Что останется после тебя

14 сентября. 9.47 a.m. «Это Джон Винчестер. Оставьте сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню». — Э-э-э… это Сэм. Пожалуйста, пап, дослушай до конца. С Дином беда. Я не знаю, что произошло, но все очень серьезно. Мы в Либби, Монтана. Госпиталь Святого Джона. Прошу, приезжай скорее. Или хотя бы позвони. 14 сентября. 1.28 p.m. «Это Джон Винчестер. Оставьте сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню». — Привет, это снова я. Ты прослушал предыдущее сообщение? Дин в интенсивной терапии. Меня к нему не пускают и ничего толком не объясняют. Где ты? Я не могу здесь один… Пожалуйста, перезвони. 14 сентября. 5.53 p.m. «Абонент находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже». 14 сентября. 7.11 p.m. «Абонент находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже». 14 сентября. 11.34 p.m. «Это Джон Винчестер. Оставьте сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню». — Надеюсь, ты в порядке, отец. Изменений нет. Все еще жду твоего звонка. 15 сентября. 2.14 a.m. «Это Джон Винчестер. Оставьте сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню». — Уж не знаю, кому ты перезваниваешь и что у тебя за дело. Но, наверное, это спасение мира, не иначе. По-другому не могу объяснить твое… эм… пренебрежение собственным сыном. Дин не заслужил такого. Можешь продолжать дальше игнорировать мои сообщения. 15 сентября. 6.02 a.m. «Это Джон Винчестер. Оставьте сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню». — У меня просто нет слов. Какого черта? Где тебя носит? Дин умирает, а ты… 15 сентября. 8.25 a.m. «Это Джон Винчестер. Оставьте сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню». — Ты мудак, отец.

***

      Сэм буквально живет в больнице. Добрые медсестры, которые в большинстве своем действительно оказываются монахинями, каждый раз проходя мимо, пытаются отправить его домой. Сэм говорит «конечно», но, естественно, никуда не уходит — идти-то некуда.       Он, скрючившись, дремлет на неудобных стульях, ест батончики из автомата и пьет черный кофе, который состоит из воды и единственного кофейного зернышка. В конце концов, Алекса, звонившая ему в Мэн, притаскивает сэндвич и кружку с чаем — нормальным, а не из пакетика. Он благодарен, ведь его могут вытурить отсюда в любой момент, потому что, кажется, он всех достал.       Вуд, молодой инициативный хирург, доходчиво объясняет Сэму, что в его пребывании здесь никакой необходимости: Дин после операции закрыт в интенсивке дней на десять минимум — шансов увидеть брата раньше нет. Сэм кивает, как дурацкая игрушка на панели автомобиля, в течение длинного монолога доктора о сшивании каких-то там вен у Дина внутри, об удалении селезенки, в которую угодил нож — слава богу, что не в печень! — о пробитом легком, о коме и не слишком обнадеживающих перспективах. Сэм понимает, что перед ним спаситель брата, но все равно хочет дать ему в рожу.       Что значит, Дин может не очнуться? Что значит, остается надеяться и ждать?       Видимо, все написано у него на лице, раз Вуд говорит:       — Я знаю, это тяжело. Но вы должны взять себя в руки, Сэм. Гнев не поможет ни вам, ни вашему брату. Пожалуйста, идите домой. Отдохните. Мы сообщим, если будут какие-то изменения.       Сэм снова кивает, шагает в противоположную сторону от выхода, садится на стул, ставший почти родным за неописуемо долгие тринадцать часов, и закрывает глаза, прислоняясь затылком к стене. Вуд глядит на него и неодобрительно качает головой: этот странный долговязый парень упрям, как сто баранов. Под стать своему брату, сердце которого во время операции останавливалось трижды, но заводилось, словно барахлящий мотор. Вуд решает не рассказывать об этом: парень и так на грани, — и велит Алексе присматривать за ним: не хватало еще несанкционированного проникновения.       Медсестры видят Сэма то звонящим кому-то — тон меняется раз от раза, становясь все более и более злобным, — то стоящим у закрытых дверей интенсивной терапии. Сэм бледен, растрепан и, кажется, абсолютно потерян. Одна из сестер украдкой сравнивает его с псом, у которого погиб хозяин. Другая шикает в ответ, опасаясь, как бы парень не услышал их болтовню.       Но Сэм не слышит. Он тенью скользит по холлу, лишь бы не сидеть на месте. Он изучил каждый фут этой мерзкой зелено-белой комнаты, посчитал количество плиток на полу и сколько раз успевает мигнуть неисправная люминесцентная лампа на потолке за минуту.       На сороковой час Сэм начинает покупать вместо кофе энергетики, потому что запрещает себе спать: боится проснуться и обнаружить, что Дин мертв.       На сорок четвертый — перестает звонить отцу: у Джона дела явно важнее, чем собственные умирающие дети.       На пятьдесят седьмой — его трясет от адской мешанины кофеина и синтетической херни, которой он себя накачал, но глаза все равно слипаются. Сэм покупает еще один «Рэд Булл».       На шестьдесят пятый — Алекса аккуратно берет его под локоть, отводит в пустую палату, усаживает на кровать и просит остановиться, хотя просьба больше похожа на приказ. Воспаленный мозг Сэма дословно воспроизводит статью из уголовного кодекса какого-то штата, предусмотренную за умышленное причинение тяжких телесных повреждений. Где это было, когда он писал вступительные в Стэнфорд? Сэм ухмыляется.       — Парень, ты так себя угробишь, — говорит Алекса. — Спать не пробовал?       — Вам не плевать? — раздраженно спрашивает Сэм.       — Представь себе, нет. — Она достает из кармана шприц. — Давай руку.       — Что это?       — Снотворное.       — Не надо. Я не хочу спать, — отрезает Сэм. — Я не могу спать.       Алекса приподнимает брови и, кажется, понимает, в чем тут дело.       — За ним постоянно наблюдают. Ничего не случится, если ты немного поспишь. Он стабилен.       — Дин в коме.       — Да, но стабилен. Давай, парень, ты должен вздремнуть. Нельзя так — сердце не выдержит.       Сэм думает, что его сердце давно разлетелось к чертям и вместо него в груди неведомый механизм, вроде часового, — он чувствует, как крутятся шестеренки. Алекса, не теряя времени, вводит препарат в предплечье, ближе к сгибу локтя. Сэм морщится, а комната расплывается мутными пятнами. Взгляд теряет фокус. Сэм пытается что-то сказать, но заваливается набок. Алекса точными, быстрыми движениями подтягивает Сэма выше к изголовью и затаскивает его длинные ноги на кровать — такая уж профессия: натренировалась тягать мужиков за двадцать лет работы здесь. Она укрывает его одеялом и выходит, щелкнув выключателем. Лампы гаснут, и заве́ковая тьма становится гуще.       Сэм спит, и ему снится Джон, кричащий в телефонную трубку, чтобы Дин больше никогда не смел разбирать собственное сердце, если не может собрать его обратно.