Иногда неизвестность лучше, чем знание.
Крисси Я стучала о затемнённые стёкла машины, постоянно крича: — Деля! Деля! Я видела, что она упала, к ней подбегали санитары и уносили её на руках. «Боже мой, что с ней?! Только бы ничего серьёзного…» Я уговаривала не накручивать себя, успокоиться, но успокоиться я никак не могла. Меня увозят к какому-то богатому уроду, моя подруга лежит без сознания далеко от меня, а я сижу в машине с каким-то противным отчуждённым старикашкой. Я всё так же продолжала стучать о стёкла, но уже менее агрессивно, понимая, что мы уже едем где-то через лес. — Прекратите стучать, юная леди, — прозвучал не столько равнодушный, сколько какой-то добрый?.. голос спереди. Я, конечно, удивилась такому нормальному отношению ко мне, но решила не портить свою репутацию «плохой девчонки» и исключительно назло продолжила стучать по стёклам, да ещё и сильнее. Спереди шумно вздохнули и сказали усталым голосом: — Барышня, скоро ваши руки устанут, на ладонях останутся синяки. Перестаньте делать из себя плохую и беспардонную леди, вас всё равно не отпустят. От такого прямого ответа я аж рот открыла. Со мной так честно ещё никто не разговаривал, разве что Деля да фрау Залевски. И всё же, стучать я перестала и, шумно вздохнув и устало прикрыв глаза, откинулась на сиденье. Так я уснула. Проснулась я от невесомых толчков в плечо. Едва разлепив глаза, я услышала от непротивного-честного старикашки, что мы уже приехали. Затем он повернулся и, взяв мою сумку, пошёл в дом. Неужели он думает, что я не сбегу? Как глупо! Ведь все мои документы я положила в отдельную сумку, которая всегда была у меня под футболкой. От того создавалось впечатление, будто я толще, чем есть на самом деле. Поэтому, наверное, этот старикашка и оглядел меня взглядом, что означал: «Хозяин спятил, что ли? Что, покрасивше найти не мог?» Ну и ладно, пускай думают, что хотят. Плевать я хотела на их мнение. Мне главное — выбраться отсюда. Я вылезла через противоположную дверцу, осторожно прикрыв её за собой. Повернувшись, увидела высокий витиеватый забор и двух разговаривающих между собой амбалов. Серьёзно, их по-другому не назовёшь. В чёрных костюмах, солнечных очках, рост два метра сто. Короче, они ничего кроме сомнений не внушали. Сомнений в моём побеге, разумеется. Я уныла повернулась и пошла в…дворец? Определённо, домом ЭТО назвать нельзя. Окей, и кто тут живёт? Президент? Королева? — Господин Киоссе Никита Вячеславович. — Что? — переспросила я у рядом стоящего старикашки. Он и мысли читать умеет? — Нет, я не читаю мысли, — ага, как же. Прям поверила. — Просто у вас на лице всё написано. Оно и понятно, первый раз в таком большом доме, — сказал он и пошёл с вещами вперёд. — Первый раз я вышла из территории академии, — тихо ответила я, но он, кажется, расслышал. — Что-что? — кажется, он удивился. Наивный. Неужели они здесь действительно верят в чудесную Академию, где все ходят счастливые? — Пойдёмте, э… Как вас, простите, зовут? — спросила я, сделав вид, что не расслышала вопроса. — Аркадий Палыч, — любезно подсказал он. — Благодарствую, Аркадий Палыч, пойдёмте в дом, — ответила я и не спеша зашагала в свою новую тюрьму. Красивую. Нет, роскошную. Но тюрьму. Ибо нельзя назвать домом, то, что пребывание здесь делает тебя несчастливым. Это было бело кирпичное сооружение. На первом и третьем этаже везде панорамные окна, так что на первом этаже я заметила большую кухню, что-то типа фойе, на котором располагалась широкая белокаменная лестница, покрытая сверху красным ковром и большую ванную. На втором этаже я увидела только несколько витражных окон, и всё. На третьем этаже практически везде висели плотные тёмные шторы, разве что в самом правом конце штор не было, и я смогла увидеть светлое пятно. Наверное, чья-то комната. Пока мы шли, я поняла, что на той стороне дома тоже что-то есть. Потому что, приближаясь, я заметила конусообразную крышу с флигелем. А ещё я поняла, что здесь неимоверно красиво. Везде зелёные дорожки, ухоженные кустики и деревья, много цветов и клумб, которые посажены по цветам и оттенкам, составляли какой-то рисунок. У меня появилось дикое желание жить здесь. Выходить с утра в лёгкой шали, с книгой в руках, садиться в беседку, что стоит внутри сада, и наслаждаться этим воздухом, этой жизнью. Перед глазами вдруг всё начало расплываться, и я немедленно перестала думать обо всё этом, глупости какие лезут в голову! Я здесь не хозяйка. Более того, я здесь горничная. Я не буду так жить НИКОГДА. Тем временем, мы пришли. Разумеется, внутри всё было так же роскошно, как и снаружи. Практически всё это я заметила уже когда шла сюда, так что меня, скорее, заинтересовал второй этаж. Аркадий Палыч ушёл куда-то в сторону, а я продолжила рассматривать «внутренности». Безусловно дорогие картины, скорее всего, купленные на аукционе, бюсты античных богов, всякие расписные вазочки, украшения и тому подобное в зеркальных шкафчиках. Оу, мне кажется, или я заметила яйца «Фаберже»? — Леди, — я обернулась и увидела рядом с Аркадием Палычем пожилую, но очень добродушную женщину. По крайней мере, она производила именно такое впечатление, — я прошу вас познакомиться с экономкой и главной женщиной сего роскошного безобразия, Анна Михайловна Никанорова. Женщина улыбнулась, а мне вдруг захотелось, чтобы она не подумала обо мне плохо. Я хотела бы, чтобы она знала меня такой, какая я есть. Мне надоело всем прикидываться. Я легко улыбнулась и сделала достаточно длительный книксен. Женщина охнула и принялась меня поднимать. Я представилась: — Кристина. Но лучше Крисси. Так привычнее. — Ну что ж ты, Крисси, кланяться вздумала? Я ж ведь простая экономка. — Так и я простая горничная, — огорошила я. — Как это? — Анна Михайловна переглянулась с Аркадием Палычем, а тот ей на ухо что-то зашептал. После чего она сказала что-то вроде «ну слава Богу» и вновь повернулась ко мне. — Ну хорошо, деточка, пойдём, я покажу тебе твою комнату, а потом расскажу о твоих обязанностях. Аркадий Палыч куда-то ретировался.***
Анна Михайловна провела меня на второй этаж. Только оставив последнюю ступеньку позади себя, мы оказались в огромнейшем в моей жизни зале. Да не, какой зал! Это даже не гостиная, это просто бальный зал! Анна Михайловна по-доброму хмыкнула рядом и дала мне пару минут на осмотр. Это просто…как бы сказать без мата…очешуенно. Белые гранитные полы, по которому даже хождение на маленьких каблучках будут издавать звук. Чёрные узоры на полу, чёрная бархатная мебель, золотые подсвечники и канделябры, а с двух сторон две лестницы на «балкон» с чёрными ажурными перилами. Картины на стенах, посередине окна с чёрно-белым витражом, шикарные хрустальные люстры, гранитные колонны… Господи… Сколько ж тут мыть-то всего надобно! Именно эту мысль я и высказала Анне Михайловне. Та посмотрела на меня изумлёнными глазами, а потом рассмеялась. Я не смогла не улыбнуться. Когда она отсмеялась, то приобняла меня за плечи и, вытирая глаза от слёз смеха, сказала: — Ну ты даёшь, Кристина. Я думала, ты скажешь что-то вроде: «Как всё роскошно» или «Сколько же хозяин зарабатывает», но уж никак не это. — Какое мне дело до роскошества, если я здесь на правах горничной? А дела хозяина — не моё дело. Главное, чтоб платил хорошо. Она кивнула каким-то своим мыслям, рассматривая меня, а потом повела меня по лестнице к балкону. Сказать, что я удивилась — ничего не сказать. — А почему мы идём сюда? — Тут располагаются комнаты. — Как же так? Рядом с бальным залом? — тут я покраснела. Бальный зал, да? Идиотка. Но, кажется, Анну Михайловну это ничуть не удивило. — У нас очень большой дом. Есть, так называемая, задняя сторона. И она начинается с этого балкона. Так и было. Как только мы вошли во внутрь балкона, я увидела по середине коридор, ведущий, видимо, в заднюю сторону. Пройдя его, мы оказались на, так называемом, перекрёстке. Впереди был настоящий балкон, выходящий на улицу, но мы повернули направо. Моя комната оказалась первой после поворота. Открыв дверь, я столкнулась с светлой комнатой. Светлые обои, паркетный пол, большой шкаф, два стола по разные стороны с зеркалами перед ними, две кровати по разные стороны от окна. Ещё одна дверь оказалась дверью в ванную. — Я буду здесь жить с кем-то? — Да, с Мариной, — тон Анны Михайловны заметно похолодел, и я сразу же задала вопрос: — Вам эта Марина не нравится? — Ещё как, — нехотя ответила она. — Уж больно шустрая девчонка. — А разве это плохо? — удивилась я. — Когда стопа нет — плохо. Да ладно, придёт — сама увидишь всё. Ну вот, располагайся. Твоя кровать справа будет, вещи пока разложи, душ прими, а потом спускайся на кухню. Не заблудишься? — Нет, я запомнила, — заверила я. — Ну хорошо. Вот, переоденешься потом, — женщина положила стопку чего-то серого на стол и ушла. Я подошла к столу и развернула нечто. Серое нечто оказалось платьем горничной (бр-р, звучит пошло) и белое нечто, которое упало у меня из рук, когда я разворачивала это всё, оказалось фартучком. Обуви я не заметила, из чего сделала вывод, что можно остаться в своей. Только именно этого мне не хотелось. Моя нога не растёт где-то с пятнадцати лет, так что, эти балетки у меня три года. Ухаживала я за ними хорошо, поэтому, в принципе, ничего такого в них нет, но если приглядеться, то приходит осознание того, что они жутко поношенные, и где-то даже краска чёрная слетела. Мне приходилось замазывать их гуашью, так как обувного крема нам не выдавали. Ну, разобрав сумку, в которой и было-то джинсы, одна майка, платье, в котором меня фотографировали, и шаль. Шаль, в которой меня принесли в академию. Эта штука пережила со мной то, что никто не переживал, за исключением подруги. Делька. Твою мать. Что с ней сейчас? Как она себя чувствует? Ненавижу неизвестность. Хотя, чем бы я ей помогла, даже если бы знала, что с ней происходит? Теперь я в этом доме, и сбежать практически невозможно. Двух амбалов я помню, и сомневаюсь, что их тут всего двое. Свои умозаключения я прекратила отдаваясь тёплым струям душа. Великолепного душа, скажу я вам. Да тут, наверное, всё великолепное. Хотя я ещё хозяина не видела. Не удивлюсь, если им будет какой-нибудь старик с огромным пузом и карманными золотыми часами. Как он там сказал? Киоссе Никита Вячеславович? Боже… Если он и вправду надеется на что-то со мной, то он просто глуп. «Крисси, ты ведь даже не видела его! Может он вовсе не толстый?! — говорило мне моё подсознание». «Да плевать я хотела на его толщину! — возмутилась я. — Я всё равно под него не лягу. Не дождётся!» Напялив на чистое тело форму и сделав на скорую руку хвостик, я вышла из комнаты, и поспешила навстречу неизведанному и одновременно желанному. К кухне. Оказавшись на кухне, я немного растерялась. Кроме Анны Михайловны присутствовали ещё три человека. Один мужчина — худой, если не сказать тощий. Тёмноволосый и разговаривал он немного с акцентом. Француз? Ничего себе… Второй была женщина, может, лет сорок на вид. Ничего примечательного: светловолосая, в такой же форме, как и я. Наверное, уборщица. А третьей…третьей была девушка. Высокая длинноногая блондинка. Я не знаю, как она выглядит спереди, но сзади она выглядит на все 100. Блондинка бурно жестикулировала, Анна Михайловна, стоящая ко мне лицом, тоже что-то говорила, вернее, кричала, а другая женщина, светленькая попыталась, видимо, утихомирить их. Мужчина же готовил блинчики. Я подошла поближе и нарочито громко спросила: — Анна Михайловна, могу я вам чем-то помочь? Все обернулись ко мне. Я же, по очереди их рассмотрела, мысленно сматерившись: блондинка была красива ещё и спереди. Она же и начала разговор: — А ты кто такая? Новая прислуга? — презрительно осмотрев меня, спросила она. — Ну, видимо, вы не справляетесь с вашей работой, — едко ответила ей я, рассматривая её форму. Точно такую же, как и моя. Кто-то скрипнул зубами. Я подняла глаза — блондинка была на голову выше меня, что не удивительно: у неё были высоченные каблуки — и встретилась с презрительным взглядом серых глаз. — Берегись, девка. Ты не знаешь, с кем связалась, — сказала она шёпотом, а затем поспешила подняться на второй этаж. — И знать не хочу. Теперь, повернувшись к Анне Михайловне, я жалобно попросила: — Только не говорите мне, что это и есть та самая Марина. — Хорошо, не скажу, — последовал ответ, а затем усталый вздох. — Так, Венера, иди приберись в комнате Никиты Вячеславовича, — тут я скривилась, — а потом можешь идти. Женщина кивнула и, улыбнувшись мне, ушла. Я подошла к Анне Михайловне, о чём-то беседовавшей с французиком — как я его для себя окрестила — и поспешила извиниться. — Анна Михайловна, вы извините, что я себя так повела. Просто… — я подумала, сказать не сказать? А, чем чёрт не шутит?! — Я просто терпеть не могу таких людей. У нас в Академии тоже одна такая была, Клариссой зовут, так мы с ней подрались один раз, и она особо не задиралась потом. — Крисси, ты только тут не вздумай драться. Тебе лучше действительно с ней не связываться. Ты ведь не знаешь, какое место она тут занимает. — Ну так и расскажите! Разве она не горничная? — Горничная, да, — тяжело вздохнула женщина и присела на стул. Я повторила. — Только прямыми обязанностями уж месяца три, наверное, не занимается. Это, якобы, теперь не для неё. Она, вишь ли, с хозяином… Так она его подстилка?! Так, стоп. Во-первых, Фу-у! Если этот хозяин такой, каким я его себе представляла, то это ж подумать только! А во-вторых, я ему зачем? Неужто реально в горничные? А почему тогда такое дебильное правило — кроме него ни с кем? Может, он жуткий собственник, что даже горничных своих никому не отдаёт? А что, у богатых свои причуды: кто-то, вон, футбольные клубы покупает, кто-то балы даёт, а кто-то… Я до боли прикусила губу. А кто-то своих дочек отдаёт в дрянную Академию и не вспоминает о них больше. Анна Михайловна что-то говорила, но я уже поселилась в своих мыслях. Пришла в себя только когда входная дверь хлопнула и Анна Михайловна, встав и поправив юбку, сказала: — Хозяин вернулся.***
Я вышла из кухни на негнущихся ногах. Сейчас я увижу его. Того, кто сломал мою жизнь повторно. Того, кто отнял у меня мечту. Того, кто отнял мою свободу. Каким я представляла его? Всяким, но только не таким, каким он был на самом деле. Высокий, я ему, пожалуй, буду лишь по грудь, подтянутый, видно, что он в спортзале не просто так абонементы проплачивает. Тёмные волосы, находящиеся в творческом беспорядке, немного не достают до плеч. Этот беспорядок на удивление шёл ему. Красивый. И это не комплемент, а простая констатация факта. Выразительные глаза, пухловатые губы, идеальная кожа — ну прям мальчик-плейбой. Да и одет он с иголочки: чёрный костюм, белая рубашка, начищенные до блеска туфли… Теперь ясно, чего Марина так взбесилась. Да ладно, пускай побесится чутка, ей только на пользу. Он мне и даром не нужен. Хотя, «такого» даром не отдадут. Я стояла, облокотившись на дверной косяк кухни, рассматривая его будто диковинную зверушку. Да, специально. Хотелось его побесить. Разозлить. Может, тогда он произнесёт презрительное «Фи», и помашет мне ручкой? Но так не получилось. Пока Аркадий Палыч куда-то отнёс портфель хозяина, а Анна Михайловна зашла на кухню, взгляд хозяина переместился на меня. Я невольно вздрогнула и, вперив взгляд в пол, отвела упавшую прядь волос за ухо. — Ты моя новая горничная, — скорее утверждая, чем спрашивая начал он. И голос у него приятный… — Вам вернее… — ответила я, поднимая взгляд. Он ещё немного смотрел на меня, а потом спросил: — И как тебя зовут? — равнодушно заданный вопрос. — А разве вам этого не сказали? Как же вы выбирали себе горничную, если даже имени её не знаете? — резко отвечала я. — Я попросил любую девушку. Мне было не важно, кто будет убирать мой дом, — холодный тон заставил поёжиться. Ему всё равно! А страдаю я! Ну почему эта гадюка выбрала меня?! — Послушайте, почему именно из Академии? Может вы возьмёте другую, из какого-нибудь агентства, а меня отпустите? А не понимаю, зачем нужна вам. Он помолчал, а затем сказал, всё так же равнодушно, как и прежде: — Я не собираюсь сейчас тратить на тебя своё время. Придёшь в мой кабинет минут через двадцать. И сделай мне чай, — бросил он мне, направляясь к лестнице, — чёрный, горячий, со сливками и двумя ложками сахара. Уходить так по-английски. Так он и ушёл. А я пошла делать чай. Поднималась к его кабинету я в растерянных чувствах. Кабинет, кстати, мне помогла найти Анна Михайловна, чай же я приготовила сама. Налила самый что ни на есть кипяток, чтоб обжёгся. Да, по-детски, но действенно же! Так вот, я поднималась на третий этаж «крепости» и раздумывала, как бы его уломать. Я хочу уйти отсюда. Хочу убежать, скрыться, найти подругу и устроить жизнь нормально. Я вздохнула и, постучав и получив ответ, открыла дверь кабинета. Осторожненько повернулась, чтобы закрыть дверь. Мысленно похвалила себя за то, что не пролила чай. Повернувшись, а увидела идущую на меня разъярённую Марину, а в следующий момент чашка с чаем опрокинулась на меня. Всё произошло так быстро, что я даже пикнуть не успела. Но Горячая, липкая, мокрая ткань прилипала к телу, обжигая её. Я взвизгнула от боли, тут же пытаясь отлепить от себя одежду и подуть во внутрь. Будет ожог. Как пить дать будет. Тут я поняла, что Киоссе, чертыхнувшись, встал со своего места и достал из шкафа свою рубашку. Идиот. Нафига тебе рубашка?! — Снимай! — сказал мне невозмутимый голос. — Чего? Вы спятили? Не буду я ничего снимать! — попыталась возмутиться я, но услышала треск рвущейся ткани и уже через минуту я прикрывала свой лифчик. Я залилась краской и старалась не смотреть в глаза «спасителю». Коже, кстати, стало лучше. Он вернулся через несколько минут, принеся с собой мокрое полотенце и отдал мне. Холодненькое. Хорошо. Потом он напялил на меня свою рубашку, вернее, ту, которую достал из шкафа, и уселся обратно на своё место. Я проклинала всё на свете. Ну как теперь можно разговаривать? Я, полуголая, в его рубашке, а он сидит весь разъярённый, но виду не показывает. Осторожно подошла к стулу напротив его, села, продолжая смотреть на какой-то лист на столе. — Ты, кажется, хотела о чём-то поговорить? — холодно поинтересовался он. — Да. Зачем я вам? В то, что просто в роли горничной — не поверю. В роли подстилки у вас есть Марина, так что и не для этого, — я прикусила язык, да поздно. Сейчас разозлиться и пошлёт меня ко всем чертям. Но он только посмотрел на меня тяжёлым взглядом и ответил: — Очень хорошо подобрала слово, — он откинулся на сиденье, скрестив руки на груди. — Ты нужна мне для приём и выхода в свет. Марину я взять не могу, не то образование, да и вообще. А ты знаешь всё. С тобой не придется мучиться. Отыграешь мою подругу, невесту или любовницу — как хочешь, получишь вознаграждение. — Какое? — тут же спросила я. Он криво усмехнулся. Мне стало страшно. — Что хочешь. Кроме, сама понимаешь, свободы. Я сникла. — А что будет, если я не соглашусь? — спросила я, вскинув голову. — А тебя никто не спрашивает, — грубо ответил он. — Сейчас я хороший. Сейчас я предлагаю. Но я могу превратить твою жизнь в сущий ад, у меня есть все основания и права на это. Кроме того, я могу сделать с тобой то, чего ты так не хочешь. Он встал из-за стола, попутно развязывая галстук. Господи, только не это. Он поставил руки по бокам, на подлокотники, заключив меня тем самым в капкан. Его дыхание чувствовалось около моего уха, от его голоса пробегали мурашки: — Ну что, Кристина, как тебе такое? — я вздрогнула. Моё имя. Он знает моё имя. Я посмотрела ему в глаза. Карие. Шоколадные. Цвета тёмного дуба. Зрачок почти сливался с цветом глаз, отчего они казались просто…невообразимыми. — Вы его знаете, — сказала я шёпотом. — Вы знаете моё имя. Вы врали. — Нет. Я не вру. Я лишь спросил твоё имя, это не значит, что я его не знаю. А про то, что мне без разницы, кто убирает мой дом — сущая правда. Главное — как в убирают. Остальное — не моя забота. — Я согласна, — через некоторое время тихо сказала я. Он понял. Лучше так, чем по-плохому. Мужчина встал и прошёл к своему месту, попутно отвечая мне: — Вот и славно, — он знал, что так всё и будет. Паршивец. Он снова получил то, что хотел. — Первый приём будет послезавтра, в моём доме. Второй — на следующей неделе, в другом месте. Я попрошу Анну Михайловну, чтобы она попросила прийти кого-нибудь из ателье. Тебе нужно выглядеть презентабельно. Тебе уже объяснили твои обязанности? — Пока нет. — Тогда я тебя больше не держу, — равнодушно сказал он. — А можно небольшой вопрос? — Валяй. — Почему Марина ушла такая разгневанная? — Много будешь знать — скоро состаришься. Я удовлетворил твоё любопытство? — ответил мужчина, читая какие-то бумаги. Я не ответила. Лишь вышла, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Было уже около десяти часов, и я, выслушав Анну Михайловну, рассказывавшую мне о моей работе, отправилась в комнату. Спать. Марины в комнате не было, что меня неимоверно порадовало, но тут же заставило задуматься. Пошла мириться к Киоссе? Скорее всего. Да ну и ладно. Это их дела, и меня они не касаются. Переодевшись в пижаму, я залезла под белое одеялко и с радостью закрыла глаза. Я думаю, сегодня был самый долгий и трудный день из всей моей жизни. «Как там Деля? Надеюсь, с ней всё в порядке… — было последнее, о чём я подумала, перед тем, как окунуться в желанную темноту».