Не оглядывайся

- Мы в дерьме. И это известно даже слепому, глухому, кривому инвалиду, - хриплый, приглушенный, скрипучий голос создавал неоднозначное впечатление о своем хозяине. Словно человек не разговаривал месяцами и тут, вдруг, отмер. - Ты был с ним.... Лающий кашель явно был попыткой засмеяться. Провальной, к слову. Он никогда не поворачивался лицом, всегда сидя к стеклу спиной. Огромному, толстому стеклу, которое не брали кулаки суперсолдата. Но всегда разговаривал мягко. Так, как дома. Как раньше. - Был, Роджерс. Я его персональная нянька. Я был ей почти двадцать лет. Сначала в качестве простого “принеси-подай-вымой”, а потом в качестве Хэндлера. Конечно, я был с ним, - кряхтя, он устроился удобней спиной к стеклу, разглядывая обстановку. - Странный ты. В прошлый раз была твоя довоенная халупа. Улыбнувшись самыми уголками губ, Стив прислонился к стеклу, с затаенной тоской поглядывая на профиль человека, про которого мог и готов был с уверенностью заявить: “Я любил его” вслух. - Ты не…? - Кэп, блядь, что ты за человек такой? Хлебом тебя не корми, дай выдумать какую-нибудь дурь. Я бы “не” даже если бы захотел. Агент импотент. А я, как ты уже знаешь, партнеров люблю… Активных. Трахать это бревно — тоже самое, что трахать бабу. От последней толку порой и то было бы больше. Своего отношения к женщинам он никогда не скрывал. Спал, заводил отношения, некоторых даже уважал. Тем тихим, молчаливым уважением, от которого член старался вжаться в мошонку и стать как можно меньше. Но на этом все кончалось. Не потому, что больше ничего и не было. А потому, что говорить о высоких чувствах не любил и не умел, предпочитая показывать свое отношение к людям исключительно “на пальцах”. Как и тот скромный факт, что член в заднице с партнером, равным по силе и размеру яиц считался в понимании командира СТРАЙКА тем самым мифическим “Высшим благом”, в которое когда-то давным давно верил Стив. Здесь не звучало чопорное “Не выражайся”, не обсуждалось ничего, кроме их двоих. Теперь еще Баки. Роджерс понимал, в принципе, что это игры подсознания. Считал это защитным механизмом и попыткой оправдать Брока в собственных глазах. Никак не хотел сознаваться, как сильно скучал. Каждый божий день открывал глаза и пытался нашарить на пустой, холодной половине их огромной постели горячее, как печка, тело. Сильное, выносливое, податливое, как глина, и опасное, как самое дикое животное, существовавшее в природе. Проклинал сам себя, просыпаясь резко, хватая воздух ртом так, словно вернулась проклятая астма. А потом все начиналось сначала. Чертов день, чертов кофе, которого приходилось заваривать в одну джезву, как на целую роту, чертов Старк с его желанием заменить Щ.И.Т. на поприще спасения сирых и убогих… Хотелось просто послать все нахер, залечь на дно и лежать там, поглядывая на небо лишь изредка, когда станет совсем невмоготу сидеть в четырех стенах. Но… Сначала совесть пела рулады, а теперь вместо нее одна единственная распечатка. Баки, обнимающий Брока. Крепко, уткнувшись носом в шею. На что Рамлоу только с какой-то странной, болезненной нежностью касался губами виска Зимнего, демонстративно показав камере, давно закрепившийся, как символ выражения почти всего спектра эмоций Брока Рамлоу, средний палец с намеком на улыбку. Чертову, умиротворенную улыбку, словно этот сукин сын сделал все, что хотел. А дата, стоявшая внизу, не оставляла и грамма сомнений: Брок знал, что умрет. Брок был привязан к Баки также, как и Барнс к нему. Роджерс не разговаривал с Рамлоу с того самого момента, как Трискелион превратился в кашу из железа, стекла и бетона. Не искал, не спрашивал, даже не задумывался “А жив ли?”, заиндевев изнутри. Заставив себя оторваться от ностальгических соплей, Стив рывком поднялся на ноги, прикрывая на пару секунд глаза. Организм, кормленный за последнюю неделю лишь одной самогонкой и апельсиновым соком против такого подъема бастовал. Кто-то однажды сказал, что суперсолдат не может испытывать голода. И прав был лишь отчасти. Роджерс был способен игнорировать потребность организма в “топливе”, но при суточной норме более чем в пять-семь тысяч килокалорий, ту неделю, которую обычный человек пережидает слабость от голода, организм благополучно пропускал, сразу принимаясь жрать резерв. Тогда, в сорок четвертом, Пегги швыряла в Стива все, что было пригодно в качестве снаряда, перемежая своё возмущение самыми крепкими словами, известными военному брату. Было на что посмотреть на самом-то деле: серый, как полотно, чуть осунувшийся, словно беспробудно пил несколько месяцев подряд Капитан Америка. Хотя, на самом деле, всего -то лишь пролежал практически неделю не делая ровным счетом ничего. Ни еда, ни вода, ни стрельбища, ни даже Гидра не могли заинтересовать достояние великой нации. Пока ему не показали бумаги с очередной базы Гидры, в которых черным по белому было написано, что ученые пытались повторить финт ушами доктора Эрскина. Это словно открыло в Роджерсе второе дыхание. Будучи суровым командиром и раньше, Капитан Америка словно уже сдох рядышком с Баки, не жалея никого, кто умудрялся отклоняться от поставленной задачи и плана. Любое согласование с Филлипсом кончалось перепалкой, в которой полковник побеждал редко. Да и не пытался сильно. Все, что интересовало старого вояку из СНР - боеспособность Роджерса А уж что двигало его к цели не волновало, казалось, никого. “Сейчас не Вторая Мировая”, - напомнил сам себе Стив. Для мира - нет. Но не для него самого. Первое, чему Стивен Роджерс научился после пробуждения - не врать хотя бы самому себе и начать наконец расставлять приоритеты. Однажды он уже поставил на мир во всем мире… Дойдя до кухни и включив кофеварку, Роджерс заглянул в холодильник, констатируя, что мышь скорее мертва, чем жива. “Стиви, мышь в нашем холодильнике скорее мертва, чем жива, но ты все еще болеешь, так что перестань думать постоянно о том, что ты сидишь у меня на шее” Криво усмехнувшись и заказав доставку, Стив на секунду зажмурился, пережидая приступ острой душевной боли. Тогда, в сорок четвертом, она копилась молча. Теперь - искала выход. Собрав разбросанные бумаги Роджерс унес их на пол гостиной, садясь по-турецки и раскладывая вокруг себя, сортируя в порядке приоритетности и ценности. Несмотря на заявление Шерон, предоставленная информация была хаотичной, не везде, видимо, проверенной и местами отдавала конкретным бредом. Если бы не распечатка с камеры видеонаблюдения, Роджерс бы в него ни за что не поверил. Но именно она стала главным аргументом в пользу некоторых данных. Так, к слову, выяснилось, что Брок до самого последнего момента пытался социализировать Зимнего. Ходил с Баки за покупками, учил просто гулять, бегать в парке в другом конце города, даже разговаривал. Они не скрывались от городских камер или патрулей, но никто ни разу ими не заинтересовался. Половина из наблюдений были банальным до абсурда списком “сходил в магазин, сходил на работу”. Нескольких не особо удачливых наблюдателей отправляли в больницу с многочисленными и не очень переломами. Убитых нет. И распечатки с камер. Много распечаток. Почти на каждой дата и Барнс. Идущий на работу с видом, словно таракана съел, зашедший в сквер, видимо попытаться социализироваться самостоятельно. Получалось, видимо, не очень. И всегда одно и то же: наглухо застегнутая добротная кожаная куртка или худи, кепка, перчатки. Иногда осунувшийся особенно сильно, иногда выглядящий даже, можно сказать, бодренько. Дотянувшись до телефона, Стив долго думал, набирать номер или нет. Посмотрев в окно, словно погружался в свои мысли, просчитывая, насколько удачным может быть расклад, и что грозит тому, кто решит ему помочь. От Наташи не было вестей уже больше недели. Сэм в центре помощи ветеранам. Ванда в помеси истерики и депрессии… Аккуратно положив на пол тонкий прямоугольник старкфона Роджерс пошел собирать нужные вещи. А уже потом предупредит Хилл об отпуске. И не приведи Бог, кто-то что-то на это скажет…