Ich lass dich nicht los Bevor du vergisst Dass unsere Liebe noch zu retten ist Der Schmerz geht vorbei Ich weiß wer du bist Und dass unsere Liebe noch zu retten ist
— Привет, Роберт… — начал он, глядя в пол. Вот всегда так — тяжело начинать разговоры. — Прости, что так долго не был. Дела, сам понимаешь… очень много чего произошло, ты даже не поверишь. Ну, начнем с того, что все министерство сгорело… Черный дым заволок весь коридор. Уже через несколько метров не было видно совершенно ничего, и даже файер в его руке не помогал. Даже, скорее, наоборот. Он уже успел несколько раз пожалеть, что не додумался взять с собой обычный фонарик. Ладно хоть, шарф хоть немного защищал от дыма. — Еще одна комната осталась! — крикнул ему кто-то. Голоса он не разобрал, а лиц сейчас и вовсе было не различить. Все смешались в одно сплошное черно-желтое море, несущее его за собой вперед, пока ему оставалось лишь плыть по волнам. — Эй, парень, стой! — кажется, они даже нашли кого-то. Держали за руки парня, отчаянно пытавшегося сбежать. — Я Феликс, Феликс Гетце! — надрывно крикнул тот и зашелся в кашле. — Я на вашей стороне! Он шагнул вперед, вгляделся сквозь дым: и правда, знакомое лицо, знакомые блондинистые волосы. — Ты что здесь делаешь? — накинулся он на него. — Тебя брат не предупреждал, что здесь сегодня будет? — Эрик, — девушка из его отряда, кажется, Скарлетт, дернула его за рукав. — Полиция уже на подходе, военные тоже должны быть неподалеку. Надо уносить ноги, пока целы. — Пойдешь с нами, — сказал он Феликсу. Тот замотал головой, но он и слушать ничего не желал. — Времени в обрез, будешь сидеть тут и ждать Марио — тебя либо застрелят, либо просто задохнешься. И не спорь. Напоследок один из парней с размаху кинул в дверной проем коктейль Молотова, и громко, как-то неправдоподобно рассмеялся, когда услышал взрыв. — Многие погибли… кто-то пропал. Ману как-то выбрался, отделался ожогом на ноге. Снова в больнице, представляешь? Вот и все. Конец его истории. Он никак не мог отвести взгляд от черного дула пистолета, направленного прямо на него. — Не стрелять! — выкрикнул кто-то, звонкий голос, с едва заметным акцентом. — Я сказал, опустите оружие! Говоривший вышел на свет, но опознать в нем кого-то было совсем нереально: половину лица закрывал капюшон, половину — уже привычный шарф. Но без символик, чисто черный. А вот дортмундцы, похоже, его узнали. — Потолок вот-вот рухнет, полиция с армией уже близко, а вы тратите время на это? Я был о вас всех лучшего мнения. А теперь убирайтесь отсюда, если не хотите кончить, как Дракслер! И, что удивительно, они все послушались, беспрекословно, только тот парень, с пистолетом, кинул на него ненавидящий взгляд, когда уходил. — Спасибо, — удивленно произнес он, пытаясь понять, за что же ему такое везение. — Спасибо вам… — выдохнул парень, снимая капюшон. И вот тогда Ману его узнал, пусть прежде он видел его лишь однажды, в полумраке, и одет он был тогда совсем иначе. Такие глаза не забывались. — Что хотя бы пытались это остановить… — Что еще? — он задумался, а потом хлопнул себя по лбу. — Да, точно. Чуть самое главное не забыл. Подольски пошел на Рур настоящей войной. С танками, вертолетами, кучей солдат… не знаю, сколько они там продержатся. Марко… никто его не видел. Кажется, вообще никто не знает, где он. Он тоже пропал в эту ночь. — К черту Левандовски, нам бы самим живыми выбраться! — крикнул Гетце, пытаясь перекричать рев пламени. Или это была сирена? Он не мог точно сказать, слишком надышался дыма. Марко согнулся пополам от кашля. — Я могу поклясться, тут точно был проход… — он нащупал — глаза слишком слезились — на стене дверную ручку и повернул ее. С облегчением вдохнул свежий ночной воздух. Теперь, когда перестало звенеть в ушах, стало совсем ясно — сирена. — Это военные, — просипел Марко, хватаясь за его руку, чтобы не упасть. — Черт, слишком… задержались… — он посмотрел на часы. — Двадцать минут. — Мы успеем, — пообещал он. — Это же совсем недалеко. Думаю, если повезет, управимся за пять… только… — он с тревогой огляделся по сторонам. Никого. — Феликс уже должен быть здесь. Уже давно… — он поднял глаза вверх, на здание министерства, отсчитывая глазами пятый этаж. И в этот самый момент из одного окна вырвалось пламя с осколками стекла. Взрыв… — Марко, он же не может быть еще там? — спросил он, беспомощно оглянувшись на Ройса. Тот тоже помрачнел. — Я должен… должен его найти… — он рванулся обратно, туда, в огонь и дым. Марко поймал его за рукав. — Я не могу его бросить! — Я понимаю, — очень мягко произнес он. — Просто не ты должен… мы. — Нет, ты должен быть на месте встречи через восемнадцать минут, ты не можешь… зачем рисковать всем ради меня? — Потому что я твой муж, глупый, — серьезно, но как-то по-особому нежно произнес он. — Это моя работа.***
— Феликс! — он кричал, уже понимая, что вряд ли услышит ответ. Где бы он ни был сейчас, его непослушный младший брат, который снова решил посвоевольничать. Вечно он так, попадает в какие-то передряги, а ему вытаскивать… с самого детства за него влетало. — Где мой брат?! — срывая последние остатки голоса. — Я не… я же обещал, что присмотрю… Вокруг бушевал настоящий ад. Дым, всполохи пламени, а еще однажды он едва смог убежать из-под обвалившегося потолка. Он нашел Марко, уже задыхающимся, посреди всего этого безумия, поднял на ноги. В глазах его он видел тот же ужас, ту же потерянность — и огонь, отражавшийся в них. — Марко, пойдем отсюда, Марко… — он тряс его, пытаясь привести в чувство. — Надо уходить, наверное… наверное, Феликс не здесь. Где-то в другом месте, — он хотел убедить в этом и себя самого. Марко выглядел так, будто был не в себе. И только тогда он заметил, что рядом с ним лежал человек. Не Феликс… но тоже молодой парень. Пасслак, понял он с ужасом. Он тоже мертв… — Это… это ад… — прошептал он, глядя перед собой — таким пустым взглядом. — И это мы его создали… Марио. Марио, ты понимаешь, что мы натворили?! Он посмотрел на часы. Поздно. Они уже опоздали. Марко уже опоздал. В Дортмунд ему уже никак не вернуться. Теперь лишь бы успеть увести его отсюда, раньше, чем до них доберутся военные. Здесь же должна быть пожарная лестница, так? — Говорят, Лам собирается подать в отставку… все министерство расформировывают. Нас переселили, кого куда, мы вообще у минобра пока живем… вот так вот. Представляешь, Ману может стать новым министром? В голову не лезет… — он улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой. — Да… кого-то из ваших арестовали. Марк, Марк Бартра, если не ошибаюсь… Забрали его куда-то в задворки министерства обороны, а что там с ним дальше — оставалось догадываться. — Вот и вся твоя революция, Роберт… кончилась. И стоила, скажи мне, — он повысил голос, срываясь на то ли всхлип, то ли вскрик. — Стоила всего этого твоя жизнь?! Роберт, конечно, услышать его не мог. Хотя бы потому, что его отделяло несколько метров земли. А еще потому, что он был мертв. Как и Гомес — земля ему… а хотя, пошел он. Только Филиппа было жалко. Как и младший Гетце, как и… много-много людей. Одни смерти. С обоих сторон. Смерти и разрушения. И в итоге… все стало только хуже. Военное положение, патрули на улицах, закрытые границы — война ощущалась даже у них в Мюнхене, а что творилось на северо-западе, было страшно даже представить. Он закрыл лицо руками. Теперь он не чувствовал к Роберту никакой ненависти… только вину. Он же обещал, что никогда больше не оставит его наедине с Гомесом. Если бы он только сдержал свое обещание… он не стоял бы сейчас, на дальнем конце кладбища, рядом с могилой без надгробья. Не разговаривал бы с травяным холмом. Он говорил бы с живым Робертом… он бы разобрался, что случилось на самом деле. Виновен он, или… Почему он понял это только тогда, когда было уже слишком поздно? — Прости, Роберт… — очень тихо сказал он на прощание. Нужно было возвращаться. В свою пустую квартиру, куда Роберт так и не успел привезти свои вещи… Уже у самых ворот он краем глаза поймал какое-то движение. Черная машина, с наглухо затонированными стеклами. Так странно. Ему мерещилось, или он уже видел ее раньше — и не один раз? Впрочем, сейчас это все было так неважно… когда он сел на водительское сидение и проверил зеркала заднего вида, машины уже не было на месте. Томас пожал плечами и завел мотор. Бибиана Штайнхаус задумчиво побарабанила пальцами по рулю, провожая машину Мюллера взглядом. Наблюдать за тем, как события выходят из-под контроля, стало уже абсолютно невыносимо. Возможно, пора было вмешаться? — Мне нужно связаться с Нойером. Как можно скорее. Ты же уже знаешь его новый номер? Мужчина, комфортно устроившийся на заднем сидении, коротко кивнул.***
На пути домой Томас заехал в магазин: продукты кончились еще несколько дней назад. Впрочем, есть ему все равно не хотелось. Он и раньше мог долго обходиться без еды, если требовалось, теперь же его и вовсе тошнило от одной мысли… в магазин он заехал для приличия, просто потому, что должен был. Бесполезно: там он просто бесцельно бродил между полками — уже начавшими пустеть, отметил он про себя с легкой тревогой — с пустой корзиной. Взгляд ни за что не цеплялся. Если только… он положил себе две бутылки пива. На полпути к кассам он остановился, развернулся и положил еще три. Напиваться было великолепной в своей отвратительности идеей, и пожалуй, это было единственным, что он сейчас хотел — хоть немного забыться, пусть даже вот таким образом. Бутылки звякали в его пакете, заставляя его морщиться от звука, когда он поднимался на свой этаж. Не дойдя две ступени, он вдруг резко остановился, заметив кое-что. На его двери белел конверт. Кто-то прислал ему письмо? Странно… Почерк был чем-то неуловимо знаком, но куда больше его занимало содержание. «Что ж, Мюллер, не буду тянуть, начну с самого главного — он жив». Он… он жив? Это же не про… «Роберт Левандовски не умер» Пакет выпал у него из руки, но он даже не слышал звон разбившихся бутылок. Не слышал ничего. Он забыл даже, как дышать. Вцепился в письмо так, будто от него зависела его жизнь… нет, так и было, без всяких «будто». «Второе тело в камере — это Юлиан Вайгль, мы принесли его из морга. Если ты вдруг забыл, что он у нас этажом выше» Юлиан… они даже забыли про него, а ведь он так и продолжал лежать у них, в министерстве. Никак не могли решить, что с ним делать. «Сам же твой дорогой Роберт сейчас находится в Берлине, но уже через семь часов отправится прямиком на свою историческую родину, и вот тогда тебе точно его не найти. Думаю, к этому моменту ты уже понял, кто я, следовательно, у тебя есть два варианта: первый — рассказать всем, кто на самом деле тот дортмундский шпион, засадить меня в тюрьму… наверное, потратив на это всего лишь пару недель или месяцев — и позволить твоему ненаглядному пропасть навсегда. Второй — взять билет и немедленно выехать в Берлин. По моим расчетам, ты как раз должен успеть. Особенно если не будешь отвлекаться на звонки, прощания или сборы вещей. Я думаю, Томас, ты можешь сделать правильный выбор» И подпись — всего одна буква. М. Хотя даже этого было не нужно — и так все было понятно. Марио Гетце, такой чудесный, такой замечательный и преданный сотрудник… вот только преданный совсем другой республике. А значит… значит, фотография была фикцией. А Роберт любил именно его. Он посмотрел внимательнее — да, в конверте и в самом деле был билет на поезд. Берлин-Варшава. Сегодняшняя дата, время — на семь часов позже. У него было времени как раз в обрез. На секунду он даже подумал, не будет ли лучше… но к черту, к черту это все министерство, к черту Баварию, с ее непомерными амбициями, Боруссию, с их безрассудным стремлением к свободе, невзирая ни на какие жертвы, ни на какие последствия. К черту эту страну. Он уже потерял Роберта однажды — и второй раз такую ошибку больше не совершит. Он даже не стал брать ничего, только деньги. Все, которые были. Думать о последствиях не хотелось. Все будет… если он увидит Роберта, убедится, что он жив… подумав, он взял еще и пистолет. На всякий случай. Выйдя на улицу, он остановил первую попавшуюся машину. — В Берлин. Как можно быстрее, — он протянул водителю несколько купюр. Еще немного, и он увидит Роберта… лишь бы только успеть.***
Роберт сидел у окна в поезде и смотрел на свое отражение, пытаясь привыкнуть к тому, что там видит. Светлые волосы, очки — он сам на себя был не похож. Меры предосторожности, сказала Анна, устроившая его в Берлине. Марио и Марко вытащили его из камеры чуть ли не силком, хотя он был совсем не против сгореть там вместе с Гомесом. А потом передали под попечение Анны, которая и довезла его до Берлина, умудрившись никому не попасться — ее даже не останавливали ни разу. И вот они снова были в Берлине. Символично, что все заканчивалось именно там, где и началось. И снова он целыми днями просиживал дома — но на этот раз его желания совпадали с указаниями Анны. Светиться ему было нельзя: хоть все внимание и было сейчас приковано к Боруссии с Шальке, здесь тоже было неспокойно. Поэтому он проводил день за днем одинаково — лежа на кровати, думая о… он не мог бы сказать, о чем он думает. Иногда он думал о прошлом, о них с Томасом, о Польше, о своей матери… Анна пообещала, что его вернут домой, раз уж он так «категорически против дальнейшего участия». Он не был уверен, что хочет именно этого. Он ни в чем уже не был уверен. Изредка он думал о будущем… если это можно так назвать. Думал о том, чтобы сделать легче всем и просто покончить с собой. Но почему-то так и не решался. Жалкий трус, даже на это ему не хватало смелости. Всю жизнь так и плыл по течению… А если случалось чудо, и он принимал решения сам, все становилось еще хуже. Вспомнить хотя бы, как все кончилось с Дракслером… Вайглем… да уж что там, его самая первая идея — приехать сюда. Вот первопричина всех провалов. Так что… наверное, ему и в самом деле лучше было уехать. Сбежать с поля боя не его войны. Вот-вот, и это случится… он проверил время. Всего три минуты — и все, конец. Прощай, Германия. Не вышло у них… ничего.***
Он очень, очень сильно опаздывал. Именно туда, куда ему ни в коем случае нельзя было опоздать. Он запутался в указателях на берлинском вокзале и пришел совершенно не на ту платформу, а до отправления оставалась всего пара минут… он не может опоздать, не может упустить Роберта. Только не снова. — Скорый поезд Берлин-Варшава отправляется через две минуты с третьей платформы… Сволочь! Он же просто свернул не туда! Просто… он круто развернулся и побежал так, как не бегал никогда за всю свою жизнь, просто сшибая оказавшихся на пути пассажиров — он даже не чувствовал ударов. Только бы успеть, только бы успеть… когда он подбежал к нужной платформе, двери уже начали закрываться. Разогнавшись, он прыгнул и — спасибо его тощему сложению — проскользнул в узкую щелку, чем ну очень сильно удивил проводника. — Вот… билет… — как-то ухитрился произнести он, хотя ему казалось, что его легкие горят огнем. Проводник внимательно изучил его, несколько раз посмотрел то на него, то на билет, так что он даже начал бояться, не сел ли он случайно не в тот поезд. — Девятый вагон, тринадцатое место. Счастливой… поездки… — проводник смотрел на него, как на сумасшедшего, но ему было это все безразлично. Роберт, его Роберт… они будут вместе. Девятый вагон… его разбирала дрожь. А если это обман… если Гетце устроил ему ловушку? Что, если… Он осмотрел пассажиров. Знакомой темной макушки нигде не было видно. Тринадцатое место… на четырнадцатом, у окна, сидел молодой блондин. Он увидел блеск очков, и почти успел разочарованно подумать, что это все же было неправдой… а потом он его узнал. Это был все еще он. Все еще его Роберт, пусть и выглядел непривычно: странно и очень печально. Ему захотелось то ли расплакаться, то ли засмеяться. Мимо них проплывал Берлин, за их спинами осталась целая страна. Целая жизнь, от которой он с такой легкостью отказался. А что ждало там, впереди, он не мог сейчас даже представить. — Знаешь, я никогда не был в Варшаве, — он медленно обернулся, в глазах его горело изумление… и надежда. — Как там вообще живется? — Увидишь, — улыбнулся ему Роберт. — Обещаю, тебе понравится. И на этот раз он действительно поверил.