Не оглядывайся

В номере кто-то был. Это Стив понял ещё до того, как закрыл дверь. Между лопатками назойливо колол чужой взгляд, словно бритвой проехался. Мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты отхода и обороны.  — Расслабь булки, Кэп. У меня нет времени с тобой ритуальные танцы отплясывать, — хриплый, низкий голос не мог… Развернувшись на сто восемьдесят, Стив подумал, что наверное упал в обморок и валяется теперь прямо посреди проема кулем, а Брок стоявший перед ним выглядел… Молодо. Моложе, чем он помнил лет этак на пять-семь. Виски еще не тронула седина, над которой Рамлоу ржал как конь и винил в ней без меры прыткого Стива. Да и сами по себе волосы были длиннее, собранные в неаккуратный низкий пучок. В глазах искрило, словно те вкрапления редких светло-карих пятнышек по краю ободка радужки покрыли сусальным золотом. Говорил странно, с легким акцентом, съедая некоторые буквы. Так непохоже на того Брока Рамлоу, который из принципа каждую буковку смаковал. Всё, что осталось прежним — мягкая, обволакивающая хрипотца, знакомая до последнего обертона. «Есть много способов трахать могучий английский, Роджерс. Я предпочитаю жестко, но без особых извращений».  — Брок…  — Потом все сопли. У меня времени в обрез. Тащи Зимнего в подполье, даже если он тебя тонким слоем по асфальту раскатает. На него открыли охоту и, если тебе не свезет, закроют его в застенках и пустят на опыты, — оглянувшись и высмотрев что-то в окне, Брок кривовато улыбнулся. — А может еще чего похуже. И, это, Роджерс… Он может и «Великая Машина для Убийств», но наивный, как девственник, впервые увидавший женские прелести. Не дави на него. Он останется с тобой, но не дави как ты обычно любишь, Богом тебя молю. Явно хотевший сказать что-то ещё, он промолчал. Но мимолетная встреча взглядов сказала больше, чем тысячи безликих слов. Маска спокойствия и сосредоточенности треснула на доли секунд, открывая то, что Брок, тот Брок, которого Стив помнил, тщательно прятал в своих глазах. В них были тоска и больное отчаяние, приправленные какой-то странной решимостью. Их не разделяли стены или стекла, но коснуться Брока казалось Стиву чем-то запредельным. Словно успел выработаться рефлекс, который твердил: «ты всё-равно не дотянешься», словно пара шагов на глазах превратятся в километры.  — Кто? Куда?.. — протянув руку, Стив споткнулся на ровном месте, оборачиваясь на секунду. Там, где стоял Брок было уже пусто. ***

Когда мне снятся дурные сны, я прихожу их топить под душем, Надеясь, что отлюбил, остыл, смогу подняться, хотя контужен. Когда мне снится, что я один, я воду делаю чуть теплее, И в сердце тают осколки льдин и вроде что-то немного тлеет. © kiriko-kun «Душевное и душевое»

Он уже не знал, сны или реальность.Знал только, что надо отгородиться, чтобы не потерять остатки не самого здравого ума. Но когда на пороге номера к ночи появился Баки, сам, добровольно, Спокойствие Стива дало трещину. Сгребая в охапку и затаскивая вовнутрь, он был уверен, что Баки помнит.  — Он сказал, что ты поможешь, — деревянный в медвежьих объятиях, казалось бы, Зимний уже это говорил, но отчего-то у Стива создалось двоякое ощущение. Словно Баки тоже видел Брока. — Сказал засунуть в жопу гордость и прийти. А как она выглядит? Она влазит? Мы обойдемся без этого? Непосредственность этих вопросов умилила бы Стива в другой ситуации, сейчас же вызывала лишь горькую усмешку: Баки Барнс помнил что-то из прошлого, знал кое-что о современности, но всё ещё оставался маугли в городских джунглях. Слепой, как котёнок, не понимающий других людей и не до конца понимающий, что «хорошо» не всегда значит «правильно» и наоборот. Но то, с какой доверчивостью он позволил Броку направлять себя всё это время и то, как он, несмотря на злость, подсознательную, пришедшую из далеких сороковых, обиду и инстинкты, требовавшие держаться подальше, пришел к Стиву стоило любого здравомыслия.  — Мы обойдемся. Глядя на то, как легко Бак переключается в относительно «мирный» режим, Стив решил, что стоит повременить с вопросами. Вне всяких сомнений — скучал, но сейчас важнее было предупреждение Брока. Или собственного подсознания? Оставив этот вопрос на потом, но твердо пообещав себе разобраться с этим безобразием, он решил привести в чувство застывшего истуканом Баки. Спина под рукой уже не была напряжена, но тот не шевелился, явно не зная как себя вести. … Что-то из прошлого так и осталось для него нечеткими картинками, но спрашивать, после вспышки собственной беспричинной ярости было много иррациональных, противоречащих друг другу ощущений. Брок говорил: «Это значит, что ты что угодно, но не оружие, Агент. Человек, возможно?» Слова командира принимались на веру безоговорочно и почти без лишних вопросов. Даже получив приказ спрашивать всё, что непонятно, даже если «программа» твердила, что это не важно, задавать вопросы было странно. Потому что их оказалось слишком много. Вот и сейчас, в голове Баки Барнса роился миллион вопросов. Например: почему под кожей назойливо зудило ощущение, что он, Зимний, знал Капитана Америка не только по стычке на мосту? Почему Капитан Америка беспрестанно твердил, что он друг? Почему Командир говорил, что он Джеймс Барнс, а в музее утверждают, что Джеймс Бьюкенен Барнс погиб? Почему Капитан Америка говорил, что он друг, но обнимает трепетно, как обнимал девушку парень в парке. В паре кварталов от места, где он, «Джеймс Барнс», жил последние пару лет? Зимний до сих помнил, как подумал, что этот тощий высокий парень нападает, разбил ему нос и сломал руку. Получив нагоняй от Командира, Агент учился заново анализировать действия и поступки людей. «Люди, блядь, не только друг друга убивают, Барнс. Иногда они друг друга любят.» А ещё он помнил мальчишку, чем-то похожего на Капитана. Смутно и очень отдаленно. Он тоже был друг? А где он сейчас? В глазах Баки Брок Рамлоу был и Богом, и Дьяволом одновременно. Вламывающий «пиздюлей лечебных обыкновенных» за дело и объясняющий походя всё, что он даже не успевал спросить, Командир вызывал уважение. Кем был Капитан Америка, Зимний для себя ещё не решил.  — Голоден? — низкий голос, тихий, со странными нотками, выдернул из собственных мыслей, заставляя на доли секунд чувствовать себя… не голым, но открытым. Кивнув куда-то в шею, Баки позволил себе расслабиться. Командир не мог врать, даже если все инстинкты вопили, что надо убить эту гору мышц и бежать как можно дальше.  — Как мне к тебе обращаться? — Стив неосознанно пытался найти подход к Баки, доверяясь своему чутью, редко подводившему в минуты особо острой необходимости. Изменившемуся, замкнувшемуся, изрядно потрепанному жизнью, с дуршлагом вместо памяти, но всё же Баки.  — Баки? Мне нравится, как оно звучит. Лучше, чем Джеймс Бьюкенен. Вырвавшаяся неосознанно фраза заставила Стива широко улыбнуться. Полдела сделано. Если он хоть что-то понимал из той кучи книг, которая осталась дома то, что Баки хоть что-то помнит уже хлеб. Даже если не всё узнаёт.  — Ты прав. Джеймс Бьюкенен звучит ужасно, — ответ из прошлого пришёл неосознанно, но расслабил Зимнего окончательно, отгоняя смятение на некоторое время. Похоже Стив смел в гостинице половину запасов, здраво рассудив, что Баки вряд ли обойдется одной пиццей и горячим чаем. Отправленный в ванную Бак, видимо, застрял, но Роджерс не стал претендовать на личное пространство. Если в его силах было устроить другу пару лишних поводов для радости, маленьких и не очень, то почему бы и да? Выползший Зимний был в странной помеси прострации и нирваны. От руки явно дымило, но, по внешнему виду ничего не коротило, да и двигалась она как обычно. На немой вопрос во взгляде Стива, Баки только пожал плечами, поясняя:  — Горячая вода — это хорошо, а много горячей воды — лучше. Нагрелась немного. Спрашивать, насколько горячей была вода Стив не стал. Он догадывался о масштабах и размерах, устроивших брачные игрища, тараканов, но пришел к мысли, что ответ именно на этот вопрос он услышать пока не готов. Ожидавший лицезреть Баки в режиме «сычика», Стив был удивлен, что ему поясняют и даже отвечают заранее на незаданный ещё вопрос.  — Командир говорил вежливым надо быть со всеми. Даже с теми, кто отправляет тебя нахуй. В особых случаях можно сломать нос, палец или руку, — четко, словно рапортуя, продолжил Бак. — Нужно быть доброжелательным с людьми, которые добры к тебе. Цитирую: «Добры, Барнс, это не значит „не убили“, за редким исключением. „Добры“ значит безвозмездно оказали посильную помощь в виде провианта, крыши над головой, доброго слова». Баки хотел добавить что-то ещё, но старкфон Стива, оставленный на прикроватной тумбочке, ожил, противно, шумно вибрируя. Скорбно скосив на него глаза, он всё-таки поднялся с насиженного места, подходя и глубоко вдыхая пару раз для спокойствия.  — Роджерс. «Стив, ты в курсе последних новостей?» — Наташа, и раньше не отличавшаяся особым пиететом, начала без вступлений. Значит случилось что-то важное и плохое. — «По всем каналам крутят. Зимний устроил теракт.»  — Когда, интересно, если я четыре дня подряд за ним хвостом ходил, Нат? «Сегодня утром он.»  — Сегодня утром, Romanova, он ломал мне ребра и бил головой о столешницу кухонного гарнитура. Это, пожалуй, немного интересней теракта, — криво скалясь, Стив не подумал, что от Брока перенял привычек больше, чем хотелось бы. Потому что Баки внимательно на него смотрел. В упор. Не мигая. Кивнув в сторону столика и тележки, заставленной едой, Стив одними губами спросил: «Можешь расставить тарелки?», на что получил медленный опасливый кивок и вернулся к прерванному разговору, усаживаясь на полутороспальную кровать и готовясь выслушать все, что только может ему поведать Черная Вдова. «Стив, ты не понимаешь, насколько всё серьезно. Погибли люди. Не последние, я тебе скажу, люди»  — Ну давай, раскрывай карты, Наташа. Что он «сделал»? — вложив в вопрос весь, скопившийся буквально за пару минут, скепсис. — Магазин ограбил? Детскую площадку заминировал? «Иногда твой юмор отвратителен, Роджерс. Почему об этом толком никто не знает?»  — Потому, Наташа, что вы — часть того, что такие прожжёные идеалисты как я называют «Семья». И я был бы очень расстроен, если бы выяснилось, что даже с Семьей я не могу вести себя как обычный человек. «Nihyia sebe „rasstroen“. Ты же от Башни Старка „расстроенный“ камня на камне не оставишь», — судя по всему Романов улыбалась. Вымученно, но улыбалась. — «Он заминировал здание Генеральной Ассамблеи ООН». «Тащи Зимнего в подполье, даже если он тебя тонким слоем по асфальту раскатает. На него открыли охоту и, если тебе не свезет, закроют его в застенках и пустят на опыты»  — Фу, Нат, язык, — гримасничать Стив умел и любил. Особенно когда мозг лихорадочно соображал, как выбраться из того дерьма, в которое кто-то собирался посадить его друга. «Ты же понимаешь, что все будут думать о твоей предвзятости в первую очередь. Даже если ты Капитан „Красивая Задница“. Ой, прости. „Красивые Глаза“. Не язык, а pomelo», — Наташа ему верила. Это для Стива сейчас было главное. Верила Нат — верил Клинт. Сэм на его стороне априори. Потому что друг. С Тони он как-нибудь разберется если что, Брюс останется в стороне, либо займет сторону Старка. Это неизбежное зло.  — Россия подойдет? У неё с Америкой последнее время отношения ne fontan. никто на двух туристов внимания не обратит. А затеряться на огромной территории — раз плюнуть. «Документы будут через пару часов. Скину адрес где забирать. Ты мои подарки носишь?» Когда у них только устаканились дружеские отношения, Наташа, предусмотрительная хитрожопая Наташа, подарила Стиву телефон и ещё пару интересных гаджетов, выглядевших безобидными игрушками. Замаялась, вымотала себе нервы, но научила старичка «Роджерса» ими пользовать. Просто так. На всякий случай. Теперь он понимал, как этот «всякий случай» выглядит… — Да.