Не оглядывайся

— … Я предупреждала тебя, Рамлоу. Легко не будет. — Черт, Романова, idi nahui, — Брок сидел в неприметном кафе Нью-Йорка, так и не притронувшись к кофе, но выкуривая одну сигарету за другой. Лезущие в глаза волосы никак не хотели торчать из общего пучка, предпочитая бесить своего хозяина по максимуму. — То, что ты в курсе моей новой работы на полставки, не даёт тебе права лишний раз меня подъебывать. — Я до сих пор задаюсь вопросом “Почему именно ты?”. Хотя бы потому, что считаю, что в мире есть куда более достойные кан… — Да-да, Романова, дохуя достойных людей, а ебаться с делом Барнса могу только я. Ты не представляешь, какой это геморрой. Да, не спорю, бюрократии меньше, но за проебы тебе не просто выговоры в дело штампуют пачками, — под кожей зудело желание закинуть ноги на обшарпанный столик, но Брок вспомнил, что ему, поди, не восемнадцать чтобы вот так выёбываться. — Зато спасаешь людей. — Зато спасаю людей. И могу, иногда, даже на Роджерса со стороны прийти посмотреть. — Он скучал по тебе. — Да, Романова. Я уже выслушал, как сильно, — криво улыбнувшись чашке, Рамлоу залпом выпил содержимое даже не морщась от тройной дозы кофеина. Теперь он понимал почему Стив ненавидел пить кофе, даже когда в нём была смертельная нужда. Вкус концентрированного дерьма был омерзителен. — Не скажу тебе новость, но то, что ты в деле, Кэп сообразит быстро. Я бы на твоём месте прикупил беруши. Чтобы не пострадала нежная психика, ни разу за три года не слышавшая из уст Роджерса слово “хуй”. — Ну, вообще-то, слышала. После… Твоей смерти он стал просто невыносим, — голос у Наташи был измученный. Явно мало спала и много работала. Слишком много для, пусть и не совсем обычного, но человека, судя по всему. Создавалось такое ощущение, словно её прямо во время разговора вырубит часиков на несколько. — У тебя голос, как у нарика под кайфом. Тебе бы поспать лишний часик. Могу прийти посторожить. — Не думаю что это…       Закатив глаза, Брок оставил на столике пару купюр, растворяясь в воздухе даже “не отходя от кассы” и материализуясь перед Нат. Люди не обращали на него внимания. Да и не обратили бы, даже появись он перед ними как нудист — в костюме Адама, что было Броку только на руку. —… Ещё раз так сделаешь — башку отстрелю, Рамлоу. Что ты за человек такой, — видок у Романовой был неважный. Огромные, черные как у панды, мешки под глазами, впалые щеки и перебинтованный живот. Отсутствие белья Брока не смущало, поэтому, спокойно сгрузив Вдову на широкую кровать и укрыв покрывалом, он пошел искать бинты и антисептик для перевязки. — Отстрелишь, только на ноги сначала встань, dura. Говорил тебе, давай жопу твою прикрою. Но нет, блядь, мы же гордые, — притащив аптечку из ванной, Брок достал один из ножей Нат, валявшихся в неаккуратно сваленной куче оружия. — Давно пули вынула? — Пару часов… — А оно всё равно хлещет, как из ведра. Прощайся с загаром топлесс, красавица. И ищи что прикусывать будешь, если надо. В больницу тебя везти чревато, так что выходов у нас раз-два и обчелся.. Придется шить. — Один испортил зону бикини, второй топлесс… Что за мужики пошли, — закатив глаза, Нат легла бревнышком, стараясь лишний раз не шевелиться и не добавлять Броку работы. — Рамлоу, а ты знаешь, что делали на Руси с гонцами, которые привозили плохие вести? — Ой, заткнись, Романов, я уже сдох, — сейчас, спустя столько времени, Брок уже почти не вздрагивал, стоило только вспомнить о своей смерти и тем, что за этим последовало. — Ты думаешь, меня это остановит? — Нат даже не вздрогнула, стоило достанной из стерильной упаковки игле сделать первые проколы, стягивая рану. — Внутренних повреждений нет, да? — А что я, просто так твою шкуру латаю, не прижигая? Иногда смотрю на тебя и думаю: вот ты — staraya karga, с тебя песок давно должен сыпаться. А всё туда же — в пизду мира без прикрытия. Ничему жизнь не учит, — наложив швы, Брок стянул перчатки и выкинул к чертовой матери вместе с иглой, накладывая повязку. — Рыпнешься, пока не начнет заживать — подыхать будешь - не приду. Зачешется — дай знать. Не дай бог швы врастут. Заебёмся выковыривать.       Не сразу осознавший себя как Брока Рамлоу, он напомнил Нат о первом столкновении с Зимним. Правда, если Баки выглядел, пусть и ненамного, старше, Броку внешне нельзя было и тридцати дать, хотя на момент смерти ему было глубоко за сорок пять. Вспоминать человека, который бросил ей в ноги, как мешок с дерьмом, Рамлоу Наташа не хотела до сих пор. Тонкий в кости, не очень высокий, он пугал Романов даже больше, чем вся чертова Гидра с её бешенными шавками и Агент в своем полу коматозном отупении вместе взятые. От незнакомца веяло мощью. Она отталкивала, оставляя только одно иррациональное желание — убежать. Оказаться как можно дальше и больше об этом человеке никогда даже в мыслях не вспоминать...       Сейчас же Брок был почти похож на самого себя. Почти. Он не выслуживался, не искал признания, работал воистину собачью работу, ни разу не пожаловался, но так и не рассказал как оно там — по ту сторону. Хотя то, что видела Нат в первые дни наводило не на самые радужные мысли. — Что притихла, sterva рыжая? — Да вот ностальгирую, каким ты был покладистым по возвращению, — криво усмехнувшись, Наташа поерзала, устраиваясь с комфортом. Если бы она не видела Брока тогда, возможно, она бы ему и не доверяла. Но сейчас, зная, что и этот волчара может быть безобидным, Нат была спокойна. За Стива Рамлоу убьет, прикопает и даже мраморной плитой прикроет, чтобы не встало. А Наташа была своей для Кэпа. — Ты бы ещё по мне в Щ.И.Т.е ностальгию развела. Совсем человечки страх потеряли, — криво усмехнувшись, Брок бесшумно растворился в воздухе, едва взглянув на часы. ***       Первое время у него были большие проблемы с ориентацией во времени и кучей часовых поясов. Но сейчас он почти на голом инстинкте ощущал разницу во времени, даже несущественную. В доме его не было всего четыре часа, а вокруг уже царила разруха.       Мебель в холле, добротная, почти вечная, из массива сосны, была разнесена в щепки. После такого ее только на дрова. Для бани. Кухня была похожа на пожарище, а в гостиной прошлось стадо слонов. Барнс сидел на чудом уцелевшем подоконнике, а Роджерс сидел на полу, привалившись к ноге Зимнего. — Поглядите, кто разобрался со своими личными проблемами. Агент, мать твою. Ты страх потерял? Бегом веник и совок в зубы. Убираться. Мыть полы. Выбрасывать мусор. Ohueli sovsem, cherti? Давно не порол я тебя? Так у меня рука-то потяжелей твоей теперь будет.       Открывший было рот Стив с удивлением смотрел на то, как Баки безропотно спрыгнул с подоконника, подошел к Броку, боднув его в плечо лбом и, получив законное, почти ласковое, поглаживание по голове, пошел искать, где в этой помойке инструментарий для уборки. За столько лет с одним хэндлером Барнс уяснил одно: либо ты делаешь, как говорит Командир и всё хорошо, либо ты делаешь как хочешь и получаешь отборных пиздюлей. Потому что рука у Брока по возвращению стала тяжелее. Теперь Командир спарринговал с ним, Зимним, почти на равных, а в какие-то моменты тупо сдерживаясь. — Молодец, Барнс. Дуй. Вы всё решили? — дождавшись неопределенного пожатия плечами, Брок забористо выматерился. Если Барнс молчит — пизда рулю. Он дошел до самой грани, цивильно названной “дестабилизацией”. Другое дело, что “дестабилизация” эта выглядела как приступ шизо. Агент начинал говорить сам с собой от лица Зимнего и Баки Барнса одновременно. Зрелище это было не для слабонервных. Чертовы Гидровские крысы готовы были на стенку лезть — лишь бы никогда больше не видеть, как Зимний разговаривает с Баки.       И всё бы ничего, но после последней такой “дестабилизации” уже после развала щупальцев Брок еле Зимнего поймал на пути к Башне Старка — самой высокой точке Нью-Йорка. Тогда и было решено найти место менее примечательное и более спокойное. Румыния идеально подошла по всем параметрам. Хотя бы потому, что несмотря на весь свой колорит люди придерживались старой доброй традиции не лезть в чужие дела. За своих они готовы были разорвать на флаг, но к своим со своей излишней заботой не лезли. У всех было своих дел по горло — в чужие ещё влезать. — Он ебанулся, прощать этой суке всё, что Капитан о тебе наговорил, Командир, — началось. Брок привык к этому. Почти. Каждый раз себя уговаривал, что так Баки Барнсу проще жить. Но, если от этого феерического пиздеца у Барнса начнутся основательные глюки, — не поможет никто. — Баки… — Нахуй твоего Баки, Кэп, — основная разница между этой колоритной парочкой — менталитет. Агента взрастила Гидра, и этот сучонок на этот счет был абсолютно не внушаем. Ему невозможно было навязать своё мнение. Если только не давить всем своим авторитетом. Барнс был более адекватен и более язвителен. От его комментариев вяли уши, хотя как портовый грузчик он предпочитал не ругаться. Ни дать, ни взять дело рук Роджерса. — Рот на замок оба! — Брок устал. У него было мало времени. Много работы. И совершенно не было зацепок. Тут ещё эти… — Агент убирать срач и завали, наконец, ебало. Хоть одно лишнее слово я об твой хребет разнесу все мало-мальски пригодные щепки от прихожей и выкину тебя голой жопой в сугроб. Оставь в покое Барнса. Не до ваших разборок сейчас. Прихожая и кухня. Роджерс, приберись в гостиной. Клянусь Богом, если в спальнях такой же срачельник, я очень сильно пожалею, что Картер нашла Баки.       Стоило Зимнему скрыться за дверью гостиной, как Стив открыл рот чтобы задать вопрос, но его остановил поднятый вверх кулак. Брок стоял спиной к Роджерсу, но итак знал, что вопросов из того сейчас посыпется, как из рога изобилия. — Он и в гробу тебя услышит, Роджерс. Поэтому подумай — хочешь ли ты задавать вопросы именно сейчас. Отвечу на главный: когда Барнса замыкает у него случается раздвоение личности. Нет, я не дам ничего с этим сделать. А этого… Попробуй заставь. А я посмотрю, — оглядевшись по сторонам в последний раз, Брок вдруг понял, что не готов к разговору о личном. Ни к чему не готов. У него есть, чем заняться, кроме как вымаливать прощение у бывшего любовника. Даже если ради этого он умер и воскрес на кабальных условиях.       У Брока было всего три ночи, чтобы сдвинуть с места дело Баки, иначе ему очень сильно не повезет, поэтому, просто растворившись во времени и пространстве, Брок застыл на несколько секунд, пытаясь унять всё бешенство, которое его одолевало от того, что не получалось разобраться с личным до того, как время выйдет.