Я прошел тысячи миль, видел тысячи лиц, Собрал все свои знания, чтобы добраться до всех этих мест. Я сделал бы это еще раз, только бы этот путь привел меня к тебе. ©
***
Гарри, словно хмельной, всматривался в расплывающийся текст. Происходило нечто странное. Буквы, сперва заплясав, как стая бешеных фурий, сворачивались на плоском листке в объемную воронку, пока в центре не образовался темно-серый, туманно-перистый фрактал газа. Сознание Гарри стремглав неслось в этот вакуум. Перед взором замаячили картинки. Первым предстало заснеженное панорамное окно, захламленный, не очень свежий интерьер ясельного зала. Кудрявый малыш, сидящий на полу в неподвижности, серьезно рассматривающий медлительно танцующие белые пушинки за стеклом. Он был похож на маленького Купидончика, слетевшего с венецианского холста. Закрутились десятки лиц, фраз, пинков, оплеух. Уже мальчик, лет шести, в бежевых коротких шортах, драит дырявой тряпкой кафельную плитку какого-то слякотного санузла и думает, что он достоин лучшей участи. У него в четких деталях сохранилась и младенческая и допубертатная память. В Гарри входили образы, способные раскурочить его сознание на раз-два. Но грубое вторжение не нарушило ничего личного, а скорее было представлено в виде чужой истории. Хоть Гарри немного разозлился за неожиданность, он быстро догадался - послание, ни что иное, как носитель воспоминаний, уж Реддлу чашка омута вряд ли понадобится. Реддл прекрасно колдовал и с клочком бумаги, всегда подкрепляя свои слова делом, как правило, ужасным поступком. Гарри все еще думал: зачем ему это знать? Только образы уже неслись раскручивающейся вереницей. Вот уже узнавался одиннадцатилетний ученик Слизерина, обедающий в Большом зале школы волшебства, и, восхищенно вбирая фибрами все, что видел вокруг. Изображение меняется. Студент с прилежно подтянутым зеленым галстуком сидит глубоко за полночь в гостиной своего факультета, штудируя какой-то трактат. Затем резко роняет голову себе на ладони, пряча лицо. Ему плохо? По лабиринтам сосудов, словно василиск по трубам, врастая в кровяные тельца, стенки мембран, несутся ниточные корни чего-то черного. Расползается какое-то вещество, что-то жидкое, ветвистое. Оно замыкает цепь, обследовав весь организм. Картинка вновь сменилась в суматошном ритме. Первокурсник-слизеринец слоняется средь высоченных книжных стеллажей, водя указательным пальцем по корешкам книг, вплотную прилегающих друг к другу обложками. Амбросио Стокер «Методы выживания кармической порчи. Выжигание душевного рака», Кутепус Куппер «Редчайшие и вреднейшие магические болячки». Мальчик сидел в самом отдаленном углу и читал сразу два этих полуистлевших фолианта. «Я смог диагностировать альтер эго лишь в четырнадцать лет…» — писал некий Стокер: « — Оно укоренилось во мне плотнее спаржи в черноземе. Это было мерзко. Всегда ощущать себя под колпаком. Жить в своем теле как в клетке. В то же время это было фантастично. Быть частью чего-то более властного, подавляющего, управляющего тобой и в конце концов сливающегося с тобой воедино. Такова душевная порча. Древнее безупречное проклятие, которое ты получаешь точно клеймо. Оно зомбирует тебя. Оно формируется внутри тебя зародышем. Оно зреет не за один день, оно напитывается отрицательной энергетикой, как пшеничный колос утренней росой, и проходит тот же столь грандиозный процесс становления, что и простое зерно, брошенное в плодородный грунт. Ежели побег крепчает, получая воду и свет, оно скорее спорынья, получая злобу, начинает расти, расти в налитый ненавистью початок, из которого будет хлеб, так и оно после взращивания, перемалывания, запекается в нечто, чем питается сам дьявол». И вторил Стокеру Куппер: « — "…рак души" подчиняет объекта. Внушает желание убивать. Пораженный „раком души“ уже не сможет побороть болезнь самостоятельно, ежели ее не уничтожит кто-то сторонний». Соображения Стокера больше походили на авторские заметки или назидание в готовом виде, в то время как Куппер давал подробный докторский анализ: « — Объект находится ни в том и ни в этом мире, он в межлунье, межпланетье, где-то за границами своего тела и тут же в нем. Прогрессирующие, ярко выраженные симптомы по Купперу: Пункт первый. Патогенное неприятие смерти. Вирус невероятно живуч и будет всячески противиться устранению. Пункт второй. Налицо агрессивное поведение, желание порабощать, уничтожать себе подобных. Адаптивный фактор „рака души“ выражен в умении скрываться от подавляющей, более сильной магии кого-либо или чего-либо, затаиваться в объекте, копить ненависть. Методы лечения: Известен один из наиболее продуктивных — смерть объекта-носителя вируса. Менее продуктивный: подавление агрессии сывороткой доброты, употреблять ежедневно или ежеминутно». Гарри с трудом смекал что к чему, складывая правду плюс вымысел. Однако, в коэффициенте всех его знаний о тюрьме, Гарри не мог представить жизнь в тюрьме размером с собственное тело. Он никогда не сталкивался с такими авторами, вроде Купера, расписавшего так гениально, чуть ли не достойно, чтобы объяснить все грехи человечества одной этой болезнью. Гарри подумал, что у магглов есть гораздо проще объяснение — расстройство личности или что-то вроде того. Кто-то в темноту прошмыгнул из Запретной секции. Реддл уже курсом старше, прежняя мантия, казалось, была мала на него. Какое-то время он решил бороться с так называемым альтер эго, но в доступных ему пределах оказалось достаточно данных о более близком его второй сути темном колдовстве. — Вы потерялись, Том? — спросил заботливый голос. — Нет, профессор Слагхорн, — пряча под одеждой «Энциклопедию колдомедика» и «Курс практикующего алхимика» и сторонясь к пролету коридора. — Библиотека закрылась. — Знаю, сэр. Я просто проходил мимо, сэр, — в его сдержанной мимике не дрогнул ни один мускул, но в глазах мерцали искорки недоброго озорства. — Я бы советовал вам пройти в сторону подземелий, Том. — Непременно, сэр, сейчас туда направляюсь. Следующий кадр не заставил себя долго ждать. В пыльной, заброшенной аудитории отдаленной части замка светил одинокий люмос над раскрытым учебником. Ученик ухищренного факультета склонился, сидя на выступе кафедры над чаркой закипевшего зелья. Потушив огонек примуса, мальчик отпил незарекомендованное зелье, которое готовил себе. Укладывая пузырьки в сумку, он учено подчеркивал нужные предложения в книге. Он принимал зелье, чтобы держать себя в узде - ту пораженную часть своей души. Гарри узнал лишь один ингредиент неопознанного пойла — безоар. Наблюдатель проникся бы сочувствием, не знай он результат. Последующие воспоминания завертелись еще быстрей. Подросток в поношенной маггловской одежде укачивал себя на панцирной сетке, лежа смирно, напряженно глядя в потолок, он выглядел неестественно ущербным и измученным, таким юным, тонким, недостойным чего-либо светлого, словно ничего хорошего в этом мире нет. — Это ты, говнюк, опять взял лишнюю порцию? — ор в распахнувшихся дверях появился раньше его обладательницы. — Надо стучать… — сдержанно возмутился мальчик, мигом вскакивая на ноги. — Я задала вопрос, говнюк! — дородная дама наотмашь вмазала ему по лицу. — Ты жрешь больше всех! Думаешь, ты здесь один что ли? — Нет, это был не я, — выпрямившись от удара, он вскинул подбородок. — Врешь, скотина! — опять замахнулась крупная воспитательница. — Я был голоден… — Все голодны! Солдаты на фронте голодны! Страна голодает, особенный мальчик. Еще раз и придется подлечить твою уникальность! Иш! Кем себя возомнил! — упреждающе погрозила она пальцем и вышла, шурша подолом. Он садился напротив стены и прорастал ненавистью в каждый кирпич кладки, затем приоткрывал щель в двери и через минуту туда влетало несколько пластин галетного печенья, а еще через минуту по коридору начали сновать воспитанники и возмущаться по поводу кражи еды и даже нашли кого-то виновного, так как слышались глухие удары и чьи-то детско-страдальческие стоны за дверью. В тот момент он закрывал глаза и еле двигал челюстью, без хруста, удовлетворенно пережевывая печение. Он придумывал план убийства. Изображение изменилось, и Гарри ощутил повальную обреченность той атмосферы отказа от сопротивления. …Он придумывал план убийства, сидя на перилах беседки, срывая глянцево-зеленые виноградные листы плетущейся всюду лозы. И был так восхитителен в своем одиночестве, будучи простым юношей, уже года на два взрослее предыдущего воспоминания. Потом замелькали зеленые вспышки. Не с первого раза… Труп девушки-грязнокровки. Смерть Уоррен должна выглядеть как трагическая гибель от существа… не от василиска. Не василиска! Вымученный хоркрукс зажат в руке старосты, вбегающего в склепообразную комнату. Покои Тайной комнаты изнутри так далеки от посторонних глаз. Он вдыхал глубоко через нос, соблюдая некую ритмику, маска безразличия сползала как водоросль с выловленного утопленника. Он прижимал белые пальцы к своим алым губам. Это было больно — впервые разделить свою душу? Он вгонял ногти в бледную кожу шеи, чуть не раздирая ее, чтобы дать себе вдохнуть через трахею, потому что никак иначе не мог заполучить воздуха. Наследник Слизерина только успел спрятаться за углом коридора второго этажа, шаги последовали за ним. Реддлу нужно в обратную сторону. Дальше лестничного пролета — тупик. Шаги подступают ближе. Юный колдун сползает по стене, не двигается, не издает более ни звука, еле дышит, мелко содрогается. — Конечно, Люфтваффе* прилетели с весточкой. Конечно, — произнес кто-то, следовавший за Реддлом. — К кому-то другому. — В голосе слышалось философское разочарование профессора трансфигурации. Постояв минуту рядом с поворотом, за углом которого прятался ученик, будущий директор зашагал дальше по своим делам. В гостиной слизеринского факультета юношу ждали поклонники. Реддл вошел из-за раздвинувшейся стены. Безумие в его взгляде блестело ярче чем леприконова сокровищница. Не контактируя ни с кем, он прошуршал к камину, нервно прошелся меж диванами, опять вернулся к камину. Сторонники в непонимании и страхе от меняющегося магического фона Реддла расползались по углам как дрессированные змеи. Он молвил лишь одно слово, чтобы все панибратство запаниковало пуще: — Великий! — слизеринец рассмеялся в его шаблонной манере. — Великий, — повторял он это слово, смеясь, еще раз несколько. — Великий маразматик! После этого, видимо, ни у кого не осталось сомнений, о ком говорит их староста. Они засмеялись, вторя вожаку, без боязни разбудить студентов в спальнях. Для Гарри было столь непривычно видеть покойного директора глазами будущего Волдеморта, а не наоборот, будто надевать штаны через голову. Следующий фон обрисовал фасад дома близ деревни Литтл-Хэнглтон. Молодой колдун в мантии с накинутым капюшоном осматривал крыльцо поместья с тенью улыбки на губах. — Выродок! Сучий потрох! — устрашающе звучал совершенно жалкий типаж, коего в сей же миг атаковали чары парализации и немоты. По бесстрастному выражению лица Реддла было видно, что с родственником церемониться никто не собирался. Чреда смертей, прокатившаяся по пригороду освещалась в прессе кричащими заголовками. Декорации сменились на знакомую обстановку «Дырявого котла», где столовую внизу заполонили темные фигуры волшебников, сидевших поодиночке за каждым отдельным столиком. Они представляли общую систему слаженного контроля. Их главарь стоял у бара, словно случайный гость, чуждый, сломанный. Он окидывал беглыми взглядами то один, то другой столик со своими сподвижниками, подпирая локтем буфет, отхлебывая какую-то жидкость из чекушки, не утруждаясь наполнить стакан. Гарри не мог разобраться со своими чувствами, впервые увидев Реддла слишком человеческим. …Задолго до того как показаться в поле зрения, кто-то наблюдал за посетителями трапезной «Дырявого котла». И Реддл знал об этом прежде, чем низенький старец решился подойти к нему. — Полагаю, вы господин Реддл? — кивнул. — Узнал вас по энергетике «Кэнсэрексанимо»**. Ужасно. Ужасно, что вы так молоды и такое… Я, помнится, выразил соболезнования в письме, — кивнул. — Очень жаль, право. Но как вы нашли меня? Как вычислили, что я страдаю схожим с вами недугом? Ах, да. Нестандартные подходы в попытках продлить жизнь, изучили мои биографии, характеристики, — после третьего кивка старец сообразил: — Эх, что это я все время говорю… — Продолжайте, — сухо отозвался он. — Да что собственно… мне известно столько же, сколько и вам. Как уже замечено было в письме, абсолютного бессмертия добиться не удастся, этого еще никому не удавалось. Разумеется, патоген будет заставлять вас искать любые лазейки. Если этот патоген в вас, советую с этим смириться. Ничто кроме смерти не вытравит оное. А оно невероятно живучее. Оно чует опасность благодаря обостренному инстинкту самосохранения. Может, мы вступим в диалог, господин Реддл? — Продолжайте говорить, — с настойчивой интонацией. — Меня интересуют ваши методы борьбы с жаждой убивать? — Свободно. Агрессию можно просто подавлять. Полной зависимости не наступит, если не давать волю своим эмоциям. Если позволить хоть раз… преступление против природы. Хотя бы раз, господин Реддл, убить… после первого совершенного убийства оно вас уже не отпустит никогда. Едва Гарри успел опомниться — измятая бумажка вырвалась у него из ладони и бросилась в камин, совершая акт самосожжения. — Кикимер, лови! — закричал юный маг, тщетно кинувшись вслед за ней и запутавшись в простыне. — Проклятье! Домовика уже не было в комнате, зато снизу пахло жареной картошкой. Эльф решил покухарить, но хозяин Блэк-холла отметил у себя даже не отсутствие аппетита, а некое отвращение к еде. Ужинать он отказался. Тело Гарри морозило под одеялом, замутненным сознанием он никак не справлялся с обработкой полученных воспоминаний. Зачем? Зачем Томасу Реддлу выливать ему на голову этот шипучий коктейль информации? Гарри лихорадочно соображал. Возможно, это все ложь? Послание не было оправдательным, оно не указывало на неправильность выбранного Реддлом пути. Резюмируя обрывочные сведения, Гарри мог предположить, что Волдеморт — альтер эго — полностью заменил мальчика после первого убийства. Все увиденное потрясло Гарри не хуже прыжка с астрономической башни или похода за смертью в Запретный лес. Несколько минут он лежал обмякший на перине. Эта мнимая релаксация после шокотерапии, когда вдруг просто становится хорошо от того, что перестало быть уничтожающе больно, проходила с новым витком осмысления. Ему сидеть здесь еще неделю! Безвылазно! Без ответов. Всю ночь он беспокойно ворочался — боль в разорванной руке и перепутанные сны одолевали. Утро вползло в спальню ленивым, бесполезным лучом зимнего солнца. Гарри не спал уже больше часа и встретил рассвет, изучая свою рваную рану. Перевязывать свежими бинтами пришлось без помощи магии. Вражьими лекарствами он, естественно, пользоваться не стал. В зелье и мази может быть все что угодно! Гарри надежно спрятал улики у себя под подушкой, тихо зверея от того, что бумажка с ментальным посылом расчетливо полыхнула в камине. Старый эльф помог хозяину переодеться и уведомил о завтраке. Гарри облачился в халат крестного, заглянув в зеркало, поприветствовал Сириуса дубль два, став особо похожим на него с отросшей шевелюрой, только у Гарри волосы отнюдь не волнистые. В общем, он побоялся даже давать оценку своей прическе, да и своему новому имиджу в целом. — Послушай, Кикимер, — обратился Гарри за завтраком к почетному обитателю дома. — У нас имеются «Энциклопедия колдомедицины», «Алхимический курс» или может быть «Кармическая порча» Амбросио Стокера? Подай, пожалуйста, пергамент с пером, пока я не забыл все эти названия. — К великому стыду, господин Поттер, Кикимер не припоминает таковых в родовой библиотеке, — сказал эльф, левитируя бумагу, чернильницу и перо. — Кажется, у нас есть «Расширенный справочник ядов». — О, это, вероятно тоже понадобится, если я решу выпить зелье из той вчерашней посылки, отправленной мне добрым человеком, — горько усмехнулся Гарри, записывая названия увиденных в чужих воспоминаниях книг. — Зелье не яд. Аха, как же… а конверт вовсе не ментальная скважина, ну да… — пробурчал, не заботясь о внятности речи. Пару дней заточения Гарри деградировал в кабинете третьего этажа, глядя из окна на тротуар талого снега. Он просил приносить еду в кабинет, но ничего кроме чая с имбирем его не прельщало. Вечерами самочувствие ухудшалось и он не мог даже читать те немногие найденные в фамильной библиотеке книги, имеющие какое-либо отношение к медицине. У Гарри повышалась температура из-за раны, порой рука болела так, что обезболивающие не помогали. По ночам его знобило, утром он просыпался весь мокрый как глизень. Однако, не для исцеления от своего недуга он штудировал учебные пособия. Существует ли в реальности «рак души» — все, что волновало избранного. На третий день Гарри совсем раскис, точно проезжая часть этого мира в одну улицу. Единственную улицу видимую из окна. Ожидание убивало. Мысли о воскресшем Лорде, вернее, Реддле, так принципиально разграничивающем себя, совсем овладели Гарри. Герой еще не брался предсказать свое поведение, когда вновь увидит его. Живого. Он писал, что прятаться не будет. Но в эти три дня Гарри утратил самоцель, будто основной задачей отчего-то стало просто увидеть Реддла. Подойти к торговому комплексу на этой же чертовой улице и просто смотреть в окно кафетерия. Вечно смотреть. Не думать ни об одной печали безнадежного города, ни о намотанных милях беспутных дорог, военных тропинок… вообще ни о чем. Фиктивный или настоящий Реддл был все тем же красивым парнем, на которого можно смотреть, не прерываясь на внутренние терзания. Гарри согревала надежда на правду о той заразе, якобы завладевшей слизеринцем. А ежели Реддл опять захочет быть центром мироздания? И Гарри уже задумывался, что лучше бы его казнили посредством лобзаний дементоров, чем пережить все это снова — ужасы войны, потерю близких… Гарри старался не биться лбом о стену с криком «да-как-такое-возможно!»… Гарри оценивал масштабы трагедии при мысли о титулованном Лорде, кроме одышки, неистовой тахикардии, нарастающем волнении при мысли о скорой встрече с ним. Внезапно Гарри заметил в окно сутулого мужчину с рыжей копной волос, подбирающегося к зданию бывшей штаб-квартиры Ордена и подозрительно озирающего местность на предмет наличия случайных прохожих.