Уголёк

      — Пап, а сегодня мы куда пойдём? — Роберт поймал Пашу прямо возле учительской и с несвойственной ему серьёзностью заглянул в глаза.       — А куда ты хочешь? — Добровольский вскользь похлопал сына по спине, продолжая свой путь к кабинету. У него сейчас подряд две контрольные у «девятых», а он никак не может найти заготовленные варианты. Паша всегда наверняка знает, где и что у него лежит, работы для учеников распределены чуть ли не пофамильно, и каждую неделю Паша тщательно всё перепроверяет — выкидывает ненужное, распечатывает новое, пишет от руки индивидуальные задания и снова педантично раскладывает по только ему понятной системе, чтобы непосредственно перед занятием взять то, что требуется и спокойно провести урок безо всяких заминок и лишней суеты. Паша никак не смог бы потерять целую стопку собственноручно составленных контрольных. Значит, кто-то из учеников. Неприятная ситуация. Давненько с Пашей такие трюки не проворачивали.       — Хочу домой, — с нажимом отозвался Роберт, привлекая к себе отцовское внимание. Остановился воинственный, готовый спорить.       — Малыш, ну, давай в кино сходим? — капризный тон сына заставил Пашу отвлечься от мрачных дум о том, кто из старшеклассников мог осмелиться покуситься на его бумажки. Наверняка кто-то из новеньких, деревенских. Перевелись недавно — неотёсанные, крикливые, наглые. Взбаламутили наведённую Пашей дисциплину. Наверняка они, в своих детях Добровольский уверен на сто процентов. Ну, ладно, на девяносто пять. И всё-таки хотелось верить, что никто из тех, в кого он уже два года вкладывает все свои силы и преподавательский пыл, не пошёл бы на такую подлость. — Как раз новый мульт вышел, про птичек этих твоих. Хочешь?       — Нет! Домой! — Роберт был настроен как никогда решительно, даже щёки надул для важности.       — А в цирк? Будут клоуны, львы и фокусы разные…       — Домой, папа!       — На батуты хочешь? Недавно открылись, целый надувной городок в торговом центре.       — И надувные горки там будут? — Роберт заколебался и Паша облегчённо выдохнул, завершив успех:       — И горки, и бассейн с цветными шариками.       — Ладно, — сдержанно согласился Роберт, немного повеселев. И тут же категорично припечатал: — У меня уроки кончились, а у тебя ещё два, я тебя дома подожду.       — Стой! — порывисто окликнул Паша, когда Роберт уже собирался оперативно смыться, оставив последнее слово за собой. Домой Роберту было никак нельзя, так что, может, пропавшие контрольные сейчас даже на пользу. — Я сегодня недолго, минут пятнадцать ещё. Подожди в библиотеке, ладно? В телефон поиграй… Хочешь, в мой? — из-за своей сегодняшней рассеянности Паша не заметил, как Роберт подозрительно нахмурился. У Роберта телефон был простой, кнопочный, родители единогласно решили, что у ребёнка слишком пластичная психика, чтобы можно было баловать его дорогими гаджетами без дальнейших последствий. Роберт не слишком расстраивался по этому поводу, но иногда с завистью наблюдал, как одноклассники прыгают по поездам, собирая монетки в виртуальном мире. Поэтому он иногда втихаря утаскивал смартфоны у родителей (чаще у папы, мама слишком часто говорила по телефону), скачивал разные игрушки и отрывался по полной. Паше не нравилось, что сын забивает себе голову бесполезными отупляющими симуляторами и когда он заставал сына на месте преступления, становился невероятным занудой и всё пытался навязать ему в качестве дополнительного досуга какие-то унылые, по мнению Роберта, книжки. А тут на тебе, сам предложил. У Добровольского младшего усиленно закрутились винтики в голове, силясь осмыслить невероятное. Наконец, вердикт был вынесен — папа ведёт себя странно.       — Хорошо, буду ждать в библиотеке, давай телефон, — резко сменив тактику, Роберт сделался таким покладистым, каким не был ещё ни разу за всю свою короткую жизнь. Сунув отцовский смартфон в безразмерный портфель, он добавил преувеличенно великодушно: — Можешь не торопиться, — но Паша уже снова был слишком занят мыслями о безалаберности некоторых подростков, чтобы заметить произошедшую перемену.       Когда Паша вошёл, класс настороженно притих. Разумеется, все уже знали о совершённом одноклассником подвиге и теперь с интересом наблюдали за реакцией учителя. Юные естествоиспытатели, блин. Паша уселся за стол и молча принялся за заполнение журнала, решив, что лёгкое нагнетание атмосферы лишним не будет. Покончив с формальностями, Добровольский обвёл класс цепким взглядом, отмечая выражения лиц. Кто-то выглядел растерянным, большинство смотрели с пытливым любопытством, парочка отличников откровенно недовольны сложившейся ситуацией. И только один пялит в упор тяжёлым глумливым взглядом, словно спрашивает: «Ну? И что ты мне сделаешь?». Как Паша и думал — один из тех новеньких, парень с кавказкой внешностью, говнистым характером и гордым именем «Тигран».       — Итак, — начал Паша, скорбно сложив руки в замок поверх журнала. — За контрольную все получают оценку автоматом в зависимости от среднего балла в четверти. — Паша наткнулся взглядом на Тиграна и больше не отворачивался, прямо встречая тёмный, почти угрожающий взгляд. Очень агрессивный парень, трудно с ним будет. Паша с такими не любит работать. Но умеет. — Все, кроме того, кто так сильно тяготеет к изучению русского языка, что лишил этой возможности своих коллег. Он получит свою оценку только тогда, когда прорешает все варианты.       — А если не будет решать? — Тигран продолжал попытки застрелить учителя взглядом, абсолютно безуспешные, что его, судя по всему, даже удивило.       — Тогда придётся пригласить на разговор его родителей и поставить вопрос об отчислении. За свои поступки нужно уметь отвечать, ведь так? — ещё несколько секунд Паша наблюдал, как кривится ненавистью некрасивое смуглое лицо, а потом объявил об окончании занятия. Подростки казались неестественно притихшими — дебаты взглядами учителя и ученика не остались незамеченными. Уже выходя из класса Паша произнёс, словно бы ни к кому не обращаясь: — Камеры, которые в кабинетах для «ЕГЭ» установили, работают круглосуточно. Вы знали?       Конечно же, Паша блефовал, но разве зарвавшемуся подростку это знать обязательно? Да и остальным встряска не помешает, может хоть на стол на учительский лазать перестанут. Всё, инцидент исчерпан — либо завтра придётся принимать извинения, либо, если пацан слишком гордый, ждать, пока и правда все контрольные решит. Вариант, что придётся таки вызывать отца, Паша не рассматривает — видел страх, мелькнувший в карих глазах, стоило упомянуть родителей.       Что ж, теперь предстоит вплотную заняться Робертом. И подумать, как поступать дальше. Уже почти две недели Паша заставлял сына дожидаться себя после занятий, чтобы потом пойти на аттракционы, или в кино, или в зоопарк, или ещё в какое-нибудь интересное и серьёзно ранящее Пашин бюджет место. Сначала Роберт был в восторге от такого расклада, но уже через несколько дней заподозрил неладное и начал упорно рваться в родные пенаты, чего Паша категорически не мог допустить. Он знает своего ребёнка, поэтому до сих пор Роберта удавалось отвлечь, но что-то подсказывало Паше, что это очень ненадолго.       И все эти неудобства Паша устроил для себя сам, можно сказать, добровольно. Тот парень, Антон, которого Добровольский подобрал в подъезде, до сих пор живёт в его квартире. И в ближайшее время это обстоятельство изменению не подлежит, ведь это Паша предложил парню остаться. Скорее даже вынудил, потому что Антон после произошедшего недопонимания предпринял попытку бегства, не удосужившись даже прояснить ситуацию. Паша поймал его в прихожей, отчаянно разыскивающим свои ботинки, и со свойственной педагогам убедительностью заставил отказаться от этой идеи. Добровольского тогда и самого всё ещё потряхивало, но он отчётливо понимал, что отпускать Антона нельзя. В голове мелькали страшные мысли о том, что Антон мог встретить кого-то другого, не Пашу, и этот кто-то мог бы не отказаться от предложения. Из головы не выходила картинка, которую ему невольно пришлось увидеть: широко распяленные тощие ноги, между ними беззащитным мешочком свисают маленькие яички, бледная, рабски согнутая спина с проступившим из-под кожи хребтом. Грудная клетка начинала дрожать от ярости, стоило Паше подумать о причине, по которой Антону могло прийти в голову расплатиться за помощь подобным образом. Научили. Но ведь он совсем ещё мальчишка! Кем надо быть, чтобы сделать с ребёнком… Сделать… Воображение упорно рисовало грузного волосатого мужика, навалившегося на ломкое и беспомощное юное тело. Пришлось оставить Антона на кухне и идти в ванную умываться и возвращать душевное равновесие.       Когда Добровольский вернулся, Антон сидел абсолютно в том же положении, в каком Паша оставил его десять минут назад, и всё так же смотрел в стену бессмысленным взглядом. У Паши холодок по спине бежал от этого взгляда. Не может так смотреть молодой парень, у которого вся жизнь впереди. Как будто внутри ни надежд, ни планов, ни мечты. Если глаза и правда зеркало души, то в зеркале Антона отражается пепелище. Сломанный мальчик без будущего. Неужели помочь ему уже не получится?       — Антон, — как мог мягко позвал Паша. Вот пошёл бы он заочно на психолога, как собирался, глядишь, легче бы сейчас было. Всё некогда и некогда, зато теперь совершенно никакого представления о том, как правильно себя повести. Что сказать, чтобы прояснить ситуацию, но не напугать, не обидеть? Хотя, хуже, чем уже сделал, он уже, наверное, не сделает. Накричал, руку чуть не вывернул… Учитель года, чтоб его. За годы практики Паша научился контролировать свою вспыльчивость, но таким испытаниям его выдержка ещё не подвергалась. Антон вскинулся, на секунду в лице промелькнула какая-то неопределимая эмоция, которая тут же снова сменилась тупым безучастием. — Ты занимаешься проституцией?       — Нет, — коротко. Антон не удивился, не возмутился такому предположению и не стал оправдываться, ответил сухо и по делу, но Паша точно почувствовал — не врёт.       — Тогда почему ты решил, что я хочу заняться с тобой сексом?       — Вы спасли мне жизнь, — Паше почудились в этой фразе едва уловимые благоговейные нотки. — Я должен отблагодарить вас, но у меня ничего нет.       — Антон, — Пашу сильно покоробило это категоричное «должен», но он постарался не подавать вида. — Давай по порядку. Как получилось, что ты оказался на улице?       Рассказ Антона получился коротким и отрывистым, угадать, что на самом деле скрывается за сухими односложными предложениями не представлялось возможным.       Сидел четыре года. Потом вышел. Отец не пустил в квартиру. Документы и деньги пропали, когда случайно заснул в метро.       Скупые обрывки информации не отвечали на Пашины вопросы, но зато массово добавляли новые. Антон оказался гораздо старше, чем Добровольский предполагал, ему было уже двадцать, но это странным образом вообще не повлияло на Пашино отношение к нему. Он видел перед собой всё того же несчастного мальчишку, не успевшего повзрослеть, но успевшего пережить слишком много грязи и несправедливости, и обречённого теперь на примитивное существование шлюхи, согласной на всё за кров на ночь и кусок хлеба. Что-то внутри Добровольского отчаянно сопротивлялось такому исходу. Паша всегда отлично чувствовал людей, а многолетний стаж в школе вывел эту его способность едва ли не на экстрасенсорный уровень. И сейчас его интуитивный радар на ложь и изворотливость уважительно помалкивал, признавая в скудных признаниях Антона жестокую действительность. Мальчику не за что зацепиться в этом мире и он вкладывает все силы в то, чтобы просто выжить. Как уж умеет. Паше отчего-то хотелось верить, что Антон не потерянный человек и стоит вытянуть его из той трясины безысходности, в которой он оказался, он сразу выправится. Станет нормальным. И навсегда забудет о том, что когда-то воспринимал себя как товар. Паша знал, что может помочь, и очень хотел этого. Но и игнорировать тот факт, что пустил в свою квартиру уголовника Паша не мог.       — Как ты в тюрьму-то загремел? Случайно? — осторожно поинтересовался Паша, в тайне надеясь на положительный ответ. Представить Антона в роли преступника категорически не получалось.       — Случайно? — в свою очередь удивился Антон, на секунду даже скептично сверкнув глазами. — Туда не попадают случайно. Просто лёгких денег захотел, — Антон странно скривился, как будто сама мысль о лёгких деньгах вызывала у него презрение. — Наркотики. Хранение, перевозка.       — И за это дали четыре года? Несовершеннолетнему?       — Нет. Дали два. Ещё два я себе накинул уже в колонии.       — Что ты сделал? — Антон заметно напрягся после этого вопроса и какое-то время молчал, подбирая слова.       — Избил одного… человека. Сильно.       — Насколько сильно? — Пашу пробил озноб.       — Он остался жив, к сожалению. Если вы об этом.       — За что ты его, Антон? — Паше стало не по себе от того, насколько беззастенчиво Антон выражает свою ненависть. Но в то же время Добровольский чувствовал, что агрессия эта направлена на конкретного человека и никогда не затронет стороннего слушателя.       — Извините, об этом я не буду с вами разговаривать, — с нежданной резкостью возразил Антон, тут же замыкая руки в защитном жесте.       — Антон, я всего лишь хочу быть уверенным, что ты не набросишься на меня с кулаками из-за неосторожного слова.       — Я не буду об этом с вами разговаривать, — упрямо повторил Антон, глядя куда-то сквозь Пашу.       — Антон, — Пашу эта ситуация начинала нервировать всё сильнее. — Я просто хотел помочь тебе и собирался разобраться со всем без постороннего вмешательства, но, как я понимаю, ты не особенно настроен на взаимодействие со мной. Тогда приступим к плану «Б». Мы сейчас едем в полицию и оставляем заявление о… — «пропаже паспорта» беспомощно потонуло в грохоте упавшей табуретки. Антон вскочил на ноги и замер, на этот раз глядя не сквозь, а целенаправленно на Пашу — осмысленно, отчаянно и затравленно.       — В полицию?! Как! Я ничего не сделал! — Антон метнулся к двери, но, заметив, что Паша тоже к ней слишком близко, вернулся обратно. — Вы же сами… Сами же меня сюда… Я не просил… И в полицию теперь! За что?! Я ничего вам не сделал! Ничего! Отпустите меня…       Антон сполз на пол и ещё долго бормотал одно и то же, уткнувшись в свои колени и не желая воспринимать объяснения Паши о том, что его ни в чём не обвиняют. Добровольский и сам сильно растерялся от такой бурной реакции на закономерное, в общем-то, предложение и впервые чувствовал себя совершенно беспомощным, потому что ни на какие уговоры и аргументы Антон не реагировал. Через пятнадцать минут тщетных попыток объясниться, Паша силой заставил Антона поднять голову от коленок, и, удерживая его лицо в ладонях, пообещал:       — Никуда не поедем, ладно? Не бойся. Я помогу тебе восстановить паспорт и работу найти нормальную. Всё будет хорошо, слышишь?       И вот тогда Антон затих, только с каким-то опасливым выражением скосился на пальцы, которыми Добровольский машинально поглаживал его бледные щёки. Заметив это, Паша сразу же убрал руки.       И вот теперь Паша усердно исполнял обещание, паспорт для Антона должен был быть готов через несколько дней, на подработку парня Добровольский пристроил к бывшему одногруппнику в офис. Курьеры там никогда лишними не бывали. А вот с жильём придумать пока ничего не получалось. В общежития, как и ожидалось, очередь на полгода вперёд, снимать Антон на свою неофициальную зарплату не потянул бы пока даже студию, а запасных квартир за Пашей как-то не водилось. Вот и приходилось пока мириться с неожиданным сожителем. Не на улицу же его выгонять, в самом-то деле?       И хотя с каждым днём Паша всё больше убеждался, что не ошибся в Антоне, и тот действительно оказался смышлёным, благодарным и честным парнем, природная осторожность никуда не делась. Подпускать к Шастуну Роберта Паша категорически не хотел, поэтому приходилось каждый день придумывать новые отговорки, чтобы не позволить этим двоим встретиться. Разумнее было бы самого Шастуна выпроваживать погулять на пару часов в нужное время, но Паше так поступить снова не позволила совесть. Антон итак заметно переживал, что навязывается и обременяет, лишний раз в туалет из комнаты не выходил, опасаясь помешать. Усугублять ситуацию точно не стоило, поэтому приходилось выкручиваться в ущерб зарплате и доверию Роберта. К счастью, партизанская операция по защите квартиры от сына подходила к концу — когда Антону выдадут новый паспорт, он станет работать на полную ставку и возможность пересечения его с Робертом сама собой сведётся к минимуму.       Паша не слишком торопился: разборки с очередным бунтарём оказались даже короче, чем он рассчитывал. Предупредив вторую параллель «девятых» об отмене урока и халявных оценках, Паша откланялся под бурные восторги окосевших от нежданного счастья школьников. Прошёл в библиотеку и насторожился от вида одинокой пожилой библиотекарши, кисло сортирующей карточки по алфавиту. Если бы Роберт был здесь, точно не позволил бы милой старушке заскучать. Сердце тревожно стукнуло.       — Тамара Викторовна, Роберт к вам не забегал сегодня?       — А? — женщина подняла голову и, сдвинув очки поближе к глазам, подслеповато прищурилась, силясь разглядеть вошедшего. — Павел Алексеевич! Не было никого сегодня. Совсем читать перестали, стервецы. Уж и паутиной скоро зарасту тут, а никто и не заметит. Раньше хоть Роберт ваш приходил, развлекал старую, и тот дорогу забыл! Любознательный мальчишка, отрада для родителей! Вы уж скажите, чтобы заходил почаще, да и сами заходите…       Заскучавшая без общения Тамара Викторовна говорила и говорила, останавливаться не собиралась и уйти не позволяла, в то время как Паша готов был уже едва ли не телепортироваться прямиком домой. Вряд ли, конечно, Антон с ходу займётся развращением шестилетнего пашиного сына или продаст ему килограмм кокаина, но Добровольскому всё равно было слишком неспокойно. С чего он вообще решил, что контролирует ситуацию? Не первый же год своего ребёнка знает, и всё равно каждый раз почему-то рассчитывает на свой родительский авторитет. И тем не менее, если предотвратить встречу так и не получилось, следует заняться немедленной ликвидацией возможных последствий.