Повторяйте почаще три следующие фразы: 1. СЧАСТЬЯ НЕТ. 2. ЛЮБОВЬ — СКАЗКИ. 3. И НИЧЕГО СТРАШНОГО.
Аделина Месяц прошёл, а я всё так же не могу понять, когда всё изменилось настолько, чтобы мы ночевали в разных комнатах. Чтобы мы не здоровались при встрече, а просто застывали каменными статуями друг напротив друга, ожидая непонятно чего. Чтобы я забыла его голос — иногда звучный, разрезающий молчание словно нож, а иногда низкий, с хрипотцой, от которой хочется непроизвольно сжаться, ибо сдерживать себя ты просто не можешь, и набросишься на него с объятиями или, что ещё хуже, с поцелуями. Когда же всё изменилось настолько, что он удерживает меня в четырёх стенах, не объясняясь ни единым словом? И почему я должна жертвовать своим временем, своими делами, когда он сам делает то, что пожелает? А ведь он даже не извинился с того раза. Нет, я не думала тогда у него в кабинете, что мне следует повыпендриваться перед тем, как он начнёт в ногах у меня ползать и молить о прощении. Нет. Я тогда и не смела его прощать. Я была глубоко обижена, да просто разбита его враньём, его решениями. Но…он успокоился. Он встречал меня холодным взглядом ледяных глаз, провожал в завидном высокомерном молчании. Ему не нужно было просить прощения у меня, так он, наверное, думает. «Она сама скоро поймёт, что я поступил правильно», — наверное, думает он. Ем будто всё равно. Будто он бы смог жить спокойно, зная, что я скрыла от него такое, более того, даже не собиралась говорить! Какой там спокойно? Он бы разнёс весь этот дом, а после отправился бы выпивать в местные бары с Никитой. Да, так бы он поступил. А что требует с меня? Покорности, спокойствия, рассудительности и прощения? Ха! Трижды «Ха!» Слава Богу, что хотя бы экзамены разрешил сдать в университет. А ведь я тогда реально молилась. Ну, как молилась? Просто повторяла у себя голове «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Но и тут не обошлось без разборок. Я спускалась по лестнице на кухню. Я сидела у её основания на втором этаже, укрывшись тёплым вязанным платком, и ждала, пока внизу хлопнет входная дверь, и я смогу поговорить с мужем. Этот разговор я откладывала ровно неделю. «Ладно, в другой раз», — думала я, когда Свят в очередной раз проходил мимо меня, не сказав ни слова. «Подумаешь, больно надо!» — с некоей обидой думала я, когда Свят не возвращался с работы. Хотя мне-то как раз было это самое «надо». И так несколько дней подряд. Пока я не поняла, что он не собирается останавливаться каждый раз, когда видит меня, и спрашивать у меня: «Милая, ты ничего не хочешь мне сказать?» Тогда до меня дошло, что мне просто нужно дождаться его и загнать в угол. Тогда он не отвертится! Но вот я слышу звук приближающихся шагов, хлопок двери, а затем размеренные шаги в сторону кухни. Я судорожно вздохнула, поплотнее закутываясь в платок. А потом встала и решительно направилась вниз. В конце концов, хватит уже! Месяц играем в Тома и Джерри, если кто забыл, они там совсем не разговаривали, но при этом вредный кошак постоянно пытался поймать бедного мышонка. Только у нас вот немного другая ситуация. Бедный мышонок ловит вредного кошару, потому как тот совсем растерял всю инициативу. Его Величество сидели на стуле, положив ноги на другой и усердно копались в телефоне. Я чуть было не ляпнула «Убери ноги», но потом поняла, то бедному мышонку после такого вообще несдобровать, поэтому послушаюсь известной пословицы «Молчание — золото». Я несмело вошла на кухню и оперлась о стену, скрестив руки на груди. Он меня не видел, сидел спиной, но я была уверена, что он слышал, что я зашла. — Так и будешь молчать? — лениво поинтересовались у меня. — Не я одна молчу, — тихо ответила я вовсе не то, что собиралась. Мне красноречиво промолчали. — Я пришла сказать, что завтра у меня начинаются вступительные экзамены, я не могу пропустить их. Мне нужно уехать. Несколько минут я стояла, ожидая его реакции, но её не было. Я слышала только звук клавиатуры, по которой он что-то набирал. Но вот сообщение закончилось и наступила тишина, которую я так боялась нарушить. — Это всё? — холодно спросили у меня. — Для другого разговора у нас пока слишком разные точки зрения и приоритеты. — Считаешь, что ни поменяются? — я почти уверена, что в этот момент он вопросительно поднял бровь. — Я считаю, что наступит момент, когда кому-то из нас всё это осточертеет до такой степени, что он пошлёт все свои принципы куда подальше и… — я не успела договорить, как Свят встал и повернулся ко мне лицом. Он облокотился на стол и заинтересовано смотрел на меня. Это был первый взгляд, который был отличен от высокомерия и равнодушия. И первый диалог. Сегодня просто день открытий! — Ты говоришь так, будто всё это уже чувствуешь, — прокомментировал он. Ухмыляется, гад. Дать бы ему по роже хорошенько, чтобы стереть с его лица эту наглую ухмылочку. Но потом мне вдруг резко захотелось поцеловать эти губы, которые насмехаются надо мной, расплываются в усмешках. Мне показалось, что я уже ощутила их на своей коже, когда заставила себя прикусить губу. «Ты пялишься на него, идиотка. На его губы. Он всё видит и будет издеваться ещё больше, понимаешь, нет?» — Я ничего не чувствую, кроме сожаления, — ответила я, еле справившись с наваждением. — И о чём же ты, интересно мне, сожалеешь? — спросил он так, что сразу стало понятно, что ему нихрена не интересно. — О том, что не сказала дважды «Нет», — зло ответила я. Восстановилось молчание. И равнодушие в глазах человека, которого я разучилась понимать. И верить. И, наверное, даже любить. Разучилась. — Так что? Могу я завтра и в последующие дни экзаменов выезжать отсюда? Молчание. Грёбанное молчание, которое меня доконало. Ну когда ты уже начнёшь орать на меня? Поливать грязью, я не знаю, да хоть что-то делать более эмоциональное, чем простые насмешки и хладнокровие? — Да. Наконец-то. Я развернулась на маленьких каблуках и ушла размеренно, спокойно, ощущая взгляд на себе желая сбежать в свою комнату так быстро, как только могла. Поднимаясь на лестнице, я услышала, как хрустальный графин с характерным звоном разбивается, а о кухне раздаётся тихое «Чёрт». В любом случае, у меня остался последний экзамен, который я должна была сдать. Готовилась я к нему долго, нудно и обстоятельственно, поэтому, волноваться мне не нужно было. Но я волновалась. Я беспорядочно кидала конспекты, книги, вещи, короче говоря, разбрасывала всё, надеясь, что среди хаоса и всего барахла найду свою счастливую цепочку. Девушки, что с нас взять. И вот, когда я сгорбилась и залезла под кровать, оставляя филейную часть некрасиво вылезать из-под кровати, потому что мне показалось, что там блеснул знакомый рисунок, в дверь постучали. «Это, наверное, тётя Маша, — подумала я и крикнула: — Войдите!» На стол почти не слышно поставили стакан с водой, который я просила, а потом…видимо, остались ждать и смотреть на то, как я пытаюсь достать цепочку. — Да что же это такое, — тихо бормотала я. Нагнулась больше, потянулась дальше и… — Есть! Я подняла голову, больно ударившись о кровать. Идиотка! Как можно было забыть, что ты под кроватью? Я вылезла оттуда и потом, отбросив волосы, лезущие в глаза, посмотрела на мою находку. — Дерьмо, — высказалась я, когда увидела в своей руке фантик. Ясно, почему он блестел — просто отражал поверхностью фольги свет, попадавший на него. А я-то понадеялась, что это моё украшение. И вообще, что под кроватью делает фантик? Я прикусила губу, чувствуя, как стыд заливает мои щёки. Девушка взрослая, а у себя под кроватью фантики находит… — Не это ищешь? — спросили меня. Я была уверена, что зашла тётя Маша. Отлично. Оказывается, за моими приключениями следил муж. Я повернулась к нему и увидела свисающий кулон, цепочку которого держал между пальцев Свят. — Да, — глухо ответила я. Я встала, подошла к нему и протянула руку. — Отдай. Пожалуйста. Мужчина надменно поднял бровь, а потом попросил развернуться к нему спиной. — Это излишне, — воспротивилась я. — Развернись, — ух ты, мы повысили тон. Ну ладно, в любом случае, ты не тот человек, которого я бы хотела видеть сегодня, поэтому, отвернусь. Я тут же почувствовала, как моей шеи касается холодный металл. Удивительно, где он лежал и почему я его не заметила? Замок цепочки застегнулся, но мы продолжали стоять вот так. Слишком близко для двух людей, которые даже не разговаривают друг с другом, но недостаточно близко для женатых людей. Я ждала, пока он отойдёт от меня или уйдёт совсем. Вру. Я ждала, что он развернёт меня к себе лицом и поцелует меня наконец! Его руки начнут экскурсию по моему телу, пока он выдохнет «Я знаю тебя наизусть» и начнёт мне это доказывать. Но… За спиной кто-то вздохнул, а затем послышались быстрые шаги прочь из комнаты. Я повернулась — никого не было. Словно приведение только что одевало мне украшение, а потом испарилось. Но.привидения не оставляют записок, а это, «Дикое, но симпатичное», оставило. Я взяла стакан с водой, отпила немного, а потом взяла и записку. Удачи, Трусишка. Этого было вполне достаточно, чтобы я улыбнулась и чтобы я сдала экзамен. Удивительно. Казалось бы, всего пара слов, а такой эффект…***
Я как раз вышла из аудитории и поспешила вниз когда увидела знакомую макушку тёмно-рыжих волос. Я подошла ближе, зная, что увижу лицо Андрея. Он, видимо, услышал мои шаги, повернулся лицом и с облегчением выдохнул. — Боже, я уже думал, что опоздал, — сказал он мне или не мне. — Куда опоздал? — спросила я. — К тебе, куда же ещё. Ты сделала то, о чём я тебе говорил? — посерьёзничал Андрей. — Да. Я нашла документы, — настороженно ответила я. Андрей — я ему доверяю. Но…везде есть уши. Мало ли. Свят заразил меня своим недоверием и боязнью за мою жизнь, да и чувство самосохранения у меня есть. — Но почему ты не позвонила мне? — не понял парень. — Но не собиралась тебе звонить, я ведь уже говорила. Я была немного разочарована и даже огорчена, но… Чувства мои к мужу не остыли, и я не собираюсь уходить от него. Он не сделает мне ничего плохого, я уже это поняла. Ты ведь насчёт этого волновался. — Не только! — воскликнул парень. — Какой убийца тебе прямо скажет, что собирается тебя убить? — Андрей, — начала было я, но он перебил: — Что? Ты хочешь сказать, что я не прав? Он плохой человек Деля. Просто поверь мне, — он подошёл ближе, взял меня за руки и посмотрел мне в глаза. В них был какой-то лихорадочный блеск, словно его жизни то-то угрожает. Его или кого-то, за кого он боится. — Я верю тебе теперь. Ты сказал мне правду. я очень благодарна тебе. Но Свят не убийца. К тому же, я не собираюсь отнимать у него свою часть компании. Я всё равно в этом ни черта не понимаю. От меня так проку не будет. И даже если он такой, как ты говоришь, в этих условиях ему нет резона делать мне плохо. Но, как я уже говорила, он не такой. Поверь и ты мне, Андрей, — я мягко улыбнулась ему и освободилась от его недообъятий. — Спасибо тебе за беспокойство, но со мной всё в порядке. А теперь я должна идти. До свидания. Я повернулась к выходу и пошла к машине, ожидавшей меня. Но кто-то схватил меня за талию и повернул к себе. — Ты никуда не пойдёшь! Я не могу тебя отпустить! — Андрей, отпусти, мне больно! — меня вновь схватили за запястья и пытались потянуть за собой, но я упиралась и извивалась, пытаясь скинуть его руки. Я пнула его в икру, он, не ожидавший этого, упал на одно колено и выпустил мои руки. Я отбежала от него, но он вновь начал приближаться. Он почти в плотную подошёл ко мне, когда меня отгородили от него чёрные смокинги. Моя охрана проснулась. Меня взяли за плечи и посадили в машину. Я прилипла к окну, наблюдая, что делают с Андреем. Но его уже не было. Наверное, он убежал. Я покачала головой и закрыла глаза. Я почувствовала, как слёзы сами по себе скатываются по моему лицу. Я испугалась. Наверное, второй раз в жизни я реально испугалась. Первый раз был, когда Крисси забирали из Академии. Но то был другой страх. Страх навсегда потерять подругу, никогда больше с ней не увидеться, это было ужасно. А сейчас… Я испугалась по-женски. Как будто на меня в подворотне напал маньяк или что-то в этом роде. Но ведь это Андрей! Тот, кому я непроизвольно начала доверять с первого дня нашего знакомства. Тогда я ненавидела Свята, а вот ему уже доверяла. А он пытался… А что он, вообще, пытался сделать? Ничего не понимая, с головой, раздутой от мыслей — плохих и не очень, я зашла в дом. Не успев раздеться, я услышала шаги на лестнице. Человек явно спешил. А кто у нас в доме может спешить? Явно не горничные… — Какого хрена ты с ним разговаривала? — мужчина не успел сойти с лестницы, зато уже успел отбить напрочь желание говорить что-то. Когда я вздохнула, он продолжил: — Хотя, нет, можешь вообще ничего не объяснять, я почти уверен, что ты и не собиралась. Я русским языком сказал: «Не подходи к нему. Не общайся». Что сделала ты? Пошла с ним разговаривать! — Не ори на меня, — нахмурившись, ответила я. — Ты говорил, да. Но это было обусловлено твоей долбанной ревностью. Если убрать это, то Андрей неплохой человек. Был. — Великолепно! Вместо того, чтобы признать наконец, что ты лоханулась, ты начинаешь обвинять меня в том, что я ревновал! — не понижая тон и громкость, продолжал муж. — Ну хорошо, допустим. Но ведь я предупреждал тебя, что тебе опасно пока выходить. Ты попросила сдавать экзамены, я не против, но я ведь говорил, ни единого слова ни с кем. Бабушка споткнулась — оставь её в том положении, ребёнок заплакал — не беги его утешать, мужчина просит закурить или помочь — пошли его лесом не останавливаясь. Всё! Я так много прошу? — Убавь тон, — ледяным голосом ответила я. — Да нахер? Если ты меня всё равно не услышишь? Говорю я нормальным голосом, или так же как ты строю из себя высокомерного мужа, или ору на тебя — не меняется одно. Твоё грёбаное непослушание! — Я не обязана тебя слушаться! — сорвалась я и тоже перешла на крик. — Тоже мне, господин нашёлся. Я виновата в том, что ты не мог рассказать мне всю правду? Я виновата в том, что твой страх оказаться никем — снова — ты поставил выше моих чувств? Выше всего вообще! Тебе искренне плевать, что я прожила всю свою жизнь проклиная себя и родителей за всё, что случилось в моей жизни, а ты, оказывается, просто заботился о своей грёбаной репутации. Да так, что забыл упомянуть мне, когда делал предложение, кто мои родители и что мне полагается! Хрен с ним! Я отказалась от всего, что мне оставили родители, но ты не остановился на этом! Скажи, тебе реально похер на меня и на то, что мы даже не разговариваем? Или это просто многоходовка, и тебе на самом деле всегда было похер, ты просто очень хорошо играл? — я тяжело дышала, после того, как высказала всё, что меня заботило всё это время. А он стоял и смотрел на меня. Просто молчал. Опять. — Да. — Что — да? — резко переспросила я. — Ты долбанная истеричка, с которой мне пришлось связать свою жизнь, ведь ты, мать твою, Грановская. И если бы не этот изъян, — он хмыкнул. — Твоя фамилия, я бы никогда в своей жизни не выбрал такую как ты. Такую как ты. Такую…***
Прошёл месяц.
С прошлой ссоры мы не разговаривали вообще. Я была сильно задета его словами, ему, по-моему, было наплевать. Так и жили. Я не выходила из своей комнаты, ела очень мало. Тётя Маша меня за это ругала: — Как так можно? Он ведь твой муж! Подойди к нему, извинись, да поцелуй. Проблемы уходят с поцелуем. Всегда. — Нет, тётя Маш, — тихо ответила я. — Наши проблемы уйдут только в том случае, если уйдёт один из нас. Вернее, когда я уйду, это же дом Степанова. Не произношу его имени. Не выношу его. А когда меня кто-то называет его фамилией, я вовсе кидаюсь в этого человека, чем попало. Поэтому, ко мне не ходит никто. Никто, кроме тёти Маши, разумеется. Она называет меня по имени. Это придаёт уверенности в том, что не весь этот дом стоит проклинать. Хотя так хотелось. Я похудела. Так говорила тётя Маша. Она каждый раз, видя, что я ничего не съела или съела чего-то немного, качала головой, но уже ничего не говорила. Свыклась, наверное, что я пытаюсь умереть от голода. Но я не пыталась. Я просто не хотела. Я наедалась переживаниями и мыслями, слезами и матом, которым я покрывала Степанова каждый раз, когда слышала, как машина заводится. Даже если там был не он. Большую часть дня я спала, потому как ночью я бодрствовала. Я садилась на широкий подоконник у окна и считала звёзды. Потом я принимала в ванную, читала там, думала. Думала о том, как много мы упускаем, засыпая и не видя ночь. Я поняла, что это самое прекрасное время, которое может быть. И насколько же люди глупы, посвящая ночь свой сон или секс. Глупости. Ей нужно посвящать мысли. А потом уже остальные глупые вещи, которые мы считаем нужными. Однажды, я слышала смех. Это был ни на что не похожий смех, то ли детский, то ли женский. Но идти я, конечно, никуда не стала. Так и лежала, смотря в потолок и думая, кто же это может быть. Но скоро придёт мой информатор, у неё и спрошу. Раздался стук в дверь. «Легка на помине», — подумала я, а вслух сказала: — Войдите, — сказала тихо, как всегда, как слышит она меня только не понятно. Женщина зашла с подносом, полным еды. Я усмехнулась. Она ещё не теряет надежды на то, что я всё съем. Я прислушалась к своему организму. Есть он пока не просил. Тётя Маша взглянула на меня, мол «Ну как? Кушать будешь?», а лишь перевела взгляда на поднос, чтобы получше рассмотреть, чем сегодня лакомится Степанов. Форель, приготовленная на гриле, с разнообразными специями пахла шикарно. Затем тушёные овощи: помидоры, сладкий перед, брокколи и другие; рис, разные соусы, лимон, апельсиновый сок. На десерт мне принесли шоколадный пудинг и чай с сахаром. Я осмотрела всё это великолепие, даже наклонилась, чтобы понюхать, а потом посмотрела на женщину, у которой глаза прямо-таки горели надеждой, улыбнулась и…помотала головой. Она сразу поменялась в лице. Немного сгорбилась, улыбка, конечно, сошла на нет, голову опустила. — Ругаешь меня что ли? — поинтересовалась я. — Естественно, — возмущённо ответила она. Я хмыкнула. «Поем немного рыбу», — решила я. — Бедный ребёнок голодает, а этот ирод сидит там с… — женщина умолкла, я наклонилась ближе и заговорщицки подмигнула. — Кто там? Расскажи мне, пожалуйста. Я же всё равно не выхожу из комнаты, никто ничего не узнает. Тётя Маша с минуту смотрела на меня в упор, а потом ответила: — Сидит там какая-то фифа. Уж не знаю, кто она, но вся такая ладненькая, глазки прячет, а смеётся-то! — возмущаясь отвечал информатор. — И смеяться там не над чем, может, ей хозяин и не проронил ни слова, а она всё равно заливается, а как спросит её, мол, почему, так она глазки снова поджимает и скромненько так, головы не поднимая, «Мне просто так хорошо, что я смеяться перестать не могу». — А чего ей хорошо-то? Чего они там делают? — непонимающе спросила я. — Ничего не делают. Хозяин кофе пьёт и газету читает, а фифочка сидит на кресле. Почти не разговаривают, — до нас снова донёсся смех «фифочки». В глазах защипало от обиды, руки чесались набить ей морду, как в старые добрые времена. Чёртова ревность! И к кому? К тому, кто признался, что никогда не любил и лишь презирал? Однако, я умею выбирать… Заверив тётю Машу, что я немного поем, но больше руководствуясь тем, что сейчас банально расплачусь и хочу побыть одна, я выпроводила её. Пусть ещё что-нибудь узнает об этой дамочке. Я понимаю, никакой любви с его стороны ко мне нет, но мы ещё не разведены, так что пусть он хотя бы любовниц своих сюда не водит! Ох ты ж ё… Осознание того, что у него действительно есть любовница или даже любовницы меня сильно покоробило. «А ведь ты ещё и девственность ему свою отдала. Подумай об этом!» — напомнила себе я и вовсе ушла в раздумья. Но всему на свете суждено прерываться, включая моё состояние. Я услышала, как кто-то стучится в моё окно. Я встала и спешно подошла к нему. Ну да, а вдруг кто услышит? Нужны мне потом неприятности? За окном образовался Андрей. Я сошла с ума или это он сумасшедший? Неужели ему не хватило? Я ведь уже объяснила ему, что всё хорошо! Только вот…нихрена не хорошо. И раньше не было, но сейчас много хуже. Тогда я хотя бы верила, что он меня любит; сейчас для меня моя вера стала обузой. — Открой окно! — прочитала я по буквам. Я открыла его, чтобы ответить: — Уходи отсюда! Тебя сейчас поймают и кирдык! — прошептала я, вглядываясь в темноту. Где он там? Но, не успев сказать и слова, меня поцеловали. Нежно, но глубоко. И неприятно. Вернее, целовался-то Андрей хорошо, только вот его я не любила и не собиралась. Поэтому я отстранилась, а парень забрался в комнату. — Ты сумасшедший? Что из слов «Тебя сейчас поймают» тебе непонятно? — Не ругайся, — парень явно был в хорошем настроении. Он улыбался и, кажется, был очень рад тому, какая я глупая. — Я хотел увидеться, чтобы объясниться насчёт того раза. — Да уж, будь добр. И учти, что я единственная, кто всё ещё верит в твою добрую сущность, — я пыталась придать себе грозный вид и скрестила руки на груди. — Благодарю, я оправдаю твои надежды, — шутливо ответил парень. — Я, в таком случае, единственный, кто беспокоится о тебе, причём не только в этом доме. Поверь мне, здесь не безопасно, и я готов повторять тебе это 1000 раз и делать всякие не совсем корректные вещи, лишь бы ты была в безопасности, понимаешь? — Андрей, я ведь уже сказала, — устало начала я, но меня грубым образом заткнули, обняв за талию и поцеловав. Губы Андрея, как я уж сказала, знали своё дело, отвечать на поцелуй я начала практически машинально. Руки его явно позволяли себе больше того, что можно. И, когда меня почти «впитали» в себя, поставила руки перед его грудью и оттолкнула его. Губы горели, волосы мне растормошили. Шикарный вид для той, кто страдает от несчастной любви больше месяца. — Больше так не делай, — нахмурившись, сказала я. — Хорошо, но ты ответила, — ответил он и оказался прав. — Итак, ты не собираешься покидать этот дом? — Нет, — непреклонно ответила я, сама не понимая, почему так ответила. Я здесь не нужна никому. Мне здесь плохо, откровенно говоря. Почему я не уйду с Андреем? Почему? — В доме, где тебя никто не любит, где о тебя практически вытирают ноги, о тебя! А ведь ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел! Твои волосы, их запах, я практически схожу с ума, когда его чувствую. Твои неловкие движения, смущение, то, как ты улыбаешься… Всё это великолепно, ты великолепная! Но тебя, такую прекрасную, берут в жёны не из-за огромной любви, а из-за фамилии, за которую обещана половина всего состояния твоей семьи! Как ты можешь это терпеть? И ты не истеричка, ты просто очень эмоциональна… Да, да, всё верно, только…откуда он знает, как меня называл Степанов, когда мы ругались? Он следил? Не может быть! Везде охрана, как он проберётся! Может, случайность? Но нет! Фамилия, истеричка, обо всём об этом говорил Степанов. Что за хрень тогда? Я посмотрела на него и вдруг вспомнила всё, что со мной происходило, когда он был рядом: как мы гуляли по городу, он показал мне универ, в который я поступила. Он знал, когда будут экзамены уже тогда, не знал только, какие из них я буду сдавать. Потом этот поцелуй с утра — как он мог? — чтобы рассорить нас. Эта драка, когда он дрался со Степановым, как будто правда имеет права на меня — чёрта с два — он просто пытался узнать, на что способен Свят. Он вёз меня на свадьбу, а перед этим ещё и зашёл о мне. Без права и повода, обычный влюблённый мальчишка, тем более, водитель, не решился бы на такое. Он залез ко мне в окно тогда, чтобы узнать, во-первых, на его ли я стороне всё ещё, во-вторых, чтобы точно знать, увидят его или нет, сможет ли он сюда забраться, в-третьих, чтобы сказать мне о родителях и о всей той лжи, что говорил мне Степанов. Чтобы я узнала о наследстве. Наследство. Всё крутится вокруг него. Всегда. Я понимала, кто такой Андрей. До меня дошло, какой идиоткой я была. Я дрожала от страха, пытаясь скрыть, но он понял. Он прикрыл глаза на секунду, затем сказал уже вовсе не тем голосом, более низким, таким, какой я в этот момент боялась услышать, надеясь, что всё то, что я надумала — лишь выдумки. — Поняла-таки. Я не успела даже рот открыть, как он пнул меня куда-то грудную клетку, и я отлетела, больно ударившись головой о тумбочку. Я помнила, как меня подняли на руки, как куда-то несли, как глаза застилала густая жидкость, попадала на губы и, облизнув их, понимала — кровь. у меня было что-то сломано, то ли рука, то ли обе, я даже держать глаза открытыми, чтобы запомнить дорогу не смогла. Меня положили в машину, я видела сверкающие глаза Андрея. А потом он сказал: — Спи спокойно, прелесть моя, — и размахнулся. Всё. Больше я не видела ничего и никого. Не знала, не понимала. И даже не представляла, как хорошо мне было в таком состоянии.