Тебе травиться никотином моим, тебе кашлять моими смолами. Выдыхай скорей мой последний дым и закрывай окно, а-то холодно. Выдыхай скорей мою душу наружу, ей тесно, В твоих легких так мало места. ©
***
Давление сделалось коллапсическим, когда уже в вечерние часы Гарри пытался идти в обиталище лжи, где промышлял преступник. Гриффиндорец не оперировал конкретными фактами, чтобы вменять Реддлу в вину, но его сжигало чувство тревоги. Будто два покинувших тюрьму заключенных, они знали больше друг о друге, чем кто-либо. Разослав всем зелье памяти, кое сам употреблял, волшебника замучила ответственность за этот поступок. Если кто-то умрет? Гарри знал наверняка, что была война. Магическая война, где вовсю использовалось темное колдовство, где лепилось другое, безжалостное, чуждое ему человечество. И он был почти уверен, что видел кровь отнятых жизней на руках своего любовника. Распаляющее подозрение вело героя к плену, к «24 и 7», могущему послужить казармой для нового общества. Это знание вело Гарри вдоль стискивающих коридоров поместья, он опирался на стены, страхуясь от падения, он скатывался вниз по лестнице и вскарабкиваться по ступеням, словно Маугли по скалам, понимая, что никуда он не пойдет, ибо не способен физически. Он отсиживался на ступенях, держа голову в руках, все же бесполезно удерживая карусель сознания. Эльф помогал Гарри встать, но до комнаты они не добрались. Не стоило так упрямо стремиться в бездну, если она сама обещала прийти к ужину. И ни так нужны были ответы, как близость человека. Особенно важное среди странностей одинокого окружающего мира — ощущать рядом это будоражащее тепло. И ничего не было видно, кроме парадоксально красивого молодого лица из прошлого, точно вернувшегося из чужой эпохи тосковавшего двойника. — Далеко ушел, Гарри, — слышались речи средь обморочных заводей, сквозь топь чар, именно топь, а не какое-то одно заклинание. — Он долго так спал? — Хозяин пребывал в бреду весь вечер, Кикимер заботился о хозяине насколько позволяли силы… — Том? — пролепетал Гарри, приоткрывая веки, замечая, что уже лежит на постели, а не на полу. — Тише, — колдун делал ему инъекцию препарата, поясняя: — это зелье энергии и жаропонижающее. Если раньше ты пил лишь зелье памяти, теперь организму необходима поддержка, чтобы бороться, иначе сгоришь изнутри. — Фиолетовые огни, — произнес маг прерывисто, задыхаясь, будто удушающая клешня передавила связки. Он старается приподняться, но его осаживают, угомоняют мужские руки, фиксируя в позе полусидя. Гарри становится нестерпимо лежать, казаться, что это опасно, что закрыв глаза, ночь проглотит его разум. — Фиолетовые капли, лучи, осколки. Я их вижу… все время их вижу… — Я знаю, — Реддл подносит пальцы к Гарриным губам, жестом рекомендовав просто помолчать. — И тебя… все время… Он легко целовал бледные пальцы с фармацевтическим привкусом, радуясь от чего-то торжественного, рождающегося в душе лишь раз за всю жизнь. И от этого у болящего хватило сил удержать руку целителя около своего лица. Хотя Гарри был очень слаб, он помнил, что бывал в состоянии и похуже. А эта атаковавшая его хворь чересчур сонлива. Она засыпала и отступала, когда Гарри искрился счастьем, пусть и хрупким покамест. Счастье от преображения их с Реддлом обрядовых встреч, от иной градации их расчетливой любви. Расчетливой, ведь колдун приходил только вливать свои зелья. Раньше, да. Счастье отметить, что черные сияющие льдины глаз напротив, смотрящие с грустью, — они изменились, и гранитной пустоты в них не было. Не было! Жалостливо изогнутые тонкие брови выражали обеспокоенность, наверное, впервые не за себя. За Гарри? Проснувшись уже к обеду следующего дня, Гарри очень расстроился. Одиночество щемило в груди, а рядом был только домовой эльф. Пища казалась безвкусной. Сон отвратительным. В этот же вечер все повторилось. Приступ и гость, словно склоняющийся над больным и прислоняющийся лицом к его щеке, просящий прощения за то, что ему было так больно и страшно, и отчаяние оттого, что Гарри не мог пошевелиться, обнять, задержать, прошептать «не уходи». Очухавшись среди ночи, он заметил, — гость все же остался. — Тебе лучше пока не бегать по этажам, — молвил, не поворачиваясь к Гарри, сидевший в кресле у камина Реддл и сосредоточенно читающий нечто похожее на пособие по анатомии. — Ты здесь, — для чего-то констатировал маг, будто делая пометку, приподнялся на локтях, рассматривая черты, в коих играли тени от яркого пламени камина. — Ночной сиделкой подрабатываешь? — Вспомнил меня, значит? — Реддл взглянул как-то подозрительно, с неким вожделением, и губы его тронула распутная, елейная улыбочка. — Может быть вспомнил, что обещал мне, лишь бы я остался? — Я в туалет и в душ, прощай, — изрядно пропотев от температуры, выходящей через поры, почувствовав в себе силы двигаться, он поднялся и поплелся по заданным координатам. Выполнив все необходимые процедуры, Гарри вышел в спальню из ванной комнаты мокрым уже от воды, в обмотанном вокруг талии полотенце: — Ну и? Что там я обещал? Картина не переменилась. Реддл был шибко увлечен чтением. Обостренное воображение Гарри кропотливо копировало все пошлые сны и дорисовывало на свое усмотрение. Когда он подступил впритык к коленям сидящего, несколько капель с его стана скатилось вниз, упало на раскрытые страницы. Книга резко захлопнулась раздраженным жестом: — Оставалось полглавы дочитать. — Нетерпеливое создание, — переиначил Гарри их роли. Колдун тихо просмеялся в кулак, поднимаясь с кресла и таким образом, протягиваясь своим станом по влажному торсу ни на шаг не отступившего парня. — Показывай, что я наобещал. — Или тебе лучше не знать этого никогда? — произнес Реддл в чуткие, яростно выдыхающие губы. Гарри пил эту энергетику, агрессивно-сдержанную, с налетом заклято-вражеского эротизма, вперемешку с ароматом тела и гормонов и не мог сфокусироваться ни на чем в своем удушающем мире. Героя ломало безумие, обволакивающее сознание ровно настолько, чтобы не ощущать ничего вокруг, чтобы до дрожи и онемения, до искажения всего неоспоримого, до чертиков хотеть кого-то. И этот кто-то никто иной, а именно Реддл. — Никогда правильней, но нет… не лучше. — Шитое белыми нитками это негодное мальчишеское терпение, такое шаткое, что в следующую секунду от сказанного, губы сомкнулись на его губах. Вовлеченный в суматошный, вакуумно-скользящий, прихотливый поцелуй, больше похожий на спасение утопающего, уходящего на дно, захлебывающегося в воздухе сиротства, одиночества, гриффиндорец схватил чужую руку и направил себе между ног. Это было так запретно, что хотелось срочно еще, не прерываться, не отпускать ни на миг, забывая о правильности, правилах, воле и табу, о спавшем на пол полотенце. Гарри толкался тазом вперед, упираясь членом точно в паховый изгиб своего партнера и пачкая ткань брюк, устилая спину и плечи колкими въеданиями ногтей в кожу, за малым не раздирая рубашку. От наглых, наступательных движений бедрами, Реддл иногда пятился, то и дело отсовывая диван к стене. — Смотри-ка, ожил-то как, недавно лежал умирал… — Гарри, пожалуй, не расслышал в тех словах сарказма. Двое отрезвлено отлепились друг от друга, застыли, задумчиво глядя в глаза любимого цвета. — Было бы печально умереть и не узнать этого никогда, — видя, что фраза озадачивает, а не расслабляет, часто моргая и гулко дыша, Гарри добавил: — я ужасно хочу тебя. Когда они вновь сцепились, проследовав к середине комнаты в общей связке двух соединенных объятьем тел, спотыкаясь о разные барьеры в виде опасных, невидимых, пока на них не наткнешься, углов мебели, Гарри уже не старался зацепиться за краюшек этой реальности, погрязая в кубометрах вязкой гипертрофированной ласковости, чем-то схожей с пыткой. Кровь звенела в жилах, болезненное трение промежности об одежду сводило с ума. Они рухнули на постель вымотанные, растраченные, будто уже достигли одновременного освобождения. Но это опять оказалось лишь короткой паузой, чтобы начать по новой тереться о бедра Реддла, как неадекватное животное, ластиться к нему, словно бешеная, помешанная на тактильных стимуляциях, уличная кошка. Свитые руками и ногами, переворачиваясь по кровати в активных захватах и бросках, точно каждый хотел себе первенство, они, наконец, остановились дольше, чем на полсекунды. Реддл, в положении сверху, задержал кисти рук Гарри, если бы этим возможно было соблюсти утраченную субординацию, разводя ладони в стороны, провел от запястьям к плечам и обратно, цепляя один единственный бинт, оставшийся на Гарри. Повязка чистая, с водонепроницаемыми чарами все еще красовалась на руке, хоть рана последнее, что могло бы обеспокоить волшебника. — Даже ни вздумай закрыть глаза. Смотри. На. Меня, — сказал колдун весьма серьезно, даже ожесточенно, однако ни о каком подчинении и речи не шло, ибо Гарри трясло всем телом, приоткрытый рот замер в немом крике, веки отяжелели от невозможного блаженства. И он кончил просто, без помощи рук, без дополнительных прикосновений. — Вот как мы умеем, м? — Хватит издеваться, — выдавил абсолютно лишенный разума Гарри, отдышавшись кое-как. И вскоре возвращаясь к перформансу чувств, словно снимая длинными поцелуями бледную кожу шеи и ключиц, там, где ворот рубашки потерял несколько пуговиц, стараясь стереть, забрать всю эту неправильность, надеясь, что это горькое ощущение выпотрошенности, пустоты, окупится с лихвой в будущем, но Реддл уже не реагировал. Кроме того, Гарри заметил, что он как-то странно избегает чужих касаний к неприкрытым участкам тела. Вместо того, чтобы поубавить пыл, Гарри сильней обнял ногами мужские бедра, выгибаясь в пояснице, насовываясь задом на стояк, ощутимый сквозь брюки, почти понимая к чему призывает партнера и последующую морально-этическую боль от сего поступка. — Что-то не так? — все же участливо поинтересовался Гарри, превозмогая себя. — Не разденешься? Ты не… Реддл закрыл говоруну рот ладонью, всунув другую руку в брючный карман, нащупав там чего-то. Вроде, та же крохотная капсула с ментолом, которую съел Гарри, дабы протрезветь у себя в кабинете. Тем временем, Реддл пробежал пальцами по половому органу, дотронувшись мошонки, скользнул ниже и сунул ту пилюлю в анальное отверстие своего любовника. Она быстро юркнула внутрь. — Черт возьми, что за…? — взбрыкнул Гарри. — Ты всегда с собой аптечку носишь? Том ничего не ответил. «Он уходил в молчание, когда зол, либо, когда возбужден, всякий раз, будто доказывая себе, что и над той, и над другой эмоцией он имеет власть» — Гарри почему-то знал, как факт. Затишье между ними мгновенно сменилось откровенной бурей. Они стали издавать самые похотливые звуки: приглушенные стоны, несдержанное мычанием, тихое рычание. Сильные руки Реддла обняли крепче, прижимая к груди, но потом сползли вниз к паху. Он уткнулся в шею Гарри, слегка сдавив зубами венку под подбородком, где горячо бился пульс, в тот момент расстегнув свои брюки, - что Гарри удалось отследить. Удалось, хоть он чуть ли не терял сознание от желания, но внимательно рассмотреть, с чем предстоит иметь дело, он так и не успел. Наверное, была какая-то универсальная целительная таблетка, помещенная в Гарри? Но, нет. Кажется, она работала в зависимости от того, куда ее поместить, потому что он буквально изнутри ощущал холод и девственную чистоту своего кишечника, будто он детально подготовился к гомосексуальному опыту. Волшебная пилюля служила не только обезболивающим, но и функционировала стимулирующее, наполняя анус естественной смазкой. Эта холодящая влага заставляла требовать проникновения. Пальцы массировали ободок входа. И никакой боли. Было приятно, обморочно приятно, ужасно приятно. Приподнимая таз, помогая найти цель снизу, следя за весьма уморительной мимикой «Темного Лорда?», ритмично дышащего, чтобы не кончить спустя две секунды после входа, применяющего счетную гимнастику, двигаясь внутрь страстно, самозабвенно, интенсивно, словно аккуратно пронизывая каждую клеточку организма. Для Гарри сейчас не было ничего выше этих порывов. И то ли действительно умирал на миг, то ли время совершало скачки во времени, отбрасывая Гарри назад снова и снова к тому смертельному пику наслаждения, где он полностью терял контроль над своими конечностями, словами, мыслями, погружаясь в топкий мираж странного, но чудесного ощущения сна наяву. Реддл вскоре начал брать вверенное ему тело с неистовой силой, а Гарри жаждал доставить удовольствие этому убийце. Убийце ли? Мог ли он думать об этом именно сейчас? Опасаться, что в момент кульминации его любовник превратится в жуткого монстра, погубившего семью некогда юного героя магической Англии? Именно теперь, подчиняясь накрывающему его разум бурному оргазму, подхватывающему как тайфун и поднимающему жертву в эпицентр? Гарри оставалось с восхищением замирать и падать, зная, что падение неизбежно. Реддл застыл, задержавшись в перегнутом положении, отжимаясь на руках практически перед лицом Гарри. Сложно было понять, когда его настиг финиш. Однако, судя по тому, как поспешно он отстранился… Гарри уже придумал кучу планов: как задержать, остановить свою манию, оставить ее себе. Только все тщетно. Реддл просто прилег поперек кровати на спину, заложив руки за затылок, словно отдыхая на травянистой лужайке. Мысли избранного заново перетасовывались, беспорядочно спутываясь в голове, мешались в мутном коктейле паник, нервотрепок, сожалений, исканий. Они лежали в тишине, которую нарушало лишь замедляющееся дыхание. Потом, Гарри решил поговорить: — Из-за чего мы расстались? Скажи, я хочу знать! Это важно, потому что… — присаживаясь рядом, пододвинувшись к краю кровати. — Мне кажется… я влюблен. Мне нужно знать, почему мы расстались? Любопытно, что могло нас разлучить. Какие непреодолимые разногласия сумели нас отвернуть, когда меня разрывает от этих чувств до сих пор? Мне важно знать. Какая существует сила, больше, чем моя любовь… к тебе. Реддл, отрицая, качает головой: — Нет, Гарри… другая версия наших отношений у тебя имеется? — Ее нет. Пока нет. — Верно, пока. Но ты все же склонен думать, что мы пара? — Гарри уверенно закивал. — Оглашу тебе другую версию: ты был хоркруксом, частичкой проклятья, которое порабощало меня. Две души были связаны ментальными корнями проклятия, твоя и моя. Скорее всего Смерть и вовсе не различала нас с тобой. Ты помнил о войне с Волдемортом, потому что у меня иммунитет против беспамятства, выработанный годами употребления зелья. Ты помнил, когда все вокруг забыли, потому что помнил я. Но, когда ты увидел меня воочию, Смерть начала слабо, но все же разграничивать нас. Она не в восторге от того, что кто-то пытается сохранить память о Ее проклятии, поэтому ты болеешь. Если ты забудешь, забуду и я. Подвоха в пунктике веры он не нашел, понимая по обреченной улыбке и мягкому взгляду, что даже ложь иногда превращается в правду. И в замешательстве текущего момента, и в искренности происходящего, волшебник примостился рядышком, улегшись виском на ребра колдуна. — Война с Волдемортом? Ты хочешь это помнить? — спустя некоторое количество времени вымолвил маг, когда бывший враг нарушил свою удобную позу и так безмятежно тормошил темные волосы, раскинувшиеся на хлопке его стерильно-белой рубашки. Пока это лишь ничем не подкрепленные слова, к чему уделять им много внимания, когда рядом есть слишком родное и дорогое. — Ты забудешь какие-то фрагменты жизни, я, в отличии от тебя, забуду все подчистую, — спокойно возвещал Реддл. — Ты бы отказался добровольно от всего, что составляет твою личность, всего, что наполняет тебя смыслом, всего, что бережет тебя от пустоты, в которой ты можешь оказаться, если забудешь прошлое? — Знаешь, это подло, Том. Ты возишься со мной, преследуя свои цели. А что самое омерзительное во всей этой истории? В этой игре «правда или вымысел», а? — Реддл жмет плечами. — Правда в том, что я действительно… — запнулся, откашлялся, ухмыльнулся и продолжил совсем другим тоном: — ерунда. — Договаривай свою ерунду. — Зачем? Тебе не понять. Ты ведь не умеешь любить. Эти визиты ко мне с целью сохранности только тебе нужной памяти лишний раз подтверждают: ты все делаешь из личных мотивов, на чувства других тебе по-прежнему плевать. Разве нет? Ты кого-нибудь любил в этой жизни? — Жизнь, — вне всяческих раздумий тут же бросил Реддл, разумеется, не без сарказма. — Ага, жизнь. Конечно! А из людей? — парень присел, опираясь на вытянутую руку, возвысившись над лежащим, вперившись пытливым взглядом в безмятежность выражения лица. — Да, из людей тоже. — Могу еще спрашивать? — малость удивленно настоял Гарри. — Спрашивай, если можешь, — с унылым безразличием и устремленным вверх тупиковым взглядом произнес Реддл, по бледности сродни призраку. — Кто этот человек? Девушка? — Была. — Ну да. Она же умерла? Ах, да как это я сразу не смекнул! — Хм, вот именно. — И ты в ее смерти, конечно же, никак не замешан? — Напротив. Замешан напрямую. Я же убил ее. Не знал? Я убиваю всех, кого люблю. Она первая в списке. — Плакса Уоррен? — бравшиеся из пустого омута воспоминания, всплывающие из неоткуда образы подталкивали Гарри к ответам. Они все хранились в закрытой коробке, но изредка просачивались в щели подсознания, как не запирай. — Отнюдь. Первое убийство я совершил еще ранее, едва появившись на свет. — Всего-то? — Это тоже оказалось памятным. Перед глазами сразу замелькали забытые сведения, давившие череп умственным багажом: ритуальное перо с ментальной запиской, спрятанное в кабинете Реддла, лиловый огонь, возникающий при контакте со Смертью, будто Она дает срок на раздумье. — Знаешь, мне приятно слышать эту твою ерунду, — не без труда признался Томас, притягивая к себе вражеского любовника. Или? Надуманные статусы для них уже не имели значения. За краткосрочный период забытья, отведенный им обоим для привыкания к человеческому теплу, прижиматься к нему стало привычкой, от которой невозможно избавиться. Гарри отдавал себя и хотел взамен душу, всю, а не по кусочкам. С каждым днем Гарри открывались все новые и новые детали прошлого. И на все парадигмы былого герою было начхать. На протяжении нескольких дней, отрешенного от окружающего мира мечтателя волновали лишь свои пристрастия и изощренные сексуальные домогательства. Болезнь отпускала, чем больше он понимал, что уже не одинок, чем храбрее боролся за Реддла и его проклятую душу. Однажды Гарри удалось сорвать обертку, то бишь одежду, с директора «24 и 7», ибо это непростительно и оскорбительно — трахаться в одежде. Он старался деликатно сдержать маты, но не сумел. Том видимо испытывал дискомфорт, оттого, что не мог шевелиться, придавленный коленями Гарри по бокам, и был таким… прекрасно неидеальным. — Нравится? — По торсу, рукам колдуна ветвились тонкие сосудистые линии, словно нити трещин на белоснежном мраморе, иссиня-фиолетовые, кое-где они чернели, беря начало от линии судеб на ладонях, они расползались по всему телу. — Это…? — От проклятия, да. — Поскольку Гарри было наплевать на любые изъяны, он нагнулся, обнимая свое недобитое чудище, погружаясь в обжигающие узы соединения двух обнаженных тел, позволяя сжимать себя этим мраморным рукам. Лучшего ожидания амнистии Гарри и вообразить не мог, а если честно, в таком плену узник провел бы целую вечность. Мартовское небо расцветало лазурью, разительно отличающейся от капризной серости вешних дождей, взявших выходной ради одного солнечного дня. Лучи оплодотворяли веточки вербы мелкими почками, обещающими раскрыться к Пасхе. Природа испытывала духовное пробуждение после зимней летаргии. Ощущение сна наяву не исчезало в совместных буднях с Реддлом, пока пресса не разрушила все хорошее, хрупко образовавшееся на руинах двух непримиримых когда-то сторон. Итак, двое непримиримых любовника расположились за обедом в кафетерии, за облюбованным еще в одинокую бытность столиком. Потеряв уйму калорий, Гарри поедал овощное рагу так быстро, будто его в шею гнали или тарелку пытались отобрать. Порой он думал: докатится ли когда-либо до такого раскрепощения и непринужденности в отношениях с Томом, не поступившись своими принципами? Порой, но не теперь, оповещая, как бы по секрету: — Обожаю тебя в этом свитере. — А без него? — Реддл в напускном пафосе приподнял брови: — не болтай с набитым ртом. Не культурно, ведь. — Черт, — прыснул Гарри. — Вспомнил, что ночью тоже самое сказал. — Реддл кивнул, улыбнувшись до безобразия чувственно в тот миг, когда Гарри ощутил прикосновение к своему колену, под столешницей. — Что? — Как неприлично, — свел брови в возмущении, как бы обвиняя Гарри. — Не думал, что ты способен на такое, — парировал маг. Разве существуют до того внезапные вещи, меняющие мышление людей за один поворот головой? Официантка подбежала забрать пустую посуду. В заведении общепита было полно посетителей, обычных посетителей-магов, сквиббов. Дети в определенные дни питались в своих комнатах из-за того, что приют жил с податей и подобные дни приема гостей приурочены к мерам необходимости. Они как-то обсуждали с шефом нехватку мест в прибежище для несовершеннолетних, оставленных на произвол судьбы. Ничем приличным те разговоры тоже не кончались. Гарри подкурил сигарету и принялся стрелять взглядом, дабы никто из обывателей не просек эти движения руками под столом заклятых любовников. — Том, — вознегодовал Гарри. — Я знаю, тебе нравится, когда я раздражен… — Нет-нет, Гарри, ты начинаешь нервничать с таким видом, мол, о Мерлин, я не должен возбуждаться в общественных местах. И Гарри почти рассмеялся, повернувшись влево, заметив в руках у незнакомца за соседним столом заглавную статью «Пророка»: «Известно, что Тот-Кого-Нельзя-Называть затаился и может быть где-то среди нас. Настоящее имя и облик Темного Лорда пока неизвестны. Мракоборческий отдел ведет расследование, насколько это возможно ввиду повальной эпидемии. „Фиолетовая лихорадка“ наносит удары выборочно. При тесном родстве с зараженным не поддавайтесь на его речи, не вслушивайтесь в слова, придерживайтесь полного игнорирования. Сегодня в больнице святого Мунго, не выходя из состояния бреда, сгорел еще один пациент. Все ранее осужденные за клевету в адрес Министерства, за использование непростительных заклинаний в условиях военного времени, — амнистированы. Предписание об отмене ареста нижеуказанных лиц утверждено. Ваш корреспондент надеется, что вас уже оповестили родные и близкие, так как в отделе правопорядка совершенно некому этого сделать…» Если раньше, слышимые от Реддла слова: Волдеморт, проклятье Смерти, хоркруксы, единственный способ диагностики порчи и прочее, о чем им приходилось толковать в перерывах между… Это были тяжкие слова биографии героя, но теперь разум Гарри их впитал. Лишь сегодня он их прочувствовал, вспомнил. — Что происходит? — спросил Гарри сидящего напротив. Сигарета дотлела в пепельнице, взгляд стал другим, Том отследил это, но продолжал делать вид, что он не в курсе ситуации. — О чем ты, Гарри? — Ты знаешь о чем я! — парень подхватился, обращаясь к случайному соседу с газетой: — разрешите? — А, да, конечно… — мужчина опешил, однако не был против, поскольку Гарри уже изъял «Пророк», и стоя возле чужого стола, нашел свою фамилию в «нижеуказанном списке освобожденных». — Ах, так ты все вспомнил, — безучастно изрек колдун, уже не глядя на Гарри. — Присядь обратно. — Меня оказывается оправдали без суда, представляешь, — нехотя вернулся на сидение волшебник. — Что в мире творится? Почему они умирают? Люди, Том! Опять невинные люди гибнут. О, Господи, это заклинание… «Конфунго», верно? Я не понимаю, ты меняешь любимые заклинания? Черт, иначе как объяснить эту «лиловую чуму»? Убийство — не курение? Да, но бросив, ты начнешь мечтать о последней затяжке… все равно начнешь… — Гарри, я предупреждал, не устраивать здесь вакханалию? — почти шепотом молвил начальник, клонясь корпусом тела ближе к собеседнику. — Смею тебе по-настоящему освежить память, ведь это ты отправил кому-то там зелье памяти? Следовательно, на сей раз не я их убиваю. Тут Гарри просто обомлел. Он знал, что при тесном контакте, многие перенимают дурные привычки партнера. Конечно, это сладкое обещание паритета чересчур несбыточно, кто-то все же захочет преобладать. — Ты знал, — еле выжал из себя герой. — Ты знал, что я это сделаю… — А ведь от тебя требовалось лишь чуточку веры в меня, Гарри, — тут непонято было глумился ли Реддл втайне или уже открыто торжествовал. — Сложно, правда? Не то что потрахаться и дальше ничего не помнить. — Мерзость. — Ну, как знать. Вчера ты был иного мнения. — Сделай что-нибудь! Я прошу тебя, не дай умереть им. Прекрати это! Скажи, как это отменить? — Говорил же, что Смерть будет избавляться от всех, кто помнит о Волдеморте. Ты хоркрукс, у меня иммунитет, остальным я ничем не могу помочь, ну… разве что помочь им уйти из жизни без мучений, например. — Ты это все просчитал… — Гарри схватился руками за голову. — Боже, ты ведь знал, что мне важно было доказать правду. Страшно представить, что будет дальше. И Гарри не желал даже допускать версий вероятных последствий. Наследник Слизерина не полез бы на рожон войны, он сделал бы все тихо и массово, используя всяческие ресурсы. В данном случае Гарри Поттера с его личностными качествами, тягой к справедливости и Смерть, заметающую следы проклятья души чистокровных. Страшно подумать о масштабах Реддлового плана: прежняя власть будет свергнута, магическое население вымрет от этой фиолетовой лихорадки Смерти, кто выживет будут недееспособны, у наследника Слизерина подрастет своя империя. Его воспитанники, обездоленные, также взращенные в приюте, безукоризненно преданные лишь своему покровителю, хозяину, Лорду. — Скажи, что это сон, — обреченно посмотрел гриффиндорец на своего возлюбленного врага. — Пожалуйста… — Зачем? — пожал плечами Реддл. — Ты мне все равно не поверишь.