После летнего дождя

      Солнце нещадно палило, но думалось мне, что тело моё горит не от его жгучих полуденных лучей. Всеслав улыбался мне, пока я сбивчиво, от захватывающей моё сердце улыбки, рассказывала что-то про ведьмино озеро, про крошечный, но уютный домик, в которым мы живём, и про городок наш маленький.       Впрочем, городком его величали все, но на деле это была просто большая деревня, стремящаяся к подобному званию. Люди тут жили тёмные, не учёные, кроме нашего господина, что обитал в усадьбе на окраине. Ему-то и стала принадлежать наша деревушка. Главой он стал, как предыдущий скончался. Тут сразу подоспел господин наш новый и заселился в усадьбу. Поговаривают, будто бы и родственники они. Да только какое дело нам, люду простому, до этого? Только строить начал он разное. Дороги решил замостить, церковь обновить да какие-то палаты господские возвести осмелился. Мол, заседать кто-то там изволит и людьми управлять. Совет держать. Странные нынче нравы, ох странные. Это же как они совместно-то править хотят? Уж договориться не могут о простых вещах, а тут городком нашим править, на новый чин его возводить. Смешно!       — Так откуда ты будешь?       — Из города большого. Ехать до него почти месяц. Он столь огромный, что заплутать там легко. Столько людей, вещиц диковинных. Красив и ужасен. Дышать, правда, там трудно. Но это пустяки. К ним привыкаешь.       Всеслав не успел ещё обсохнуть, хоть и жара стояла, и путь прошли мы добрый. Всё ещё капала вода с кудрявых волос, стекала по шее смуглой и не давала высохнуть рубахе тонкой, белой. Она липла к телу его сильному и открывала вид мне чудный. Нет мочи, как хочется коснуться, потрогать. Прижаться ладошкой к его груди, вдохнуть пряный аромат. Это желание было столь странным, непривычным, новым и нестерпимым, что я не смогла устоять.       До деревушки оставалось идти всего ничего, но мы решили сделать привал, чуть отдохнуть в тени раскидистой сирени. Присев на траву, я протянула ему кусок хлеба и сыра. Всеслав сел так близко, что сама я думать о еде уже не смогла, без зазора любуясь им, даже не замечая этого.       — Что, нравлюсь? — губы его алые растянулись в довольной улыбке. Склонившись ко мне, Всеслав протянул руку, заправляя прядь моих тёмных волос за ушко.       — Нравишься. Красивый ты, — сердце пропустило удар, но я лишь улыбнулась, чуть запнувшись от сбивчивого дыхания.       — Не красивей тебя. Не красивей твоих локонов цвета ночи и глаз твоих, самоцветов. Не сравниться мне и с устами твоими яркими, — словно синичка в руках забилось сердечко моё от склонившегося ко мне Всеслава. Карие глаза затягивали меня в бездну, лишая воли. Отрывисто выдохнув, я продолжала смотреть на красавца, обнявшего меня за плечи. Он словно просил о поцелуе. Щёки мои зарделись. Прикрыв глаза, я чуть подалась вперёд. Всеслав рассмеялся, но не отпустил меня. Горячее дыхание обдало шею мою и с радостью прильнула к нему, прижимаясь к устам его алым.       — Это что ещё такое? Ах, бесстыжие! — не успела я отпрянуть от Всеслава, как дед Микола уже огрел его клюкой по спине, грозя нам кулаком.       — Дед Микола, что же ты творишь, родненький?! — подскочив на ноги, я тут же бросилась поперёк меж Миколой и Всеславушкой. — Уж ничего зазорного не делали мы!       — Да как же это не делали? Ох, погоди, Варька! Расскажу всё Анисье, будет тебе! — продолжая сотрясать воздух криками и размахивать клюкой, дед Микола надвинулся на Всеслава, отодвигая меня в сторону. — Ну, погоди мне, девок хороших совращать. Уж и задам я тебе, бес гулящий!       — Что же ты заладил всё, дед? — оправившись от удара, Всеслав нахмурился, сдвигая густые брови.       — Бесстыдник! — только и повторял дед Микола. Ему явно было не по годам так размахивать руками и волноваться. Со скрипом, охами да ахами опустил он клюку, опираясь на неё обеими руками. Блестящие глаза смотрели на нас с недовольством и осуждением.       — А ну-ка, Варька, пошли! Нечего тебе со всяким отрепьем знаваться! — дед Микола крепко схватил меня за запястье, увлекая в сторону нашего городка, перед этим вручив мою поклажу, которую Всеславушка услужливо подал.       Я не стала противиться, с мольбой глядя на Всеслава, который силился размять ушибленное место.       — Спасибо, красавица! Я непременно сыщу тебя, — подмигнув на прощание, он юрко нырнул в заросли, явно не желая ещё пуще серчать деда Миколу.       До городка с дедушкой мы добрались быстро, пусть и не так, как-то было бы с молодым и сильным Всеславом. Четверть часа показалась мне вечностью. Всю дорогу Микола причитал и бранился, грозился Анисье рассказать, да только не знал, что она не стала бы меня казнить. Уж и сама по молодости чудила, грешила и что только не вытворяла. А уж сколько любовников было у неё! Впрочем, наверняка она для виду вытаскала бы меня перед Миколой и лишь после отпустила бы.       — Ты, Варька, смотри мне, не ведись на сладкие речи этого сорванца. Не здешний он, уж городским стал. Да и ты девчонка наивная, глуповатая. Кто позовёт, а ты уж и кинулась на зов этот. Негоже это, негоже!       — Дедушка, ну оставь ты пустое. Ничего страшного, ничего плохого не сделала я или Всеславушка, — плетясь подле, я закатила глаза, слушая очередное повторение слов его грозных.       — Всеславушка? Ох, и дура ты, Варька. Дура! — на этих словах он отпустил мою руку, с досадой махнув клюкой. — Ступай, разнеси добро обещанное, да смотри мне, чтобы больше рядом с этим лоботрясом не видывал тебя, — развернувшись и кряхтя, дед Микола направился обратно к лесной тропке. Видать всё же к бабушке наведаться решил. Ну и пусть. Велика беда!       Полуденное солнце палило беспощадно, но несмотря на это вся рыночная площадь была заполнена людьми. Тут можно было увидеть всех от мала до велика и шум да гам стоял такой, что звенело в ушах. Детвора сновала туда-сюда, ликуя. И не мудрено! Ярмарка, скоморохи и купцы заморские в гости пожаловали. Редкое то явление было, но от того такое долгожданное и радостное.       — Что, Варенька, уж невеста совсем стала. В этом году счастья попытаешь на сватовские праздники? — дородная, румяная торговка Гелена сладко улыбалась, протягивая спелые яблоки. Её круглое, как солнечный диск, и такое же жаркое лицо лучилось добром. Она нравилась мне больше остальных. Всегда ласковая и заботливая ко мне и Идушке.       — Будет видно, — после встречи с Всеславом праздник этот виделся мне иным. Я думала о нём с благоговейной радостью, трепетом и леденящим душу страхом сразу. Если Всеслава не будет там? Ох, как я хотела, чтобы суженным оказался именно он.       — Сегодня ты витаешь где-то далеко, Варенька. Случилось что? Хорошее? — заговорщицкая улыбка Гелены говорила сама за себя.       — Красавца видела сегодня. В душу запал мне, что мочи нет! — прижав корзинку с яблоками и товаром к груди, я мечтательно закрыла глаза, вспоминая лицо его смуглое, глаза горящие и поцелуи жаркие.       — Приезжий? — со знанием дела спросила Гелена. Видать уже слышала о Всеславушке.       — Да, — с горячностью закивав, я с жадностью впилась в неё глазами. — Ты видела его, правда?       — Да кто его не видел, дурёха! — по-доброму рассмеялась Гелена. — Уж поди всё утро по площади скачет да пристаёт с помощью ко всем подряд.       — С какой такой помощью? — до умопомрачения красивый и добра в нём не меньше. Неужели могу просить о большем?       — А сама у него и спроси, — кивнув за мою спину, Гелена смеясь отправилась раскладывать свой товар, а я, вся в предвкушении и горящая от нетерпения, резко обернулась, желая ещё хоть одним глазком увидеть утреннего красавца.       Но не тут-то было. Обернувшись, я тут же осела на землю от внезапного столкновения с чьей-то широкой грудью. Корзинка упала на землю, а яблоки рассыпались по сторонам. Не то от неожиданности, не то от обиды, услышав незнакомый голос, я сидела растерянная, глядя на чьи-то ноги.       — Прости. Не хотел тебя пугать. Позволь, помогу тебе, — незнакомец протянул свою руку, и я заставила себя поднять голову, чтобы взглянуть, о каком ещё приезжем говорила Гелена, раз то был точно не Всеслав. — Не ушиблась? Ты в порядке? Давай поднимем тебя и соберем твои яблоки.       Передо мной стоял высокий юноша. Его светлые волосы пылали жидким золотом в лучах солнца, а голубые глаза наводили на мысли о свежей, холодной и чистой колодезной воде. Хорошо и богато одетый, с ясным и открытым лицом, которое так и светилось от его ребяческой улыбки.       Молча протянув руку, я схватила корзину и принялась собирать разбросанные яблоки. Незнакомец не отставал.       — Не хотел обидеть тебя, не серчай, — примирительно складывая яблоки в корзину, протянул он. — Меня Иваном звать. Будем знакомы, — снова широко улыбаясь, Ваня протянул руку, желая закрепить случайное знакомство.       — Варя, — не спеша протягивать руку в ответ, я с подозрением глядела на стоящего передо мной. Вот оно как. Не только Всеславушка приехал в наше поселение.       — Уверена, что цела? — Ивана явно смущал мой недовольный взгляд исподлобья.       — Полно. Чай жива да невредима, — Иван этот был не в меру шустрый. Так и хотелось послать его туда, не знаю куда, затем, не знаю чем.       — Давай провожу. Тебе куда? — широкая улыбка засверкала белизной, аж глазам сделалось больно.       — И без тебя управлюсь. Дел невпроворот! — вот ещё. Мне только его и не хватало. А если Всеславушку встречу?       — Тем более! Вдвоём веселее и быстрее, — Ваня всё не унимался, а я начинала ещё пуще сердиться. Вот наглец!       — Говорю тебе, сама управлюсь. Ступай по делам своим, а мои в покое оставь.       — Несмеянушка, неужто обидел тебя так? — Иван потрепал меня по волосам и щёлкнул по носу, словно девчонку малолетнюю.       — Да как можно! — надуваясь, как индюк, и хватая от возмущения воздух, я не смогла противостоять его выходке. Между тем выхватив корзину из моих рук, он, весело смеясь, отошёл на пару шагов.       — Ну, в какую нам сторону, свет очей моих, Несмеянушка?       От такой наглости я дар речи и вовсе потеряла. И ни огреть от души по золотой голове, лишь взглядом метать в него стрелы.       День перевалил за обеденное время, а в корзине моей почти не убавилось товара. Иван то кошку с дерева снимал, то козу ловил сбежавшую, то детишкам мечи чинил деревянные. Но корзину мне не возвращал. Вот и приходилось ждать его, добренького.       — Верни мне вещи. Без тебя управлюсь в разы быстрее.       — Что ты, Несмеянушка, как же? — Иван усмехнулся, глядя на меня с высоты своего роста.       — От тебя больше беды, чем пользы. И нрав твой оставляет желать лучшего, — бубня под нос, я жмурилась, глядя на плывущие облака.       — Помощь нуждающимся вреда ещё не приносила. И характер мой ничем не плох. Просто ты, видимо, у яблок не меня чаяла увидеть, — и прав он, но клокочет внутри меня непрестанно, и тоска снедать не устала.       — Не твоё дело, — ух и хотелось бы стукнуть его, да посильнее.       — В этих краях таких ворчливых вмиг поганкой окрестят, — подметил Ваня, поймав прядь моих чёрных волос. — Ты чья и откуда будешь? Не помню тебя, — как бы между делом примирительно спросил Иван, улыбнувшись.       — Я с бабушкой и сестрой младшей уж лет десять тут как живу, — завороженно глядя на скользящие волосы меж его пальцев тихо отозвалась с подозрением.       — Вот оно как. А я как раз уезжал учиться, — лёгкая грусть мелькнула в голосе его глубоком.       — И кто же ты? — по довольной и гордящейся улыбке его рассчитывала услышать о чиновниках или градоначальниках.       — Перенял от отца его дело жизни — ведьм ловлю, — смеясь протянул Ваня, а у меня всё внутри оборвалось. Анисья всегда велела от этих дураков держаться подальше и строго-настрого запретила мне магией чёрной пользоваться. Мы травницы и не колдуем. Хотя, как хочется посмотреть, увидеть шабаш ведьминский, почувствовать себя частью целого.       — Ну, а ты? Чем занимаешься? — беззаботно спросил Ваня.       — Бабушке-знахарке помогаю, о сестре немой забочусь. Вот, гляди, травы разные ношу, собираю, готовлю настои, сборы, — я и подумать не могла, что этот глуповатый, на первый взгляд, прилипающий, как банный лист, парень окажется инквизитором. Внутри меня все оборвалось и теперь пульсировала лишь одна мысль в воспалённом уме: «Бежать! Бежать, куда глаза глядят!»       Ещё с отроческих лет я усвоила урок, данный мне покойной Яниной. Когда вены мои закипели от дара её, когда завертелся калейдоскоп её видений, постепенно, с тех пор, видится мне всякое из жизни Янины.       Среди её знакомцев был невзрачный и тихий Петруша. Всё ухаживал за Яниной, хвостиком ходил. Была она тогда девчонкой чуть старше меня. Уже пожившей, наученной. Да только не спасло её это. Не распознала она в Петруше опасности. Так и увидела её глазами железо раскалённое, выжигающее плоть её и оставляющее рубцы на всю жизнь. Тогда Анисья пришла ей на помощь. С тех пор были они неразлучны, пока не пришёл час Янины.       — Ну, чего ты опять, Несмеяна? — Ваня щёлкнул меня по носу, от чего я сразу отшатнулась.       Видимо лицо моё было мрачнее тучи и не укрылось это от Ивана.       — Ничего. Утомил меня ты. Дел ещё полно, а ты всё мешаешься, — сердито обронила я слова, да так в лице моём страх был виден, что Ваня принял его за гнев.       Пользуясь моментом, вырвала я корзину из рук его и бросилась прочь. Боялась, что поймёт он, кто я. Ох, боялась. Да только в тот момент всё равно было для меня. Просто убежать, спрятаться от глаз его колючих, цвета моря василькового.       В домик наш малый да старый вернулась я через час, другой. Анисья сидела на крыльце, да учила Идушку как оберег плести от воров да мародёров.       — Что долго так? Уж поди повстречала кого интересного? — дед Микола, видать, не дошёл. Так бы не виляла она. Привычка у неё прямо спрашивать и не темнить, не лукавить.       — Повстречала, бабушка, ой повстречала! — сев на землю, прохладную в тени, уронила голову на руки и никак всё не могла унять дрожь.       — Что стряслось, Варенька? — не была Анисья щедра на ласку, но видать вид мой был страшен.       — Помнишь старого Сёмыча? Вот уж сын его вернулся в город. Говорит, от отца дело принимать. Сёмыч тот умом слаб и немощен. Не был он страшен. Но сын его и умом крепок, и силы богатырской. Уж если примется облаву устраивать…       — Не реви, Варька, не гоже девке слёзы лить на пустом месте, — голос Анисьи вмиг сделался крепче чугуна, да холоднее ветра зимнего.       — Да как же?! Видела, помню, что сделал Петруша. Как пытал Янину, — вскинув голову и заглядывая в спокойные глаза Анисьи, я не могла унять панику в сердце. Она затапливала, как потоп, сметая всё, как буря сильная, заставляя тянуться к земле, лишь бы спрятаться, скрыться.       — Сёмыч козёл старый. Дальше бородки куцей да носа горбатого не видит и не видел никогда. А сын его всегда добротой слыл. Уж не ему ведьм ловить, пытать и казнить, — решительно поднявшись на ноги, Анисья взяла корзину с покупками и выручкой, да в дом пошла, бросив напоследок: — Пока не стемнело, бери Иду, да ступайте мне морошки наберите, коры с дуба старого и ловушки поставьте. Зайцев надобно.       Ворча, Анисья зашла в домишко наш, а Ида сидела да всё смотрела на меня глазами печальными.       — Что, Идушка, идём? — горько улыбнувшись, я поднялась, протягивая руку Иде. Она уцепилась за руку и тихо что-то промычала, как дитя малое. За годы, проведённые с ней, мы с Анисьей научились понимать взгляды бессловесные, звуки не связные и жесты Идушкины.       — Не беспокойся, Идушка. Раз Анисья спокойна, то и нам волноваться не стоит.       В лесу было парко, даже несмотря на могучие стволы сосен и кроны их высокие, спасающие от лучей клонящихся. Но нам с Идой было привычно. Не боялись мы ни зноя летнего, ни холода жгучего. С тех пор как мы поселились здесь лес стал мне вторым домом. Даже в зимнюю стужу или осенние ливни — каждый день бываю тут. Чаще по ягоды, грибы да травы. Реже охочусь, но больше всего люблю приходить сюда одна. Прижаться спиной к дубу старому, вековому, что стоит на полянке среди леса.       Анисья сказывала, что дуб этот не прост. В стародавние времена, которых уже никто и не помнит, жила пара на этом свете. Так любили друг друга, что всё могли отдать за эту любовь. Но в пору ту война шла. И до деревушки, что была на этом месте, добралась. Молодую невесту хотели схватить, но она бежала. И тогда, чтобы не досталась никому, захватчики решили убить её сразу. Выпустили стрелу ей в спину. Но любимый её, как могучий дуб, появился в последний момент. Подставив свою спину, закрыл в объятиях девушку. Она горько плакала и молила матушку землю, чтобы забрала она их вместе. Возлюбленный её на последнем издыхании обернулся могучим деревом, а она стала душой его, вечнозелёной, вечно тёплой.       Говорят, если после дождя в дни равноденствия летнего прийти сюда, то дуб вернёт того, кого любил ты больше жизни.       — Да, Ида, этого хватит, — пока я ставила ловушки, Ида собрала трав лечебных и ягоду землянику сладкую. Тут было раздолье нам. Никто не хотел ходить в чащу чёрную. Мол испокон веков в ней жили ведьмы и другие чудища страшные. Бывало, конечно, порой. Всякое встретить тут можно, но редко, когда страдал человек при этом.       Мы же с Идой каждую тропку, каждый кустик знали. Нам было не страшно заблудиться. Анисья учила нас слышать голоса деревьев, шёпот травы, дыхание жизни вокруг нас. Ни зверь лесной, ни тёмный бурелом были не страшны. Да только от всего нас лес не спасал. Всего мы не слышали. Порой и нас настигала участь человека глупого и спасало в такие минуты лишь чудо.       Неуловимый хруст веток, тихий шорох сухой хвои, мягкий суховатый мох скрадывал шаги гибких стоп.       Идушка скрылась меж сосенок, не видя и не слыша гостя незваного, стоящего за моей спиной. Жаркое дыхание, смердящее кровью, обдало мой затылок. Всё моё тело пронял страх. Неужто волк или собака дикая? Нет, чувствовала, что за спиной стоит громадина, коих раньше не видывала и я.       Осторожно опустившись на колени, я медленно обернулась. От страха, не поднимая глаз, сначала увидела лапы могучие. Шерсть на них была бурая, слипшаяся от грязи болотной. Подняв взор, встретилась со взглядом алеющих глаз. То глаза не зверя были, человека. Человека, обернувшегося волком. Кровожадного и злого. Питающегося плотью людской.       С минуту смотрели мы друг на друга. Я, застыв, подобно изваянию каменному, а зверь изучал меня, пуская вязкую слюну, падающую мне на руки.       В следующий момент бросился он на меня, желая разорвать, но не почувствовала я ни удара, ни боли. Зажмурившись и закрыв лицо руками, я не видела, что огромный волк бросился промеж нас. Лишь его вой и рык заставил меня взглянуть вновь на чудовище.       На земле, придавленный весом чудовища красноглазого, лежал зверь, едва уступающий ему в размерах. Шерсть смоляная слиплась от крови, сочившейся из плеча его, в которое впился бурый волк. Уж не знаю, что заставило меня не кричать, не бежать прочь, а кинуться на спину зверю дикому, да вцепиться в морду его, накрывая глазища ладонями. В голове мелькнула шальная мысль: «А что, если не выйдет?». Но вот же, спустя миг, заскулило чудище, пытаясь скинуть меня. Руки мои раскалились добела, выжигая глаза проклятые. Мечась, зверь бился о стволы сосновые, пока не удалось ему сбросить меня, ударив спиной о ель мощную. Пусть на месте глаз его теперь зияли обугленные дыры, да только всё равно разорвать меня смог бы. Проваливаясь в небытие сладкое, последнее что успела увидеть, это глаза жёлтые — огоньки, словно зовущие меня, но мрак был сильнее, заставляя уснуть сном бесчувственным.       Сквозь пелену вязкой темноты я чувствовала мерное покачивание, словно в лодке, и что-то горячее, липкое под щекой, стекающее ниже. Стараясь раскрыть глаза, я лишь морщилась от ноющей боли в спине. Где-то рядом со мной я слышала Идушку, что-то тревожно блеющую и чей-то тихий, ласковый голос.       — Что же ты, Варенька? Будешь теперь невестою моей, раз мечена кровью, — неужто голос Всеславушки? Мягкое прикосновение кончиком носа к макушке сменилось невесомым поцелуем.       Морщась, я чуть приподняла голову. Надо мной проплывали кроны деревьев, среди которых лоскутками мелькало розоватое небо. Кто-то бережно держал меня на руках, осторожно неся. Собравшись с духом, вспоминая уродливую кровожадную морду чудища, я едва повернула голову в сторону и сердце моё зашлось. К голой, горячей груди меня прижимал Всеславушка. В его взгляде читалась смесь тревоги, нежности и удивления. Казалось, что он хотел что-то сказать, но не решался.       — Как ты?.. — в голове не укладывалась последовательность, и память отказывалась помогать. В какой момент появился Всеслав? Что стало с тем чудищем? Где оказался второй зверь? Ида? Ида! — Идушка! — попыталась было высвободиться из рук сильных, как Всеслав тут же прижал меня сильнее, не позволяя вырываться.       — Тут она, тут. Не беспокойся, закрывай глаза, — Ида взяла меня за руку, заглядывая в лицо. Напуганная, побелевшая от страха, лишь голубые глаза горят на бледном личике. А Всеслав всё баюкает. Кожа его горит огнём, но мне вовсе не горячо. Так и хочется прильнуть, прижаться и забыться. Я и не противлюсь вовсе. Льну к груди его и боль уходит прочь из тела, вновь позволяя мне забыться.       Равномерные звуки метлы, блеяние барашка Ванечки, да стук в ступке-травнице. Родные, знакомые звуки вселяют покой. Открыв глаза, я понимаю, что боли в теле больше нет. Осторожно покрутив головой, уверяюсь, что всё в порядке, и сажусь. Наша с Идушкой постель в крохотной комнатушке на чердаке со стойким запахом сушёных трав. Внизу хозяйничает Анисья, что-то тихо ворча себе под нос. Откинув тоненькое покрывальце, я босыми ногами, даже не набросив ничего на плечи, в свободной белой сорочке, звонко шлёпая по деревянной лесенке, спустилась вниз.       — Бабушка! Бабушка! — громко позвала я Анисью. Она сидела за обеденным столом, перебирая крупу, а я так и застыла на лестнице, держась за верхнюю балку двумя руками.       — Что ты кричишь, малахольная? — Анисья тяжело вздохнула, отряхивая передник от плевел. — Иди сначала в порядок себя приведи, а потом носись, как егоза, — оглядев себя, понимаю, что действительно выгляжу словно воробей. Волосы со сна растрепались, рассыпаясь по плечам, лицо розовое, немного помятое. Но не это меня волновало сейчас.       — Бабушка, как домой попала? Там в лесу…       — Знаю я, знаю, — Анисья отмахнулась от меня рукой. Лицо её было уставшим, понурым. Хмуря брови, она тяжело смотрела на меня, плотно сжав губы.       — Тогда… тогда Всеслав? — не думая ни о чём больше, я улыбнулась, прижимая руки к груди.       — Как пёс сидит у дома и не отходит. Опасается, что не один был тот оборотень, — после слов Анисьи уж хотела было ринуться к выходу, но бабушка с удивительной прытью успела поймать меня у выхода из комнатушки, крепко сжав запястье. — Не ходи, дурёха. Не ровня он тебе. Да и ты ему не нужна. Не верю я этому псу подколодному.       — Да что ты такое говоришь, бабушка? Он жизнь нам с Идушкой спас!       — Да? А опасности подверг не он ли? — Анисья хотела ещё что-то сказать, но я с силой дёрнула руку, высвобождаясь.       — Ты не о том беспокоишься, бабушка. Уж если Всеславушка на нас похож, то не враг он. Как может быть? — не слушая больше Анисьи, я, позабыв обо всём, метнулась на крыльцо. Выглянув на улицу увидела Всеслава, сидящего на лавочке подле домика и Идушку, играющую с Ванечкой. Всеслав смотрел, как всё больше и больше разгорается рассвет, а Идушка весело смеялась. Приметив меня, она радостно вскочила на ноги, бросившись мне на шею.       — Испугалась? Всё хорошо, сестрёнка, всё в порядке, — обняв Иду, я ласково огладила её огненно-рыжие волосы. Когда она отошла от меня, я взглянула на Всеслава. Он молча сидел и смотрел на нас, улыбаясь.       — До чего Ида у вас забавная, болтушка и хохотушка, — тихо вымолвил он, поднимаясь.       — Она как дитя. Добрая и любящая. В её сердце нет места злобе, — сцепив руки за спиной в замок, я улыбнулась, пожав плечами.       — Вижу, — Всеслав подошёл ближе, касаясь горячими пальцами моей щеки. — Анисья сказала, что ты в порядке. Ты правда цела?       — Да. Целее не бывает!       — Я рад, — губы его дрогнули. Он заключил лицо моё в ладони, осматривая. — Ты такая маленькая, но такая храбрая. Только больше не пытайся спасти меня. Беги без оглядки. Не хочу, чтобы жизнь твоя оборвалась из-за меня.       — Что же ты говоришь такое… — растерявшись, я положила ладошки поверх его рук, сжимая их. — Ты спас нас с Идой.       Всеслав лишь рассмеялся, покачав головой. У него явно были свои мысли на этот счёт, но он не стал мне перечить. Трепетно коснувшись губами моего лба, он отступил, не отводя взгляда. Только сейчас я вдруг вспомнила о его ране.       — Твоё плечо… Какая я глупая! Позволь, я посмотрю, — протянув руки, чтобы отодвинуть ткань свободной чёрной рубахи, он тут же перехватил их, целуя каждую по очереди.       — На мне заживает всё, как на собаке. Тебе не стоит волноваться за это, — его губы сложились в тонкую улыбку.       — Но этот зверь… это чудовище… Оно ведь сильно ранило тебя. Я помню, было много крови.       — Ты помогла мне справиться с ним. Его больше нет. Если бы ты не ослепила ту тварь, то я не знаю, где бы мы были сейчас.       — Кто он?       — Анисья никогда не рассказывала тебе о других существах, да? — как-то снисходительно спросил Всеслав.       — Отчего же, — мне стало немного не по себе от мягкого взгляда Всеслава. Будто бы мы отшельницы какие и знать не знаем о мире, в который бываем порой проводниками. — Просто мы редко сталкиваемся с такими и потом — не всё она может упомнить. Да и нас с Идой не сильно интересовало подобное. Мы травницы. Большего нам и не надо.       — Вот как. Пойдём, прогуляемся немного, — потянув меня за руку, Всеславушка хитро улыбнулся. — Покажу тебе кое-что.       — Мне бы одеться… — неуверенно пролепетала я, краем глаза замечая в углу Анисью.       — Твоя сорочка тебе не пригодится, — объявил Всеслав, скидывая свою рубаху, после чего подхватывая меня на руки.       Вытянув шею, он негромко простонал, шумно выдыхая, при этом чуть сгорбившись, поведя плечами. Я крепко обняла его за шею, не веря своим глазам. Я знала, что такое возможно, но никогда не встречала других ведьм или ведьмаков, способных на такие перевоплощения.       За спиной Всеслава красовалось два огромных вороных крыла, а его босые ноги стали походить на лапы птицы.       — Слышала, этому можно научиться, — восторженно выдохнув, тихо пролепетала я, глядя в лицо юноше.       — Можно, да только не так просто, как кажется. В начале очень больно, — выдохнул мне в висок Всеслав, делая первый взмах крыльями.       — В начале? А теперь? — крепче обняв Всеслава, я уткнулась лицом в его плечо. После той ночи, когда Анисья забрала нас с Идой, я стала бояться высоты, да так, что выше крошечного чердака подняться больше не могла.       — Ко всему привыкаешь, — голос Всеслава сбивал ветер. Видимо, мы поднялись так высоко, где властвовали лишь одни ветра без преград и правил. — Варя, гляди!       — Не могу. Высоты боюсь! — зажмурившись, перекрикивая ветер отозвалась я.       — Со мной не бойся. Не уроню! Варя, смотри же! — приподняв едва голову, я прижалась всем телом к Всеславу, державшему меня как пушинку. Приоткрыв один глаз, я охнула. Мы поднялись над землёй так высоко, что нас ещё не коснулись солнечный лучи, постепенно затапливая землю, как жидкое розоватое золото.       — Какая красота! — позабыв обо всём, я не могла оторвать взгляда от сияющего солнца. Не чувствуя холода из-за жара от груди Всеслава и ощущая невесомость в его руках, мне думалось, что это потрясающей красоты сон.       — Я хочу показать тебе одно место, Варя, — улыбаясь, сказал юноша. Мне казалось, что он даже не прикладывает усилий, чтобы я его услышала.       Не дав задать мне вопрос, Всеслав крепче и надёжнее перехватил меня в руках, прижав к груди, и устремился в сторону леса, где не так давно спас нам с Идой жизнь. Пролетая над ним, я наконец-то смогла увидеть глубь чащи и не переставала удивляться. Даже днём там было темнее, чем когда-либо, и лишь небольшие островки света — болотные светлячки, освещали её. Где-то внизу слышался вой, чья-то борьба. Было видно, как с треском падают могучие деревья, но виновника видно не было. Мне хотелось спросить Всеслава о том, куда он меня несёт, но чем дальше мы отдалялись от нашего маленького поселения, от нашего дома, тем отчётливее я понимала — Всеслав нёс меня на землю, полную магии, ведовства и созданий, никогда мною ранее не виданных. Чем дальше мы отдалялись, тем больше внизу показывалось и других ведьм да ведьмаков. Многие из них были сродни животным, подобно Всеславу сейчас. Кто-то летел в ступе, как когда-то Анисья, кто-то на метле, кто-то умудрился оседлать даже старую корягу и трухлявый пень, поросший мхом. Был и Старичок-Боровичок, нёсший свою поклажу. Были и молоденькие девицы, разодетые лишь в прозрачную сеточку. Кто-то верхом на белоснежном зайце в разгар лета, другая на сером волке, покрыв голову красным капюшоном.       Когда-то, ещё в детстве, Анисья читала нам с Идой сказки о волшебном озере, к которому приходят испить водицы все ведьмы, ведьмаки да другой народ волшебный. Испив из озера этого, можно было снять любой наговор, сглаз да проклятье. Многие ведуньи, знахарки ходили туда, чтобы воды этой целебной набрать, а после люду честному продавать, порчу, сглаз снимать.       — Неужто это то самое настоящее, ведьмино озеро? — Всеслав опустился настолько низко, что говорить можно было привычно. Помимо прочего теперь на нас озирались, приветствовали свистом. В общем гаме и шуме ведьм да ведьмаков кто-то приветствовал Всеслава лично. Так же пёстрая стайка молоденьких ведьмочек кокетливо захихикала, помахивая ему ладошками, на что Всеслав не обратил внимание, крепче прижав меня к себе. Как бы диковинно не было это место, как бы сильно раньше я не мечтала увидеть его, да только теперь было мне не уютно, словно голой показали толпе на забаву.       — Чую-чую! Янинкиным духом пахнуло! Неужто жива ещё, кляча старая? — опираясь на клюку, низкая и горбатая старуха повела крючковатым носом. Глаза её были закрыты. Всеслав опустился ровно перед ней и вблизи я смогла заметить, что веки её смежены нитью, не позволяя увидеть ей света белого. Вздрогнув от такой картины, я обернулась к Всеславу, но он лишь улыбнулся, обняв меня одной рукой и прижав к себе спиной.       — Сдаёшь, Белянка. Уж не можешь Янину от преемницы её отличить? — сиплый голос за нашими спинами выделялся в общем шуме снующих вокруг. На нас мало кто обращал внимания, но некоторые подтягивались, желая посмотреть то на Всеслава, знакомого им, то просто полюбопытничать, что интересного происходит.       — Здравствуй, дед Радей, — теплота в голосе Всеслава располагала и меня, пусть и пуще волка смотрела я на собравшихся, обступивших нас.       — Померла всё же наша Янинка. А, туда и дорога карге злобной! — Беляна вплотную подошла ко мне, обнюхивая. — Ну, а ты, красавица, поди явилась. Негоже, негоже это. Уж сколько лет прошло?       — Оставь её, Белянка. Она не колдует, — тихо за меня отозвался Всеслав, отгораживая от старухи безобразной. Та сразу же разразилась хохотом громким, сотрясая клюкой, при этом булькая похлеще наших местных водяных.       — Не колдует? А что ж ты её припёр сюда тогда, ясный сокол? — во весь свой беззубый, шамкающий рот вскричала Беляна, брызжа слюной.       — Я травница и довольна своей участью. Нам с бабушкой Анисьей хорошо жить и без магии чёрной, — робко попыталась вмешаться я и как-то постоять за себя.       — Анисья? Неужто та самая? Так ты, поди, внучка ей будешь, — дед Радей огладил свою густую, длинную бороду и снял бурый колпак, спрятав его за пазухой красного камзола. Был он статен, высок и лишь седина, да россыпь морщин на лице, говорили о возрасте его.       — Она с Яниной дружна была, — на всякий случай уточнила я, озираясь. Громкий блаженный смех Беляны привлёк внимание некоторых других гостей озера Ведьминого.       — Вот же лиса старая, — прошамкала Белянка, — девчонке дар Янинкин отдала, а саму её при себе держит. Значить, бережёт, с умыслом! — воздев палец к небу, злобно процедила старуха.       — Да чтоб тебе пусто было, Белянка. Уж везде мерещится тебе заговор против тебя, что? — дед Радей сплюнул в сторону и покачал головой. — У Анисьи свои причины девочку в травницах держать. Дар Янины не прост и не лёгок. Поди не каждый хочет с ним дело иметь, авось и не спросили девочку, когда Янина помирала.       — Мы за водой, дед Радей. Сегодня начинается праздник костров и сильных вод. Вот и мы решили водицы испить, силы восстановить, — легко и весело рассказал Всеслав, но всё так же, не выпуская меня из рук своих крепких.       — Это вы правильно, молодёжь, правильно, — одобрительно закивал дед Радей и улыбнулся, закручивая усы. — Останетесь до вечера? Уж и у нас костерок будет и угощения знатные да медовуху обещался принести леший Старомест, — ласково улыбаясь, он заглянул в мои глаза. — Что скажешь, красавица? Звать-то тебя как, липка? Не трясись. Мы не кусаемся! — посмеиваясь, дед Радей похлопал себя по груди.       — Варя, — он внушал мне доверие и на душе становилось легче. Речи были его простыми, добрыми, а взгляд глаз, чернее ночи, таким ободряющим, что не приходилось сомневаться в намерениях его добрых.       — Варвара, значить… — протянул Радей и улыбнулся. — Очень бурная. Так ведь и твой праздник, красавица. Где же Иван твой? — по-доброму посмеиваясь спросил дед Радей, похлопав меня по плечу. — Идите, молодые, идите. Мы со старушкой Белянкой уж воды испили, набрали, пойдём и других гостей привечать.       У самой кромки озёрной воды, которая была бурная, как речная, Всеслав тихо позвал меня.       — Сильно испугалась? — виновато спросил он.       — Нет, не сильно. Больше удивилась. Не знала, что это место взаправду существует, да ещё так близко к нам все эти годы было, — глядясь в отражение водной рябой глади, я улыбнулась. Меня всегда тянуло к народу волшебному, да только Анисья всё наставляла да поучала, мол жизнь загубишь. Не стоит. Сиди в деревне, людей лечи, помогай, знахаркой стань. Колдовать и ворожить дело не благодарное.       — Хочешь остаться? Тут всегда веселье через край. Сможешь научиться некоторым вещам. Ведана, ворожея наша, погадает тебе. После начнут водить хороводы, песни петь, да колдовать на удачу. Я покажу тебе цветок иван-да-марьи, — речи Всеслава были заманчивы, да только перед глазами стояла Анисья. Уж она позаботится о порке.       — Кто не знает этот цветок? — вздохнула я, оборачивая к Всеславушке. — Не могу. Анисья меня ждёт да Идушка.       — Хорошо, — грустно улыбнувшись, отозвался Всеславушка. Зачерпнув воды в несколько маленьких склянок, он спрятал их в небольшой мешок, висевший у него за поясом. После снова обернулся получеловеком-полувороном. Подняв меня вновь на руки, он в два счёта оказался в небе.       Снизу за нами следила слепая Белянка, дед Радей и ещё несколько ведьм. Всеслав же ни разу не взглянул на них, унося меня обратно домой.       Опустился Всеслав на лесной опушке между редкими деревцами. Оттуда был виден домик наш и слышен стук топора.       — Кто это у нас? — не сдержав удивления, выдохнула я.       — Варя, слушай меня внимательно, — развернув к себе, быстро заговорил Всеславушка. — Воду никому не показывай, не говори о том, куда носил тебя. Воды не пей, пока, — всунув в руки мне две склянки, Всеслав так же вложил мне в ладошку серп-свисток деревянный резной. — Если передумаешь, то иди на это место и просвисти три раза. Я обязательно приду к тебе, — поцеловав меня в лоб, Всеслав отошёл на несколько шагов назад.       — Ты не пойдёшь со мной? Почему? — поняв, что Всеслав собирается улететь куда-то вновь, в сердце защемила тоска. Как же не хотелось расставаться с ним.       — У вас гости, Варенька. Ни я им не по душе, ни они мне. Да и лучше будет для тебя, если не увидят нас вместе, — уклончиво молвил Всеслав и плавно взмыл в небо, удаляясь без оглядки.       Я постояла еще с минуту, тяжело вздохнув, после чего медленно направилась к дому по тропинке. Солнце уже взошло и неторопливо ползло к полудню. Воду и свисток я спрятала в карман сорочки, как и велел Всеслав. Мысленно проклиная незваных гостей, я зашла в дом, но за столом сидела Идушка, весело болтая ногами и прикармливая Ванюшу листом капусты. Напротив, расположилась Анисья, миролюбиво мурлыкая себе под нос какую-то песенку.       — Явилась? Где тебя носило? — беззлобно спросила бабушка, отрываясь от плетения травяного пучка.       — С Всеславом гуляла по лесу, — с надеждой на то, что Анисья не видела его обращения, ответила я.       — Хорошо, — кивнула Анисья. — Ступай, оденься поприличнее. Гости у нас.       — Слышу-слышу, — вновь тяжело и грустно выдохнула я. — Ну, и кто пожаловал в обитель ведьм лесных? — с сарказмом спросив, я подумала про наших местных, которые голову на отсечения готовы дать, только бы доказать дела наши чёрные, злые.       — Да вот, окрутила Анисья меня. Теперь по хозяйству буду! — задорный и живой смех Ивана раздался в крохотной светлице, и меня сразу бросило в дрожь. Обернувшись, я застыла, глядя на полуобнаженного юношу, покрытого испариной, закинувшего топор на плечо и вытирающего свежее молоко с губ, чуть раньше стоявшее в крынке на старом комоде у стенки.