот-вот утихнет. Малфой пошевелился — галька под его кроссовками зашуршала — и отпустил ладонь Гермионы. Если бы на его месте были Гарри или Рон, да любой гриффиндорец, которого она знала, у нее появился бы соблазн попросить, чтобы ее взяли на руки. Но раз уж это Малфой… Нет, кому она врала? Соблазн всё равно оставался. Она не хотела больше делать ни единого шага. Ни единого. — Господи, — Малфой поднял ее на ноги, она вытерла со лба пот и неуверенно попыталась выпрямиться. — Готова? — он поддерживал Гермиону, пока та восстанавливала равновесие, а затем отошел в сторону. — К чему? — Нам надо пересечь границу. Оставаться в хостеле сегодня слишком опасно. — Что, если это ДеЛойд нас выдал? Тогда они узнают точно, куда мы направляемся. — ДеЛойд бы не стал связываться с Темным Лордом… — Волан-де-Мортом. — Да какая разница, Грейнджер. Сейчас есть вопросы поважнее! Сколько раз я… — он выдохнул и отбросил с лица прядь волос. — Если бы он связался с ними — был бы уже мертв. Он знает об этом. — Возможно, нет. Может, он решил, что если сообщит о том, что Драко Малфой и Гермиона Грейнджер ищут крестраж, его простят. Он мог и ошибаться, но все равно… — Он не глупец. И знает, что к чему. — А вдруг они его нашли и получили от него информацию… — Нет. — Может быть, он… — Нет, Грейнджер. Это не гребаный ДеЛойд, ясно? — Да почему ты так думаешь? — вскрикнула она. — Наверное потому, что я не идиот, — рявкнул Малфой, крутясь вокруг своей оси и осматривая четыре улочки, по которым можно было двинуться дальше. Три из них вели на большие проспекты, а четвертая переходила в новые переулки, похожие на тот, по которому они прибежали. Малфой вытащил из кармана карту и нетерпеливо ее развернул. — Это плохая идея… — Мы будем искать Бакли. Я не в курсе, откуда они узнали, что мы здесь, возможно, просто угадали. Возможно, он тут по делам, которые не имеют к нам отношения. — Это может быть ловушкой, вся эта… — Если мы увидим еще одного Пожирателя Смерти в следующем городе, мы… Договоримся о компромиссе. Хорошо? Это уже был компромисс, чего она от Малфоя никак не ожидала. Не его обычный ответ «уходи домой». Судя по всему, он и сам точно не знал, что происходит, но по каким-то причинам в ДеЛойде был уверен. Он поставил под сомнение свидетельство о смерти, а сейчас, при всей своей паранойе и подозрительности, верил в человека, у которого имелись веские причины соврать или подставить их, и не существовало никаких резонов этого не делать. Как-то не складывалось. — Пойдем, скоро стемнеет. — Малфой, я не могу… Я не знаю, сколько еще сумею пройти. Мои ноги… — Слушай, если потребуется, я могу вступить в бой с Пожирателем Смерти. Могу его убить. Убить нескольких. Но ты понимаешь, как быстро они определят наше местоположение? Темный Лорд отследит мою палочку. Если я убью их и аппарирую, нас будут ждать в месте аппарации меньше чем через три секунды. Я не смогу долго противостоять группе Пожирателей, учитывая то, что палочка у нас одна, а мне придется следить за нами обоими. Ты это понимаешь? Видишь, почему мы обязаны двигаться? Чем дольше мы тут остаемся, тем проще нас найти. И кто знает, может быть, нас уже заметили. Малфой суетился. В первый раз она видела, чтобы он так вел себя. Теребил пальцами волосы, ходил и оглядывался, крепко вцепившись в палочку. Он нервничал, и ее ужас только подпитывался его беспокойством. — Ладно. Ладно, хорошо. Ты иди вперед, я пройду столько, сколько смогу. Он кивнул, что-то пробормотал и снова посмотрел в карту. Проговорил названия улиц и направлений и, наконец, запихнул бумагу в карман. — Хорошо. Иди быстро, держись ближе, поняла? — было бы сложно не подчиниться, потому что он снова схватил ее за руку и будто бы объясняя, добавил: — Ты всегда отстаешь. День тридцать пятый; 4:59 Гермиона устала. Больше, чем просто устала. У нее было чувство, будто она может в любую минуту рухнуть без сознания. Мир по периферии зрения был размыт, и возможно, ей всё это просто снилось, хотя относительная ясность мышления сохранялась. Она ощущала себя словно в полудреме: каждое движение сопровождалось ощущением невесомости. Глаза начинали слипаться, и ей приходилось постоянно контролировать себя, чтобы не рухнуть на стол. Короче говоря, Гермиона была измотана. Совершенно разбита. — Автобус скоро придет. Ты сможешь там поспать, — Малфой знал, как она вымоталась, и понимал, какой плохой была идея спать стоя. — Я устала, — прошептала Гермиона и прижала к лицу руки, словно это могло помочь. И она имела в виду многое. Будто эта фраза могла вместить в себя всё. Она устала бежать, прятаться, устала от хостелов, украденных денег и незнакомых языков, устала от усталости. Устала от всего этого. И хоть она ничего не объяснила, похоже, Малфой понял. Наверное, потому, что сам тоже очень устал. Устал от всего того же, просто мог скрывать это гораздо лучше. Гермиона никогда не умела прятаться. Всегда проигрывала в прятки. Выдавала себя, когда пыталась двигаться незаметно. Она могла скрывать свои эмоции только тогда, когда злилась, а когда успокаивалась, ее можно было читать, как раскрытую книгу. Малфой был стеной. Она была рекой. Но он все равно ее понял… Малфой не выражал свои эмоции так, как это делала она, но это не означало того, что он не человек. Того, что он меньше чувствовал. — Я знаю. И он знал. День тридцать шестой; 8:47 Где-то на заднем фоне звякнуло стекло, и жужжание утренних разговоров сбилось. Цвета в кафе между собой не сочетались: красный и фиолетовый красовались на столах, стульях и стенах, в то время как пол был покрыт неряшливым желтым узором, местами переходящим в белый. Всё заведение было само по себе безвкусным. Комбинация дизайна и расцветки вызывала у посетителей головную боль. А может быть, даже и у тех прохожих снаружи, за которыми Гермиона наблюдала, не желая разглядывать свою еду. Малфой тоже изучал улицу. Когда он смотрел на свет, его глаза загорались и с ее точки обзора это было завораживающее зрелище. Но Гермиона старалась долго не пялиться, потому что он всегда чувствовал ее взгляд. Метка была уродливой. Жгуче-черной. Точно ее выжгли на коже, и судя по тому, что Гермионе доводилось читать, так и было. Она слышала, что это был очень болезненный процесс, и это радовало. Радовало потому, что боль хоть немного искупала вину. За исключением этой татуировки, на Малфое почти не было отметин. Гермиона заметила несколько шрамов, что было нормально для человека его возраста… как минимум. Но метка бросалась в глаза. Самая неприятная и некрасивая из тех, что она на ком-либо видела. — Тебя это задевает? Гермиона застыла, сбитая с мысли его вопросом, и вспыхнула, осознав, что он поймал ее за пристальным разгадыванием его руки. — Да. Он внимательно посмотрел на Гермиону и потянулся за ложкой размешать кофе. Ее напиток остыл еще несколько минут назад, и она подозревала, что его стал уже совсем ледяным. — Это всего лишь метка. — Это не просто метка. Многие люди видели ее перед своей смертью и гибелью родных и близких. Это отличительный знак. И самый смысл его создания заключается во зле. — Она должна порождать страх. И я не думал, что ты из тех, с кем это работает, — он сделал глоток и сохранил невозмутимое выражение лица. Может быть, специально ждал, пока кофе остынет? С него станется. — Не работает. Я не боюсь. Меня тошнит. Она внушает злость… По отношению к тем людям, что ее носят, и за тех, кто был вынужден ее лицезреть. Он посмотрел на свою Черную метку, темную, словно ночной океан. Прижал большой палец к верхушке черепа и провел по коже вниз, до кончика хвоста змеи. Словно это были чернила. И будто изображение можно смазать, и тогда всё вернется в норму. — Это ничего не значит. — Это значит всё, — её голос звучал сурово и жестко, и Малфой снова поднял на нее глаза. Помолчал, убрав руку. — Я имею в виду, моя. Именно эта. Всего лишь пропуск. Она не знала, пытается ли он убедить ее, или повторял какую-то давнюю мысль для себя. — Не уверена, что это имеет значение. Всё равно… — Должно. Я ношу ее без убеждений, Грейнджер. Без веры. Это не метка на моей руке — это возможность победить в войне. Инструмент. Способ приблизить конец. Гермиона перевела глаза на его руку. — Она уродлива. Он продолжил помешивать кофе и ни разу не коснулся ложечкой стенок чашки. Она терпеть этого не могла. Ей нравился шум. Гермиона любила некоторую неуклюжесть. У Уизли за столом всегда стоял гвалт. — Она исчезнет, когда исчезнет он. — А что, если он не умрет? — ложка замерла, и Гермиона снова посмотрела Малфою в лицо. — Что, если он выиграет войну, и никто никогда не узнает, что ты был в Ордене. Ты вернешься? — На случай, если ты забыла… Ох… Ладно. — Гипотетически. Если это произойдет. — Почему это имеет значение? — Потому что. — Потому что, — сухо протянул он. — Да, потому что имеет. — Я не понимаю… — Просто имеет, Малфой. Для меня. Поэтому, пожалуйста… Ответь на вопрос. Казалось, он разрывался между желанием нагрубить, проигнорировать и ответить. Коснулся нижних зубов языком и тяжело выдохнул. — Я не знаю, что произойдёт, но уверен, в конце концов либо об этом узнают, либо я буду мертв. Вероятно, и то и другое. — А если нет? — Я не гребаный Пожиратель Смерти, — он наклонился и рыкнул так неожиданно, что Гермиона отпрянула. — Я не такой. Прекрати пытаться выбить из меня признание, или что ты там все время делаешь. Я не такой! Быть Пожирателем Смерти, убивать людей просто так — я не такой! Это не для меня. Не знаю, что произойдет, Грейнджер, но я больше не буду служить Темному Лорду. Иди к черту и уймись уже. А сейчас ешь свои гребаные яйца, чтобы мы могли уйти. — Тьфу-ты! — Гермиона выпрямилась и посмотрела прямо на него. — Проблемы с контролем гнева. Она взяла вилку, а он продолжил сверлить ее взглядом. День тридцать седьмой; 22:36 — Мы влипли. Малфой застонал и повернулся к Гермионе спиной. Та проигнорировала такое очевидное нежелание ее слушать и продолжила: — Наш единственный вариант — маскирующие чары, но нам придется ими воспользоваться, только когда мы окажемся в магическом мире, иначе это привлечет внимание Министерства. Слишком часто волшебники прячутся и скрывают свои темные делишки в мире магглов, чтобы Министерство не обратило внимание на такое. И это значит, нам придется пробираться туда в своем облике, и… что? Надеяться, что нас не узнают? Малфой что-то пробормотал себе под нос, и Гермиона не разобрала, что именно: какую-то идею или список ингредиентов заглушающего зелья, но склонялась к тому, что это нечто неприятное и касающееся лично ее. Она знала, что говорит много, но так ей было легче. Она проговаривала детали и находила решение проблемы. — Пусть так, но нам все равно придется использовать заклинания. Если мы спрячемся, например, под аврорскими чарами прикрытия, тогда на нас выйдет Министерство. Мы можем изменить цвет, но это не спасет. Если Пожиратели Смерти или другие приспешники Волан-де-Морта нас ищут, они наверняка думают, что мы используем маскирующие чары. А значит, будут ориентироваться на рост, телосложение, форму лица и… — Ты же понимаешь, что я обо всем этом уже подумал, верно? Грейнджер, я не твой дуэт идиотов. Тебе не надо объяснять мне каждую мелочь. — Да? Тогда полагаю, у тебя есть план? Он промолчал. А она не удивилась. День сороковой; 14:26 — Малфой, я схожу с ума. Это на случай, если он не заметил, как она суетится и нервничает последние два дня. Будучи запертой с Малфоем в четырех стенах в течение недели, у Гермионы было не так уж много занятий. Он с ней почти не разговаривал, читать и делать было нечего. И она сходила с ума. Дурела от одиночества и безделья. Гермиона провела два дня, наблюдая за своим соседом, словно смотрела плохое реалити-шоу по телевизору. Он тоже психовал. Они оба готовы были лезть на стенку. — Сходишь? — Ха, — и добавила с отчаянием: — Ты знаешь, как играть в виселицу? — Что? — он оторвался от своей новой жуткой фигурки оригами. Которая на оригами не походила совершенно, и Гермионе закралась в голову мысль, что Малфой не особо понимал, что делал. Сложенные странным образом старые карты были разбросаны по всей комнате, и сегодня утром Гермиона обнаружила около своей зубной щетки то, что раньше было Польшей, скомканным в виде абстрактного мужского тела. — Это игра, в которой нужно угадать буквы, а затем и всё слово перед тем, как… Я покажу. — Это маггловская игра? — Нет, волшебная. Ты просто никогда о ней не слышал, — ей потребовалась секунда на осознание того, что его сарказм заразен. Не похоже, чтобы Малфой оценил остроту, но на кровати все же немного приподнялся. Его штаны сползли на самые бедра, и Гермиона не знала, похудел он или просто опять не вдел пуговицу в петлю. Расстегнутую застежку она случайно заметила три дня назад, пока Малфой спал, и пару минут пялилась на небольшой открытый участок его кожи. Гермиона приступила к подготовке, рисуя виселицу и черточки для слова. — Просто угадываешь букву, и если ты прав, я впишу ее в правильное место. Если не угадываешь, я рисую голову. Потом туловище, и если я успею нарисовать всё тело до того, как ты назовешь слово, ты проиграл. — Тебя повесили. — Верно. Вот, я подскажу — это связано с готовкой. Малфой вытащил соседний стул, сел и, поджав губы, посмотрел на листок. Затем перевел взгляд на Гермиону и выхватил у нее из руки карандаш, словно его никогда не учили вежливости. — Я… — Я первый, — он перевернул бумагу и нарисовал свою виселицу и длинную череду черточек. — Ты такой гру… — Твое слово было скучным, — в конце ряда чёрточек он поставил восклицательный знак. — Это немного перебор… — Я дам тебе подсказку — это оскорбление, — он ухмыльнулся, и Гермиона сердито на него посмотрела. — «Я». — Нет, — он нарисовал голову. — Что? Да тут пятнадцать букв, и ни одной «Я»? Он выглядел довольным. — Полагаю, я уже ответил на твой вопрос. Грейнджер, ты еще не проиграла, чтобы возмущаться. Попробуй снова. — «А». Он ухмыльнулся и нарисовал туловище. День сорок седьмой; 1:49 Гермиона открыла глаза и, найдя взглядом часы, пару секунд смотрела на циферблат, соображая, сколько сейчас времени. Слишком рано, чтобы идти в ванную мыться. Но это она знала еще до того, как разлепила веки. Она легла поздно, после того, как они с Малфоем устроили турнир по крестикам-ноликам. Чтобы победить, надо было выиграть в двух играх из трех, но пятая партия окончилась ничьей. Затем была тридцатая и еще несколько после. Никто из них не желал идти спать, пока не будет определен победитель. Малфой был либо хорошим стратегом, либо отлично мухлевал — зависело от игры. После того, как он попытался в виселице загадать слово на иностранном волшебном языке, Гермиона сообразила, что к чему. Что касается крестиков-ноликов, то она злилась каждый раз, как он выигрывал, и только больше бесилась, когда Малфой откидывался с наглой усмешкой назад или открыто над ней смеялся. Она решила, что лучшим новым развлечением было бы над ним поиздеваться. И заняла себя обдумыванием того, что можно было бы сделать с вредным соседом. Ее средства были ограничены, к тому же нечто радикальное грозило отразиться на ней самой. Малфой сообразил, что Гермиона что-то замышляла. Ее прищуренные глаза и сардоническая улыбка были весьма красноречивы. Но ему не хватило совести даже хоть чуть-чуть заволноваться. Он просто смотрел на нее с таким вызовом во взгляде, что ей хотелось пнуть его в ногу или сотворить что-нибудь в этом духе. Гермиона скатилась с кровати и поплелась в ванную комнату. Добравшись до нее и потянувшись к ручке, поняла, что дверь захлопнута, и это было необычно. Осмотревшись, Гермиона заметила пробивающийся из-за створки свет. Вздохнула, сжала ноги вместе и поежилась. Ей правда надо было туда. Если бы она могла терпеть, то осталась бы в кровати. Она очень надеялась, что Малфой скоро выйдет. В начале их путешествия Гермиона стеснялась надолго занимать туалет и старалась дожидаться ночи, но Малфой бодрствовал всегда. Просыпался сразу же, как только она начинала шевелиться, и Гермиона чувствовала на себе его взгляд, пока шла в ванную комнату. Тогда она стала дожидаться его ухода. Но это было слишком непредсказуемо, а ее тело требовало своего. В конце концов, Гермиона на всё плюнула, ведь она же человек, и у нее есть свои потребности. Когда она проводила в туалете больше пяти минут, Малфой не смотрел на нее с ужасом, это не приводило к концу света и вообще оказалось не таким уже смущающим, как ей представлялось. Гермиона прижалась лбом к двери и обдумывала, стоит ли ей стучать. Возможно, он поторопится. У нее была двоюродная сестра, которая могла проводить в туалете по сорок пять минут. А писать Гермионе хотелось с каждой секундой всё сильнее. И вот когда она уже взмахнула кулаком, то услышала этот звук. Низкий, глубокий — ее желудок сделал кульбит. Внутри у Гермионы всё сжалось, подпрыгнуло, а затем разлилось по телу непривычным теплом. Из-за двери раздался хрип, который перешел в гортанный стон, тягучий, протяжный, и она задержала дыхание. Послышался резкий выдох, что-то ударилось в створку, и Гермиона, отскочив, тоже выпустила воздух из легких. Господи. Господи, потому что это… Он… Это могло быть… Если… Он… Гермиона стояла и широко распахнутыми глазами смотрела на дверь, представляя Малфоя и то, чем он там сейчас занимался. Прямо около двери. Пока она сама стояла с другой стороны всего в нескольких сантиметрах от него. Внезапно ей стало жарко. Очень жарко, к тому же от волнения тряслись поджилки. Дверь снова вздрогнула, и Гермиона в панике огляделась, пока не уперлась взглядом в собственную кровать. Да, да, она ляжет и дождется, пока он выйдет, и притворится, что ничего не слышала. Это лучший вариант. Гермиона дернулась, потребность попасть в ванную хоть и была весьма насущной, отступила на второй план — не об этом сейчас думалось в первую очередь. Но уже на полпути к кровати она обо что-то споткнулась и рухнула на пол, походя врезавшись локтем в стол. «Ох», — беззвучно прошептала она, зажмурившись и обхватив ушибленную руку. Ну вот почему всегда так? Всегда. Потерла поврежденное место, вздрогнула и вскочила на ноги. Это было так громко. Слишком громко. Малфой точно слышал ее. Но всё в порядке. Она сейчас добежит до кровати, залезет под одеяло и… Спрячется там? Да уж… Нечего сказать: маленькая перепуганная девочка прячется под одеялом, потому что Большой Суровый Парень мастурбирует в ванной. Она не была девственницей и кое-какой опыт в вопросах секса имела. И могла справиться с этой ситуацией. Да. Она просто будет вести себя так, словно всё в порядке. Они уже взрослые, и… И с ней всё нормально. Никаких одеял. Гермиона с остервенением пнула помешавший ей ботинок. Выпрямилась, поплелась обратно к ванной и застыла. Тишина, тишина, всплеск воды, тишина, вода, тишина, и… Слепота. Гермиона приставила ладонь к глазам и сморщилась, словно это могло помочь. Моргнула, — глаза постепенно привыкали к свету, — и Гермиона уже могла разглядеть Малфоя в дверном проеме. Он выглядел по-другому… Пожалуй, довольным, хотя, наверное, она так решила потому, что знала, что он только что испытал оргазм. Он все еще был красным от напряжения, и она могла поклясться, что от него пахло сексом. Гермиона сглотнула и одновременно с этим попыталась выдохнуть, что вызвало лишь приступ кашля. Малфой молча смотрел на нее и ждал, пока она успокоится. Или ей только казалось, что он смотрел — на глаза навернулись слезы, из-за которых всё вокруг расплывалось. — Что здесь случилось? — Что? — Шум. Ты свалилась с кровати? Она вытерла лицо и посмотрела на Малфоя, но перед глазами стояли картины того, чем, судя по всему, тот только что занимался. — Эм-м… Ох, нет, я, м-м… Я шла в ванную и споткнулась о твой ботинок. Кстати, ты не мог бы не разбрасывать их посреди комнаты? — Могла бы смотреть под ноги. А он мог бы не мастурбировать ночью, когда ей нужно в туалет, и не сводить ее этим с ума. — У меня карие глаза. Чем темнее глаза, тем хуже видишь в темноте. — Неужели? — Доказанный факт. Он просто стоял, а она нервничала. Он заговорит об этом? И что ей сказать? На его скулах и шее все еще розовели пятна, и Гермиона подумала о том, как он мог выглядеть несколько минут назад. Каким был покрасневшим, вспотевшим. Просто любопытно, правда, никакого… интереса или чего-то еще. Его нижняя губа чуть припухла. Неужели он закусил ее, чтобы смолчать? Закусил, втянув в рот, откинул голову назад. Ох. Ох, ей и правда надо отправляться спать или… В комнате было слишком жарко! Наверное, надо будет открыть окно, когда она… — Грейнджер, — его голос звучал хрипло, и она вспомнила о тех звуках, что он издавал. Снова и снова проигрывала их в своей голове. — Что? — Мне надо убрать тебя с дороги силой? Ох, действительно, в два часа ночи произошло что-то, что повредило ее рассудок. Действительно, действительно, действительно. Вспыхнув, она быстро шагнула в сторону, давая ему выйти из ванной комнаты. — Ой, прости. Я просто… Устала. Только проснулась. И мне надо пописать. Ей хотелось врезать самой себе. Да. Да, ей нужно пописать, будто ему интересны подробности, или это и так не очевидно. Малфой помедлил, посмотрел на нее, и когда Гермиона перестала смущенно теребить свои волосы и подняла на него глаза, уголки его губ чуть дернулись в едва заметной улыбке. — Ясно. — Ясно, — она кивнула, и он прошел мимо нее. А Гермиона поняла, что Малфой тоже знает. Должен был знать. И наверняка решил, что она подслушивала под дверью, как какая-нибудь извращенка. Или что она ханжа, которой становится плохо при мысли о том, что кто-то может сам себе доставлять удовольствие. А это было не так, потому что она всегда дружила с парнями больше, чем с девушками, а уж они-то время от времени вели себя неприлично, так что в такой ситуации не было ничего нового. Она никогда не заставала своих друзей за подобным, но не думала, что это бы так ее взволновало. А всё потому, что это Малфой. И это было так… Интимно, и… И… Она не знала, в чем дело, но с ней творились странные вещи. Странные вещи, с которыми не стоит иметь дело ранним утром и которые нельзя хоть как-то связывать с Малфоем. Выйдя из ванной комнаты, Гермиона не сомневалась, что он не спит, и ступала аккуратно, но ботинка на ее пути больше не было. Вернувшись в тепло кровати, она остро почувствовала Малфоя в темноте. Его присутствие, его бодрствование. И каждый раз, закрывая глаза, она слышала у себя в голове те звуки и видела либо его, стоящего в дверном проеме, либо же выдуманные ею образы. Между ног стало некомфортно, но Гермиона лежала не шелохнувшись. Это все потому, что у нее очень давно не было секса, а она ведь не была бесчувственной. Любая нормальная здоровая женщина отреагировала бы на подобную ситуацию. Но если бы Гермиона что-нибудь сделала… Скользнула рукой за пояс штанов и сконцентрировалась на кружившихся в голове мыслях, тогда это бы что-то да значило. Она будто бы признала что-то, в чем сама не была до конца уверена. Это было бы подобно проигрышу ему. А Гермиона когда-то давно пообещала себе, что такого никогда не случится. Поэтому она просто лежала, пока ее не сморил сон. День пятьдесят шестой; 15:42 — Что, черт возьми, ты делаешь? Гермиона подпрыгнула и обернулась на звук голоса. — М-м-м… Смотрю в окно? — Ты ушла. — Да, ушла. Удивительная наблюдательность. — Грейнджер, ты в курсе, что в случае чего даже не сможешь себя защитить? — Я не могу все время сидеть в комнате! Мне скучно одной, а ты вечно исчезаешь. — А когда появится Пожиратель Смерти и заметит тебя, как ты будешь обороняться? И когда будешь умирать или корчиться под пытками, ты задашься вопросом, почему была такой дурой и ушла из комнаты? — Эй, почему тебя это волнует? Я уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения, так что отвали, — она моргнула, гоня прочь мысль, что сейчас говорит так же, как Рон. — Грейнджер, меня не волнует, если ты попадешься, но делай это в одиночестве. После стольких дней, что мне приходится тебя терпеть, и, прежде всего, ради того, чтобы мои поступки в том здании не были напрасны, — ты возвращаешься в Англию со мной. А вот потом можешь отправляться на все четыре стороны и влипать в любое дерьмо, какое захочешь. Но я к этому больше не буду иметь никакого отношения, поняла? — Тебе придется смириться с этим, Малфой. Я не буду постоянно сидеть в этой комнате… — А я не говорил, что ты должна… — Нет, конечно же нет. Просто велел мне никуда не выходить одной, а вот когда уходишь ты, то даже слова не говоришь. В большинстве случаев, пока я все еще сплю… — Это не приглашение. Шевели задницей и иди, если… — Я устала от тебя, — Гермиона фыркнула и прошла мимо него, чтобы положить конец препирательствам. Она не сделала и пары шагов, как ее резко дернули назад, лишая равновесия. Она упала предположительно на Малфоя, и прямо перед ее носом промчался велосипедист — парень что-то прокричал, но даже не сбавил скорость. Гермиона резко выдохнула и снова вдохнула, когда над ухом раздался голос: — Продолжай в том же духе, Грейнджер. Это же очевидно, что ты сама можешь о себе позаботиться, — его грудь, прижатая к ее спине, вибрировала, а волосы пахли шампунем из их хостела. Его рука соскользнула с ее плеча, и Гермиона почувствовала легкие прикосновения к пояснице. Наверное, она зацепилась за его ремень, когда Малфой рванул ее на себя. Не было бы преувеличением заметить, что Гермиона и так была достаточно неловкой, но когда в дело вмешивался Малфой с его рывками и дерганьем, все становилось только хуже. — Следующим шагом я бы уже прошла его. Малфой хмыкнул, и Гермиона отступила подальше от него и его самодовольства. Иногда она действительно его ненавидела. Прямо руки чесались врезать ему по морде. Она хотела немного осмотреть город, но теперь от этого желания не осталось и следа. Вместо этого она побрела обратно в хостел, а ее надзиратель пошел за ней следом, держась на некотором отдалении. Придурок. По возвращении в комнату она не обращала на него внимание до тех пор, пока не увидела, что Малфой принес какой-то пакет. Который она не заметила раньше. Теперь ее врожденное любопытство не давало покоя. Скорее всего, Малфой это понял и специально дразнил Гермиону, намеренно пошуршав полиэтиленом и оставив сверток на видном месте. Да еще с таким видом, будто совершенно… Она злилась на него, а значит, могла думать всё, что заблагорассудится. Гермиона продержалась один час и три минуты. Ровно до того момента, как Малфой вынул из пакета пачку бумаги, предположительно для оригами, а там еще что-то осталось. Именно тогда она и сдалась. — Что ты купил? Он закусил губу, загибая край листа. — Кроме бумаги. Он покосился на Гермиону, посмотрел на свой лист, на сверток и затем снова перевел глаза на бумагу. Откашлялся и сделал еще один сгиб, прежде чем встать из-за стола. Схватив пакет, бросил его Гермионе на кровать — точнее на край, откуда тот тут же свалился на пол. Она знала, что там, еще когда только поднимала сверток, но всё равно сомневалась, пока не вытряхнула содержимое на матрас. Книга. Толстая, явно интересная книга. Гермиона окинула обложку жадным взглядом, прежде чем поднять глаза на Малфоя. Тот снова откашлялся и переступил с ноги на ногу, очевидно чувствуя себя неловко. Гермионе же казалось, что он выглядит восхитительно… Совершенно не по-малфоевски. Наверное, он впервые делал что-то для кого-то другого, а не для себя… Нет. Нет, это слишком грубо, она не будет никого осуждать, особенно учитывая то, что ему пришлось потрудиться, чтобы раздобыть ей этот талмуд. Лучше этого мог быть только билет до Англии. Она улыбнулась ему. Так широко, что Малфой выглядел слегка ошарашенным. — Я давно ничего не читал, а сегодня вдруг появилось настроение… Это было лучшее, что они смогли мне предложить. Это о немом мальчике… И я подумал, что ты бы могла чему-нибудь научиться, прочитав ее, — он пристально посмотрел на Гермиону и вернулся на свое место. Она продолжала улыбаться. — Спасибо. — Ага. — Это оче… — Грейнджер, ты же знаешь, я не делаю ничего, если мне нет от этого выгоды. Поэтому в конце концов… Заткнись и читай. Ты должна занять свой огромный мозг хотя бы на несколько часов. Если только я не самый последний неудачник. Она продолжала улыбаться. День шестьдесят первый; 21:10 — Всё должно быть в равновесии. — Что? — В равных пропорциях, Грейнджер. Это как… Как прыжок в воду. Да. В бассейн. Когда ты ныряешь, вода из него вытесняется… Выталкивается наверх. И таким образом уравнивается. Вытесненная вода равна массе твоего тела. В мире всё так же. Ну или подразумевается, что так. — Малфой, какое это имеет отношение к личностному развитию? — Не смейся. Я серьезно. Это то же самое и действует по тому же принципу. Если ты… Вот смотри: представь, что ты действительно боишься. Если в твоей жизни много страха, тогда должно быть и много безопасности. Должно быть что-то, что всё уравновесит. Как масса тела и вода. Потому что если вода не подстроится под твое тело, ты врежешься в поверхность, будто в асфальт. И если в твоей жизни много страха и нет безопасности — это как встреча с асфальтом. Ты становишься нервным, подозрительным, ненадежным параноиком. Так формируется твоя личность. — Как у Волан-де-Морта? В его жизни было много ненависти и мало любви, поэтому он стал таким чудовищем. — Что-то в этом роде. Но он — другое дело. Он не уравновешен в этом мире. В природе. Так, как это должно быть. Иногда ты встречаешь людей, которые тебя уравновешивают. Люди, которые приводят в равновесие воздух вокруг тебя. Темный Ло… Волан-де-Морт. Волан-де-Морт высасывает воздух из помещения. Кислород. Он везде нарушает равновесие. В людях, в природе. — Так ты говоришь, что все должно находиться в равновесии… — Я говорю, это подразумевается. Все должно состоять из равных половин… Чтобы сохранять равновесие. Солнце и луна; земля и небо; хорошие люди, плохие люди; ненависть и любовь. — Инь и Ян. Две руки, две ноги… Родственные души… — Именно, если ты романтик, — судя по тому, как он это сказал, Гермиона могла сделать однозначный вывод, что он таковым не был… Можно подумать, она не поняла этого раньше. — Это не смешно. И соответствует твоей теории. Равновесие в людях… Равновесие в соединении любви двух людей… Если ты сейчас будешь надо мной смеяться… — Это слишком сентиментально. Я не могу удержаться. — Гм. — Я никогда не думал, что ты такая. — Ты понятия не имеешь, какая я… Почему ты так на меня смотришь? — М-м-м. — М-м-м? Малфой, я думаю… Мне больше не надо вина. Моя голова… Здесь слишком жарко. — М-м-м. — Я имею в виду… Действительно жарко. Тьфу-ты! М-м-м, ладно. Ладно, хорошо… Так ты говоришь, для того, чтобы быть нормальными, людям нужно равновесие в эмоциях? — Я говорю, так должно быть. Никто не нормален. В нас всех нет достаточного баланса. И остается только постараться найти его в других людях, мест… — Чт… Ой! Ой! Прости, пожалуйста, я думала… Я не знала, что это твоя рука. Я прав… Ну почему ты снова так на меня смотришь? — М-м-м. — Опять это твое «м-м-м». Что это «м-м-м» значит? Почему ты улыбаешься? — Грейнджер, ты выглядишь так, словно умираешь. — Просто… Здесь жарко. Очень, очень жарко. День шестьдесят третий; 23:26 — Куда ты уходишь? — Когда? Без сомнения Малфой понимал, о чем она спрашивала, потому что уходил он всегда в одно и то же время. — Когда уходишь отсюда. По утрам. — А зачем тебе это знать? Она пожала плечами, теребя страницу книги. Той самой, что была ее единственной собственностью. По крайней мере, той, что имелась у нее здесь. Она прочитала ее сразу же, как получила, и перечитала уже пять раз. Малфой заявил, что это лучшее вложение, которое он когда-либо делал. Гермиона старалась игнорировать тот факт, что роман был куплен на украденные деньги. Учитывая то, кем был отец Малфоя, ему было не в новинку тратить сомнительные средства. — Не знаю. Просто интересно. — Я гуляю. Брожу по окрестностям, — он уже научился ей отвечать. Раньше, чтобы помучить, он бы проигнорировал ее вопрос, но за последнее время они свыклись друг с другом. Сложно находиться рядом с человеком двадцать четыре часа в сутки и не идти ему навстречу хоть в чем-то. Но Гермиона твердо знала, что как только Малфой сжимает челюсти, спорить с ним бесполезно, она ничего не добьется, и отступала. — Посмотри на того парня. Он ведет себя странно, — Гермиона прижала палец к стеклу, Малфой наклонился вперед, и его плечо коснулось ее руки. — Сексуальная неудовлетворенность. — Что? Как ты… Да ладно. — Та девушка заинтересовалась. — Какая девушка? — Вон там. Гермиона осмотрела оживленную улицу, но ничего не увидела. — Где? — Внизу. Она подалась вперед, но так ничего и не заметила. — Ниже, Грейнджер. Он взял Гермиону за подбородок и наклонил ее голову так, что она лбом уперлась в прохладное стекло. — Да это проститутка. — Не-а, — засмеялся он. — Она слишком хорошо одета… — Хорошо одета? — Гермиона посмотрела на него недоверчиво. — Да на ней крошечная юбка, а на улице такой холод. И она явно что-то вытворяет у фонаря и при этом не проститутка? — Нет, — Малфой улыбнулся и повернул ее голову левее. — Вот это проститутка. — О… боже. День шестьдесят пятый; 15:25 — Какого черта с тобой творится? Гермиона кашлянула и попыталась с невозмутимым видом похлопать себя по щекам, но без толку. — Что? Уже вернулся? Я даже не слышала, как ты вошел. Она прочистила горло, наклонила голову и схватила книгу с прикроватного столика. Раскрыв томик на первой попавшейся странице, подняла его повыше, чтобы спрятать покрасневшие глаза и щеки. Малфой стоял и смотрел на эти жалкие попытки. Гермионе от смущения стало жарко, ее руки немного дрожали. — Что-то случилось? — его голос звучал настороженно, но спросил Малфой это с такой небрежностью, на которую был способен только он. — Нет. Все в порядке, — дыхание перехватило, и она проглотила пару гласных. От этого вопроса ей всегда становилось только хуже. Малфой молчал так долго, что Гермиона умудрилась взять себя в руки, привести в порядок мысли и чувства и даже прочитать две страницы. Услышав шорох одежды, она чуть опустила книгу, чтобы взглянуть на Малфоя поверх страниц, и увидела, что тот все еще на нее смотрит. — Я иду на улицу. За горячим шоколадом, в то маленькое кафе. — О, — шоколад там был просто отличным. — Ага. — Но ты же только пришел. — А теперь ухожу, — он пожал плечами и сунул руки в карманы. Малфой перекатился с пятки на носок и приподнял брови. Она не знала, что и подумать, поэтому вернулась к книге, пока на нее не рявкнули, что она слишком долго пялится. — Слушай, я не… — она подняла глаза, и он замолчал, вздыхая. — Я не… Я не знаю, как… Малфой покрутил рукой между ними, и Гермиона совсем растерялась. Он откашлялся и отбросил с лица прядь волос. — Ты идешь со мной? Она моргнула дважды, прежде чем сообразила, что это была одна из лучших идей, что ей доводилось слышать в последнее время. — Да. Да, звучит просто отлично.