The bridges are burning, the heat's on my face Making the past an unreachable place Pouring the fuel, fanning the flames I know, this is the point of no return
— Мюллер, умоляю, сделай хоть что-нибудь! Бастиан примчался из архива почти сразу же, как ушел Гомес. До него новости всегда доходили с опозданием, но на этот раз он все понял сразу — когда министр приказал ему достать досье на Мануэля. — Уже двадцать минут прошло! Томас, ты же понимаешь, что это значит! Конечно же, он знал. Они с Басти и Ману еще давно высчитали, что двадцать минут — это максимум, который может выдержать Гомес. Двадцать минут до первой. Еще час до второй. И полтора — до третьей. Сейчас было без десяти семь. Двадцать минут с тех пор, как Мануэля увели, словно какого-то преступника, глубоко в подвалы министерства. — Что я могу сделать, Бастиан? — слова вышли слишком злыми и хлесткими, но он уже просто не мог остановиться. — Скажи мне, что я, черт возьми, должен сделать?! Ворваться в допросную? Разбить лицо Гомесу? Доехать до Шальке и заставить этого блядского Хеведеса расписаться в том, что ненавидит Нойера и ничего с ним общего не имеет?! Что — я — должен — сделать?! Все в комнате замолчали — и эта резкая тишина, эти взгляды, полные жалости и сочувствия — все это стало настолько невыносимым, что он просто встал и бросился куда-то прочь, не разбирая дороги. Очнулся он уже на крыше. Он сжимал перила так сильно, что заболели руки, но даже не заметил этого. Сколько прошло времени? Десять минут, больше? Никто не пошел за ним. Мануэль — на допросе. Как это было возможно? Он до сих пор помнил их первую встречу, полуофициальное знакомство, организованное на скорую руку Мирославом Клозе. Ему тогда все было в новинку: новый министр, новый зам — всего через два месяца после назначения в свежесформированный Шестой отдел. Ему казалось, что он становится свидетелем новой эпохи. Творит историю. Оказалось, ему и правда выпало жить в историческую эпоху. Вот только он с удовольствием променял бы все это безумие на спокойную жизнь прошлых лет. Помнится, он увидел его и подумал: «И появилось солнце» — так глупо и романтично. Но он был так очарован этой спокойной улыбкой, этими уверенными движениями, что не мог отвести от него взгляда. Со стороны, должно быть, он был похож на безумно влюбленного. Да он и был таким, стоило взглянуть правде в глаза. С приходом Нойера многое изменилось. Словно стало легче дышать — это было видно по лицам, по жестам и походке, по блеску в вечно усталых глазах. Даже Гомес, каким бы невозможным это сейчас ни казалось, тогда стал вполне себе приятным человеком, и Мюллеру начинало уже казаться, что они могут стать друзьями. Все изменилось, когда их отдел расширился настолько, что Клозе уже перестал со всем справляться. Одним не самым прекрасным днем Марио и Миро вызвали в приемную министра… о том, что произошло дальше, он узнал с чужих слов: Лам собирался назначить замом Гомеса — решение, не в обиду министру будет сказано, продиктованное совсем не здравым смыслом. Мирослав же предлагал назначить его, Томаса, но противоречить министру не стал. В отличие от Ману. Со слов Миро, он произнес вдохновенную речь, где по пунктам объяснил, почему он рекомендует назначить замом именно Мюллера. В итоге, как известно, Лам остался при своем, но на мгновение — всего на мгновение — он заколебался. И именно это секундное колебание министра Гомес так и не смог простить Мануэлю. И их начинавшаяся дружба сначала сошла на нет, а потом и вовсе превратилась в холодную войну. А теперь Гомесу выпал невероятный шанс отомстить ему за все. И уж он-то своего не упустит, кому, как не Томасу, это знать. Он видел записи его допросов — «программа по обмену опытом», как называл он это в шутку. Впрочем, улыбка пропадала, как только он включал кассету. Они с Марио находились на первом месте по эффективности работы, вот только шли они к своей цели слишком разными путями. То, что к нему попал Ману… было чудовищно, отвратительно неправильно. И хуже всего было это чувство полной беспомощности. Он посмотрел на часы. Уже полчаса. Значит, как минимум десять минут… Томас стиснул зубы. Он должен был сделать хоть что-то, остановить это, но как? — Томас? — послышалось за спиной, и он даже подскочил на месте, немедленно развернувшись. У двери на крышу стоял, не решаясь подойти ближе, Роберт, этот новичок из Дортмунда. Это его должны были допрашивать, а не Ману, мелькнула в голове у Томаса мысль, которая все возвращалась, как бы ни пытался он ее отогнать. Видимо, Роберт понял, о чем он думает — на его лице застыло виноватое выражение. Он отвернулся. На то, чтобы разговаривать сейчас хоть с кем-то, у него не хватало терпения. — Знаешь, у меня есть друг… был, — начал Роберт, встав рядом с ним. Томас только плечом дернул. Еще не хватало ему выслушивать «жизненные» истории. Ему не нужен совет, ему нужно, чтобы Гомес прекратил пытать его друга! — И он всегда говорил: если ты не можешь изменить что-то, остается это только принять. — Иди нахер со своей философией, — прошипел Томас. — Да, я ему говорил то же самое, — усмехнулся Роберт. — Потому что это все — дерьмо собачье, а не решение. Томас оглянулся на поляка, пытаясь понять, шутит ли он. Тот и в самом деле улыбался, и будь это кто-то другой, он мог бы рассмотреть издевку. Но тут, похоже, дело было в другом. — И что потом случилось с твоим другом? — спросил он неожиданно даже для себя. Роберт помрачнел. — Он связался с мятежниками, и… его забрали. Подождите-ка… Томаса вдруг осенило. Поляк-мятежник из Дортмунда? — Ты ведь не про Якуба Блащиковски говоришь? — Роберт вскинул брови. — Как…? — он только загадочно улыбнулся. В глазах Роберта появилось что-то нечитаемое, похожее на печаль… и страх? Опустив глаза, тот тихо произнес, почти даже не спрашивая: — Его допрашивал Гомес… Томас хотел уже было сказать, что он ошибается, что Гомес не имел к этому никакого отношения, что тогда его даже не пустили в допросную… но остановился. Потому что тогда пришлось бы сказать, кто именно его допрашивал, и что случилось после, уже когда тот признался — даже сам не осознав этого. Поэтому он промолчал, оставив Роберту самому додумывать остальное. — Мне жаль, — произнес он наконец, и действительно имел в виду именно это. Ему было жаль, что Роберт потерял своего друга, пусть даже тот и был мятежником. В конце концов, ошибиться может каждый. Если бы оказалось, что Ману — изменник… об этом было невыносимо даже думать, но если бы все обвинения оказались правдой, он все равно бы не перестал быть его другом. Потому что он просто не мог вычеркнуть все то хорошее, что у них было, из-за одной только вещи, пусть даже такой значительной. Роберт только головой покачал — непохоже, чтобы он ему поверил. Какое-то время они просто молчали. Это помогало: чувство паники и беспомощности потихоньку начинало отступать. Что бы сделал Ману? Во-первых, он не стал бы бросать свою работу и убегать на крышу поистерить, когда вся страна на грани гражданской войны. Во-вторых, он бы задействовал все связи, чтобы узнать, что происходит. Не отрываясь от выполнения пункта один. — Надо идти, — больше пытаясь убедить в этом себя, произнес Томас. Вернуться вниз было для него невозможно почти физически, он буквально чувствовал сопротивление воздуха, когда попытался сделать шаг. Еще хоть один сочувственный взгляд — и он больше не выдержит, подумалось ему. Роберт осторожно коснулся его плеча. — Все будет хорошо, вот увидишь, — надо же, а он-то себя считал неисправимым оптимистом. Но оказалось, кое-кто вполне способен составить ему конкуренцию. Томас только вздохнул в ответ. Когда они спустились вниз, никто не работал. Весь отдел чуть ли не на ушах стоял, а во взглядах читалось не сочувствие и даже не удивление — настоящий шок. — Мюллер, вот ты где! Видаль тебя уже обыскался! — подскочил к нему Франк, активно жестикулируя при каждом слове. Судя по всему, случилось что-то совсем невероятное. — Ты не поверишь… — Что случилось? — он снова начинал паниковать, что еще никогда не приводило ни к чему хорошему. Вместо ответа Рибери показал ему за спину. Томас обернулся — и так и застыл. В дверном проеме стоял Марио Гомес, злой настолько, что его взгляд мог испепелить всех и каждого в этой комнате. Но шокировало его вовсе не это: он держался за переносицу, а по губам его стекала кровь. — Охуеть, — одними губами произнес Мюллер. Не то чтобы он часто ругался матом, но сейчас все цензурные выражения попросту покинули его голову. — Быстро за работу! — рявкнул Гомес, проходя к своему кабинету. Все провожали его ошеломленными взглядами. Когда он проходил мимо — и задел его плечом, довольно неприятно — Томас учуял стойкий запах сигарет. Сердце его пропустило удар. — Скажи мне, что ты этого не сделал, — тихо, но отчетливо произнес он. Его переполняла ярость. Гомес обернулся, его лицо искривилось. — Ублюдок… — если его уволят за это — пускай. Он точно не будет жалеть об этом ни единой секунды. — Очень жаль, что кто-то уже успел опередить меня, потому что я с большой радостью ударил бы тебя по твоей гребанной роже! — последнее он практически прокричал. Ну вот, все, прости-прощай, карьера в министерстве, подумал Томас и ему стало как-то спокойнее. Сейчас Гомес сообщит ему, что он уволен, а то и вовсе дело заведет. Но он молчал, и ему почудилось на мгновение, что в его глазах мелькнуло сожаление. Марио развернулся и ушел, хлопнув дверью. Этот звук вывел всех из оцепенения. — Так, хорошо… — пробормотал Томас, пытаясь собраться с мыслями. — Франк! Что случилось, можешь ты по-человечески сказать или нет? — Нарушение Регламента о допросах, статья семь, поправка двадцать три, — услышал он за спиной усталый голос Крооса. Выглядел он тоже не очень: бледный до ужаса, на лбу пролегла глубокая складка. С мрачным удовлетворением он отметил и содранные костяшки. И только потом смысл сказанного дошел до него. Статья семь, поправка двадцать три. «Применение воздействия второй степени и выше недопустимо в случае недоказанности обвинений». На этот раз Марио не хватило и на двадцать минут. Он вспомнил запах сигарет и его замутило. — Пойдем поговорим, — утянул его Тони, все еще не утративший здравомыслия и осторожности, чего не скажешь о нем. И снова они оказались на лестничной площадке, но на этот раз здесь был третий. — Томас, это… — Йозуа! — удивленно воскликнул он. Паренек из техбезопасности, едва ли не самый молодой работник министерства. Почти что вундеркинд — в свои девятнадцать на удивление здравомыслящий человек, попросту ставший незаменимым. — А, так вы знакомы… — Кроос явно не был удивлен. — Тем лучше. — Так что случилось? — уже в который раз спросил он. — Я… напортачил, — Тони взъерошил волосы, пряча глаза. — Думал, справлюсь, и все и правда было нормально, пока Гомес не достал сигареты. И я… запаниковал. Прости, пожалуйста, мне не стоило уходить, даже на минуту, — Мюллер слушал, хмурясь все больше. — Я только вышел перевести дыхание, потому что просто не мог там находиться… он запер дверь. Идиот! — мысленно закричал он на Тони, и только гигантским усилием он оставил эти слова при себе. Тот и сам понимал, что сделал ошибку, главное, что он ее исправил. — Я не знал что делать, — продолжал тот, все еще не в силах смотреть прямо. — Запаниковал. Не знаю, сколько бы я бился в дверь камеры, если бы не Йозуа. Он прибежал… — Я наблюдал за допросом, так, краем глаза… — он запнулся, явно смутившись, и Томас послал ему ободряющий взгляд. — Пока не появился Хаби и не сказал, что у меня вообще-то есть обязанности. Пришел ваш заместитель. Марио, кажется. Попросил записи с камер. — Я ему поручил провести беглое расследование, — кивнул Кроос. Какая-то мысль проскочила у него в мозгу, так быстро, что он не успел ее осознать. Неважно, это все потом. — Да, а уже потом, когда закончил с этим, я вернулся и увидел, что на мониторе — только темнота. И сразу побежал вниз. — Вот не знаю, как мне так повезло, что у тебя оказался запасной комплект ключей от камер… — Йозуа отвел взгляд. Мюллер сделал себе мысленную заметку разобраться с этим, когда закончится это сумасшествие. — Но когда он ее открыл… — Тони замолчал. У него даже живот свело от нехорошего предчувствия. «Второй и выше» — гласил текст поправки. Это же была вторая, да? Пожалуйста, взмолился он, пусть это будет вторая. — Там было много дыма, — глубоко вздохнув, продолжил Тони. — Не знаю, как Гомес дышал этим — но я сам чуть не задохнулся. Мануэль был… — он прикрыл глаза, вздрогнув, как от боли. — Был почти без сознания, и у него на руках… Томас понял. Сигареты… Почти гениально, если бы только не так ужасно. Может быть, и что-то еще. Значит, только вторая, подумал он с чувством легкого облегчения. Могло быть и хуже. — Томас, мне кажется, он сломал ему пальцы… — произнес он дрожащим голосом. Нет. Не может быть. Гомес не идиот, он бы не стал… И тут он вспомнил то виноватое выражение, что промелькнуло на его лице. Он и правда это сделал. Он и правда… Томас обессиленно схватился за стену. Перед глазами будто плыли темные пятна. — Я его убью, — он сам удивился тому, как это прозвучало. Голос был не его. — Ты разбил ему лицо, но этого мало, потому что я хочу задушить ублюдка вот этими вот руками… — Томас, нет! — Тони тряхнул его, пытаясь привести в чувство. — Да, допрос остановили, но это временно! Обвинения еще не сняты, и ты сделаешь только хуже, если сейчас сорвешься! Ради всего святого, Мюллер, приди уже в себя! Вспышка ярости прошла, оставив после себя только стыд. Черт возьми, как же жалко он сейчас выглядел! Но одна только мысль о Ману и том, что с ним сотворил Гомес, выводила его из того хрупкого спокойствия, в которое он себя загонял. В глазах Крооса он читал те же отчаянные эмоции. Им обоим сейчас не хватало людей, которые успокаивали одним присутствием. Клозе и Нойер. Как так вышло, что именно сейчас они оба покинули их? — Я пойду, наверное, — подал голос Йозуа. — Надо еще разобраться с этим отключением. До встречи завтра, если нас всех не уволят к чертовой матери. Махнув на прощание рукой, он побежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Мальчишка, совсем еще мальчишка. — Сколько тебе лет? — вдруг спросил он. Кроос удивленно распахнул на него глаза. — Двадцать четыре. А что? Он лишь плечами пожал. Иногда он и сам не мог понять причины своих поступков. Но двадцать четыре… боже, он же почти ребенок. Он сам был ненамного старше, но почему-то эта разница казалась настоящей пропастью. — Сможешь доработать или мне поискать кого-нибудь на замену? — очень заботливо поинтересовался Кроос. — Справлюсь, — пробормотал он, надеясь, что говорит правду. — Я в порядке, честно. Крооса это не убедило, иначе зачем бы он решил проводить его до стола. Все уже вернулись к работе, наконец-то — видимо, внушение от Гомеса воздействовало, хоть и запоздало. — Позвоню тебе, как только что-то узнаю про Ману, — пообещал он напоследок, прежде чем уйти — видимо, на свой одиннадцатый этаж, к Марио и его подчиненным. — Томас, — окликнул его Роберт, когда тот проходил мимо. Ну вот что ему надо? И почему он сидит не на своем месте, если его — он точно это помнил — поставили на Вольфсбург? Раздражение снова начинало подниматься у него внутри. — Кто такой Юлиан? — Что? — это прозвучало очень грубо, но на вежливость у него просто не осталось сил. — Это имя встречается рядом с именем Хеведеса в сообщениях от разных источников четыре раза. Четвертое поступило две минуты назад, еще два — сразу после звонка Хеведеса и одно — за день до. — Дай-ка сюда… — Томас своим ушам не поверил. Как он мог это пропустить? Это он должен был заметить, хваленая гордость министерства, а не новичок, который работает здесь без году неделя, да к тому же еще и на другом направлении. Пока он тут разводил истерику, кое-кто действительно работал. Ему стало стыдно, особенно за то, что он успел подумать о Роберте в последние пару часов. — Юлиан Дракслер… — произнес он, будто пробуя имя на вкус. — Так, значит?***
Имя Юлиана встречалось и раньше — это выяснилось, когда Роберт спустился вниз, в архив. Бастиана там не было — что и неудивительно — зато обнаружился его помощник, Марк-Андре. Тот был не особо разговорчив, но нашел нужные ему сводки довольно быстро. Даже бегло пролистав их, он нашел парочку упоминаний этого загадочного Юлиана. Но главное было не в этом: когда Роберт, повинуясь какому-то странному инстинкту, запросил информацию по Дортмунду, он почти не удивился тому, что нашел. Юлиан Дракслер начал появляться в сообщениях информаторов еще до восстания в Дортмунде — причем именно от борусских источников. Роберт задумался, вспоминая, встречался ли он хоть когда-нибудь с этим парнем. Похоже, что нет, хотя пара информаторов сообщала, что он беседовал с Марко… что-то странное было во всем этом. Почему Марко не рассказал ему? Неужели не доверял? — Значит, он общался с Ройсом? — Томас удивленно покачал головой. Теперь он постепенно приходил в норму, к счастью для всех в отделе, потому что до этого на него даже смотреть было страшно. — Ну и ну. Не знаю, как тебе, а мне кажется, кое-кто это спланировал. Выходило, что так. Потому что с Хеведесом Юлиана начали видеть только после его возвращения из Дортмунда. Причем под словом «видеть» тут имелось в виду кое-что поинтереснее. Во всем этом явно была видна рука Тухеля. Это он строил сложные стратегии, в итоге и приведшие Роберта в министерство, Марко же, скорее, был символом, идейным вдохновителем… Козлом отпущения. Не говоря ни слова, он выложил на стол фотографию. — Нет, ну теперь ясно… — невесело усмехнулся Томас. — За такого можно и родину продать. Если что, это шутка, — поспешно добавил он, будто спохватившись. Но в шутке его была довольно большая доля правды. На фотографии, снятой издали, а потому чуть смазанной, был запечатлен молодой парень, едва ли старше двадцати. Изящная, стройная фигура, острые, но симпатичные черты лица, красивая улыбка — и, на контрасте — печальные темные глаза. На фотографии Хеведес держал его за руку, и вот его-то счастье было настоящим, разве что с легкой примесью собственничества, слишком очевидного для каждого. Противно. — Интересные, конечно, у дортмундцев методы, — произнес Томас с отвращением. — Ну и ладно, главное, что теперь-то любому дураку будет ясно, что Ману здесь ни при чем… — Министр отказывается закрывать дело, — Клозе виновато развел руками. — Он считает, что для окончательного решения доказательств еще недостаточно. Томас, услышав это, чуть ли не зарычал от злости. И Роберт прекрасно его понимал. Впрочем, как и министра. Пока нашли они и правда немного, но ведь они работали над этим… сколько, пару часов? — А министр случайно никакое дело открыть не хочет? — Томас был вне себя от ярости. — Скажем, по статье о нарушении регламента о допросах? Или закон у нас не распространяется на… — он вовремя остановился, поняв, что чуть не сказал лишнего. Вместо ответа Клозе только грустно вздохнул. — Из хорошего: министр назначил вас ответственными за это дело. Обещал даже кабинет выделить, чтобы вас не беспокоили. Полное содействие, доступ ко всем документам… — взгляд Мюллера загорался с каждой секундой. — Отчитываться будете только перед Ламом и мной. От вас требуется только одно: разузнать все про Дракслера и как можно быстрее. Потому что ни я, ни министр не верим, что этим все кончится.***
Обещание свое Лам сдержал — выделил им небольшой кабинет на шестом этаже, подальше от всего шума. Там они и провели последние три дня, работая почти без перерыва. Каждый день приходили новые данные — в основном, конечно же, из Шальке. Были и дортмундские. Весь их стол был завален сводками, фотографиями, документами. До них дошло далеко не все, но даже этого было достаточно, чтобы понять, какими слепыми они были. Если бы не Роберт, они бы до сих пор ничего бы не знали — а ведь он был у них прямо под носом все это время. Когда он представил Клозе первые результаты, тот схватился за голову. А министр тут же приказал как можно скорее разработать план по аресту Дракслера. Над этим они сейчас и ломали голову, хотя от беспрерывной работы и духоты кабинета уже начинал плавиться мозг. Вот и Роберт, похоже, потихоньку впадал в транс. — Земля вызывает Роберта! Кто за тебя работать бу… — Томас поднял глаза и застыл — в дверях стоял и отрешенно смотрел на них Нойер. Выглядел он ужасно. До ужаса бледное лицо, под глазами залегли тени. Но хуже всего были руки — обе кисти и запястья, насколько он мог видеть, перемотаны бинтами. На правой руке — гипс. — Какого черта ты здесь делаешь? — воскликнул он, вскочив с места. В глазах Мануэля мелькнуло что-то похожее на вину, смешанную со страхом. Словно он сомневался, имел ли он вообще право находиться здесь. И Томас запоздало понял, как именно звучали его слова. — Кто тебя из больницы выпустил? Бастиан за тобой вообще не следит! — добавил он поспешно, чтобы сгладить впечатление. — Я их еле уговорил меня отпустить, — усмехнулся Мануэль, и Томас заметил промелькнувшее в его глазах облегчение. — Собирались держать меня до второго пришествия. И теперь он услышал, как надорвано и хрипло звучал его голос. Даже спустя несколько дней. Чертов Гомес, будь он трижды проклят! Чертов Лам с его любимчиками! — Работа в самом разгаре, я погляжу? Давненько я тебя таким деятельным не видел. — Ага, продвигаемся… — Томас взъерошил волосы. Сейчас совет Ману был бы как нельзя кстати, но с учетом его все еще сомнительного статуса… — Никаких подробностей, сам понимаешь, — развел он руками. Мануэль понимающе кивнул. — Ничего, на допросе еще наболтаться успеем. Он пожалел о том, что сказал, в ту же самую секунду. Нойер дернулся, как от удара. И хотя в следующее мгновение он снова улыбался, в глубине его взгляда все отчетливее проступало беспокойство. — Ты будешь вести допрос? — уголок его губ чуть дрогнул. — Да, похоже, — как можно более беззаботно отозвался он. — Тони все грозился завести на Гомеса дело, на что Лам ему намекнул, что он и сам не без греха. В итоге порешили на выговоре и отстранении. Такие вот дела. Мануэль поморщился — неизвестно, то ли от очередной вспышки воспоминаний, то ли от вестей о Гомесе и Ламе. — Значит, ничего нового. А твой новенький… Роберт, правильно? — Левандовски, до этого молчавший и вообще не подававший признаков жизни, и сейчас только кивнул. — Освоился? Томас проследил за ним — во взгляде Роберта читалось явное сочувствие, даже жалость, которую нельзя было пропустить. Он незаметно толкнул его ногой под столом, надеясь, что тот правильно поймет намек. Только жалости Ману сейчас не хватало! Он же у них «скала», несокрушимый и надежный. Не дай боже ему кто-то хоть взглядом намекнет на то, что его надо пожалеть. Левандовски, кажется, так ничего и не понял, но хоть пялиться перестал — и то хорошо. — Освоился, куда ему деваться. Свалили на нас всю работу — а сами в ус не дуют, — пожаловался Томас. — Как ты нас перестал крышевать, Клозе настоящий беспредел устроил, ужас. А ведь с виду такой хороший человек… У него от сердца отлегло, когда он увидел, что Мануэль снова улыбается — на этот раз по-настоящему. — Я ему устрою, — пообещал Ману. — Вот прямо сейчас пойду. — Иди, заступник наш! — вытирая несуществующие слезы, напутствовал его Томас. — Ты только аккуратнее там! — крикнул он уже вслед. Тот только рукой махнул, не оборачиваясь. — Его ведь не… — подал голос Левандовски. Томас сразу понял, что он имел в виду. Если выяснится хоть какой-то «не такой» факт… пиши пропало. По законам военного времени, его если и не расстреляют, то в лагерь точно отправят. Но в это не верилось. Не верилось — и все. Это же Ману. Он — в лагере. Бред-бред-бред… — Хотелось бы мне знать… — еле слышно ответил он. — Про Юлиана. — Хм? — он с интересом повернулся к Левандовски. Тот потер пальцами висок. Голова и вправду начинала побаливать — после пяти часов в душном кабинете. — Когда его возьмут… что будет? Какой наивный вопрос. Иногда Роберт был сущее дитя, честное слово. Хотя вроде из Дортмунда, должен знать, как дела делаются. — Допросят, что же еще, — Томас перелистнул страницу. То, что им поручили руководить операцией — это просто чудо какое-то. Как и то, что не уволили к черту после той выходки. Неужели у Гомеса вдруг совесть проснулась? — Ты мне лучше вот что скажи: когда мы его брать будем? — он снова и снова просматривал собранное ими по кусочкам досье, сшитое, как лоскутное одеяло, из множества данных от дортмундских и шалькских информаторов. — Хеведес без охраны не ходит, да и сам наверняка при оружии, а этот Юлиан от него ни на шаг не отлипает. А штурмовать посреди бела дня — только себе хуже делать. После этого нам точно крышка. Роберт нахмурился, чуть закусив губу — жест, который с головой выдавал его глубокую задумчивость. Сначала это выглядело даже забавно, но теперь ему казалось уже нечто совсем иное. — Если только… — начал Левандовски было, и тут же осекся. Томас смотрел на него, с надеждой ожидая продолжения, но тот только затряс головой. — Нет, нет, ничего. — Роберт, если ты что-то придумал — просто скажи. Сейчас ситуация такая, что даже самые дурацкие идеи могут помочь. Но поляк снова замотал головой, теперь уже куда более явственно, но — Томаса не обманешь — на лице его отражалось глубокое замешательство, словно он не мог понять, что делать. — Роберт, — стараясь звучать как можно мягче, произнес он. — Тебе не надо бояться сказать… — Я не боюсь, просто… просто дело совсем не в этом, мне показалось… неважно… Думаю, мне стоит пойти проветриться… — внезапно добавил он, вскочив с места. Ничего из последней произнесенной им фразы не имело никакого смысла. Это было странно, очень странно. Томас задумчиво разглядывал его, чуть наклонив голову вбок — Ману всегда говорил, что в эти моменты он до ужаса был похож на собаку. — Ладно, — наконец сказал он. — Но если вдруг ты все же что-то придумаешь, скажи мне. Возможно, ему и правда не помешал бы отдых. Как и самому Томасу, честно говоря.***
Он стал забываться. За прошедшую неделю он так свыкся со своей ролью, что она начала брать над ним верх. Вот и сейчас он едва не… Клопп всегда хвалил его идеи. Случалось это, конечно, редко, но уж если такое чудо происходило — это всегда было что-то грандиозное. Марко об этом не знал — возле него Роберт всегда терял последние остатки здравого смысла и вел себя как самый настоящий идиот. Возможно, подумалось ему снова, именно поэтому он и отослал его сюда. Он помнил, как встретил Марко, словно это было буквально минуту назад. По правде же, прошло уже больше двух лет — невероятный, невозможный срок, одновременно слишком большой и слишком маленький для всего, что произошло. Каким чудом они встретились, в этой маленькой забегаловке недалеко от его съемной квартиры, слишком грязной и дешевой для кого-то вроде Марко? Это просто было «не его» место. Тесное место, где никогда не было многолюдно — даже в пятничные вечера все обходили его стороной. Роберт ходил сюда именно ради этой тишины — после долгого рабочего дня голова грозила разорваться на части из-за малейшего звука. А еще здесь не было камер — по крайней мере, на виду. — Картошку и пиво, — такими были первые слова, что он услышал от него. — Не против? — это уже было адресовано ему, но ответа Марко дожидаться не стал, усевшись рядом за стойкой. Он был просто… не отсюда. Нельзя сказать, что он выглядел как-то шикарно — обычная одежда, простые, открытые манеры. Разве что взгляд… Ему показалось, что он пронизывает его насквозь, читает, как открытую книгу. — Пиво здесь дрянь, — помнится, заметил Марко, только сделав глоток. — Да и само место… — он дернул плечом. Роберт не знал, почему он просто не ушел тогда. Возможно, сыграла гордость и принципы. А может, было слишком жаль оставлять недоеденный ужин — платили ему, едва знающему немецкий эмигранту, слишком мало, чтобы можно было так разбрасываться. Возможно, просто встань и уйди бы он тогда, все было бы иначе. Вся его жизнь была бы другой. Но лучше ли? Неизвестно… — Я Марко, кстати, — продолжил тот. — Марко Ройс, — в ответ он пробормотал что-то невнятное. Его немецкий все еще оставлял желать лучшего, и он почти боялся говорить на нем с незнакомцами. Якуб всегда говорил, что ему стоит выйти из своей раковины, завести здесь знакомых… сейчас у него был шанс, но он не мог произнести ни слова. Впрочем, Марко это не смутило. — Классный вечер, между прочим, — он кивнул куда-то в сторону двери, где сквозь грязноватые окна оранжевым полыхал закат над крышами домов, отбрасывая пламенные отблески на тротуары, машины и лица прохожих. Весь Дортмунд словно был в огне… Сейчас это казалось роковым предзнаменованием. Но тогда все, о чем он мог думать — как красиво закатный свет играет на рыже-русых волосах Марко. Роберт пытался не смотреть так открыто, опустить взгляд в тарелку, куда угодно — но просто не мог. Улыбка Марко притягивала, как и его глаза, темно-ореховые, яркие даже в этом тусклом свете. — Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, — почти умоляюще произнес тот. — Я начинаю чувствовать себя каким-то… — последнее слово он не распознал, но мог представить, что тот имел в виду. — Если хочешь, я уйду. Просто скажи. — Нет, не надо, — ответил он быстрее, чем смог подумать. — Пожалуйста… не уходи. Я… не очень хорошо говорю по-немецки… Марко снова улыбнулся — боже, как же красиво это было — и только головой покачал. — Глупости, твой немецкий прекрасен. И этот акцент… польский, да? — он кивнул, смущенный донельзя. Вся ситуация была такой сюрреалистической, что невозможно было точно сказать, не спит ли он сейчас. — Великолепно. Так как тебя зовут? — Р-роберт? — прозвучало это как вопрос, и ему захотелось срочно приложиться о какую-нибудь твердую поверхность лбом — для профилактики. — Роберт Левандовски, — уже чуть спокойнее добавил он. У Марко вырвался смешок, и он тоже не смог удержаться от улыбки. И именно тогда Роберт попался. Попался в ловушку — и пропал безвозвратно. А теперь он застрял здесь, в этом проклятом месте, где каждый новый день, кажется, был хуже предыдущего. Не то чтобы это был совсем кошмар, нет, были и приятные моменты… шутки Мюллера точно относились к таким, хотя кто бы мог подумать. Но все равно. Стоило ему только забыться — тут же что-то напоминало ему о том, где он находится. Перевязанные руки Нойера, то, каким жестким и холодным порой становился взгляд Томаса, фотографии Ройса в деле Юлиана… Это было так сложно! Чего именно от него хотел Ройс, когда отправил сюда? Он помнил о миссии, но весь их план был слишком общим — просто цель, к которой нужно идти, несмотря ни на что. Но какой дорогой? Решения, которые он принимал каждый день, тяжелым грузом ложились ему на плечи. Он не мог спать, думая только о том, что из-за его действий сейчас мог погибнуть еще один дортмундец, быть может даже, его друг… Марко всегда говорил о том, что отдельные жизни не важны — не когда речь идет о миссии. Ни его, ни Роберта — ничья. Помнится, тогда он почти спросил «Даже Марио?» — но слова так и остались запертыми внутри. Он не хотел знать ответ. Может быть, потому, что уже его знал. Он пытался соглашаться с Марко во всем — но именно это всегда становилось камнем преткновения. Их цель, свобода целой страны, была невероятно важна… и все же Роберт не смог бы пожертвовать ради нее своими близкими. Собой — да, почти не раздумывая. Но не друзьями, не родственниками… и уж точно не Марко. Но сейчас об этом не шло и речи. Дело было в другом. Такой простой и банальный вопрос. Что делать? Нет, даже не так. Чего хотел бы Марко? Роберт прислонился лбом к холодному стеклу окна. Кажется, собиралась гроза… Он застыл, глядя на иссиня-черную завесу туч, застилающую небо. На мгновение перед глазами у него промелькнула картина — точно вспышка молнии. Синие флаги вперемешку с желтыми. Как солнце перед самой грозой… Он почти услышал голос Марко в своей голове. «Пусть грянет гром» Капли забарабанили по подоконнику, и Роберт отшатнулся. Не обманывал ли он себя, ища смысл в том, в чем его никогда не было? Он не знал. Но где-то там, на севере, прямо сейчас его следующего хода ждал Марко Ройс, ждал Тухель, ждал весь Дортмунд. Мог ли он сейчас ошибиться?***
Еще с того проклятого дня кое-что не давало Томасу покоя, скреблось где-то на периферии сознания. Какая-то мелочь, которую он упустил. Мелочь, которая могла быть очень важной — особенно сейчас. Но что именно? Ответ был так близко — и все же постоянно ускользал. Одно было точно: это как-то было связано с Йозуа. Поэтому, стоило двери за Левандовски закрыться, он с облегчением выскользнул из душного кабинета и направился прямиком в отдел информационной безопасности. Ему нравилось бывать здесь — мониторы, стоящие в ряд, мелькающие кадры улиц из самых разных частей города… — Томас, ну неужели! — воскликнул кто-то в глубине комнаты, и он разглядел в мерцании экранов своего давнего и хорошего знакомого — Матса. — И как это тебя угораздило? — Зря радуешься, я не к тебе, — мило улыбаясь, сообщил ему Томас. — Где там этот твой вундеркинд окопался? — Йозуа? А черт его знает, опять шатается где-то… Хаби его совсем распустил… — пожаловался тот. — Оставили меня здесь совсем одного, даже ты заходить перестал… скоро совсем свихнусь, целыми днями в экран пялиться… Томас в ответ смог только сочувственно головой покачать. Не говорить же, что сейчас всем не до веселья — и так понятно. Дурацкий Дортмунд… что же им спокойно не жилось? — А что ты хотел-то? — Помнишь тот случай, с… — он запнулся, пытаясь правильно подобрать слова. — С отключением камеры? — в глазах Хуммельса мелькнуло понимание и сочувствие. — Здесь что-то не так. Не знаю, что. Но надеюсь, разберусь. — Кто-то что-то про камеру говорил? — Йозуа подкрался незаметно, чем заставил их обоих чуть ли не подскочить. — Потому что я как раз оттуда. Хаби отправил заменить. Вот только… — видимо, парню не чужда была театральность — иначе зачем такая драматичная пауза? — Только с ней все в порядке. Чего-то такого Томас и ожидал, когда шел сюда. Кусочки паззла начали складываться у него в голове, подходя так идеально, что единственным оставшимся вопросом было: почему никто не понял этого раньше? Впрочем, и тут ответ был очевиден. После новостей из Шальке их отлаженная, точная, как часы, работа превратилась в хаос. — Так, вам очень не понравится то, что я скажу. Я должен был додуматься раньше, но как-то не до того было, к тому же… кто бы мог подумать? — Томас, ради всего святого, не тяни, — почти умоляюще произнес Матс. Йозуа согласно кивнул, донельзя серьезно глядя ему прямо в глаза. — Если Гомес не испортил камеру, значит, проблема на этом конце, — кажется, до них начало доходить, до Йозуа — чуть быстрее, непонимание на его лице сменялось задумчивостью. Он нахмурился, взглядом подгоняя Томаса выкладывать все поскорее. — Еще во время твоего рассказа мне показалось слишком странным, что Марио — который Гетце — пришел за записями именно тогда — подозрительное совпадение, не так ли? Йозуа помотал головой в отрицании, но на лице его было написано совсем другое. Он явно понял, к чему он вел. — Он же не мог… зачем ему? — недоуменно спросил он. — Если он отключил — или испортил — монитор, значит, он заодно с Гомесом. Но почему? Это просто не имеет никакого смысла. У него непроизвольно вырвался смешок, прозвучавший до ужаса неуместно. — Смысл? Йозуа, я не первый год работаю здесь, и поверь, у всего есть смысл — нужно лишь суметь его найти. Чем я и собираюсь заняться, как только разберусь с этой ерундой… Вам тоже рекомендую. Теперь, когда он нашел ответ, который искал, оставаться здесь больше не было нужды — да и работа не ждет, в конце-то концов. Вдруг за время его отсутствия случилось чудо, и Роберт возьмет сейчас и расскажет свой гениальный план по аресту Юлиана? Мечты, мечты… Голос Матса остановил его у самого порога: — Забавно, не правда ли? Единственное место, где нет камер — эта комната. «Не считая кабинета министра, конечно же» — добавил он про себя. И шагнул за порог.***
С Томасом они столкнулись у самых дверей. Тот выглядел до невозможности задумчивым, каким Роберт его не видел, пожалуй, никогда. — О, вот и ты… — как-то растерянно произнес Мюллер, скользнув по нему взглядом. — Не надумал ничего? — Вообще-то… — Роберт решился. — Есть кое-что. Вот теперь точка невозврата была пройдена. И если он ошибся… последствия могли быть фатальными. Господи, ну зачем он согласился на это? Зачем повелся на уговоры Марко и застрял здесь совершенно один, без помощи и поддержки? — И что же? — Мюллер весь оживился, даже глаза засияли надеждой. А ведь они говорили об аресте человека… почему рядом с Томасом все это казалось нормальным? В этом месте все вставало с ног на голову… Он подошел к столу, снова возвращаясь к досье Юлиана в поисках нужной ему бумаги. — Вот здесь, — он выдернул листок из общей кипы. — Вопрос ведь был в том, когда брать Юлиана, если он никогда не ходит один? Но куда ты никогда не пойдешь с охраной и уж тем более — со своим «парнем»? Кажется, до Томаса начало доходить. Особенно когда он увидел, что именно он держит в руках. Список всех контактов Юлиана Дракслера. — К своему любовнику, — торжествующе закончил он. — А учитывая, что вся эта история с Хеведесом — состряпанная Дортмундом фальшивка… Гениально, — кажется, тот действительно был впечатлен. Роберт даже почувствовал какую-то иррациональную гордость. Хотя, казалось бы, какое ему дело? — Вот только… мы так и не нашли ничего о его любовных связях, сам видишь. Или же…? Роберт указал на одно из имен в списке. Заметил он его еще в первый раз, но не подал виду. Томас поднял брови, ожидая объяснений: — Ю. Вайгль? — Я его знал. Еще там, в Дортмунде. Не то чтобы мы были друзьями… но у него кто-то был. Он ездил в Гельзенкирхен, довольно часто. И еще… Он положил на стол еще один лист. Фотографию. Юлиан на ней улыбался кому-то, не до конца поместившемуся в кадр — и улыбался совсем иначе, чем на снимке с Хеведесом. — Я помню эту куртку. Это точно Вайгль. Томас выслушал все это внимательно и серьезно, не перебивая. — Теперь ясно, почему ты молчал. Спасибо, что все же решился, — от внезапного прикосновения Роберт вздрогнул. Томас положил руку ему на плечо — должно быть, в ободряющем жесте. Но если бы он только знал… Видимо заметив его напряженность, он отодвинулся. — Ладно, допустим. Вайгль и Дракслер — вместе. Но что дальше? Сказать следующие слова тоже было довольно непросто. — Я поеду в Дортмунд. Томас посмотрел на него, как на сумасшедшего. — В Дортмунд — сейчас? Это бред! — Нам нужно устроить их встречу, а я единственный, кто знаком с Вайглем. Это была далеко не единственная причина, почему он так рвался туда, вернуться в этот город, вернуться к… Он остановил себя. Думать о том, что он сможет вернуться к Марко — вот это был настоящий бред. Томас внимательно изучал его примерно с минуту, отчего ему стало совсем не по себе. Оставалось лишь надеяться, что он все же научился скрывать эмоции… и что Мюллер не умеет читать мысли, вдруг промелькнуло у него в голове. — Так, ладно, — Томас хлопнул ладонями по столу. — Дортмунд так Дортмунд! Надо это все с Клозе согласовать…***
— Нет, нет и нет, — Клозе даже головой помотал, чтобы его уж точно поняли. — Вы сами-то понимаете, как это звучит? — он кивнул в сторону Роберта, который снова попытался спрятаться: на этот раз — за одно из растений, что с его ростом выглядело как минимум странно. — Отпустить человека из Дортмунда к себе «на родину», особенно сейчас… Министр с меня голову снимет, причем буквально. Слишком большой риск. — А если он будет не один? — предложил Томас. — Приставим к нему кого-нибудь из наших… кому ты доверяешь и кто еще не успел засветиться… — Мне вот действительно интересно, на кого же ты намекаешь… — улыбнулся Мирослав устало. — Да, я идеально подхожу под это описание! — не стал он отрицать. Клозе прикрыл лицо рукой, но Томас прекрасно видел, что выиграл. — Миро, ты сам понимаешь, у нас другого выхода нет… Тот ответил лишь обреченным вздохом. И Мюллер в который раз подумал, что у него слишком легко получается убеждать Клозе, и будь он кем-нибудь вроде Гомеса… — А в чем конкретно заключается ваш гениальный план? — это была окончательная победа, и Томас торжествующе сжал кулак, послав Роберту ободряющую — ну, он так надеялся — улыбку. Тот даже начал потихоньку выходить из тени, что уже прогресс. — Я притворюсь журналистом! — выпалил он быстрее, чем Роберт успел даже рот раскрыть. — Из… Берлина, Герта все равно пока нейтральная! И собираюсь сделать эксклюзивный репортаж о происходящем в Шальке, из первых уст, так сказать! — Да, а Вайгль все равно не знает точно, куда меня перевели… так что я могу сказать, что работаю в Берлинской бургомистрии, — тут же подхватил Роберт, окончательно выйдя на свет. Мюллер посмотрел на него с благодарностью. — Вы это вот сейчас на ходу придумали, да? — Мирослав, как и всегда, был чересчур проницательным. Томас только глаза отвел. — Я, конечно, попробую, но знайте. Нет абсолютно, совершенно никаких шансов, что министр одобрит это сумасшествие…