***
Игорь шаркал подошвами о мокрый асфальт перед школой. Пока он ехал, хотел что-то сказать, но не сказал ничего, просто сидели в противном молчании. Просто тупо смотрел в соседнее окно на струящиеся лужи грязи в бензиновых разводах, смотрел и просто ловил осознание. Асфальт у него под ногами мокрый, а рядом большая лужа, а в луже мутная, серая вода. Лужа проносится мимо. Он хотел поймать того, кого называл когда-то лучшим другом, сразу перед первым уроком, чтобы побыстрее отделаться от чувства тяжести за душой, будто этот маленький пакетик весит тонну и оттягивает ему плечи. Мысли о нем засели в голове и тянули и ее куда-то вниз в грязную лужу. Однако он сегодня решил опоздать, и Игорь не видел его до самого звонка, ждал, искал и в итоге сам чуть не опоздал на урок. Игорь окончательно для себя решил, что это больше не дружба, а давно пора вообще-то. У него есть друзья за пределами школы, зачем ему тут кто-то. Скучно. — Эй, епт, — Игорь увидел наконец этого еблана в толпе, он поднял на него глаза, и они загорелись. — Я тебя искал как раз. Принес? — Забирай свою хуйню и учти, больше меня ни о чем не проси, никогда, понял? — Игорь бегло оглянулся по сторонам и с опаской передал пакетик другу. — Бля, от души, — он тут же бросил его в рюкзак и широко улыбнулся прошедшей мимо учительнице начальных классов, она вела стадо козлят на завтрак. Ей не до них. — Отвечаю, это был последний раз, серьезно, голову на отсечение. Игорь хмыкнул. Посмотрим. — Так чем мне тебя отблагодарить? Придумал, чё подогнать, или чё ты там хотел? — Придумал, — всё-таки Игорь решил, что терять-то тоже нехуй. С утра снова наслушался о себе достаточно, чтобы забить на все хуй. У него внутри было ощущение, что он совершает что-то охуеть какое противозаконное, но хотя, впрочем, да.***
Как и следовало ожидать, Лавров сбегал с уроков. То есть его полноценный арест продлился недолго. Иначе Игорь бы не был Игорем, если бы не придумал, как наебать механизм наказания. Каждое склизкое утро отчим развозил их с матерью по местам: ее — на работу, Игорька — в школу, потом забирал сразу после уроков. А то время, которое располагалось между началом учебного дня и его концом, Лавров использовал в своё удовольствие. Достаточно только сделать вид, что заходишь в школу, дождаться отъезда машины отчима, а потом можно съебывать. Куда глаза глядят. Главное, не делать это совсем уж часто. Хотя бы не каждый день. Сегодня он заранее напихал в рюкзак те оставшиеся два баллончика — синий и красный, а потом всю поездку очковал, сидя на заднем и зажимая рюкзак коленям, чтобы они не звенели. Все равно родаки слишком увлечены каким-то своим разговором, поэтому Игорь всё-таки надеялся, что они ничего не слышат, ну или ничего на самом деле не слышно. Он выскочил из машины, пробежал по лужам до здания школы и остановился в тамбуре. Машина уже выезжала из переулка, в котором их школа располагалась. Минуту подождать и можно бежать. Одноклов он заранее попросил сказать, что он в больнице сегодня будет, типа даже уважительная причина. Игорь шел в заранее запланированное место. Туда, куда ему не дали попасть в прошлый раз. Он шел на ту самую заброшку наконец порисовать. Опять сыро и грязно, но на это пофиг. Он просто натянул потуже капюшон и склонил пониже голову, делая вид, что никого не видит и не знает. Школьный двор уже остался далеко позади. Сейчас ему хочется одного: испоганить какую-нибудь бедную стенку, от которой непременно воняет старостью и сыростью. Игорь как-то стал привыкать к одиночеству, это потому что у него не было выбора. Его даже на выходных не пускали никуда, перетерпеть бы это время. Страшно только, что: а вдруг к концу ему и не захочется уже никуда и ни с кем идти? Да не, хуйня это какая-то. Он перемахнул через забор, неудачно расцарапав ладонь. Старая трава в лужах хлюпала под подошвами его не менее старых кроссовок. Лавров быстрым шагом миновал несколько бетонных панелей, оставшихся от второго недостроя, который как начали строить, так тут же и закончили. Неизвестно, почему. Первое же здание тоже недостроено, но у него хотя бы крыша есть. Тонкая, но есть. Вдруг дождь пойдет? Судя по небу, это вполне могло бы случиться. Этажа было два. На втором этаже просто посуше, а ещё именно там осталась чистая стена. Игорь швырнул рюкзак на сваленные сухие бетонные блоки, присел на них сам и стал оглядываться вокруг, оценивая пространство. Всё-таки решил портить именно основную стену, ту, что без единого окна. Странно, что на ней ещё ни одного граффити. Ну вообще, если за граффити считать надписи в стиле «Иванова шлюха» или «Петров сосёт хуй», то их тут штук тридцать, безусловно. Ну так что? У Игоря была идея, но такая толстая, что прям жирная. Хотя «а судьи кто»? Никто не увидит этого. Никто. А значит, он может измазать стену любым дерьмом, можно изрисовать все головками от хуя, а можно попытаться во что-то большее. Игорь знает и понимает, что нужно меняться, да. Причем, меняться здесь и сейчас, нужно просто решить раз и на всегда для себя: открыт ты переменам или нет. Игорь убеждал себя, что да, и расстегивал рюкзак, доставал баллончик, встряхивал и сладко вслушивался в этот его треск. Красный и синий слои мокрыми брызгами ложились на поросший мхом пыльный кирпич, синий и красный — самые лучшие цвета, которые вообще можно выбрать. А ещё, синий и красный — лучшие цвета, которые можно выбрать, если можешь утащить с собой не более двух баллончиков. Жизнь — жестянка, но сегодня он даже успеет на последние уроки посидеть, как будто и правда был в больничке, а не прогулял. Вышло неаккуратно, зато быстро, зато посыл понятен и ясен, для любого, кто прочтет. Главное, чтобы никто всё-таки не прочёл, пока Игорь сам не решит, что он этого достоин. Не Игорь, а этот «кто-то». Право посмотреть его каракули надо заслужить.***
Неделя подходила к концу, Стас как обычно, сидя за партой, лелеял мечту выспаться на выходных. Голышев рядом был как обычно спокойным, погруженным в свои мысли и наблюдение за окружающей обстановкой. Он изучал соседний ряд, и непонятно, что именно он пытался выяснить или рассмотреть. То ли железные ножки деревянных парт разглядывал, то ли лица одноклассниц — непонятно, но и неинтересно. Стас лелеял мечту выспаться, но в то же время у него буквально зудело внутри от мысли, что он уже давным-давно не занимался ничем весёлым. В драки влезать — зарёкся, гулять — погода не способствовала, следовательно, интересных мест не находил, не исследовал и даже пить — не пил с последней ночёвки. Вот это да, как-то совсем неправильно. Надо это исправлять. Стас огляделся по сторонам, проверив, нет ли в классе и поблизости учителей, повернулся к одноклассникам и спросил: — Нет ни у кого желания побухать на выходных? — Ты хотел сказать: «собраться теплой компанией одноклассников и хорошо провести время»? — поправила его одна из одноклассниц. — Именно, — он никогда не понимал смысла этих вежливых формулироврк, очевидно, что все пойдут бухать и расслабляться. И на самом деле всем друг на друга похуй — компания теплее не придумаешь. — Ну так чё? Есть у кого хата? — У меня, но не могу обещать, родители пока сами не решили уезжают или нет, смогу только прям на самих выходных сказать, — пожала плечами другая одноклассница. Остальные сообщили, что они «за», но у них предки дома. — Ну значит, будем держать кулачки за твоих предков, ты их сагитируй там как-нибудь, как ты это умеешь. Девушка закатила глаза. — Ладно, тогда я скидываться не буду. — Это если ты уговоришь родителей съебаться. Тогда конечно да, цены тебе не будет, все для тебя, — Стас подмигнул ей. В этот момент дверь в класс громко дернулась и распахнулась, все подскочили, но это просто зашёл Фадеев. — А чё дверь закрыта? — Когда он уходил, она была так-то нараспашку, значит, тут что-то интересное обсуждалось. Или не очень? Может, он не хочет об этом знать? — Будешь пить с нами на выходных? — спросила одноклассница, несшая что-то про тёплую компанию одноклассников. — Пока ещё ничего не знаем, но если что, ты как, с нами? Дима пожал плечами, направляясь к своему месту за партой. — Я занят, наверное, буду… — Нет, он явно не будет занят, просто в чем он точно уверен, так это в том что он на этой тусовке будет лишний. Фразы по откату таких мероприятий вылетают как-то непроизвольно. Стас внимательно наблюдал за людьми в классе и за их реакцией, думал, что же скажет Фадеев. Просто есть два варианта: не брать его или взять, а там посмотреть, как он себя покажет. Либо поугарать над ним, либо, может, и нормально пообщаться. Он мутный какой-то. Но ведь предложить надо было. — Да ладно тебе, — неожиданно подал голос Голышев, вот этого Стас между прочим не ожидал. — Приходи, — Он обернулся к непонимающим взглядам пацанов, которые, как и Стас, хмурились, прикидывая, насколько это провальная идея. — Больше людей — меньше денег скидываться, правильно, нет? — Слушай, а реально, — Конченков тоже посмотрел на Фадеева, и тому стало не по себе. Как-то он так смотрит, будто ничего хорошего от этого взгляда ждать не приходится и от этого мероприятия тоже. — Не мнись, соглашайся. — Так ты идёшь? — спросила одна из девчонок. — Я записываю просто. — Эээ, ладно, ладно, иду, так и быть. — Давайте конфу создадим, и там добавим тех, кто идёт, а потом решим, — предложил кто-то из одноклассников. Все стали обсуждать что-то своё, что планируют и как лучше все организовать. Как видно, на Диму уже забили. Главное, чтобы его хоть не забыли потом, подумал Фадеев. А то с них станется. Так, то есть это получается, что он только что забил себе выходные? Надо как-то тогда мать приготовить к тому, что он уйдет. Наверное, она даже обрадуется тому, что он наконец-то куда-то вылез. Так то есть это получается, что он согласился пойти на школьную вписку, на которой будет Голышев? Так интересно все складывается. Что из этого выйдет? Впрочем-то, ничего. Будет там Голышев и будет — ему-то что? Главное всё-таки, что он наконец выпьет, вот это действительно важно.***
Сегодня хороший день, наконец-то. Утром, жуя бутерброды с маслом, отчим с серьезной миной сообщил великолепную весть. Сегодня до обеда он уезжает по работе и приедет только завтра вечером, соответственно, ни сегодня, ни завтра не сможет забрать Лаврова из школы. Это, бля, звучит как свобода. Это значит, что из школы можно спокойно съебывать и не возвращаться к последнему уроку. Это значит можно уйти основательно погулять. Это значит… Опять дождавшись пока машина с матерью и отчимом отъедет подальше, Игорь выскочил из школы навстречу слабым солнечным лучам. Даже погода праздновала сегодня. Сегодня особый день. Игорь шел по улице весьма бодрым шагом, покуривая уже вторую подряд сигарету и размышляя, что же делать, куда же идти. Уже почти набрал Леху, как в его поле зрения попала серо-буро-малиновая крыша старой школы, той самой, которая вторая в районе, стоит по соседству. Той самой, в которой учится Конченков. Так. Игорь перебежал дорогу перед сигналящим жигулем и направился к главному входу. По времени первый урок все ещё не начался. А что если попробовать выхватить Конченкова из лап образования? Игорь зашёл в ВК, надеясь найти того онлайн, но обломался. Он, блин, так приставку в детстве под ёлкой найти не надеялся, как сейчас Конченкова в сети. Причем, фиаско его постигло оба раза. Но ведь он вполне может зайти через минуту или если увидит уведомление, поэтому Лавров быстро и как бы между прочим напечатал, что стоит под его школой и, мол, выходи давай. Ученики сонные тянулись к школе, будто на автомате, тело просто помнит дорогу и спросонья ноги сами несут. Стас будто ждал, пока ему кто-нибудь напишет, поэтому ответа долго ждать не потребовалось. « — Чё?— Хуй в очё Я прогуливаю сегодня, предлагаю со мной, я у тебя под школой
— О, ща» И Стас пропал из сети. «Ща» это значит, что он придет или нет? Игорь продолжал топтаться на месте и следить за дверью в здание. Ждал, разглядывал свои кроссовки, щурился от солнца, которое сначала радовало, а теперь надоело. Как-то он мало подумал перед тем, как звать Стаса. Это теперь разговаривать надо? Придумывать занятие? Блин… Так. А куда они пойдут? Ничего в голову не лезло сегодня. Сначала можно просто по дворам пошляться, а потом… а потом суп с котом, на ходу обычно хорошо придумывается. Игорь поднял голову, и его опять ослепило ебаное солнце. Слабо светит, но непривычно. Из здания показалась высокая, сутулая фигура в капюшоне. Стас быстро спустился по ступенькам и, заметив Игоря, поспешил к забору, подняв руку, когда Игорь стал тоже вертеть головой. Лавров повернулся к нему и сощурил свои светлые глаза, и только потом кивнул. Он хлопнул по протянутой Стасом ладони, слегка сжав ее, а потом спрятал руки обратно в карманы. Солнце-то вылезло, но ещё не грело. — Вот мы снова и встретились, — сказал первое пришедшее в голову Игорь. Звучит как-то пафосно? После этой фразы сразу как-то пошло все само, как они пошли по дворам, быстро перебирая ногами, чтобы не мерзнуть. Все теперь как-то правильно и одновременно наоборот. — Ну? Рассказывай, — Игорь задел Стаса плечом, а тот нихуя не понял. — Что рассказывать? — Они шли по гудящим улицам в неизвестном направлении. — Как житье-бытье твое? Я тебя хуй знает сколько не видел уже, — Стас сначала удивился, а потом издал непонятный смешок, вспомнив, что обещал «дождаться». — Истории всякие? Ну? — Нет историй, — Стас издевательски улыбнулся. — Это вообще как… Чё делал хоть? — Ничего. В школу ходил, потом домой и обратно. — Бля, ну… надо вносить разнообразие в бытовуху, — Игорь щурился на солнце, пытаясь следить за светофором. — Будем работать над этим, — Стас думал заржать ему сейчас или не стоит. Он, бля, хуеет с этого Лаврова. Сама непосредственность. Погода испортилась и зажала для них даже те капли солнышка. Качели скрипели на ветру, Стас запрыгнул на одну из них ногами, сжимая железные цепочки в кулаках, дёргал за них и подавался вперёд. Игорь смотрел на его выкрутасы с насмешкой, Стас продолжал дергать малоуправляемые цепочки то на себя, то от себя, то в один бок, то в другой, крутиться на месте и едва балансировал на тощих ногах-палках. По крайней мере, ему весело. Ему весело! — Смотри не наебнись! Детство в жопе заиграло? — бросил Игорь, кивнув. Под качелей в выкопанной, вытертой множеством ног яме натекла приличная грязная лужа, и если Стас довыпендривается и в нее ебнется, то будет не очень весело уже. — Да пошел ты, — всё-таки Стасу быстро надоело, и он спрыгнул, оттолкнув от себя ногой качелю. Она улетела вдаль, но уже спешит вернуться и дать Конченкову заслуженного пенделя за жестокое обращение, но тот оказался ловчее или скорее уже — удачливее. Он вовремя отскочил, чуть не сбив Игоря, и качеля не достала его, а Игорь вовремя поймал его тушку, стараясь не упасть сам. — Ну ты долбоеб, конечно, — фыркал Лавров, однако не пытавшись скрыть улыбки. — Хули ты обзываешься, — Стас отошел от него и поправил тонкую весеннюю шапку. — Сам долбоеб. — Неправда, я, в отличие от тебя, совершенно адекватный, — Игорь следил за движениями рук Стаса, покрасневших от нахождения на холоде. — Ну попизди-попизди, — он спрятал наконец руки в карманы, а Игорь думал спросить, почему Стас не носит перчатки раз так мёрзнет, а потом решил: «а ну его» и просто хлопнул того по плечу. Стас удивленно вздрогнул — и всё-таки рука у Игоря тяжёлая. — Пошли лучше отсюда, — Стас посмотрел на него и пожал плечами. В животе урчит. Хочется есть и веселиться. — Тебе весело? — Нет, Игорь совершенно точно не умеет формулировать вопросы, ебанина несуразная получается из раза в раз. Стас нахмурил брови и удивлённо посмотрел на Лаврова исподлобья. — Ну… А что? — Ему-то весело было, особенно в сравнении со всеми его предыдущими дням. А вот Игорю, похоже, не очень, поэтому Стас не решился отвечать честно. — Тебе — нет? — Да, нет, не так, просто как насчёт сделать все ещё немного веселее? — А… — Стас вроде что-то понял, а вроде нихуя, но вроде как-то легче стало. Когда Игорь всё-таки набрал за сегодня Леху просить, чтобы тот нашел ему выпить, Стас понял, что всё всё-таки понял. Нашел выпить значит купил. Леха буравил Лаврова и Конченкова взглядом, но Игорь сказал ему, что «тсс, это тайна», потому что никто из группировок об их общении не знал. Ну не прятать же ему Стаса за углом? Леха же не тупой. В этом и проблема: Леха не тупой. — Ты, малой, смотрю, камикадзе? — криво улыбнулся он, глядя на Стаса и протягивая Игорю заветную бутылку ссаного блейзера, на большее тупо не было денег. И больше Лаврова не волновало ничего, и что Леха там думает его тоже не ебало, как и в прошлый раз, как и всегда. А ведь благодаря ему Игорь, наверное, может спокойно бухать со Стасом сейчас, но он об этом благополучно забыл. — Сам ты малой, — это все, что задело Конченкова. Он уже сам думал о своих мотивах и поступках, и правильный ответ как раз — да, камикадзе, но никому знать об этом не обязательно. Запрещено. — Харош выебываться, оба — малолетки же. Я вас обоих на два года старше, а у вас мозг весь в рост ушел, а остатки и те пропили. Было и смешно и по-детски обидно. Как же Лавров ненавидел эти эти выебоны по поводу возраста, но ради хорошего времяпрепровождения их можно было и стерпеть. — Просто мне интересно, — Леха снова обратился конкретно к Стасу. — Тебе не страшно? Он тебя чуть всего не сломал в прошлый раз. Не боишься, что это повторится? — Не повторится, — Лавров как-то вдруг посерьёзнел. — Спасибо за услугу, а теперь иди нахуй. Пойдем, — он сжал Стасово плечо и демонстративно развернулся в обратную сторону. Леха только усмехнулся. — Посмотрю я как ты запоешь, когда в очередной раз в какое-нибудь дерьмо вляпаешься. Я же тебя знаю, Лавров… — Нахуй — это там, — и Игорь неопределенно махнул рукой. Леха только махнул на него рукой и пошел не нахуй, а по делам. Вот и первые проблемки.***
— Забей на него, он не сдаст, все нормально. Игорь теперь конкретно задумался, а что будет, если остальные ребята из его группировки или из Стасовой компании прознают об этом? Сочтут ли они нужным разводить киношную драму о предательстве или просто покрутят у виска и нахуй пошлют? — Окей, — пожал плечами Стас. А Игорь шел теперь больно задумчивый. — Куда пойдем? — спросил Стас, скосив взгляд на Игорев рюкзак, прячущий бутылку и кое-какую еду. Игорь шел и думал или скорее даже решался. У всех, конечно, есть секретики, даже у таких четких парниш, как он. А поскольку он самый обыкновенный парниша, то и секрет у него не страшный, просто факт его наличия подрывает восприятие его «образа». Но это все хуйня! Хуйня, поэтому… — Короче, есть местечко охуенное на примете, — заключил он, помолчав. Стас оживился. — Но смотри, это только мое место, понятно? — Твоё тайное место, да? — Стас изо всех сил пытался делать серьезное лицо, а сам скакал между двумя эмоциями: смехом и интересом. — Типа того, — Игорь говорил наиграно заговорщически серьезно, что Стас тоже замечал. — Заброшка одна. — Что за заброшка? — Говорю же: охуенная. Там даже бомжей не бывает, понимаешь. — А если будут? — Ну, значит, веселее будет. Стас повел головой, усмехнувшись. Пиздиться с бомжами - хуевая тема, он надеется, что Игорь все ещё утрирует. Они топали по улицам, потом свернули в пустой переулок, где пришлось шлепать по грязной широкой дороге. Стас вертел головой и подмечал кое-какие другие здания. Его взгляд особенно привлек один старый домишко, Игорь не упустил это из внимания. — Глянь на окна, там, сверху, — Стас задирает голову на своей длинной шее. Вместо окон — копченые, почерневшие проемы, а вниз с карнизов такие же черные потеки застарелой горелой блевоты. — Хуй знает, что тут было. Прикинь, возможно, тут кто-то заживо сгорел? Еще эти черные потеки похожи на черные бороды. Потом пришлось лезть через забор на территорию заброшки. Было тихо, как потом оказалось, обманчиво. Игорь решил сразу двинуть в то самое здание, оно самое целое и самое отдаленное. Стас шел за ним и все время оглядывался по сторонам. Любит он такие места, хотя они и стрёмные. С детства облазил все заброшки в районе и близлежащих, а теперь — новый район и новые заброшки, новые впечатления. То лазили пиздюками с фонарями и пересирались с каждого шороха ветра и крыс, то потом с пацанами в пиздючестве постарше (но они-то себя дохуя взрослыми считали, конечно же) лезли бухать и курить, забираться на крыши и не падать с божьей помощью. Стас несколько раз все же пытался упасть, но ему везло. Тут как-то обычно все, обычный голый бетонный недострой, а вокруг грязная помятая трава, которую они своими же подошвами затаптывали глубже в землю. Тут пусто и глухо, хотя и в черте города. Кажется, будто вы в изоляции. Ощущение спокойствия вперемешку с волнением, самое лучшее чувство на свете. — Как тебе? — Пора было уже и спросить. — Ниче так, — Стас продолжал осматриваться, думая, что зимой или поздней весной тут очень красиво. — Нет, это охуенно! Эти недострои уже лет пять тут стоят и не всрались никому, стройку бросили, а место никто теперь выкупать не хочет. А что никому не принадлежит — принадлежит всем. Мне. Стас кивнул только головой, а сам думал, а почему Лавров его таки сюда привел, раз это прям его святыня такая? — Ты был тут с кем-нибудь? — Считай, ты первый. — Какая честь, — Стас вздернул брови. — Почему? — Так карты совпали. Ты вот когда-то захотел и ударил меня в глаз. Вот и я просто захотел. Стас стоял, впитывая плотный сырой воздух. Осадки в прогнозе нарисованы не были, но, как известно, погоду это обычно не ебет. — И вообще, — нарушил Игорь тупое молчание. — Я тебе кой-че конкретное показать хотел, так… мнение услышать. Идешь? — Веди. Подъема наверх было на самом деле целых два. Отличие одного от другого заключалось в том, что если в первом лестница была слегка обвалена и смотрелась неустойчиво, то во втором она была обвалена прям сильно. Только духам по ней и ходить. Стас слышит, как по-странному шуршат и скрипят пачки чипсов в полупустом школьном рюкзаке у него за спиной. Пока Стас оглядывал пыльные бетонки и дыры в полу, выглядывал в ломанное окно на наружу, Игорь бросил рюкзак. — Эй, ходь сюды, — Стас отвернулся от окна, и его взгляд сразу упал прямо на центральную стену. Красно-синим, заковыристое — «yes, future». Он подошел к Игорю, который, старательно скрывая волнение и нетерпение, наблюдал за ним, искал хоть какую-то реакцию. — На остальное не смотри, там не мое. — А разве говорят не «no future»? Там еще «no life» и «no hope», нет? — проговорил он наконец. Игорь подумал, он это знал прекрасно. — Ебет ли меня? «Ноу фьюча, ноу лайф» — я в курсе. Я специально написал наоборот, заебал пессимизм. — Веришь в светлое будущее? — Стас осторожно провел рукой по стене с краской, покрывшейся тонким слоем свежей пыли. Пальцы теперь будут грязные… — Светлое или не светлое — я просто хочу жить, понимаешь? Меня заебало все это, — он зачем-то обвел рукой пространство вокруг. — Я хочу в будущее и иду в него. Ну, намерен идти… Стас хмыкнул и призадумался. — Интересно. А где оно, твое будущее? Как ты поймешь, что вот оно — наступило? — Это не так важно. Я думаю, это нельзя будет не заметить, — Игорь наблюдал за Стасом, а тот за ним. Стас завис. Значит, не соврал — и правда, интересно. Значит, Стас и правда тот, кому можно было показать. Он понимает. А в горле пересохло. Они сидели на обломках, ели чипсы из одной пачки, хлебая ебаный сладкий коктейль. — Вот ты доволен своей жизнью сейчас? Стас снова завис, потому что в мозг уже ударило, а вопрос ему задали сложный. Неоднозначный. — Доволен ли я? — Ага, — Игорь понял, что с вопросом угадал. — Вообще, живу, типа, не жалуюсь. Но могло бы быть и лучше, — Стас тянет свои пальцы в хрустящую фольгу. — Типа всегда все могло бы быть и лучше. Пределов нет. Сам-то доволен? Игорь пожал плечами. — И да, и нет. Хочу перемен, жизнь застойная здесь. — Это правда, но, как говорится, все в твоих руках, бро. — А я-то, блять, не знал… — Игорь стал шарить по карманам в поисках родного помятого картона пачки с сигами. А Стас поднялся размять ноги и снова посмотреть, что там новенького нарисовалось в пейзаже за окном. — Ты чё? — Игорь смотрит на Стаса широко раскрытыми глазами, потому что тот уже несколько минут залипает и будто прислушивается. — Да не пойму, собака близко или далеко лает? — он ещё сильнее вслушивался. Игорь последовал его примеру. — Слышишь? — Да. Не думаю, что близко, слышимость же тут хорошая, территория большая и вся пустая, — однако Игорь посерьёзнел и задумался, а что если… что же тогда делать. Не уходить же прямо сейчас из-за того, что где-то далеко какая-то псина воет. — Хотя не знаю, хотя похуй. Сообразим. Лай долго не прекращался. Парни, однако, быстро перестали обращать на него внимание и увлеклись разговорами о заброшках, мысли были навеяны как раз ощущением дальней угрозы. Стас вспоминал, как однажды бегал от овчарки, которую рядом живущий мужик имел обыкновение отпускать погулять одну, а она имела обыкновение считать своей охраняемой территорией все, что видела. И так, однажды то ли он с пацанами на нее нарвался, то ли она на них, но суть в том, что напала она на Стаса и в итоге укусила, но слабо, не в полную силу — так, для предупреждения. — Ебать ты везунчик, — ухмылялся Игорь, думая, какой сырок ему съесть первым или, может, стоит его скормить Стасу? Ему-то еда нужнее, как кажется. Да и просто угощать приятно. — Это уж точно. Спустя еще время, Стас выглянул в окно со второго этажа и охуел. Они и не заметили, как лай стих. — Игорь… — он поманил его пальцем к себе. — И чё нам с ней делать? Как думаешь, она агрессивная? Внизу у входа ходила и что-то рыла в земле облезлая и тощая дворняга. — Ну выглядит она точно так себе. Пока она их не замечала, вынюхивала что-то себе, и хер с ней. Они решили, что сейчас все равно уходить не собираются, а к тому моменту, как засобираются, так уже и она съебет. Алкоголь начал своё волшебное действие, развязывая язык и согревая. Растекался по организму, расширял сосуды, ускорял кровообращение, отчего розовело лицо и начинали блестеть глаза. О собаке быстро забыли. Забились в следующий раз порисовать тут уже вместе, неизвестно что конкретно. Игорь думал, что первым делом нужно замазать нахуй его собственное граффити, а потом уже можно что-то думать. Время утекало будто сквозь пальцы. Стас посмотрел на часы, а там четыре дня. И куда делись все остальные часы? Страшнее становится, когда через несколько минут он обнаруживает, что дело уже идёт к шести. Но вдвоем весёлыми и пьяными не страшно вообще ничего. Игорь просто заранее подготовился к тому, что ему опять влетит пиздюлей. Конец дня выдался пасмурным, поэтому темнеть стало рано даже для апреля. Стас бросил что-то о том, что щас придет, а сам решил спуститься вниз отлить. Выпитый алкоголь, мягко говоря, давал о себе знать. Поправляя джинсы и куртку, Конченков захотел чего-то вдруг выглянуть наружу, полюбоваться пустырем что ли. Пусто, сыро, волнительно, и ничего не видно. Сумерки это такое время, когда всё ещё светло, но лёгкая дымка тьмы уже давит зрение, которое отказывается воспринимать хоть что-либо, расфокусируется и погружает тебя в прострацию. Не покидающее чувство будто ты в рядовом своём сне, все вокруг странное. Шебуршащие старые бумажки и скрипящее зелёное стекло бутылок под подошвами кроссов, примятая влажная трава, что растет в прямом смысле из грязи, и твоё собственное блаженное лицо. И кажущиеся ослепительно белыми в этой полутьме клыки… Игорь подрывается на месте и хватается за рюкзак, когда слышит топот по лестнице, и правильно делает. Стас несся со всех ног наверх, забыв о том, что лестница псине не преграда. А когда он это понял, то припустил ещё сильнее, ворвался на второй этаж, получив вдобавок ко всему слепящий луч фонаря в лицо. Стас впервые, наверное, просто не представлял, что делать, кроме как бежать и бежать, но это так не прокатит. На физ-ре бы он так бегал вместо того, чтобы бегать на перекуры за школу. Мозг сначала отключился, а потом перешел в режим выживания, поэтому Лавров не глядя схватил обломок кирпича под ногами и швырнул его так же — не глядя. Он промахнулся, но собака все равно испугалась и шарахнулась в сторону, отвлекшись и почему-то заскулив. Как оказалось, он ее всё-таки слегка задел. Игорь не думал об этом. Он выиграл время, и отлично — бежим. Игорь схватил Стаса за руку и буквально потащил ко второму ходу, к тому, где лестница, по которой не то что бежать, а вообще стоять на которой опасно для жизни — вот-вот обвалится, но выбора особо не представлялось. Не в окно же прыгать? А залезать тоже некуда. До выхода с территории далеко, им нужно хотя бы добежать до бетонных руинов первого недостроя и залезть повыше. Блядские собаки, которые бегают по лестницам и лазят по деревьям. Лестница буквально крошилась у них под ногами, но парни слетели по ней так быстро и таким широким шагом, что она не успела даже среагировать на их вес. Адреналин вообще страшная штука, и не такое можно вытворять, если жить захочешь. Ноги как назло вязли в жидкой грязи и путались в высокой, некошеной траве, а незастегнутый рюкзак грозился вывалить все содержимое наружу, но Игорь сжимал его крепко. Самое забавное в этих всплесках адреналина это то, что потом как-то и не помнишь, как вообще оказался на такой верхотуре. Смотришь, а там даже и намеков на ступеньки или подходы нет. Разве что взлетел? Игорь сидел, болтая от нервов ногами и тупо пялясь вниз на разрывающуюся лаем и визгом псину, чуть язык себе не откусывающую в попытках допрыгнуть хотя бы до их пяток. Взгляд карих выцветших от голода и холода глаз врезался в душу. Взгляд мертвый и поэтому безумный. Горячая слюна полировала гнилые клыки и лилась из пасти, пачкая смятую грязную и без того клочьями вылинявшую шерсть. Дыхание тяжелое, сухое, его было слышно даже здесь, отчего все сжималось. Страх и жалость к животному отчаянию и безумию, животный страх за свою жизнь. Они загнаны здесь, и каждый хочет сбежать, каждый ведь хочет продолжать дышать воздухом и бегать по грязи. Но они здесь хотя бы были вдвоем, это должно было успокоить. Наверное. Надо было думать, надо не ссать, а решаться. Оценить ситуацию, решения есть везде. Нужно было заставить мозги работать. Кровь катилась по артериям к сердцу и венам — из сердца, а сердце выпивало двойную порцию залпом и следующую порцию в одно лицо. Мозг кипятился. Чтобы найти выход, нужно было успокоиться. Как минимум, они уже совершили невозможное, убежав от нее. — Блять, да какого хуя! Не было тут собак никогда, никогда, понимаешь? — негодовал уже абсолютно трезвый Лавров, пытаясь понять, откуда эта псина вообще взялась. Мало ли откуда. — Странно, что не было. — Да плевать, — Игорь сплюнул вязкую от злобы слюну вниз, надеясь попасть этой суке в пасть. — Это, наверное, с частного сектора сбежала или ещё откуда. — Я думал, что это все, конец… — Со мной рядом не сдохнешь. Хотя я тоже так думал, — признался Лавров. Он продолжал пялиться неопределенно в пространство и сжимать рюкзак, чтобы не упал. — А ты меня опять спасаешь, получается. Игорь отвлекся от своего увлекательного наблюдения за собакой внизу и перевел взгляд на Стаса. В этот раз тяжёлый, как в той самой первой драке. Почти тот самый взгляд, который Конченков в нем и запомнил. — Хватит хуйню пороть, — однако говорил он скорее устало, чем озлоблено. Стресс. Игорь нашел пальцами на панели горсть щебня и перебирал его в ладони. — Заебал, — А потом по камешку швырял вниз и, разумеется, попал ноль раз из скольки-то — он не считал камни, а просто бездумно избавлялся от них. — Пошла нахуй, — Так же устало бросил он вместе с последним камнем из жмени, когда собака опять начала лаять. Стас не придумал ничего, кроме как ухмыльнуться и решил молчать, пока они не успокоятся и не решат, что дальше-то делать, блять. Это ведь ещё не конец. Ещё слезать отсюда и опять как-то съебывать. Обычно он носит с собой складной ножик, но не в школу. Сегодня он совсем не думал, что он бы смог ему пригодиться. Хотя что бы он с ним делал? Разве что смог бы вырезать из бутылки основу под водник. Темнело. Зато промозглый ветер стих. — Короче, — Игорь набрался энтузиазма в виде вернувшихся остатков опьянения. — Сейчас я спрыгиваю, убегаю туда, подальше, отвлекаю ее, — Игорь указывает рукой куда-то в темень, очерчивает полукруг. — Ты съебываешь к забору, а я следом. Опять звучит как пафосная и опасная хуйня. Этот пафос того не стоит. А что же стоит? — Нет, — Стас нахмурился и принялся упрямо пялиться на Игоря. — Тебе не хватило того, что сейчас было? Если не выйдет? — Не ссы, ещё как выйдет, — Игорь похлопал его по плечу, а потом взялся застёгивать рюкзак. — А у тебя ещё есть варианты? Или ты летать умеешь? Стас только цокнул — нет у него других вариантов. Если бы Лавров не был Лавровым, то он, возможно, бы и хуй забил, своя-то шкура на первом месте, а хата, как говорится, с краю. Но это же был Лавров. — Нет, — Конченков упрямый, хотя предчувствует, что его слова сейчас не весят ничего. — Мы можем вместе бежать. — Не успеем, — Игорь повесил рюкзак на плечи и затянул лямки потуже, чтобы крепко сидел. — Можешь на меня положиться. — Бля, да не надо, не дури. А Игорь оттолкнулся от бетонки, на которой только что спокойно сидел, мотыляя ногами. Оттолкнулся и полетел к вязкой земле в противоположной стороне от собаки, но та сразу подскочила — тоже не тупая. Вот теперь окончательно бессмысленно было сидеть и думать о здравом смысле. Ощущение, что Игорю хочется либо сделать свою жизнь максимально похожей на фильм, либо как-нибудь обязательно выебнуться перед Стасом. А Стасу выжить ещё надо до субботы, он же обещал всем, и деньги отдал уже, а значит нельзя, чтобы они даром пропали. Обычная школьная пьянка превратится в поминальную. Было бы забавно на самом деле. Он спрыгнул следом и со всех ног побежал к забору таким широким шагом, на который способен. Он слышал, что собака в замешательстве, она попыталась кинуться за ним, но снова отвлеклась на Игоря. Подошвы врезались в чавкающую землю, Стас думал, что сейчас его ноги, наверное, выглядят, как в мультиках — размытым колесом. До забора оставалась всего пара метров, и он их даже не помнил. Помнил, как хватался за металлическую холодную сетку и подтягивался на руках вверх, к бетонному, покрытому наполовину осыпавшейся и посеревшей побелкой устойчивому забору сбоку, чтобы поскорее спрыгнуть на другую сторону. Он обернулся и увидел Игоря, стоящего снова на возвышении, держащего в руке целый кирпич, выжидающего и следящего за каждым его движением. Видимо, успел запрыгнуть, может, он это изначально и планировал. Стас махнул ему рукой, оповещая, что теперь его очередь. Игорь угрожал псине кирпичом, замахнулся на нее, и та присела, но не отступила. Тогда он кинул им в нее, но она вовремя для себя сорвалась с места и отбежала на несколько метров. Это позволило Игорю спрыгнуть и снова стремглав побежать к заветному забору. Бежал он быстрее Стаса, но тяжелее. Он устал, хотя и успешно это игнорировал. Ещё больше обозлившаяся псина нагоняла его, чуть ли не цепляя пятки, и когда он уцепился и запрыгнул на забор, она схватила его за штанину и бешено зарычала, брызжа грязной слюной, рвала и почти прокусывала кожу, но Игорь решился ударить ее второй ногой по морде, отчего та с громким жалобным визгом сорвалась вниз. Тогда Игорь влез наверх и перепрыгнул забор вслед за товарищем. Собака все ещё лаяла, цепляясь за сетку ограждения, вываливая язык и обнажая гнилые зубы. Отчётливо слышалось чавканье кроссовок по грязи и гудящие вдали машины. Звук жизни. Все было как во сне. Стас кайфовал от эстетики ебеней и всей душой проникался моментом внезапно открывшегося не второго, а уже даже третьего дыхания. Они говорили, обсуждали все вплоть до мерзкой слюны, залившей Игорю штаны, и до честного страха за жизнь друг друга. Друг вообще-то познается в беде, да? Все верно, только жаль, что в беде, которая ждёт Лаврова дома, Конченков ему уже никак не помощник, и тройные пиздюли за свое неизлечимо конченое поведение Игорь вынужден будет получать один. А хотелось не этого, хотелось тепла и продолжения жизни. Они шли по дорогам и дорожкам, по грязи и мокрому асфальту к нужному перекрёстку, чтобы разойтись по домам. Ещё неделя, наверное, понадобится, чтобы вспоминать эту хуйню, которую они пережили вместе. Это был вечер пятницы.***
Суббота. Дима обнаружил себя уже сидящим на крохотном диванчике размеренным и уставшим, однако счастливым как никогда. Рядом девки умудрялись даже на пьяную голову обсуждать школу или косметику, внизу на полу — группа парней, игравших в карты, среди них же был и Конченков. Дима все это время сидел и наблюдал. Его вообще-то звали играть, но он из разумных соображений отказался, хотя играть очень даже умел. Дед однажды научил, а потом он набрался опыта во дворе в детстве. Часть людей была уже бухая в жопу и, в частности, веселенькие одноклассницы, готовые ради хорошего настроения делать все, что угодно. В это время откуда-то из дверного проема появился особенно весёлый Голышев, плывущей, слоняющейся походкой прошествовавший до кресла-дивана, на котором как раз и сидел Дима. Он плюхнулся на него даже не глядя. Хотя Фадеев был уверен, что, стоя в дверях, Макс пытался сфокусироваться на людях и на нем в том числе и не увидеть просто не мог. Однако он уселся чуть ли не на него — рядом и вплотную, так, что занял все оставшееся место при своей относительной худобе. — Так охуенно, скажи? — от Голышева жестко несло жжеными травами, но в общем смраде комнаты это не напрягало. Дима был согласен, и ему было так лень отвечать, но в этот раз было просто необходимо. Он даже не пытался отодвинуться, потому что тело рядом уютно грело и создавало иллюзию дополнительной опоры, в то время как Фадееву казалось, что он сам расползается в разные стороны, и ему срочно нужно сдерживающее обстоятельство. Дима повернул к нему голову и вроде как, если ему не показалось, заметил интересную деталь — розовые белки, торчащая тонкая паутина сосудиков видна полностью во всей ее слоистости. — Да вообще пиздато… — протянул Фадеев, тоже полуукладываясь в кресле и облокачивая голову о мягкую спинку. — А тебе особенно? — Я не настолько бухой, как тебе кажется, — Голос отдавал искусственной сиплостью, будто он только что с мороза. — А я и не про это, — Фадеев решил не смотреть теперь на него. Зато Голышев на него взгляд бросил, который изо всех сил старался сделать выдержанным в балансе «похуистично-тревожного», но получился просто обдолбанный и потеряный. — Ты так напрашиваешься? — Чего? — Я не барыжу, — Макс натянул серьезность, и выглядело это так себе. Дима думал, что у него ёжик забавно гирлянда подсвечивает, вот ведь интересно. Сфоткать бы, ему показать, чтоб поржал. — Ты не так понял, мне и не надо. Дальше Макс решил не отвечать, зато улёгся башкой Диме на плечо и стал вроде как вместе с ним наблюдать за тупизмом на полу, а сам залипал то на мерцающую гирлянду, то на бубнящий телек, то на то, как Фадеев качал ногой, то ещё на что-нибудь. Тепло было приятно, чужое дыхание тоже, а по пьяни никого особо не волнует, кто, на ком и как лежит. Потому что это почти никогда ничего не значит, просто хочется людям лежать, и они лежат. Макс, когда накуренный, странный становится, как и все, впрочем. А сейчас он пьяный и накуренный, все в нужных пропорциях. Он всегда обычно какой-то добрый что ли становится, снисходительный, как ему кажется. Но на самом деле просто он начинает игнорировать всякие барьеры между людьми, даже физические. Фадеев ему показался намного мягче спинки кресла, так ну и почему на него не лечь? Все ведь логично, не правда ли? Максу было тепло и одновременно прохладно, все тело было расслабленно и как бы растекалось. Хотелось думать о чем-нибудь красивом, например, о картинах или античных скульптурах, авторов которых он все равно даже не слышал. Хотелось из этой духоты — куда-нибудь на поляну со свежей травой после дождя, чтобы небо было мягкое, и воздух пах озоном. Но так лень было хотя бы встать и выйти подышать воздухом в тот же подъезд. Хотя ему бы и не надо. Он выглядел, наверное, как полный овощ, но самое прекрасное, что его это ни капельки не ебало. Единственный минус — так скучно. А когда скучно, хотелось по инерции заливать в себя алкашку или вообще что угодно, хотя не следовало бы. Он лежал и решался на это, старательно себя отговаривая. В это время тело под ним слегка подвинулось и тоже приняло скорее лежачее положение, видимо, устраиваясь поудобнее. Умостившись более-менее, Дима решился ещё раз заговорить: — Тебе нормально? — Ибо он не знал, собирается ли Макс вставать вообще или нет. — Да, вполне, — Макс тоже устроился поудобнее, уложив тяжёлую голову Фадееву почти на живот. Странные ощущения, но на самом деле не настолько тяжело, чтобы его скинуть. Диме куда тяжелее было перестать пить, зная, что ещё чуть-чуть, и он будет в сопли, а ещё тяжелее ему было заставить себя контролировать руки, которые по привычке тянулись к этой голове. У него так же кот обычно ложится, и он привык чесать его за ухом. Но тут другое, наверное, тут мутит, и голова убеждает тебя, что терять тебе нечего, и попробовать можно всё, и что ёжик, наверное, очень крутой на ощупь. Но, черт, ведь можно было просто попросить потрогать? Как он раньше до этого не додумался? Голышеву, наверное, не привыкать… Только Фадеев собрался это произнести, как снова услышал низкий, сиплый голос Макса, привычно слегка растягивающего гласные. Как-то по-особенному, этого почти незаметно, но если вслушиваться… — Дай выпить чего-нибудь, — Дима оглянулся в поисках этого «чего-нибудь» вокруг, но не увидел в темноте нихуя. Желания ползти искать как-то не наблюдалось, поэтому он, не задумываясь, протянул свою бутылку Максу. Тот приподнялся на локтях и попытался влить себе жидкость в рот, но у него съехала рука, и все полилось по подбородку. Он зашипел и сел, снова приложившись к бутылке. Когда он отпустил горлышко, снова что-то пошло не так. Его рука слабо дернулась, и половина содержимого вылилась ему на футболку. В целом, ему было плевать на это, но не плевать на то, что завтра она провоняется спиртом насквозь. Надо было пойти застирать. Приглушённо, чтобы не возмущались соседи, играла музыка. Мерзкая. Какой-то попсовый рэп. Макс бы и рад встать и пойти застирать футболку, но лень было безумно. Одному скучно, оно того не стоит, лучше на Фадееве лежать. Так! Точно: Фадеев. Макс сделал над собой усилие и сел, старательно игнорируя вертолеты в голове, пытаясь всех их усадить на посадочную полосу без происшествий. Сидел, тяжело дышал и чувствовал на себе взгляд. Он поставил бутылку на пол и резко встал (о чем тут же пожалел, ой как пожалел-то). — Пойдем со мной? — он наклонился к Диме, чтобы тот его услышал, а другие — нет. — Куда? Но Макс уже утянул его за руку, а Диме, чтобы не упасть, оставалось только поддаться и потопать за ним, пытаясь вырвать руку, чтобы никто ничего не подумал. У него и так репутация непонятная. Но хватка у Голышева крепкая, уверенная, а ладони влажные. Что ж, в любом, случае это не Дима с ним за руку ходил, а Макс с ним! В данном контексте это важно. Они стремительно двигались к двери в коридор. Музыка дерьмо. Дима бы лучше включил рок, что-то вечное, не устаревающее. Этот рэпчик, от которого так текут девочки, все забудут через полгода. Сбежать куда-нибудь с Голышевым — отличный повод не слушать эти отходы музыкальной индустрии. Однако никуда сбегать они, оказалось, не собирались. Макс сначала ломился в ванную, закрытую на щеколду, и хуй знает, кто там внезапно принять ванну решил. Пришлось идти на кухню к мойке. Благо, там было пусто и светло. Яркий электрический свет сначала жёг непривыкшие глаза, но потом стало даже проще, и почти прошла сонливость. Макс казался адекватным, но в то же время обдолбанным просто в жопу. — Футболку хочу застирать, одному переться было скучно, — объяснил он, стягивая эту самую футболку с плеч. Дима смотрел в это время в окно со стеклом в разводах, в котором отражались их искаженные фигуры. Когда он увидел это, то совсем замешкался и испугался обернуться назад, хотя ситуация почти рядовая. Всё-таки он взял себя в руки, со вздохом уселся на табурет и дальше принялся следить за действиями Голышева. Тот подставил под струю воды ткань футболки и, выдавив на нее мыло для рук, стал тереть в надежде прогнать запах алкоголя. — А ты нормальный парень, — заметил Макс, не оборачиваясь. Дима пожал плечами и скорее самому себе, ведь Макс его не видел. — А ты чего это вдруг? — Да вот хотел сказать. Говорю, — Макс ещё потёр ткань, а потом забил, просто смыл пену, закрыл кран и выжал футболку. Поискал взглядом, куда бы ее деть теперь, чтобы она высохла до утра, а потом увидел батарею и привычно, как у себя дома, развесил ее на ней. Макс это не как Конченков, он худой, конечно, но всё-таки жизни в нем больше. Не такой длинный и костлявый. Кстати, а ведь Макс минимум на голову ниже Димы, интересный факт. Пока Дима наблюдал за ним, тот уже закончил с футболкой, сел напротив на табурет и уставился на него своими потерянными темными глазами. Какой-то странный он, будто тяжело рядом, но кажется, что ты бы такую ношу нес с праведным удовольствием. Макс спокойно его разглядывал. Он, когда накуренный, — такой спокойный. Дима хотел заговорить, но совсем не знал, о чем. О том, что оставаться он здесь не хочет, но дома его ждёт мамка, которая упадет в обморок, если его в таком состоянии увидит. Или о том, что под алкоголем сначала так весело и легко, но тебе этого, блять, мало, а потом тебе блевать с своего состояния хочется. Это нытье. Голышев решит, что это и все, о чем Фадеев может разговаривать. Ему так не хотелось. Из основной комнаты доносились строки до тошноты заевшего припева трека одного из популярных нынче рэперов. Дима закатил глаза к низкому потолку. — Блять, когда людей заебет включать это дерьмо? — Тебе не нравится? — Макс, когда говорил, выглядел почти адекватным. — Конечно, нет… — И мне, — Макс вытянул ноги под столом, потягиваясь и Фадеева случайно задевая. — А какая музыка тебе нравится? Какой же всё-таки банальный и скучный вопрос, подразумевающий скучный ответ. Никому ведь все равно не интересно на самом-то деле. — Что-нибудь эмоциональное, тяжелое, ну, типа, рок там, метал… И все бы ничего, но Голышев предложил Диме включить послушать, а кто Дима такой, чтобы отказываться? А потом они говорят, почти как нормальные люди, только набуханные самую малость. От музыки перешли к школе, еде, семье, ютубу, телеку, перемывке костей всех одноклассников, ну конечно же: этот тупой, этот поступает неправильно, этот друзей не уважает, этот учится хуево, тот не спит нихуя и игнорит, а вот ты, братан, единственный нормальный. Разумеется. — Я всё-таки считаю, что семью надо уважать… — подвёл итог их беседе Дима, уложив локти на стол. Это, между прочим, неприлично. — Совершенно с тобой согласен. Интеллигентная беседа о ценностных ориентирах между подростками, съебавшими бухать на выходных на родительские деньги. — Я, конечно, пиздеть не буду, я как сын так себе, — Макс наливал который по счету стакан воды. — Но, типа, я же сам все понимаю и стараюсь, я правда стараюсь родителям помогать. — Ну так это же супер, вот видишь. Главное работать над собой и не забывать, а там уже оно само пойдет… когда-нибудь. Диме даже казалось, что он трезвеет, но это было не более чем обманом. Стоит ему подняться, он сразу же поцелуется со стеной, наверное. Беседа наконец незметно стихла, близилось пять часов утра, четыре и сорок шесть горели на микроволновке красным. Музыка давно не играла, спят все что ли? Может, чаю попить, раз уж утро? — Бля, Дим, у тебя жвачки не найдётся? — спросил Голышев, туша сигарету, очередную за ночь. — Да… — Усталость внезапно навалилась, Фадеева окончательно разморило. — Там, в коридоре на тумбочке, рюкзак черный, найдешь, короче. Ты видел его. Макс поднялся и, пошатываясь, прошел мимо него, а Дима поймал себя на липкой мысли, которую отгонял весь вечер. Если бы Макс внезапно захотел его поцеловать или что-то в этом роде, то он был бы не против. Абсолютно пьяная и тупая мысль, которая появилась из ниоткуда, когда они ещё только шли за руку на кухню. Вот аж тогда. А теперь он мог только с тоской вспоминать то, как непринужденно они лежали на кресле или все-таки друг на друге. Макс возвращался в кухню, параллельно роясь в рюкзаке в поисках маленькой упаковочки. Дима в это время докуривал пачку синего бонда на кухне. Невкусно, но попьяне лишь бы сиги вообще были. Попьяне, наверное, даже Прима на вкус как элитный табак. Нашел. Но только вместе с пачкой жвачки Голышеву в узкую ладонь попался еще и какой-то маленький предмет цилиндрической формы. Он вытащил его и сначала даже не понял, что это такое. Мозг тупил просто со страшной силой. Дима как раз тушил бычок о пепельницу, когда Макс вошёл в кухню разглядывая эту вещицу. И тут до него дошло! — Стопэ, Диман, ты че губы красишь или чё? Дима слышал его странный тон, и у него внутри все сжималось. Теперь он точно протрезвел. Хотя, если бы он правда протрезвел, то не ступил бы так сильно и придумал лазейку, чтобы спокойно отшутиться и выкрутиться. Но не придумал. — Так, дай сюда, — Слова вылетели просто по инерции. Защитная реакция и вытянутая рука. Макс на самом деле настолько охуел, что даже не подумал крепче сжать рюкзак, а просто позволил Фадееву забрать его. За блеском тот уже не потянулся из-за стыда. Дима схватил рюкзак и быстрым шагом преодолел коридор, пока Голышев пытался поспеть за ним. — Ты это куда? — Домой. — Почему сейчас? — Пора. Макс остановился и задумался. — Хочешь, я с тобой пойду? — Нет, я реально домой, — пыхтел от недостатка дыхания Дима, наклонившись и завязывая шнурки, пока Макс стоял, облокотившись о стену и скрестив руки на груди. — И я. — Мне далеко, — он решил, что оденется уже на лестнице, черт с ним. Какой же, блять, позор. Блевать хотелось от этого всего. Вообще непонятно, что происходит. Одно ясно — говорить он сейчас с ним не хочет и объяснять ничего не хочет, ибо эта затея изначально хуевая и провальная. Неосуществимая. Он не поймет. — Пока. — Пока… — Голышев не знал, что еще ему сказать, и решил, что, возможно, и правда будет правильнее — отвязаться от Фадеева сейчас. Хлопнула дверь, а Макс остался и вертеть в руках тюбик. Он же блеск забыл свой! Но бежать в подъезд и догонять как-то уже не круто, учитывая сложившуюся обстановку. Макс нихуя не понимал и надеялся, что, когда отойдет, поймет больше. Ему-то показалось, что Фадеев нормальный пацан, просто ещё не освоившийся, а теперь это. И как это вообще воспринимать? Нормально же общались… Черт знает что у него на уме? Блять, Фадеев… можно же было поговорить.***
За окном серело утро, занимался рассвет, но какой-то тусклый, зеленоватый. — Опа, а Фадеева куда дел? — спросили у Макса, когда он наконец вошёл в зал к остальным. Тот только отмахнулся. — Ему домой надо было, ушел. Ветер дул промозглый, и погода была по-утреннему влажная. Лучи просыпающегося солнца тонули в мареве опускающегося на город тумана. Кругом одна сырость. Фадеев нарезал уже третий круг, не решаясь заходить домой, и игнорировал все порывы ветра, наоборот радуясь, что они неплохо отрезвляют. Вместо мыслей или идей в голове играл один и тот же круг, каждый раз по новой вертелось это чувство осознания, что он, блять, обосрался. Ебаный стыд. А что ещё хуже: он повел себя как истеричка, внезапно даже для себя. Сука, какой же тупой.