***
У Сунёна две беды. Одна - он сам, такой противоречивый для одного осязаемого тельца, трещащего по швам, соперничающий сам с собой; вторая - Вону, взмокший и бессознательный, лежащий на диване в собственной квартире. И если к себе он привык за (практически) восемнадцать лет существования, то Вону казался проблемой нерешаемой, но требующей решения. Сегодня утром Сунён разглядел его квартиру, небольшую, но уютно и со вкусом (в голове Сунёна неприятно и склизко скользнула мысль о причастности женской руки) обставленную. У него дома было так же. Ему снова стало стыдно за свое поведение. Ему было стыдно каждый раз, и каждый раз он возвращался к тому, от чего убегал, что старался погасить и выжечь из своей жизни. Обычно он ширялся один, и находили его одного, а потом он неделями сидел в комнате, опять же, один, и потихоньку сходил с ума. Теперь на его с о в е с т и оказался живой Человек. "Мы в ответе за тех, кого приручили". Нет, не приручили. Они с Вону стали единым целым этой ночью, их миры слились воедино. Сунёну не просто нужно было вернуться туда, откуда он вышел этим утром, это стало его обязанностью. Он дал себе обет. По его расчетам, мать должна была уйти на работу после полудня, отец никогда не возвращался позднее семи, а младшие, даже если бы были дома, ни за что не выдали бы его. Они любили Сунёна. Они рисовали его в своих альбомах, похожего на плюшевого мишку и все время желтой краской. Ненавидимый родителями за это праздное вторжение в жизнь крошек-детей, он складировал эти рисунки в своей комнате, он развешивал их по стенам, а потом, во время самых жестких ломок, сгрызал до мяса свои ногти и пальцы в попытках подавить тяжкие рыдания, а затем водил окровавленными ладонями по шершавой бумаге, смешивая цыплячий желтый с адским бордово-красным. Поэтому детям нельзя было заходить в комнату Сунёна. Поэтому сам Сунён не мог зайти туда. Дома никого не оказалось, и парень прошмыгнул в мамин кабинет незамеченным, как делал это сотни тысяч раз. Этот момент чувствовался ему особенным: он впервые крал мамины медикаменты не для себя, для другого Человека. Мама Сунёна была фармацевтом, в ее кабинете можно было найти множество интересного и опасного для простого человека, но спасительного для него, бедного зависимого мальчика. Две ампулы грандаксина и шприц - снова один на двоих, чтобы доказать Вону, как сильно он ему доверяет, чтобы заставить Вону довериться ему самому. Пачку анальгетиков и две свежие булочки с шоколадом из бумажного пакета на кухне, плевать, что потом они оба захотят прочистить свои желудки. Их никто не найдет, пока они будут вдвоем в их маленьком убежище.***
У меня был идеально чистый унитаз, а в туалете пахло колокольчиками и ландышами, я видел себя искаженного в перламутровой эмульсионной плитке, с бликами радуги, ползущими из коридора. Через полчаса моему кишечнику стало легче, но мои легкие наполнились зловонием, почти что материализованным и мерзко обволакивающим мое ослабевшее тело. Я ждал Сунёна. Ждал, как собака из какого-то японского фильма. Как айсберг, на который однажды напоролся Титаник. Как бог, в которого я, наверное, однажды поверю. В туалете ритмично, раз в пятнадцать минут, щелкал дозатор освежителя, но это не помогало ни мне, ни моему внутреннему миру. Сунёна все не было, и я уже (честно) хотел повеситься. – Вону, здравствуй! – довольный голос из прихожей, и уже бегу навстречу, спотыкаясь об собственные ноги, с глупой улыбкой-полумесяцем. Он на миг изменился в лице, словно увидел не того, кого ожидал. Он показался мне слишком высоким, как будто на две головы выше меня самого, таким недосягаемым он был, таким масштабным. Оказалось, я просто упал, – эх, Вону... Знаешь, что я сделал? – Что? – Оплатил твои счета. Они лежали в ящике, судя по всему, целую вечность, – Сунён разулся и присел перед моим лицом на колени, а я перестал чувствовать себя человеком и наполнился желанием безудержно лаять и облизывать его лицо, – твоими деньгами, конечно. Прости, я вскрыл твой сейф и... – Какой пароль? – ...год твоего рождения. – Я так и знал, – мне пришлось перевернуться на спину, теперь лицо Сунёна показалось встревоженным, – и спасибо, да. – На здоровье.***
Мы трахались, как бешеные животные, на том самом ковре, где вчера нам мерещилась целая вселенная, и ковер пах на это раз маком и свежим потом. Я все время думал о том, что Сунён еще ребенок, что он не готов к такому, но потом чувствовал всю его ярость на своих бедрах и сам насаживал его на себя. Он стонал, стонал, как скрипка, исполняющая ремикс Бетховена и тектоника (на миг мне показалось, что это одно и то же слово), он гнулся, как медная проволока на стенах подаренной Джонханом квартирки. А трахал его я только потому, что знал, что утром он сделал себе клизму. Я же имел шанс залить продуктами своего пищеварения весь пол. В тот момент в голове моей мелькнула одна разумная мысль, поймай я ее, и перед моими глазами разверзлась бы картина настоящей, лишенной героина жизни, которую я провожу с Сунёном здесь, на полу, занимаясь грязным сексом без предохранения. В конце концов, мы кололись с одной иглы. Я все еще думал, что знаю этого мальчика вдоль и поперек, он не приносил мне никакого страдания, только облегчение и похожее на приход наслаждение. – Давай завязывать, Вону? – Ты этого хочешь? – я услышал свой голос, низкий, сиплый и больной, и захотел заткнуться, – зачем? – Я... – он переплел наши пальцы и приложился губами к моему соленому оголенному плечу, – я увидел тебя сегодня утром и понял, что не хочу так жить. И я не хочу, чтобы ты жил так. – Жалкое зрелище, не так ли? – по сравнению с ним, я был абсолютно безжизненным. – Да, слегка. – Неси шприц, у меня осталось немного. Он приподнялся на локтях, провел своей ладонью по моей щеке и, слегка стушевавшись, подарил мне протяжный яблочный трезвый поцелуй. Еще мгновение, и он сел на мои бедра, прижался, как заправская шлюха и никчемная порноактриса. Снова миг - и он выбрасывает сверток в унитаз, глядя мне в глаза с режущей прагматичностью. Я мог раскусить его еще в самом начале, но не стал. Сунёну завтра восемнадцать, завтра я смогу выебать его без страха угодить в тюрьму, где не будет ни его, ни героина, а значит, будет ад.щелк
Я кое-что осознал. Этот мальчишка решил одним толчком стать для меня заменой целого мира - мира наркотических иллюзий и шаржей, в котором я был господином, изволившим прогуляться по собственным садам, посмотреть на мир с новой стороны и сдержанно восхититься собственным окружением. Только в таком мире, в Сунёнленде, я был бы просто его ручным зверьком, не имеющим власти, но купающимся в нежности и любви. Я чувствовал, что не могу расставить приоритеты. Я схватил Сунёна за руки и рывком притянул к себе, заключая в объятия. Он остался лежать возле меня, и я вдыхал запах выпечки, отрезвляющий и проясняющий мысли. По-настоящему мягкий, р е а л ь н ы й Сунён, готовый быть рядом. – Подожди немного, и все встанет на свои места, – это шептал не я, но голос из моего подсознания. Я почувствовал, как губы мальчика вытянулись в улыбку на моей шее. – Завтра я схожу в школу и вернусь, обещаю. Мне нужно послать всех нахуй в этом заведении. Ты дождешься? – Определенно.