The Symmetrical Transit

День шестьдесят восьмой; 20:01 Щелкнул замок, и Гермиона подняла голову. Сползла с кровати и по пути к двери умудрилась дважды запнуться. — Ну и что за хрень тут творится? — Малфой недоуменно нахмурился и потер руки. — Не знаю! Я спустилась вниз и попыталась им объяснить, что в нашей комнате совсем не работает отопление.Что у нас холоднее, чем на улице, но никакой реакции! Думаю, они поняли, что я замерзла, но сюда никто не поднялся, хотя я пыталась донести до них эту мысль жестами. И… Что? — На тебе моя мантия? — конечно он понял, что это именно она, потому что своей у Гермионы не было, а даже если бы и была — смотрелась по-другому. — Да. Можешь выстирать ее, вычистить заклинаниями — делай, что хочешь, но мне было очень холодно… Я замерзала… И мне пришлось надеть на себя всё, что… Что? Уголок его рта чуть приподнялся в улыбке. Малфой покачал головой. — Ничего. — Нет, в чем дело? Со мной что-то не так? Я… — она озадаченно оглядела себя. — Я просто не замечал раньше, какая ты маленькая. Как ребёнок в отцовской одежде. Ну или что-то в этом роде. Гермиона подняла голову. — Это не так уж и плохо. — Не плохо. Но ты в ней утонула. — Ну, да. Я невысокая, и, вопреки сложившемуся мнению, фигура у меня не мужская. — Не знаю, у кого может быть такое мнение, — пробормотал Малфой, и Гермиона взглянула на него, чтобы удостовериться: он не шутил. — Даже я вижу, что у тебя есть грудь. И двухлетний ребенок сможет заметить: ты девушка, хотя любопытно, что тебя это так удивляет. — Меня это не удивляет, Малфой. Меня удивляет сам факт: ты признал, что я выгляжу не только как лохматая морская свинка, бурундук или еще какая-нибудь зверушка, которая придет тебе в голову. — Я не говорил, что ты на них не похожа. Просто заметил, что ты выглядишь как девушка, — он ухмыльнулся, а она окинула его злым взглядом — всё как обычно. — Я иду вниз узнать, что тут происходит. — Хорошо, — он уже был на полпути к двери, когда Гермиона его окликнула. — М-м-м, Малфой? Может, согревающие чары или что-то подобное? — А они придут и решат, что я вру? — он тяжело вздохнул. — Иди в мою кровать. Там есть одеяло с подогревом. Гермиона сверлила взглядом его удаляющуюся спину. Если бы она об этом знала два часа назад! А ведь все те ночи, что она мерзла, ей казалось, что он просто привык в своих слизеринских подземельях к холоду. Постель пахла Малфоем. Шампунем, мылом и… Малфоем. В тепле было так хорошо и уютно, что Гермиона уже почти отключилась к тому моменту, как он вернулся обратно. Но все же услышала, как Малфой чем-то недолго пошуршал, а потом остановился возле нее. — Что? — выдавила она, приоткрывая глаза. Он пожал плечами. — Я раньше никого никогда не видел в своей одежде. Гермиона прикрыла веки: она слишком устала, чтобы держать их открытыми. — Хочешь, чтобы я ее сняла? Ему пришлось бы раздевать ее самостоятельно: прикинув, сколько сил ей на это понадобится, Гермиона заключила, что напрягаться явно не готова. — Они пришлют кого-нибудь починить отопление только через час… Несмотря на все мои слова и предложения. — Отлично. — Ага, двигайся. — Что? — а вот это стоило того, чтобы распахнуть глаза. — Двигайся, Грейнджер, я чертовски замёрз. — Я не собираюсь спать с тобой! — Малфой пару секунд смотрел на нее, затем усмехнулся, и Гермиона покраснела. — Я имела в виду… Да ты знаешь, что я имела в виду. Ее реакцию нельзя было назвать разумной. В конце концов, не могла же она не поделиться единственным источником тепла. Что такое кровать? Так, ерунда. Она спала на разных кроватях с разными людьми. Но если Гермиона когда-нибудь решится произнести это вслух, то обязательно сформулирует свою мысль по-другому. — Двигайся либо иди в свою постель без моего одеяла. Мне все равно, Грейнджер, но думай быстрее. — Не двинусь, — пробурчала она себе под нос и всего секунду спустя почувствовала, как под нее скользнули крепкие руки. Гермиона очнулась гораздо быстрее, чем если бы на нее вылили ведро воды. В ту секунду, когда Малфой ее приподнял, она уверилась, что сейчас полетит вниз. Гермиона вскрикнула и вцепилась в его рубашку. — Хорошо! Хорошо! Подвинусь, — сказать по правде, она уже двигалась, но едва она озвучила свое запоздалое согласие, Малфой опустил ее обратно на матрас. Ей бы отползти подальше и дать ему достаточно места, но руки сами крепко держались за мужскую рубашку. Гермиона резко выдохнула и подняла голову: Малфой сверлил ее нетерпеливым взглядом. Можно подумать, такое обращение было для нее в порядке вещей. — Тебе стоило просто попросить! — она накинула на себя одеяло и откатилась на дальний край кровати. — Я попросил, — он забрался в постель и укрылся. Затем повернулся спиной к Гермионе, и та, бросив на него свирепый взгляд, сильнее вцепилась в одеяло, которое Малфой потянул на себя. Дернула еще раз и смогла отвоевать себе немного материи. Впрочем, уже следующим рывком Малфой свел на нет ее преимущество. Гермиона сердито прищурилась и придвинулась так, чтобы укутаться в теплую ткань и тем самым вернуть украденные сантиметры. Малфой шевельнулся и вжался в матрас — она приготовилась к сильному рывку, который последовал незамедлительно: ее развернули и просто назло вытянули одеяло. — Ох, а с тобой в постели не весело! Повисла тишина, но уже в следующую секунду Малфой рассмеялся, а Гермиона сильно покраснела. День семьдесят второй; 10:01 — Грейнджер, что ты делаешь? — он повернулся к ней, нахмурившись и подняв руку к затылку. — Грейнджер здесь больше нет. Я Пожиратель Смерти, который пришел по твою душу. — Что? Ты рехнулась. Это то, что… — подушка опустилась прямо ему на лицо. — Эй! — У тебя не рот, а помойка, Драко Малфой. — А ты… — Гермиона снова его ударила. — Я сказала, молчи! — Что? Ты не говорила… — удар. — Говорю сейчас! — удар. — Что… — удар. — Грейнд… Удар. — Я сказала… — Ты… — удар. — Дай сюда эту чертову штуку… Удар, удар, удар. Малфой попытался схватить подушку, промахнулся и резко дернулся вперед. Гермиона отскочила, притворившись, что уходит вбок, но извернулась и снова врезала Малфою по лицу. — Ха-ха! — она увернулась от очередной попытки отобрать ее оружие, размахнулась и стукнула его по голове. — Ты никогда не победишь, Странные Пальцы! — Что ты только что… — удар, удар. — Грейнджер! — Признаешь свое поражение? — Я признаю, что тебе надо повзрослеть и… — удар. — Неправильный ответ! — он почти схватил подушку, но Гермиона отклонилась назад и со всей силы потянула ее на себя. — Я собираюсь… — она снова стукнула Малфоя, спасаясь, запрыгнула на кровать и еще дважды врезала своему противнику, пока тот не приспособился к ее новой позиции. — Прекрати… — Ой-ой-ой! Неужели малыш Драко разозлился? Он усмехнулся, и только Гермиона успела победно улыбнуться, как очутилась на спине. Широко распахнутыми глазами уставилась в потолок, прижав свое оружие к груди и прерывисто дыша. Малфой отпустил ее ноги и схватился за подушку, подтягивая Гермиону в сидячее положение. — Обманщик! — она перекатилась на коленки и дернулась назад, вырывая «снаряд». — Всё честно, пелотка, — именно из-за этого слова он и получил по голове в первый раз. — Хитрó, членоголовый, — Малфой так удивился, что Гермиона умудрилась отобрать у него подушку. Но только успела замахнуться, как Малфой забрался на кровать и бросился вперед. — Ой! Эй! Это… Это не честно, ты не можешь… — Мы только что, — проворчал он, ловя и пытаясь опустить руку Гермионы, — обсудили это. — Ты же меня задушишь! — Малфой навалился на нее всем телом, и она явно проигрывала битву. — Умираешь? — эта шутка ему очень нравилась. Разжав одну ладонь, Гермиона заерзала, пытаясь выбраться. — Умрешь ты, если не подвинешься! Упершись в него, она извивалась, стараясь отстраниться. Малфой с удовольствием понаблюдал за этой борьбой, потом приподнялся на одной руке, чтобы второй схватить подушку, и вот тут-то Гермиона рванулась. Он ошеломлённо смотрел на свою противницу снизу — та победно ухмыльнулась и опустила подушку прямо Малфою на лицо, пользуясь тем, что он еще находился в ступоре от того, как ловко его перевернули. Но она даже не успела слезть с его живота: крепко схватив ее бедра, Малфой сел и дернул Гермиону за ноги вверх, заставляя потерять равновесие и рухнуть назад. К тому моменту, как она смогла подняться, ее оружие уже перешло в руки врагу. Она тяжело дышала, пытаясь сообразить, что произошло. Вот хорек! Была же уверена, что победила. Она отпрыгнула назад и, получив два раза подушкой по лицу, свалилась с кровати. Малфой на коленях придвинулся к краю матраса, и Гермиона вскочила на ноги. Следующий удар пришелся ей по затылку, и она рванула через комнату по направлению к собственной постели. Схватила еще одну подушку и, сбито дыша, повернулась лицом к Малфою, готовая к бою. — Обманщица! — Всё честно, Малфой! Готовься к… — удар. День семьдесят шестой; 10:22 — Грейнджер. — А? Ох, м-м-м… Подожди, что? Судя по удивленному выражению лица Малфоя, Гермиона выглядела по-идиотски, но ведь она просто задумалась. И не ее в этом вина. — Я сказал, собирай вещи. — Что? Ты хочешь уехать? Я думала, мы ждем Бал в честь Дня Всех Влюбленных, где будет использовано много маскировочных и корректирующих чар, и мы могли бы проскочить… Нет? Неужели хочешь вернуться в Англию? Ты… — Мы едем в Бельгию. — Это… не то, чего я ожидала, — Гермиона чуть наклонилась и покачала головой. — Несколько дней назад я вспомнил: в этом году в Бельгии в конце января проходит смотр претендентов. Чтобы набрать новичков, приедут все команды, так что Бакли тоже там будет. — И мы будем участвовать в отборе? Как игроки в квиддич… — Я буду. Мне казалось, ты говорила, что не играешь в квиддич. — Не играю, но… Подожди, мы что же, уезжаем отсюда? Правда уезжаем? Малфой кивнул, словно не испытывал по поводу отъезда никаких эмоций, хотя Гермиона знала, это не так. Она захлопала в ладоши, не сумев сдержать своего восторга, и запрыгала, улыбаясь. Казалось, что если она будет спокойно стоять, ее просто разорвет от переполняющей радости. Порой воодушевление толкает на дурацкие порывы, но именно такие простые движения и доставляют истинное удовольствие. — Это твоя лучшая идея! Это сработает! И Виктор! Малфой, Виктор! Мы доберемся туда, я с ним поговорю по поводу твоего участия, и нам не надо будет бояться, что тебя не пустят без нужных рекомендаций, или что там еще потребуется. И легкие маскировочные чары сработают, и..! И мы уезжаем отсюда! — Больше никакого разглядывания людей и хорошего горячего шоколада. — И умопомрачительных фигурок оригами, разбросанных повсюду. И никакой скуки и сводящего с ума бездействия! — Кстати, — Малфой ухмыльнулся и вытащил у нее из пальцев жутковатого лебедя. Посмотрел на фигурку так, словно та могла его укусить, и поднял ее, переводя взгляд на Гермиону. Та улыбнулась, слишком счастливая, чтобы обращать внимание хоть на что-то, но тут сердце ее болезненно екнуло, и она поняла, что собирается поцеловать Малфоя. Просто… Просто поцелуй. Потому что момент был хороший — счастливый, — а она так долго хотела это сделать. И сделала. Простой мимолетный поцелуй. Прикосновение, которое она не раз позволяла себе со своими мальчишками, беспечно промахиваясь, будучи нетрезвой, или же просто так. Да тут не было ничего такого, но едва Гермиона это сделала, до нее дошло, что все-таки было. Потому что это Малфой. И потому что он не один из ее ребят, который ответил бы ей целомудренным поцелуем, и всё осталось бы в порядке. Потому что Малфой не закинул руку ей на плечо и не продолжил болтать какую-то ерунду. Он просто стоял. Окаменев. Человек из мрамора. Стоял и смотрел так, словно она вытянула из него душу и заморозила тело. Гермиона опустилась на пятки: она прижималась к его губам всего мгновение, и как только желудок резко крутнулся, в полной мере осознала происходящее. Осознала, какую глупость можно сотворить, поддавшись необдуманному порыву. Гермиона смотрела на него, широко раскрыв глаза, и боялась моргнуть, будто опасаясь пропустить тот момент, когда же Малфой начнет на нее орать. — Прости. Это… Это просто маггловская традиция, когда кто-то… м-м-м… Когда кто-то… приносит хорошие вести, следует… поцеловать его на удачу. Вот почему обманщица из нее была никудышная. Вот почему вранье никогда не сходило ей с рук. И вот почему Малфой продолжал стоять, смотреть и молчать. Наконец, он отмер и отвел глаза. Скользнул взглядом по ее лицу, словно там была написана вся правда, которую он теперь считывал. А насколько Гермиона знала, как раз так и могло бы быть. — Традиция? — пробормотал он. Гермиона сглотнула и кивнула: — Традиция, да. Мы… Она замолчала, когда Малфой подался вперед и, протянув руку, обхватил ладонью ее затылок. Сжав собранные в пучок волосы, отклонил голову Гермионы назад. Все еще пристально глядя ей в глаза, придвинулся и замер так близко, что качнись он лишь чуть-чуть — коснулся бы. Едва его выдох опалил кожу ее щек, Гермиона поняла, что и сама до жжения в легких сдерживала дыхание. Она выдохнула, а в животе продолжал бушевать ураган. Сердце билось где-то у основания горла, и Гермиона истерично хихикнула. Его глаза были близко-близко, а челка чуть щекотала ей лоб. Он был теплым, сильным и так… рядом, что если бы сейчас Малфой не сделал хоть что-нибудь, ее бы разорвало на мелкие кусочки. Просто на клочки, которые осели бы кучкой на его странных пальцах. — Закрой глаза, — от его шепота, казавшегося чужим, в голову ударила кровь. — Хорошо, — она покраснела, потому что снова чувствовала себя идиоткой. Как только Гермиона прикрыла веки, он поцеловал ее. И она задохнулась, потому что не ожидала таких чувств. Стало жарко, кровь в венах забурлила, по нервам будто прошел ток, — она и не знала, что так бывает. Когда-то она думала, что целоваться с ним подобно прикосновению к змее… Холодно, безэмоционально, скользко. Она не помнила, с чего так решила, но такое представление подходило ему хорошо. А всё оказалось совсем иначе. Было нежно и горячо, а она сама тонула в нем больше, чем стоило бы. Она ответила, вложив в поцелуй все те эмоции, которые только что в себе обнаружила. Сжала в кулаках ткань его рубашки, поднялась на цыпочки и обняла его. Прижимая Гермиону к себе и поддерживая ее голову, Малфой подстроился, как подстраивается вода под упавшее в нее тело. Он прошелся языком по изгибу ее нижней губы, и Гермиона захлебнулась воздухом. Из легких вышел весь кислород, а без него она бы и секунды не выдержала. Гермиона отклонилась и жадно вдохнула, ловя на себе пристальный взгляд Малфоя, который и сам дышал чуть сбито. — Это волшебная традиция целовать обманщиков. Гермиона сделала еще один глубокий вдох и кивнула. Облизала губы и посмотрела на его рот. — Хорошо. Что же я буду за ведьма, если не ознакомлюсь с этой традицией. Не дожидаясь ответа, она снова его поцеловала, и Малфой лишь шумно выдохнул через нос. Его ладонь выпустила пучок ее волос и вполне ощутимо дернула за резинку. Вздрогнув, Гермиона потянулась, чтобы помочь, и его рука скользнула по ее спине. Он умудрился спутать ее кудри, и ей пришлось собрать свою волю в кулак, чтобы все же стащить резинку, вместо того, чтобы изучать его тело. Она нуждалась в этом — они оба, — потому что в любой момент кто-то из них мог очнуться и остановиться. А значит — больше никаких прикосновений, и, прежде чем это произойдет, им нужно было успеть утолить свою потребность. Его пальцы прошлись по ее бедрам, язык скользнул между ее губами, и резинка была отброшена куда-то за спину. Гермиона издала приглушенный звук и притянула Малфоя за шею, позволив тому исследовать свой рот, прежде чем сплестись с ним языками. Он вжался в нее, схватил за бедра и приподнял — сердце на мгновение замерло. Гермиона непроизвольно впилась ногтями в его кожу, но он не обратил на это никакого внимания, целуя ее еще крепче и яростнее. Ударившись об стол, Гермиона подняла веки и посмотрела Малфою в глаза: темные, с расширенными зрачками. Он прикусил ее губу, спустился с поцелуями к подбородку и двинулся ниже, к шее. Она пыталась дышать, но, стоило ему найти очередное ее чувствительное местечко, всякий раз захлебывалась. Усадив Гермиону на столешницу, Малфой огладил ладонями ее ноги сверху вниз до коленей и снова сжал бедра, посасывая кожу под самой челюстью. Не выдержав, она потянула его за волосы, чтобы увидеть лицо: он тут же поднял голову и, оставив влажную дорожку на ее щеке, вернулся к губам. Она сама углубила поцелуй, пробуя на вкус его рот, и в этот раз он позволил ей вести. Сильные руки гладили ее спину, пока язык дразнил легкими прикосновениями. Одной ладонью она зарылась в пряди на его затылке, а второй скользнула под рубашку, отчего Малфой рвано выдохнул. Резко дернул Гермиону на себя так, что та оказалась крепко к нему прижата. Горячее твердое тело толкнулось между ее разведенных ног, и едва они оба застонали, Гермиона распахнула глаза. Задыхаясь, она оторвалась от его губ. Не обратив на это внимания, Малфой переключился на ее шею, снова подаваясь вперед всем телом. Она прикрыла веки и, выпустив его волосы, положила руку ему на плечо. Холод обрушившейся реальности был сопоставим с жаром возбуждения. Всё зашло слишком далеко, развивалось чересчур быстро, и она просто не могла так поступить. Еще пять минут назад она сомневалась в уместности невинного поцелуя, а сейчас они чуть было не занялись сексом прямо на столе. Нет, она не могла этого сделать. Ей следовало остановить его сейчас, до того как… Ох… До того, как всё станет хуже… Хуже, чем уже было. — Мал… — простонала она и надавила рукой на его плечо, вынуждая сделать шаг назад. — Малфой, я не могу. Он задержал дыхание на пару секунд, и вдруг в мозгу у Гермионы промелькнул миллион мыслей о том, что он ей сейчас скажет и насколько сильно разозлится. Она постаралась вспомнить все возможные оскорбления, просто чтобы подготовиться, на случай, если сейчас они будут произнесены. Ему потребовалось время, чтобы поднять голову, и когда Малфой наконец выпрямился, то не смотрел на Гермиону. Его губы были чуть приоткрыты — красные, влажные — и господи, ей так захотелось взять свои слова назад. Передумать. Но у нее действительно были свои принципы. Свои представления о том, что и как должно происходить, о которых Гермиона не могла мгновенно забыть только потому, что Малфой был красив, а она его ужасно хотела. Господи, что же она натворила? Она с силой провела ладонями по лицу, словно стирая с него всё произошедшее. Малфой отступил на шаг и убрал руки, отчего Гермионе стало неуютно и холодно. — Прости. — Всё в порядке. Гермиона протолкнула в горло воздух, потому что будь она проклята, если это не самая сексуальная фраза, когда-либо ею слышанная. Это было даже лучше, чем его хриплый голос по утрам — последние три недели Гермиона специально донимала Малфоя разговорами сразу после пробуждения. — Я просто… Это всё немного вышло из-под контроля. Я не хотела завести всё так далеко, а потом остановить тебя. Я… Я чувств… — Всё в порядке, я же сказал. Просто… собирайся. Поезд отправляется через два часа. Я пойду… приму душ. Он по-прежнему избегал смотреть ей в лицо. В животе у Гермионы все внутренности скрутило узлом, и она колебалась: от звука ли его голоса, или от того, что он, похоже, не мог на нее взглянуть. Вероятно, по обеим причинам сразу. Она смотрела на его спину до тех пор, пока дверь в ванную комнату не закрылась, после чего спрятала лицо в ладонях, не зная, что ей сейчас делать: заплакать или поскорей собраться и убраться до того, как он выйдет. Как ни крути, она понятия не имела, как ей теперь быть. День семьдесят девятый; 5:24 Поездка на поезде в Чехию была по меньшей мере неловкой. Такой же была дорога до отеля, вся последующая ночь, утро и переезд в другой город. Малфой вообще с ней не разговаривал, и только на границе с Германией Гермиона заметила, что он на нее посмотрел. Она не то чтобы винила его за злость. Но ведь и сама затевала всё это не для того, чтобы его завести, а потом в последний момент передумать. Поцелуи не всегда ведут к сексу. Но судя по всему, именно его Малфою и было надо. Все эти объятия служили лишь прелюдией, да и сам секс не казался для него чем-то особенным. Гермиона не спала с каждым мужчиной, которого целовала. Она поцеловала Малфоя потому, что ей этого хотелось, ей было хорошо, и она желала понять, каково это. Все последовавшие ласки стали результатом потери контроля. Что было закономерно — у них всегда были сложные, переменчивые отношения. Ей стоило предвидеть, что… Что-то романтичное? Сексуальное? Что и тут ситуация изменится слишком быстро. Всё окажется жарче, тяжелее, чем могло бы быть. Такими уж они были людьми, особенно теперь, связанные друг с другом. Каждый умел заставить другого потерять контроль. Гермиона была рада, что не переспала с ним. В конце концов, о каких отношениях с Малфоем может идти речь? Стал бы он относиться к ней по-прежнему после того, как они бы удовлетворили свои потребности? Она бы не смогла этого выдержать. У нее бы не получилось. Гермиона была слишком эмоциональна и привязывалась к людям, к которым испытывала симпатию, не говоря уже о мужчинах, с которыми спала. Она не могла отделить постель от чувств. Малфой же отлично умел дистанцироваться. Возможно, он бы повёл себя так, будто между ними ничего не произошло, или еще хуже — как-нибудь ее оскорбил. И она бы осталась наедине со своими чувствами и мерзким послевкусием совершенной ошибки. Доведи они тогда дело до конца, ничего бы хорошего не вышло. Сложно было сказать, действительно ли Малфой злился. Он не хмурился, не усмехался, не сжимал челюсти, не утыкался во что-то взглядом. Он был пассивен. Пребывал в одном из своих странных состояний. Возможно, ему тоже было некомфортно, и он не знал, как вести себя после События — именно так Гермиона окрестила произошедшее, ведь она всему давала названия. Она не знала. А по Малфою ничего нельзя было понять. Это была одна из пяти вещей, которые бесили в нем больше всего. Первым номером стояла его привлекательность, будь она неладна. Подправь ему кто-нибудь лицо, и проблема Гермионы была бы решена. В известной степени. Но нет, и это мучило ее, как болезнь, что все сильнее овладевала организмом. Его прическа по утрам, злобный прищур глаз, его пальцы и кривая улыбка. И всё становилось только хуже, пока Гермиона совсем не пала жертвой этой напасти. Она считала его сексуальным, когда он сердился. Полагала, что Малфой выглядит великолепно, когда задумывался. Думала, что он красив, когда спит. И это было какое-то больное, извращенное, неправильное чувство. Что-то, от чего у нее мутилось в голове. Симпатия к Малфою была сродни тычку в глаз самому себе. Такие же ослепляющие и болезненные ощущения, которые не сразу осознаешь. День восемьдесят первый; 21:07 Малфой ушел из комнаты, когда еще не было четырёх, и вернулся только после девяти вечера. И все это время Гермиона ждала его, чтобы поесть, потому как пустой желудок настойчиво о себе напоминал. До семи часов она терпеливо ждала, к восьми начала злиться, а к девяти впала в бешенство. Когда он наконец появился в дверях, она была готова забыть о том, что все последние дни он ее игнорировал, но осмотрев Малфоя четыре раза, поняла, что тот не принес с собой никакой еды. Не поверив глазам, Гермиона сумела справиться со злостью — и в этом Малфою повезло. — Ты ничего не принес? — невольно спросила она, и это были первые слова, которые один из них сказал другому за последние пять дней. Малфой чуть вздрогнул и поднял голову от шнурков, которые как раз начал развязывать. — Нет… — Я есть хочу, — Гермиона для верности указала на себя пальцем. Она не просто хотела есть — она умирала от голода. И была готова отправиться на поиски Малфоя, разворошить комнату в поисках чего-нибудь съестного или спуститься вниз к стойке администратора и попытаться выпросить хотя бы крекеры. Малфой выпрямился и с удивлением на нее посмотрел. — Я же оставил тебе деньги. Она моргнула, осмотрела комнату и заметила лежащие на столе банкноты. Кончики ее ушей стали пунцовыми. — Ох. Малфой выгнул бровь и продолжал сверлить Гермиону взглядом до тех пор, пока та полностью не стушевалась, после чего начал стягивать ботинки. Поднявшись, она направилась к двери и надела свою обувь. Ничего, можно обойтись и без носков. — Куда ты собралась? Теперь уже она чуть не подпрыгнула от удивления, едва не врезавшись в угол тумбочки. — Что? Иду есть. Он смерил ее оценивающим взглядом. — Они приносят еду в номер. Я оставил тебе деньги на папке с меню. Гермиона собиралась сказать ему, что и так отлично это знала и просто хотела пройтись, но передумала. Ведь ее ответ обязательно бы привел к перепалке, а они только начали разговаривать друг с другом. Поэтому она отвела глаза и стянула ботинки. — Где ты был? — он пять часов бродил по незнакомому городу, и это было странно. Малфой всегда так делал. Исчезал на некоторое время. Иногда всего на пятнадцать минут, но чаще всего отсутствовал несколько часов кряду. — Гулял, — Малфой пожал плечами, взглянув на нее поверх расписания поездов. Они смотрели друг на друга и молчали, а в голове у Гермионы проносилось множество мыслей. Она не могла уловить ничего конкретного, кроме настойчиво бьющегося в мозгу вопроса: что же ей надо сказать. Вроде бы удачный момент поднять тему и все прояснить, но Гермиона сомневалась, что ей было что говорить. Всё так, как есть: она получила то, чего хотел он, но не совсем то, чего желала сама. Хотя, по правде сказать, Гермиона не была до конца уверена, чего же именно она от него хотела, но это был не секс. Ну… Не просто секс. Пауза затянулась, никто из них не дышал и не издавал ни звука, пока Малфой наконец не вернулся к расписанию и не опустился на кровать. Он не хотел обсуждать произошедшее. И Гермиона впервые в жизни вполне была с ним согласна. — Нам нужно подумать, как лучше связаться с Виктором. — Ты ведь спала с ним? — Что? Потом она прокручивала его слова в голове снова и снова, анализируя тембр голоса, вероятные акценты и возможные скрытые смыслы. — Я пытаюсь понять, насколько сильно он захочет тебе помочь. — Малфой, необязательно было задавать этот вопрос. Если ты хотел знать о наших отношениях, стоило просто спросить. — Грейнджер, не будь ханжой. Это обычный вопрос. Она вспыхнула, и как бы то ни было раньше, но сейчас у него были веские причины так ее называть. — Не твоего ума дело. — Не велика важность… — Ты когда-нибудь спал с Панси Паркинсон? — Да. Что ж. Она не думала, что он ответит, а ведь именно его молчание должно было стать иллюстрацией ее мысли. — Да ладно? Панси Паркинсон? — Гермиона поморщилась. Малфой фыркнул. — Я тебе умоляю. Ты спала с болгарским хрюкающим самцом, и у тебя еще хватает наглости критиковать мой вкус? — Виктор очень приятный парень… — Значит, все же да? — Что? — Ты с ним спала. — Я этого не говорила, — он покачал головой и снова уткнулся в расписание. — Я даже не… — Эй, если тебе такое нравится… — Малфой пожал плечами и снова качнул головой. — Пф-ф. Не тебе об этом говорить. Виктор отличный парень. А Паркинсон разгуливала с тонной макияжа, в одежде, больше подходящей той словацкой проститутке, готовая переспать ради денег и имени, но эй… Если тебе такое нравится. Он поджал губы и, перекатившись на спину и скрестив ноги в лодыжках, взглянул на Гермиону. — Грейнджер, закажи себе еду и займи рот. Ты мне больше нравишься, когда молчишь. — А ты мне больше нравишься, когда тебя здесь вообще нет. — Ха. Чтобы могла помереть с голоду? Она сердито на него посмотрела. — Придурок. — Пелотка. — Задница. — Идиотка. — Я терпеть тебя не могу. Он поднял телефонную трубку, протянул ее Гермионе и пять долгих ударов сердца не отводил глаз. — Я думаю, ты обманщица. Это волшебная традиция целовать обманщиков. Она покраснела, он ухмыльнулся. День восемьдесят третий; 12:27 — Неужели так всё и было? — Да. Я рос вполне нормально. Не было ни избиений, ни убийств в гостиной, ни даже пыток в подземельях… Насколько я знаю. Мои родители действительно любят друг друга, просто не выставляют это напоказ. У меня властный отец и чрезмерно заботливая мать, и именно такой была моя жизнь. Мое детство. А теперь отдай пульт. Они ухитрились заселиться в дешевый отель, в номере которого был телевизор, пусть тот и транслировал всего несколько каналов. Малфой, в свою очередь, умудрился приобрести новую привычку. — Значит, тебе не угрожали Пожиратели Смерти… — Угрожали? Грейнджер, люди, которые были и есть Пожиратели Смерти, посещали в мэноре балы, ужинали с нами за одним столом и баловали меня на каникулах. Это являлось обычным делом. Всё было именно так. Я так вырос, и это было нормально. Для других это звучит ужасно: ребенок, воспитывавшийся в такой обстановке, его направляли по стопам отца, учили геноциду и разрушению мира. Но такова ситуация в любом деле, где на вывеске значится «кто-то и сыновья»… — Быть… — Дай мне закончить, пока ты не разразилась речью. Я хочу сказать, что меня воспитывали так же, как тебя, но по-другому. Грейнджер, меня тоже учили отличать хорошее от плохого, просто эти ценности были противоположны тем, которые втолковывали тебе. Но так же, как ты знала, что я ошибаюсь, я знал, что неправа ты. Мое детство не было наполнено болью, смертями и всем тем, чего не полагается видеть детям. Все это пришло позже. — Но… — Отдай мне пульт. Я выполнил твои требования… — Нет, не выполнил! Малфой фыркнул, открыл было рот, замер и явно передумал говорить то, что собирался. — Я отберу. Гермиона закатила глаза, скрестила на груди руки и тяжело вздохнула. — Ага, чт… Эй. Эй, что… Ой! — Просто отдай… Отдай… Пф-ф. — Не смей… Ай! Ой! Сто... Ой! — Прекрати… дергаться. — Больно! — Ох, а вот так приятно! — Верни… — Сюда не лезь! — О господи, я… — Извращенка, что ты… — Я не это имела в виду… Не трогай меня там! — …прямо над твоей… — Эй, ой! — Это… Ты что, пытаешься заигрывать? — Да я даже… — Я… — Фр-р-р! — Ты только что меня укусила? Ты… — Да ты мне кости переломал! — Просто отдай мне его! — Я тебя прибью, если ты… — Я кровью истекаю! Ты… Только что… Я... Ох! — Ха-ха! Лузер! Ты по жизни проигрываешь, Мал... Ой! — Ты визжишь как умирающий грызун. — А ты бьешь как девчонка. День восемьдесят пятый; 9:10 — Мой любимый цвет желтый. — Врешь. — Пурпурный. — Да ладно… — Это цвет королевской власти. Гермиона замолчала. — Неужели пурпурный? Твой любимый цвет? — Ну конечно нет, за кого ты меня принимаешь? Мне нравится серый. — Серый. — Серый. Иногда синий, иногда зеленый, но обычно серый. — Как… скучно. — Ладно… Красный? — Тебе? — Тебе. Гермиона откашлялась. — Ну, вообще-то, да. — Как… предсказуемо. — Замолчи. Все хорошие вещи красного цвета, Малфой. Гриффиндор… — он перебил ее, фыркая. — …небо на закате, клубника, вишня, арбуз, День Святого Вал… — Опять ты с этой романтикой. — Каждая девушка хоть немного, да романтична. Как и каждый парень. В поступках или в желаниях. Малфой, ты же не скажешь, что тебе никогда не хотелось любви. Быть любимым. — Никогда. — Ох, хочется, чтобы всю твою жизнь тебя все ненавидели? — Меня это полностью устраивает. Гермиона закатила глаза. — День Святого Валентина ассоциируется с красным цветом, потому что все к этому стремятся. К любви. Хотят чувствовать, быть принятыми другим человеком, быть им любимыми. Обрести… М-м-м… Баланс, которого они так ищут, если ты… — Нет. Не используй мою теорию, чтобы доказать свою бредятину. — Это не бредятина. Твоя теория отлично сюда вписывается. Малфой, что в конечном итоге приводит человека к равновесию? Ты не можешь получить всего. Не можешь добавить в свою жизнь скуки, чтобы уравновесить драматический накал, и не всегда можешь счастьем компенсировать боль. И так во всем. Но любовь? Любовь — это высшая точка… Прекрати смеяться. Когда у тебя есть любовь, Малфой, тебе не надо быть совершенным. Тебе не нужно всё и не нужно пытаться сбалансировать свое прошлое. Тебе не надо ничего исправлять. Потому что ты несовершенен — неуравновешен, несбалансирован, неважно, как это назвать. Но есть кто-то, кто любит тебя таким, какой ты есть. И вот это равновесие. Он улыбнулся ей ее самой любимой улыбкой и покачал головой. — Ты когда-нибудь влюблялась? — Я не знаю. — Мне казалось, такое значительное событие сложно не распознать. Гермиона проигнорировала его замечание. — А ты? — Да. В очень красивого мужчину, — Малфой рассмеялся, глядя на отразившиеся на ее лице шок и неверие. — С телом бога, высокий, ошеломительный блондин… — В себя? — сухо уточнила она. — Да, в себя. Я люблю себя, Грейнджер. И именно поэтому мне больше никто не нужен. На самом деле, я слишком себя люблю, чтобы вляпаться в такое. Гермиона рассмеялась. — Однажды, Малфой. Однажды найдется женщина, которая поставит тебя на колени, и я буду там, чтобы рассмеяться тебе в лицо. Он пару секунд внимательно смотрел на нее, а затем усмехнулся. — Грейнджер, я постоянно становлюсь перед женщинами на колени. И искренне надеюсь, что если в следующий раз это будешь ты, тебе будет не до смеха.