Между венами

      К концу весны все, вроде бы, поутихло. Матвей окунулся в легкую интрижку, которая затянулась на целый месяц. Эрик пропал. Жизнь стала налаживаться. А потом неугомонный Трофимов затеял поход. Теплые деньки, свежий воздух — самое оно, чтобы разогнать застоявшуюся за зиму кровь. Лешка на это фыркал и говорил, что львиная доля обновления крови будет на совести проснувшихся комаров, но вещи собирал исправно.       Среди туристов оказался и Эрик. Он совершенно не вязался с обязательной грязью похода, тяготами пути, но оказался лучшим из омег. Ни разу не пожаловался, легко шел до самого привала, таща за спиной внушительный рюкзак. Пока все охали и ахали, развел костер и незаметно включил всех в готовку. Матвей не хотел, но любовался.       Спать полагалось в деревянных клетушках на двухъярусных дощатых настилах. Матвей, взбудораженный новыми Эриковыми плюсами, вновь всколыхнувшимся ненужным любованием, не спал. Он вертелся и явно мешал то и дело просыпающемуся Андрюхе. Поняв, что сладких снов не дождаться, вышел на улицу. Был второй час ночи. Все спали, кое-кто так крепко, что храпом своим распугивал звенящих комаров. Около кострища сидел Эрик и вяло отмахивался прутиком от назойливых насекомых. Он выглядел сонным и уставшим, но отчего-то спать не шел. Матвей постоял немного, принимая решение, а потом подошел и сел рядом.       — Почему не спишь?       Эрик поднял на него глаза, и на дне их заплескалось что-то, что — Матвей точно знал! — выльется в охуительную историю.       — Мне приснилось, что я в эпицентре землетрясения. Все вокруг колбасит, и полный трэш. Сыпящиеся здания, земля из-под ног. Все как в самых кассовых блокбастерах, понимаешь? — Эрик чуть наклонил голову, снизу вверх заглянул Матвею в глаза, и стало совершенно ясно, что дело вовсе не во сне. — А потом я проснулся. А землетрясение продолжилось. — Матвей все еще не врубался и нахмурился. Какое нахрен землетрясение? — А оказалось знаешь что?       Матвей отрицательно покачал головой, давя ухмылку — Эрик, с печатью интриги на всем хорошеньком личике, был невероятен.       — Не знаю, — сочащимся секретностью голосом ответил Матвей.       — Оказалось, что Мишаня — это мой друг, как ты, наверное, не знаешь — и его альфа не придумали ничего умнее, чем потрахаться на этом соплями склеенном дерьме, имитирующем койки. Это, Матвей, — Эрик всегда называл его именно так, не скатываясь в дерьмовое «Мотя», за которое Матвею хотелось перегрызть горло, — одно из самых отвратных воспоминаний для мемориза. Я лежал и охреневал. Просто даже непонятно, что делать-то: остановить их не могу, слушать все это невыносимо, настилы скрипят, как будто схлопнутся сейчас к чертям. — Он помолчал, успокаивая нервы, и спокойно продолжил: — Дождался все-таки перерывчика. Теперь вот кормлю комаров и думаю, как вышло так, что самый главный стесняшка из всех моих знакомых, который в сауне по шею закутывался с одними омегами вокруг, вдруг настолько охренел. Что вы, альфы, с нами делаете? Что у вас там, — он выразительно глянул Матвею на ширинку, — волшебный всасыватель мозгов? Так длина не та.       Матвей заржал:       — А ведь я мог бы и обидеться.       Эрик фыркнул и закатил глаза:       — Ну вот только не ты. Твоей самооценкой можно земной шар укутывать. В несколько слоев. О парниковом эффекте слышал?       Матвей фыркнул в ответ.       Время сгустилось и замерло. Закутало их двоих, как самооценка Матвея Землю, в сюрреалистической концепции Эрика. Даже комары жужжали не так отвратно, будто приглушенно. Эрик вяло отмахивался веточкой, уставившись куда-то в пустоту. Видимо, переваривал. Такое своеобразное отупение было понятно. Увидеть друга в подобной ситуации — гаденько, если ты не питаешь каких-то левых чувств. По виду Эрика было ясно — не питает. И все же Матвей не выдержал. Выдал отдающую белой кушеткой фразу:       — О чем ты думаешь?       Сам поморщился, но все же посмотрел на молчащего Эрика — психотерапевт из него всегда был, как пуля из того самого. Даже Лешка периодически ныл, что Пара вожаку требуется в ускоренном режиме — чтобы поддерживать внутристайный микроклимат. Но Эрик, вопреки всем законам логики, не стал ни ржать, ни синхронно морщиться. Повернулся, улыбнулся еле заметно краешком губ и покачал головой:       — Должен о низкокачественном пореве, о падении нравов и всяком таком пиздеце, но… — Он показательно тяжко вздохнул. — Но думаю о том, как же хочется сейчас с тобой потрахаться.       Матвей даже вздрогнул — настолько это было неожиданно, насколько внезапно. Примерно настолько же, как и рванувшее сверху вниз по всему телу безрассудное возбуждение, отчаянное, как и всегда рядом с Эриком, стоило только ему поманить пальцем. Впору пугаться, а не получается. Получается схватить его, потянуть на себя, почти не ощущая веса, найти вслепую губы, хотя Матвей никогда глаз в поцелуе не закрывал.       — А как же «закончить общение»? — Матвей спросил не с целью ткнуть носом, а чтобы прояснить ситуацию, хоть как-то расставить точки.       — Матвей, — слегка задыхаясь, почти шипя сквозь зубы, нервно выдал Эрик, — давай мы потом порассуждаем на эту тему? Готов даже посыпать голову пеплом, — он коротко кивнул на догорающий костер.       Матвей хмыкнул и подхватил его под бедра, поднимая. Затащил Эрика чуть в лес, не столько из-за смущения, сколько из-за несвойственного ему, непонятного нежелания делиться. А того словно с катушек сорвало. Он ерзал, извивался, потираясь твердым членом о Матвеев стояк, облизывал подставленную шею, прикусывал кадык и плечи, чуть не рвал толстовку, стискивая ее в кулаках на спине. Матвей не успевал за ним, терялся в напоре, и это тоже было нихрена не привычно. Дико, если бы на месте Эрика был кто-то другой. Но с ним все становилось органичным, естественным. И Матвей плыл по течению, отдаваясь безмолвным приказаниям. Немного пришел в себя, когда прислонял Эрика к дереву, разворачивал, прогибал под себя. Из-за своего роста Матвей ненавидел эту позу, было некомфортно, а тут вдруг захотел. То ли волк постарался, то ли еще что. И было бы снова неудобно, если бы не Эрик. Инициативный зайка-интеллектуал, даже в вопросах секса. Он подтянулся повыше, обхватил Матвея ногами и выдохнул:       — Двигаться уж тебе придется самому.       Обернулся через плечо и глянул так блядски, что Матвей подавился воздухом. Схватил его, натянул на себя, не заботясь уже вообще ни о чем. Трахал, как в последний раз, как только лес не подпалил. Не заметил даже, когда Эрик кончил. Просто запечатав его узлом, решил отдрочить и понял, что его помощь уже не требуется. Уткнулся носом в шею, так отчаянно сдерживая желание пометить, сделать своим, что до дрожи, до скулежа. Эрик обернулся, мазнул по губам мокрым поцелуем и тут же облизнулся, стирая языком Матвееву слюну, и одновременно сжал узел внутри. Матвей охнул, задрожал и обмяк — опустился на слабеющих ногах.       К тому моменту как опал узел, Эрик был сонным, то и дело клевал носом, силился удержать глаза открытыми. Он был как ребенок, большеглазый, несчастный, умилительный. Матвей дотащил его до домика-клетушки, пинком выкинул оттуда лишнего постояльца и бережно поднял Эрика на его верхнюю полку. Тот уже спал.       А с утра он начал Матвея избегать. Прятал взгляд, чуть хмурился, отворачивался. На стоянках садился где-то в стороне, и Матвей видел, что делал это сознательно. Было обидно, непонятно, и это лишь усиливало обиду. Что не так? Да бог бы с ними, с отношениями, от влечения не убежать — ясно уже. Зачем опять все эти игры в сильного и независимого? Матвей пытался выцепить Эрика, но тот, словно уж, ухитрялся ускользнуть прямо из-под носа. По возвращении домой просто исчез. Не появлялся на всяких пати, от которых Матвея скоро начало подташнивать. Злость, поначалу теплившаяся где-то на дне, разрасталась, словно недоступный Эрик подбрасывал в нее дрожжей. И она пухла, давила на Матвея изнутри. Когда они все-таки пересеклись, Эрик демонстративно повернулся к стоящему рядом альфе, хотя было видно — тот не слишком ему интересен, не волнует, не торкает. А потом вообще свалил с ним, в качестве контрольного выстрела, видимо.       Матвей был дьявольски обижен. Он уехал со стаей в поселение. Гонял их в хвост и гриву, Лешка недовольно поджимал губы и демонстративно хмурился при каждой встрече. Но Матвею было все равно. Он понимал, что раньше один только такой жест — и он сделал бы все, чтобы исправить положение, а сейчас как отрезало. И радоваться бы, а от вывода тошно делалось: Эрик пробрался глубже, чем Матвей ожидал, планировал, собирался ему позволить. Пробрался, засел там гнилой занозой: ни вытащить, ни жить с ней. Матвей бесился, крыл своего волка, неизвестно из какой дурости поддерживающего неудачный человеческий выбор, огрызался на переживающую стаю. Здесь помощники были ему не нужны. Не хватало только сочувствия или, хуже того, жалости к вожаку. В таком метании и неуемной злости прошел месяц.       Дорога была пыльной, душной, и ванна казалась благословением божьим. Матвей уже занес над ней ногу, когда в дверь позвонили. От души выматерившись и мысленно пообещав открутить визитеру голову, если вопрос не касается жизни и смерти, он замотал бедра полотенцем и вышел из ванной. В глазок даже не глянул.       На пороге стоял бледный Эрик. Он как-то странно, растерянно смотрел на него. Матвею даже показалось, что не столько смотрел, сколько всматривался, как не делал даже при первой встрече. Словно искал что-то новое во внешности, непонятое им раньше. Эрик казался младше, мягче, нежнее таким. Словно зависимым. Но Матвей от одного его вида закачался на грани бешенства. Хотелось открутить ему голову, забрать себе, посадить на цепь, выбросить нахрен из окна, из своей жизни, стереть набело, чтобы не марал собой и дурацкими своими убеждениями такую правильную, структурированную Матвееву жизнь.       — Тебе нужно что-то? — впускать Эрика не хотелось. Хотя бы в квартиру.       Тот будто бы понял это настроение. Слегка качнулся назад, отходя на полшага.       — Хотел поговорить кое о чем, — выдавил он из себя. Мучительно, будто переживал что-то схожее.       — Говори.       — Можно мне войти? — спросил Эрик несчастным голосом. — Это… — он покусал губу, — не то, о чем я хотел бы говорить на лестничной площадке.       — Раньше ты, вроде бы, особой стеснительностью не страдал, — насмешливо хмыкнул Матвей, почти наслаждаясь от Эрикова унижения. Хоть так.       — Раньше я не был в таком положении, — и в этом тоне, фразе снова высветился привычный, уверенный в себе омега. Эрик.       — Ну, заходи.       Эрик прошел в гостиную, сел на диван и замолчал, видимо, безуспешно подбирая слова. Он заламывал руки, хмурился, отчаянной невербалкой, так ему несвойственной, выдавая глубину свалившегося на него дерьма. А потом решился:       — Я беременный…       Матвей даже договорить ему не дал. Заржал от души. Ну как же он ухитрился так лопухнуться? Как влип в такую историю? Ведь всегда на раз-два высчитывал таких вот прошмандовок. Чем же этот выделился? Непривычной независимостью, смелостью суждений, скорее всего. Умный мальчик, расчетливое дерьмо. Возможно, Матвей повелся бы. Ведь так грамотно все было расставлено: никто не нужен, просто секс. Вот только не учел он одного важного факта: детей у человека от оборотня без нужной стимуляции быть не могло, как и в каких позах ни трахайся, хоть по глаза спермой накачивай. А вот недавний альфа, с которым Эрик утопал, вполне мог заделать ему ублюдка, а потом послать.       Матвей грубовато закрыл Эрику рот ладонью, не давая продолжить.       — А теперь слушай меня, шлюха. Даже если бы ты остался один на планете, я бы к тебе не подошел. Мы классно трахались, но это тот потолок, на который ты от меня мог бы рассчитывать. — С каждым словом становилось легче. Матвей хлестал изумленного Эрика словами, оскорблениями, купаясь в облегчении. — Даже если бы я мог иметь детей, я бы никогда не сделал тебя их папой. Ты понял меня, тварь? Подойдешь ко мне еще раз, попробуешь заговорить, и я забуду, что ты омега. А теперь свалил отсюда.       Матвей наклонился так близко, что мог считывать его эмоции. От неожиданности Эрик перестал их контролировать, и недоумение, обида, боль сменяли друг друга калейдоскопом. А потом — раз! — и словно занавес опустили. Почти равнодушие.       — Я понял тебя. Извини за беспокойство.       Матвей не пошел его провожать. Услышал легкий щелчок закрывшегося замка и откинулся на спинку дивана. По всем расчетам правильно поступил, а волк внутри бесновался. Матвей шарахнул двойную дозу успокоительного и вырубил его. А через день нужно было ехать на сборы.