Не оглядывайся

Частный самолет ожидал их уже на взлётной полосе. Высокий, тощий румын чуть за пятьдесят вздрогнул, когда увидел двух огромных мужиков, идущих к нему плечом к плечу. Помня просьбу давней знакомой, не раз вытащившей его задницу из дерьма ещё во времена Советов, грозившего если не канавой, то инвалидным креслом и уткой точно, лишних вопросов не было.  — Ya ot Natalki, — Стив вспоминал времена, когда Романов учила его русскому исключительно с содроганием. Учителем она была строгим и русский любила очень трепетно, нещадно пиная и лупя, если вдруг он уже выученный материал коверкал на все лады. Поэтому, несмотря на явный акцент, на русском он говорил четко и достаточно бегло для иностранца. Тогда он не видел смысла во многих вещах, в которые его посвящала Нат, но сейчас приходило осознание, что он действительно свой для суровой Черной Вдовы, которая за немногочисленных близких порвёт и не раскается. Вот она — семья. Даже если у членов её тараканы размером с современный грузовик.  — Да ты на английском говори, не майся, — кивнув себе за спину, мужчина легко поднялся на борт. — У нас времени до утра чтобы оказаться подальше отсюда. Потом схлопнут мышеловку и плакала ваша Россия. Вторым пилотом летит мой старший сын. Он никого не видел. Мы летим за родственниками, на его свадьбу везти. Родственников у нас много, так что проблем не будет ни у кого. Главным условием Наташи в обе стороны было «Без имен». Поэтому, старик если и понял кто перед ним, благоразумно молчал. Нечасто такая женщина как Наталка просила его об одолжении. Если уж её прижало, значит дело серьёзное.  — Спасибо, сэр, — Баки исправно выполнял предписание Брока учиться быть человеком. А пилот, судя по анализу, был добр, вежлив и искренне пытался помочь. Даже заметил беспокойство Капитана. Нет, Стива. Мужчина не пытался их убить и оружия, навскидку, на борту не было. А значит нужно быть вежливым.  — Пока не за что, сынок. Войдем в воздушное пространство Федерации без проблем, тогда и поблагодаришь. Мужчина улыбался по-отечески заботливо и немного обеспокоенно. Он боялся казусов. Боялся, что что-то случится, но не мог отказать человеку, которому обязан жизнью своей и семьи. Смелый человек. Стив беспокоился не меньше. Он никогда не бывал в России, но слышал очень много баек. Что во Вторую Мировую, что теперь, в новом веке. Какая она? То, что врут о медведях, ходящих там по улицам знал. То, что там бывает очень холодно — тоже. Оставалось только надеяться, что того минимума, который вложила в него Нат, хватит на то, чтобы понять менталитет и систему. *** Было холодно. Нет, не так. Было ПИЗДЕЦКИ ХОЛОДНО. Снег, который взвивал холодный, колючий ветер, забивался везде и всюду. По словам пилота, такая погода для суровой Сибири в ноябре — норма. Стив, будучи чувствительным к окружающей среде, готов был купить одеяло, завернуться в него и ходить по улице прямо так, а вот Баки было… Странно. Он не любил холод, но колючий морозный воздух пропитанный озоном, вдыхаемый полной грудью почему-то приносил умиротворение и утихомиривал вихрь вопросов, беспрестанно крутящихся в голове.  — Я хорошо говорю по-русски. Без акцента, — зачем-то сказал он вдруг. — Ne pomnu kak ychil, no znayu. И правда. Речь была резкая, отрывистая. Мягкие переливы английского акцента не чувствовались, только если совсем чуть-чуть. Но так говорил обычно иностранец, проживший в России очень много лет.  — Ну и ладно. Главное, что знаешь, — Стиву было неудобно перед Наташей за то, что он иногда вел себя как засранец, самая настоящая, вредная, жирная задница. Но менять позицию по отношению ко всему этому не собирался. Машина, оставленная на парковке при частном аэродроме, облегчила участь двух суперсолдат, незнакомых с менталитетом. Люди вокруг почему-то не удивлялись редким для пригорода Красноярска, иностранцам. Это настораживало Стива, казалось странным, да и Баки спокойствия не прибавляло. Собранный, готовый ко всему, Зимний внимательно наблюдал за окружающей действительностью.  — Отбой, Барнс. Периметр чист, — голос вышедшего из машины Рамлоу, того Рамлоу, которого Стив видел в гостинице, бил набатом по ушным перепонкам. — Дом в нескольких часах езды, девочки. Так что на вашем месте я бы сходил припудрил носик. Жрать купим по пути. Ебическая матерь, я жрать хочу — сил просто нет никаких. Подошедший к Броку Баки явно хотел обнять, но, видимо, не решался, смотря виноватым, грустным взглядом. Закатив глаза на типично Старковский манер, Брок притянул к себе Зимнего, сграбастав в охапку.  — Ну чего опять? Жив? Жив. Ты молодец. Хорошо держишься. Делаешь всё правильно. Я же говорил, что получится, Агент. А ты мне всё соплями изгваздал, — ласково поглаживая уткнувшегося носом в шею Баки, Брок улыбнулся. Совсем как на той распечатке. С грустной, болезненной нежностью. — Не стой бараном, Роджерс. Иди получать свою порцию объятий. Или я всё ещё идеологический враг «Номер Раз»? Кривой оскал на молодом лице был непривычен, но только утвердил Стива в мысли, что у них с Баки… что, собственно?  — Ты иллюзия?  — Ну, ебать всё это мало — начинай сначала. Кэп, я похож на глюк? Нет, ты серьезно решил, что раз я появился пред ясными твоими очами, можно по моим мозгам катком проезжаться? В машину, — открытость и редкую радость, которые Брок позволял себе проявлять не часто, как ветром сдуло. Почувствовавший перемену Баки что-то забухтел на тему того, что Командир опять ненадолго и через пару-тройку дней свинтит в туман. — Смотрите-ка кто словарный запас расширил. Нет, Барнс. Вместо того чтобы радоваться тому, что меня в кои-то веки пронесло, ты ещё и нудеть научился. Пороть тебя некому стало, так ты быстренько разошелся? Пробухтев с постной, чуть оскорбленной миной что-то про старые развалины, обижающие карапузов, Баки забрался на заднее сиденье, вытащил откуда-то сзади пушистый плед, словно там ему было и место, завернулся, превращаясь в гусеницу в коконе и прикрыл глаза, явно готовый хорошенько вздремнуть.  — Это кто из нас ещё развалина, Карапуз столетний? Молчавший всё это время Стив не мог понять свои чувства. Одно дело картинки, а другое такое открытое взаимодействие. Баки, который пропахал им, Стивом, все поверхности в квартире, в Бухаресте и Брок, который заботился всегда исключительно молча, лишних сопель не любил, «гомосятости» тоже. В груди поднималась странная смесь тоски и жгучей, как самая ядреная, но очень медленная отрава, ревности, мешая рассуждать здраво. И Рамлоу молчал. Стив на контакт не шел, он навязываться не считал нужным, понимая, что темпераментный Капитан Америка хоть и тугодум, когда доходит до отношений с людьми, но не дурак. То, что Броку перепадет ещё пизды, можно было даже не говорить — это и так ясно как Божий день. Думавший о том, что мог ещё с десяток лет смотреть на Стива только со стороны, Брок встряхнулся, оставляя дурные мысли на потом. Главное сейчас — спрятать Барнса, сныкать так, что ни одна хитропоиметая задница не отыщет. Вспоминая взлет и падение Пирса в день, когда должны были запустить проект Озарение он мог сказать точно: уже тогда было понятно, что Роджерс не простит. Не поймет и не простит. Даже слушать не станет. Понадобилось умереть тогда, в Лагосе, подписавшись на заранее провальную авантюру, чтобы поговорить с Капитаном, мать его, Америка. Дом стоял в самой глубине заснеженного леса. Ни одной живой души на мили вокруг, вид из окон как в открытках и Брок, который уже по привычке перемещался «скачками». Вот он только что был возле машины, в следующую секунду открывал входную дверь, возвращаясь обратно и с легкостью, нетипичной для простого человека, поднимал даже не вздрогнувшего Баки на руки как маленького ребенка, подворачивая в плед и растворяясь в воздухе с ценной ношей, материализуясь в гостиной и укладывая Барнса на диване. Стив наблюдал за этим с непроницаемым выражением лица, занося рюкзаки и сумки с вещами, сгружая их в прихожей. Скрестив руки на груди, он прислонился к дверному косяку гостиной, пытаясь что-то для себя найти в Броке, который знал этот взгляд и идентифицировал как «хронический герой вышел на тропу войны». Думать о том, что для Роджерса он чужой, не хотелось. Потому что это было…  — Хорош пялиться на меня, как девственница, которую с оттяжкой по кругу оттрахало трое и она залетела. Ты не был непорочен, когда подставлял мне зад, — безошибочно найдя кухню, Брок уже прикидывал что нужно купить, чтобы не загнуться в этом пиздосранске.  — То есть в Лагосе ты не умер…  — Вся соль в том, Кэп, что я там не только подох, но и немного пострадал, — стараясь не смотреть на Стива-мать его-Роджерса, Брок проверил всю посуду и нашел несколько блоков любимых сигарет, восхваляя Романову пока та не видит и не слышит. — Нет, вы посмотрите. Эта стерва даже обо мне подумала. Умная баба, но я бы всё равно очканул ей присунуть.  — Это для меня, — тяжелый взгляд Стива прожигал в спине Брока дырку, но тот, с выражением лица, достойным увековечения, развернулся на сто восемьдесят и в упор, не мигая, уставился на Роджерса.  — Че ты щас сказал? Повтори, Роджерс. Ему только что дали надежду. В духе Кэпа — ни одного лишнего пустого слова. Только действия. Крылья носа Брока невольно затрепетали, как у зверя, учуявшего дичь, а золотые искорки по краю радужки, кажется, стали ярче.  — Это для меня. Я начал курить их полтора года назад, — а Стив был спокоен. Слишком спокоен внешне, что в обычные дни вызвало бы в Броке опасения. Но сейчас, ослепленный прорвавшими из плотины отупелого спокойствия эмоциями, он был глух. Невнимателен. Невольно потянулся к Стиву всем существом… Но Стив отошел на пару шагов, не давая себя обнять. Пазлы информации в его голове отказывались вставать в предназначенные им «дыркам» мозаики. То, что он видел ошеломляло, вызывало неконтролируемую дрожь, жажду, ревность и просто откровенно бесило. И это всё происходило одновременно.  — Стив…  — Что, Рамлоу? Думал, мать твою, что я просто закрою глаза на твоё феерическое возвращение, прыгнув с порога на член, прося ещё и глядя на то, как ты наёбываешь меня, с глазами влюбленной школьницы? Не думал. Но и рассказать правду не смог бы при всём желании. Вспоминать как он получил разрешение вмешаться в это дерьмо — тоже. А Стива несло. Он много раз представлял, что сказал бы живому Броку. И среди них всего этого дерьма не было. Всего вот этого дерьма, которое лилось из него сейчас как из рога изобилия, там не было! Спустив с цепи, в кои-то веки, свои чувства, Брок глянул на Стива с тоской, черной, глубокой, как темнота в бездонном ущелье. Решив, что работа, поганая, гребанная работа, прочистит мозги и не даст опуститься ниже, чем ему доводилось уже падать в желании искупить свою вину, Брок просто растворился в воздухе, оставляя Роджерса наедине с истерикой, достойной бульварных романов, так и не услышав то, что последовало за ней следом…