Каждый человек одинок, и всем на всех наплевать, и наши страдания — необитаемый остров.©
***
Бессонная ночь, возможно, как-то способствовала сохранности памяти, а вот утро выпало уничтожающе сонливым. Температура еще держалась стабильно высокой, но рука уже не болела. Гарри больше волновали перепады температур в отношениях с бывшим врагом, ибо от этих градусов и впрямь навернулся бы любой магический термометр. «Можно было еще написать друзьям о нехватке зелий против давления», — думал Гарри, проспавший завтрак из-за круговерти в башке. Однако, он решил никого не тревожить личными проблемами. И капитально заскучав, пропитывал стены едким запахом сигарет. Дом табачного дыма, спальня одинаковых снов. Перевалило уже далеко за послеобеденный час, когда репрессированный маг сумел впихнуть в себя яичницу с кусочком бекона и залить желудок порядочными порциями земляничного чая, и то после слезных уговоров и нотационных угроз домовика. Ягодный чай, призванный сбивать жар, по всей вероятности просрочил свои целебные свойства, так как самочувствие Гарри не улучшилось. Он таки взялся писать письмо Артуру Уизли и беременной адвокатше Гермионе, пребывая в полудреме, но ситуация нуждалась в разрешении. Он изложил все подробности обо всем, что видел в «24 и 7», о порче души, о Микаэле Фатмайре, о том, что его можно привлечь к свидетельствованию… или принудить. Вечером состояние героя оценивалось им как крайне паршивое, но это не мешало гнаться за истиной в сумерках через всю площадь. Интерес к добровольной жертве, отданной за Реддла, нарастал в геометрической прогрессии, вместе с заблуждениями, в коих Гарри определенно себя не ущемлял. Его злили сказки о совпадениях и игры в случайность. Неспроста заведение под колдовским кураторством расположилось в нескольких минутах ходьбы от Гриммо. Гарри думал всю дорогу, пока бежал туда, застанет ли ответы за окном кафетерия, чуя, что этот кросс ему боком выйдет. И ответ был там, где Гарри ожидал его увидеть. Ожидал, действительно, как ребенок рождественского подарка, как утрированного чуда в день своего рождения. Он ждал, что этот ответ будет неординарным и сразу заставляющим верить. Но такое только в детстве бывает, говорят «ты — волшебник», а двадцать лет — не тот возраст, тут тебе скорее скажут «ты неудачник и лжец», что тоже заставит задуматься. На последнем измышлении, Реддл знаково повернулся и воззрился сквозь стекло, безошибочно находя единственного человека на тротуаре набережной. Гарри в тот момент подкуривал сигарету, выпуская ватный дым отгораживающий их взгляды, но оба не отворачивались. Вообще-то Гарри не знал, почему стоял и смотрел снизу, а не поднялся наверх. Он лишь хотел пару минут отрешенного наблюдения за брюнетом приятной наружности, спокойно читающим книгу, не угрожающим отбирать невинные жизни, не выплевывающим непростительные заклинания. Сполна насладиться интимной слежкой не вышло. Сплюнув горький никотиновый привкус, Гарри направился внутрь здания. В зале второго этажа никого из посетителей уже не было. Уборщица лениво левитировала швабру в кладовую, официантка разгадывала кроссворд за барной стойкой и почти клевала носом. Реддл оторвался от своей книжицы, плавно и невозмутимо смерив взглядом гостя: — Не ждал тебя сегодня, Гарри. Достаточно позднее время для прогулок. Ты нарушаешь мой график, — визитер изобразил жест «ах, боже-правый-жалость-то-какая!», показно прикинув ладонь к груди. — Я абсолютно серьезно, еще несколькими минутами позже и ты бы меня не застал здесь. — И куда бы делся? Растаял, рассыпался? — наугад ляпнул Гарри, бесцеремонно плюхнувшись в пустующее кресло напротив. — Отправился бы спать. — А, теперь ты ведешь нормальную жизнь? Уверен, это настоящая экзотика для тебя. — Фраза заставила Реддла закрыть книжонку, изображая внимательного слушателя. — Разве ты здесь не живешь? — Нет, все комнаты тут заняты. Я проживаю в гостинице, рассчитываю свой режим, я не вижу ни малейшей причины жертвовать ради тебя своим одиночеством, потому что ты приходишь, когда я тебя не жду. — Да мне начхать когда ты ждешь, я прихожу, когда меня отпускает твоя зараза! — жестко осадил Гарри. — И как так, благотворительный бизнес пошел в гору? Кто бы мог подумать, Том, что ты станешь оплотом для сирых и убогих? Тебя вообще нельзя допускать до детей, директор. Искупаешь грехи? — Желчь, с которой ты произносишь безобидные словечки, забавляет. — Ледяной баритон безразличия ранил кривой цинизм Гарри, но сдаваться отчего-то не хотелось: — Ты достиг апогея актерства, маггловскими книжками зачитался, приют обустроил, лекарства мне шлешь. Бесплатно? Знаешь, мне все еще не ясна основа твоего жульничества. Мне все же интересно, за чей счет ты опять воскрес. Я не верю, что министерство случайно делало заказы именно здесь, для меня, чтобы я не подох с голоду под арестом. Это все спланировано с доставкой пищи, верно? Далее: с моим здоровьем проблем не возникало, хотя я прекрасно помнил все предшествующие года. Пока меня не расщепило, все было в порядке и с памятью о войне. Как ты там говорил: все, кто помнят… умирают, да? Несчастный случай или склероз, Смерть заметает за собой следы, так, кажется? — Реддл перебил его атмосферную речь хмурым смешком: — И мысли о суициде тебя ни разу не посещали за тот период, пока все со здоровьем у тебя было в порядке, Гарри? — Я не… м, это мое дело. Это просто из-за всего: из-за ареста, клеветы, недоверия близких. Я думаю, из-за изоляции… одиночества. — Да, причины твой разум выбирает сам, — колдун уложил локти на столешницу на манер прилежного ученика. — Главное — исход. — Насчет поставок еды? — Да, заведение стало очень популярно. Магическое сообщество поддержало задумку с доставкой. По стране оказалось много персон нон-грата, заточенных под домашний арест и требовался персонал для обеспечения их продуктами. А тут вдруг, вот, такая удача, появилось специализированное учреждение. — О, гениально! — воскликнул Гарри. — Да, я знаю. — То есть? Кто-то еще был под арестом? Кто-то помнил, кроме меня, правду? — Пару месяцев, да. Потом все признали, что несли бред и всех беспамятных отпустили на все стороны. Тебя тоже скоро отпустят, не плачь. Я ведь уже говорил, ты зря ерепенишься. — Но я не признаю, что нес бред… — Не важно. Они вообще забудут, нес ты что-либо или нет. Гарри раздражал общественный скепсис, откровенно бесил, заставлял взбелениться всякий раз, когда упоминался массовый «Обливиэйт», иначе не назовешь сие явление. Его утихомиривала лишь возможность из параллельной вселенной — сидеть напротив слизеринца словно приятель. — Я был лишен информации… — его непримиримый тон сделался тише. — «Пророк» выписываешь? Я бы хотел прочитать о тех других арестованных, и вообще, что вокруг творится. Или твоя обновленная личина не настолько щедра? Реддл пожал плечами, став до наивности неузнаваемым, обратился к девушке за баром: — Несс, нужно отправить несколько выпусков «Пророка» по адресу Гриммо, 12. Кто сегодня в ночной смене выездной? Распорядись это сделать немедля. — За какие года выпуски, шеф? — мигом проснулась дамочка. — За май прошлого года. — Зачем ты это делаешь? Ты хочешь, чтобы мы общались? Наверняка, что-то знакомое в голосе, теплое во взгляде выдавало с потрохами. В зеленых глазах искрилась наивная надежда, нескрываемая даже за тенью ресниц или полуприкрытых век. Общаться, будто ничего не было, с чистого листа…? Теперь реально? — Мы, ведь, не можем быть чужими людьми друг другу… правда? А сейчас мне пора. Если хочешь оставайся и ни в чем себе не отказывай. — Шутишь? — Хм, — сарказм растекался так, что хоть хлеб намазывай. — Гарри, вряд ли мне подвластно это искусство. Хозяин поднялся, беря бежевое пальто. Вид у Реддла был человека уверенно собравшегося уйти, и Гарри понял, что явился действительно поздно. Гарри насильственно удерживал себя в периметре унаследованного крова, хоть его сумасшедше тянуло в другое место, точно как чертово яблоко на плешь Ньютона. Однако обозначился ряд причин, против коих Гарри не спорил. Во-первых, вечер сулил ужасную вялость и временную утрату мышечной координации. Слабость в конечностях до степени овощного прорастания в простыню едва ли дала Гарри фору, чтобы принять ванную. Во-вторых, Ниагара противоречий из самого пресловутого человеческого влечения, гордости, спровоцированной словами Реддла: «как захочешь». То есть Гарри должен был бежать за правдой к врагу, пусть и бывшему, или нет? То есть, ему это больше всего нужно, а не настоящему преступнику. По сути, так и должно. Зачем обновленному Реддлу добиваться расположения теперь, когда все кончено? Он считал себя обязанным или ему нужны воспоминания о Волдеморте так же сильно, как Гарри от них тошнило? Переходя к пресловутому влечению, тут Гарри склонялся к версии, что в универсальном зелье содержалась, наверное, и… амортенция. — Я не останусь! — подхватился Гарри. — Толку сидеть здесь одному. Высказывания по поводу приворотного зелья, Гарри счел сейчас легкомысленными, ибо все сказанное будет использовано против говорившего. И никакому Мерлину не отметить насущных кредо Темных лордов. Один из подобных экземпляров уже накинул верхнюю одежду и, махнув небрежное прощание сотруднице, прошагал к выходу. — Так, ты идешь? — резко развернулся лицом к Гарри. Молодой маг, в необъяснимом приступе веры в себя, выбрал более наглую из своих походок, проследовав за авторитарным мерзавцем, удивляясь по пути чудовищному, распирающему отчаянию, бьющего по мозгам мыслью, что он не хочет отпускать Реддла. Особенно после того, как целый день и весь вечер собирался прийти в его богадельню. Хохмы ради, Гарри подумывал даже пригласить его к себе. Они аппарировали на прежнее место. У кромки набережной услужливо потух фонарь. Гарри привычно держал еще считанные секунды его руку, даже как-то стандартно и совсем не диковинно отозвалась в рецепторах боль разъятых пальцев. — Рука болит? — Пока нет, — скорректировав забористый тон, Гарри достал сигарету, не придумав ничего лучше, чем бы занять свою ладонь, требующую дозы прикосновений. — Тогда спокойной ночи. — Постой! — наитивно выкрикнул Гарри и сам шокировался этим. Дурацкая ситуация. Повернутый вполоборота колдун не двинулся, не смотрел в глаза, не переместился прочь, просто стоял и ждал. — Постой со мной, — закурил, упершись бедрами в парапет. — Минуту… пожалуйста, ладно? — Есть такая вещь, — вкрадчиво начал Реддл после паузы, все же не испарившийся из поля видимости, а встав в позу отзеркаливающую положение Гарриного тела, только без вспомогательной парапетной опоры. — Часы называется. Купи себе. — Я знаю, который час, — буркнул маг, выдыхая слова вместе с дымом. — Зайдем… может? — Для чего? — Ну, так… Я не знаю. Ты заходишь без приглашения, а теперь… может, зайдешь, когда тебя приглашают? — У тебя была высокая температура. Ты собрался умирать. Я был вынужден нарушить суверенные границы твоего жилья, Гарри. — Это ты, выходит, спас меня, да? — прозвучало малость зло. — Жизнь мне спас? Ирония-то какая, чувствуешь? — Гарри подошел вплотную, поправ пределы дозволенного. — Да, осталось еще раз спасти и я искуплен, — Реддл вдвое охотнее пренебрегал личным пространством. — И станешь ангельски непорочен, Том… — С твоим рвением калечиться и искать способы пострадать, второй раз не заставит себя долго ждать. — Умирать это совсем не та штука, чтобы повторять на бис! — У тебя прекрасно получается. — Дважды. Как и у тебя, кстати. — Их реплики накладывались одна на другую. Почти дотрагиваясь лбами, они смотрели друг другу в глаза, где не было ненависти, а скорее веский дискуссионный азарт. — Хочешь еще попробовать, м? Твои два раза не отомщены? — Я верну их другой валютой. — Какой? — настолько заполоненным адреналином близости, щекочущей нервы, герой не был никогда, даже в пылу битвы, даже осыпанный порохом этой исторической победы, контуженый счастьем, на пути к неопытной свободе. Потому что, он был пустым. Единственное, что трогало, пустота изнутри. — Узнаешь, — шепнул Реддл. — Угрозы? — насупился Гарри, образцово затянувшись никотином, чуть не задев окурком щеку своего визави. — Интрига, — вежливо поправляет Реддл, осторожно вынимая сигарету. Он держит фильтр, отнятый от обожженных губ, и Гарри ловит себя на мысли, что ожидая развязки, изумленно пялится, мечтательно приоткрыв рот, выглядит чересчур глупо. — Спокойной, опять-таки, ночи, Гарри. Приятных тебе снов. — Реддл выкинул дымящую вонючку, а парящие чары унесли ее до ближней урны. — Я, черт подери, пригласил тебя! — уже отстранившись и начав жестикулировать, рявкнул Гарри. — Это возвращает нас к вопросу «для чего» и теме покупки часов. — Ну, так… может, температура опять поднимется, я начну умирать? Спасешь меня для галочки! И вообще, какая разница, ты все равно живешь в какой-то гостинице! — И? — Реддл терпеливо сцепил запястья в замок на уровне груди. — Что "и"? Проклятие, я что, тебя уговариваю? У меня дома три спальни, черт, выбирай любую. — Я планировал поспать, Гарри, тебя в сотый раз уведомляю. — Но кто тебе помешает? Его величество наигранно задумалось. Гарри, дошедшему до критической точки, вдруг стало совершенно плевать: кто перед ним. Он не мог больше жить с пустотой. Он невыносимо устал от этой адски угнетающей изолированности. — Твоя поднявшаяся температура, — осклабившись ответил Реддл. — Жду тебя завтра в приемлемое для визитов время. Последнее «время» оборвалось в скоростной воронке аппарации. И исчезнувший гад не услышал, что Гарри довершил реплику отборными ругательствами, и продолжал подбирать жеванные лексемы и разные пошлые титулы, переходя через улицу. Курьер «24 и 7» оставил газеты в коробке с водоотталкивающими чарами на газоне подтаявшего снега. Ночь Гарри посвятил изучению статей, дабы хоть как-то отвлечься от иллюзии Реддла в своем жилище, от иллюзий насчет качеств новой личности Реддла, от иллюзий близости с ним. Гарри погрузился в чтение прессы, усевшись у камина, но текст никак не заходил в голову. Его бывший: бывший враг, палач, бывший страх, гнев, сказал: «мы ведь не можем быть чужими людьми». Конечно, не можем. Равно как и ничем большим тоже не можем быть. Допустить лишь один прецедентный образ — это станет поводом спекуляции, шантажа, унижения или еще чего-нибудь мерзкого, в стиле Темного Лорда. Поэтому стоило отстраниться, прогрызать правду, добиваться амнистии, искать способы разоблачения. Пусть виновного судят и оправдывают, если он и впрямь был невменяем, если «рак души» реально такой пагубный и неотвязный. Правда должна вскрыться, они все обязаны вспомнить, не может же Смерть, какая бы жестокая и коварная ни была, допустить вымирание магического населения из-за одного человека? Печатные строки пестрили гневными статьями вроде: «взбесившийся избранный заразил военным бредом еще нескольких магов», - Гарри это напомнило ситуацию после Турнира и дрязги с Амбридж, но тогда он был, можно сказать, под покровительством, сейчас — сам за себя. В следующих статьях за август говорилось о тех, кто, собственно, подхватил бациллу бреда Поттера. Их воспоминания никто не проверял, а слова не могли быть существенным доказательством, к прочему, никто из них не назвал имя основного врага, а только повторял, что война против Какого-То-Темного унесла жизни их родных. Подозрительно, не являлся ли этим неназываемым «избранный», ибо не случайно его так прозвали в узких кругах. Нужно начать с тех, кому затертые эмоции не давали смиренно жить. Если воспоминания затерялись где-то глубоко в головах присяжных, нужно проникнуть в их подсознание. И как же? По устоявшейся традиции Гарри не дали представить свидетелей, он обыкновенно растерялся от того, что его расспрашивают об элементарных вещах, потом его просто поставили пред фактом обвинения. Теперь, когда он затребует обжалования, пусть допрашивают и домовых эльфов, и кентавров, да хоть морщерогих кизляков. Спустя долгие дебаты с самим собой, Гарри отправился на боковую где-то в третьем часу ночи, напророчивши себе температуру. Зелье он не пил, рука болела, бросало в жар, но отказ от этой вражьей бодяги был единственным способом уничтожить то, что рождалось в его теле. Возбуждение. Оно должно утихнуть. Не то чтобы ему нужно было присунуть кому-нибудь… До нынешнего момента он не задумывался о вынужденном воздержании после ареста. Но в сознании заново воспроизводились двусмысленные фразы Реддла, слова, интонировавшиеся непристойно, голос, звучавший объемней, чем в момент речи, намеки, которые скорее всего являлись таковыми только в Гаррином воображении. Сумерки стремительно затянули небосвод и на горизонте наметилась запоздалая снежная буря, хотя в растертой слякоти проспекта уже чувствовалась агония зимы. В семь вечера полностью стемнело. Гарри второпях одевался, выбирая наиболее чистую и наименее изношенную из своих юношеских футболок, прикидывая, что время для визита вполне приемлемое. Весьма прытко для болящего, молодой маг победил расстояние от квартиры до магазина. Сквибба Энтони не оказалось в смене. Гарри отметил Фатмайров ценными свидетелями и стоило бы наладить диалог. На торговой площади было относительно людно, а этажом выше вообще зрел какой-то бунт с криками. Гарри проскакал по лестнице наверх сверхбыстро. Обстановка в кафетерии магическим образом преобразовалась в красные тона, предположительно, банкетный зал менял убранство по вкусу арендовавшего заказчика. В столовке творился аншлаг: всюду сновала ребятня, расфуфыренные девчушки предшкольного возраста носились с открытками в виде сердец. Все такие нарядные, Гарри аж пожалел, что не остался дома. Конечно, гнилушными помидорами его не закидают, но Гарри казалось, что он выглядит точно бульварный забулдыга. — Эй, пацан! — Гарри подозвал мальчика, который в прошлый раз проводил гостя до прачечной. — Реддла видел? Томаса Реддла… или как вы тут его величаете? Где он? — Может, за вашей спиной, сэр? — сперва недоуменно проморгавшись, подмигнул мальчуган и удрал в эпицентр веселья. Реддл из параллельного мира мастерски подкрался, как предупредительный хищник, в бежевом шерстяном свитере и немного клерковых темно-синих брюках. Вдобавок был еще кое-какой атрибут, намертво приковавший взор Гарри к директору «24 и 7», будто тот, экая невидаль, без трусов щеголял. — Гарри. Ну, что там с твоей вчерашней температурой? — приблизившись, обратился Реддл к волшебнику, вытаращивающемуся во все глаза на сноп алых медальончиков, на тонких лентах, на груди колдуна. Гриффиндорец слабо понимал, «что там со вчерашней температурой», но сегодняшний градус напряжения резонно возрос. Зачарованные мелкие сердечки-медальоны изредка вспархивали. Воспитанники, привыкшие к магии, восторженно ахали на взлетающие под потолок валентинки. Гарри крепко зажмурил и распахнул веки — мираж не прошел, как и уверенность, что все вокруг ложь, театральная постановка: — Том, сколько же ты им заплатил? Чего наобещал, чтобы все изображали радость? Мировым господством тут не ограничилось. — Это называется юмором? — Нет, это называется ложью. — Гарри взял одну миниатюрную медальку и покрутил между пальцев. — Он убийца, маньяк, он монстр! Боже, да они бедные дети, незнающие тебя! Хоть что-то начни без обмана, хотя бы эту иллюзию новой жизни. — Я не лгал, говоря, что жду тебя завтра. — Реддл чуть склонил голову к лицу собеседника, таинственно шепнув: — Или ты думал, до этого времени я успею кого-то убить? — Не сомневаюсь, ты нашел бы способ обвинить в этом меня… — Гарри дернул головой, открыто глянув в омуты темных глаз, впервые желая, чтобы его мысли сейчас прочли. В высоких ботинках мародера Гарри поприбавил в росте, и это позволило смотреть в глаза на одном уровне. В них не было яда, кровавого блеска, смешения ненависти и безысходности, они были за гранью всего. — Ты предлагаешь мне признаться? — пугающе спокойно произнес Реддл, заставив Гарри пялиться на его шевелящиеся в разговоре губы, если бы он звучал на некоем божественном языке. — Я ведь уже говорил тебе, Гарри. Никто не сможет меня осудить. Они не смогут вспомнить. Верь мне. Мы одни можем. Где-то в полости обширного зала бабахнула хлопушка, детвора засмеялась и зааплодировала. Кромешная праздничная суматоха стучала в висках, и Гарри с трудом осмысливал сказанные Реддлом слова. Он вообще с трудом отделался от мысли, что происходящее на самом деле — явь, с трудом поверил, что Реддл обзавелся чувством юмора после смерти, услышав: — Мне нужно отлучиться, кое-кого убить. Ты не скучай, Гарри. Сядь вон там. Иной раз, Гарри бы поклялся в том, что видел изнаночную часть загробного быта, переселился в сказку, сунулся в измерение противоположностей… В общем, поклялся бы в существовании любой нелепицы. Гость расположился за столиком у стены, где обычно Реддл сидел сам. Кто-то из персонала принес ему маргариту за счет заведения. На ободке бокала издевательски красовалась лаймовая долька. Кстати, лишь ее Гарри и съел, ибо кругом, во всем этом месте, в этом странном мире, не доставало только кислоты. Гарри улавливал кожей беглые взгляды, от ощущения коих становилось совершенно дурно. Иногда ему мерещилось фиолетовое свечение, исходящее из окон или малюсенькие перламутровые крошки бегали за закрытыми веками, прямо перед глазами. Чем это вызвано? Усталостью, болезнью, нереальностью? Прошло достаточно времени, прежде чем Реддл вернулся, присел в кресло напротив: — В порядке? — Нет, — Гарри бросил упреком. — Тебе нужно еще попить зелья. Я пришлю посылкой. Думаю, еще, пилюли от родовых проклятий. Их недавно запатентовали в Мунго. И… что-нибудь расслабляющее, для сна, — диагностировал колдун. — И сколько? — нахмурил брови Гарри. — Что именно? — Сколько еще мне пить эти невыносимые лекарства, м? Всякие снадобья от неврозов, бесконечные пилюли от бессонниц, от болей, пилюли от пилюль. Сколько, Том? — Я думаю, недолго. Еще пару месяцев. — Ох, какая приятная новость! Вначале, фраза привела Гарри чуть ли ни в ярость, а через секунду, его осенило! Зелья против склероза! Лекарство памяти! Их же можно разослать всем! Гарри потупил взор в столешницу, надеясь выглядеть удрученным ужасной новостью, но внутренне он ликовал, молясь Мерлину и всем святым, дабы Реддл не прочел той мудрейшей мысли. — Добровольная жертва, позволяющая избавиться от душевной порчи, после Смерти, — удачно перевел тему Гарри. — Ты пообещал рассказать. Вдруг это был я? Слова «добровольная» и «жертва» вроде подходят. Реддл мрачно улыбнулся: — Идем. Перспектива опять куда-то гнать не пришлась Гарри по душе, слишком уж одолевала слабость. Все же они покинули кафетерий, поднялись в кабинет-сейф третьего этажа. Хозяин архива подождал, пока посетитель почувствует себя более раскрепощенно, примостившись на подлокотнике своего рабочего кресла, наблюдая, как Гарри медленно ходит вдоль полочной стены, запоминая имеющиеся артефакты и названия редких книг. Наконец, он повернулся к Реддлу: — Я готов. — Мг, — колдун кивнул, — присядь. Едва Гарри приземлился на стул, с дальней полки слетел футляр и мигом прыгнул на стол. Под стеклом футляра лежало на вид обычное, письменное перо. «Разумеется, нахождение пера в арсенале Реддла автоматически не дает ему права быть обычным», — подытожил Гарри в уме. — А ритуального школьного пергамента не сохранилось? — иронизировал маг. — Ритуальное. Верно подмечено, Гарри. Долгое время, до Хогвартса, я писал этим пером, не подозревая, что оно ритуальное. Это единственная вещь, оставленная мне после ее смерти. Вернее, не мне, а мадам Коул, которая между запоями все забывала отдать эту вещь мне, считая перо просто пером, то бишь рядовым хламом. — Пока что понятно только, что мадам Коул крепко налегала на спиртное. — Я понял, что это не рядовой хлам. Перо не стиралось, ни промокало, ни портилось. После первого курса я распечатал ментальную посылку, содержащуюся в нем. Собственно, это и был ключ. Реддл открыл крышку футляра, заняв руки проглаживанием пера. Гарри рассеянно силился понимать, зачем бывшему злодею вскрывать пред ним сундук своей сокровенной боли. Потому что «единственная вещь, после ее смерти» подводила Гарри к догадке, что речь идет о Меропе. Когда он взял перо за писчий наконечник, чужое воспоминание увлекло его почти на столетие вспять: Неизвестная комната была чиста и уютна. Тюлевые занавески слегка волнились от ветра. Голубоватое свечение торшера не добавляло красок. В темном углу, затененном платяным шкафом, сидела темноволосая девушка на сносях. — Ты должен знать, я не по своей воле покидаю тебя, — писала девушка тем же пером. — Смерть играет с нами в свои жестокие игры из-за того, что мы однажды отняли у Нее. Взяли попользоваться и не вернули. Когда Смерть решает извести какой-либо древний род чистокровных колдунов, Она не оповещает об этом в письменной форме, Она не говорит с нами во снах, Она просто ставит числа на надгробиях. Я знала, что продлив род, обреку себя на верную гибель, но ты появишься на свет. И если бы у меня был миллион выборов: прервать беременность, исходя из плана Смерти, оборвать наш род и прожить самой счастливой жизнью с любимым человеком, и никогда не знать одиночества; или миллиард жизней, чтобы обдумать мои приоритеты, я поступила бы так, как поступаю сейчас. Я поступала бы так снова и снова, все жизни подряд. А ты, Томас Марволо Реддл, волен ненавидеть меня, но я дам тебе жизнь, покончив со своей, обрекая тебя быть самым одиноким. Прости, из эгоцентричной жилки нашего рода, я даю ему продолжение. Если тебе будет угодно, вини меня во всем, во всех бедах, которые случатся с тобой в жизни. А я буду любить тебя, хоть никогда и не увижу вживую… Серый палас был усеян символами, которые отрывались от него и метались в воздухе, в сиреневом мареве под сводчатым потолком. Вскоре вся мебель начала понемногу взлетать и парить в невесомости. Вокруг кружилась мелкая мошка фиолетовых осколков, похожих на крупицы сапфиров. — Прими мои условия, — сказала девушка в камин, самостоятельно возгоревшийся сине-сиреневым пламенем. Текст прощальной записки выгорел на пергаменте, зато появилось одно слово: — Принято. — Все хватит… — Гарри очнулся, выронив перо из окровавленной руки. Рана вновь кровоточила, относительно зажившая после расщепления. Реддл велел перу вернуться в футляр, молча достал волшебную палочку, молча положил Гаррин локоть себе на колени и принялся колдовать свежую повязку. — Ключ? — Ключ к другой жизни. — Как ты об этом узнал? — Когда Фатмайр рассказал, что каждый зараженный подсознательно знает свои условия контракта со Смертью и выхода из «Кэнсерэксанимо». — Бинты затянулись очень туго. — Меропа… — Не надо ничего говорить, Гарри, — вот теперь в голосе различалась угроза. И он не искал сострадания. Это для него такая же сводка, клочок информации, звено прошлого. Он переваривал все это в одиночку, а остальные видели лишь монстра, агрессора. Окружающая среда награждала его детство хлесткими плетьми грязных необоснованных упреков. Испорченные люди встречаются повсеместно, но Реддл просто сплачивал их вокруг себя. Никто не сказал ему тех слов, что некогда слышал Гарри: «сам ты не плохой человек, просто в твоей жизни было очень много плохого». — Почему у меня опять открылось кровотечение? — тихо спросил Гарри. — Потому что… — Реддл сомкнул ладонь, крепко сжав перебинтованное запястье. — Тебе пора домой.